Этика П. А. Кропоткин

Если мы примем во внимание все влияния, бегло указанные в предыдущей главе, то придется признать, что каждое из них в от­ дельности и все они, взятые в совокупности, действуют в направле­ нии, делающем людей, отбывших несколько лет тюремного заклю­ чения, все менее и менее пригодными для жизни в обществе. С дру­ гой стороны, ни одно, буквально ни одно из вышеуказанных влия­ ний не ведет к росту интеллектуальных и нравственных качеств, не возвышает человека до более идеального понимания жизни и ее обязанностей, не делает его лучшим^ более человечным по сравне­ нию с тем, чем он был. До входа Дтюрьму.
Тюрьмы не улучшают нравственности своих обитателей; они не предотвращают дальнейших преступлений. И невольно возникает вопрос; что нам делать с теми, кто нарушает не только писаный закон — это печальное наследие печального прошлого, но которые
346.

нарушают принципы нравственности, написанные в сердце каждо­ го человека? Этот вопрос занимает теперь лучшие умы нашего века.
Было время, когда все искусство медицины сводилось на про­ писывание некоторых, эмпирическим путем открытых лекарств. Больные, попавшие в руки врача, могли быть отравлены этими лекарствами или могли выздороветь, вопреки им; но доктор всегда мог сослаться на то, что он делал, как все другие врачи: он не мог перерасти своих современников.
Но наше столетие, смело поднявшее массу вопросов, едва наме­ ченных в предыдущие века, отнеслось к медицине иным образом. Не ограничиваясь одним лечением болезней, современная медици­ на стремится предотвратить их, и мы знаем, какой громадный прогресс достигнут в этом отношении благодаря современному взгляду на причины болезней. Гигиена является самой успешной областью медицины.
Таково же должно быть отношение к тому великому социаль­ ному явлению, которое теперь именуется «Преступностью», но ко­ торое наши дети будут называть «Социальной Болезнью». Преду­ преждение болезней — лучший из способов лечения...
Три великие первопричины ведут к тому, что называют преступ­ лением: социальные причины, антропологические и космические.
Влияние космических причин 48 на наши действия еще не было подвергнуто всестороннему анализу; тем не менее некоторые фак­ ты твердо установлены. Известно, напр(имер), что покушения против личности (насилие, убийство и т. д.) возрастают в течение лета, а зимой достигают максимума покушения, направленные против собственности. Рассматривая кривые, вырисованные проф(ессором) Э. Ферри *, и глядя одновременно на кривые тем­ пературы и кривые, указывающие количество покушений против личности, глубоко поражаешься их подобием: они иногда до того сходны, что трудно бывает различить одну от другой. К сожале­ нию, исследованиями подобного рода не занимаются с той энер­ гией, какой они заслуживают, вследствие чего лишь немногие из космических причин анализированы в связи с их влиянием на чело­ веческие поступки.
Необходимо, впрочем, признать, что исследования этого рода сопряжены с многими затруднениями ввиду того, что большинство космических причин оказывает влияние лишь косвенным путем; так, например, когда мы наблюдаем, что количество правонаруше­ ний колеблется сообразно урожаю зерновых хлебов или винограда,
* Das Verbrechen in seiner Angangigkeit von temperatur. Berlin, 1882; а также:
Colojanni. Oscillations termometriques et delits contre les personnes//Bibl. d'Anth- ropologie Criminelle. Lyon. 1886.
347

влияние космических агентов проявляется лишь через посредство целого ряда влияний социального характера. Все же никто не ста­ нет отрицать, что при хорошей погоде, обильном урожае и выте­ кающем из них хорошем расположении духа жителей деревни последние менее наклонны к разрешению своих мелких ссор путем насилия, чем во время бурной или мрачной погоды, когда, в прида­ чу ко всему этому, испорченные посевы тоже вызывают общее недовольство. Я думаю, что женщины, имеющие постоянную воз­ можность наблюдать за хорошим и дурным расположением духа их мужей, могли бы сообщить много интересного о влиянии погоды на семейное благополучие.
Так называемые «антропологические причины», на которые в последние годы было обращено много внимания, несомненно, игра­ ют еще более важную роль, чем причины космические. Влияние унаследованных качеств и телесной организации на склонность к преступлению иллюстрировано за последнее время столь многи­ ми интересными исследованиями, что мы можем составить почти вполне обоснованное суждение относительно этой категории при­ чин, приводящих людей к дверям наших судов. Конечно, мы не можем вполне согласиться с теми заключениями, к которым при­ шел один из наиболее видных представителей этой школы, д-р Ломброзо *, особенно в одной из его последних работ **. Когда он указывает, что многие обитатели наших тюрем страдают недос­ татками мозговой организации, мы должны признать этот факт. Мы готовы даже допустить, если это действительно доказано, что большинство преступников и арестантов обладают более длинными руками, чем люди, находящиеся на свободе. Опять-таки, когда Ломброзо указывает нам, что самые зверские убийства были со­ вершены людьми, страдавшими от серьезных дефектов телесной организации, мы можем лишь преклониться перед этим утвержде­ нием и признать его точность. Но подобные утверждения остаются лишь заявлением факта, не более того. А потому мы не можем сле­ довать за г. Ломброзо, когда он делает чересчур широкие выводы из этих и подобных им фактов и когда он высказывает мысль, что общество имеет право принимать, какие ему заблагорассудится, меры по отношению к людям, страдающим подобными недостатка­ ми телесной организации. Мы не можем признать за обществом права истреблять всех людей, обладающих несовершенной струк­ турой мозга, и еще менее того — сажать в тюрьмы всех, имевших несчастье родиться с чересчур длинными руками. Мы можем при­ знать, что большинство виновников зверских деяний, от времени до времени вызывающих общественное негодование, недалеко ушли от идиотов по степени своего умственного развития. Так, напр<имер>, голова некоего жестокого убийцы, Фрея, рисунок которого обошел всю прессу в 1886 году, может считаться под­ тверждающим фактом. Но точно так же, как не все в Индии берут­
* L'Homo delinquente, 3-е изд. Torino; 1884 49. ** Sull incremento del dellitto. Roma, 1879 50.
348

ся за нож в жаркую погоду, точно так же не все идиоты и еще менее того — не все слабоумные мужчины и женщины делаются убийца­ ми, так что самому ярому криминалисту антропологической школы придется отказаться от мысли всеобщего истребления идиотов, если только он припомнит, сколько из них находится на свободе (некоторые— под надзором, а многие — даже имея здо­ ровых людей под своим надзором); а между тем вся разница меж­ ду этими несчастными и теми, которых отдали в руки палача, является, в сущности, лишь разницей обстоятельств, при которых они были рождены и выросли. Разве во многих вполне «респекта­ бельных» семьях, а также во дворцах, не говоря уже об убежищах для умалишенных, мы не находим людей, страдающих такими недостатками мозговой организации, которые д-р Ломброзо счита­ ет характерными, как показателей «преступного безумия»? Бо­ лезни мозга могут содействовать росту преступных наклонностей; но при других условиях такого содействия может и не оказаться. Здравый смысл и доброе сердце Чарлза Диккенса помогли ему
прекрасно понять эту простую истину и воплотить ее в образе мис­ тера Дика 11.
Итак, мы не можем согласиться со всеми выводами д-ра Лом­ брозо, а тем менее — его последователей; но мы должны быть благодарны итальянскому писателю за то, что он посвятил свое внимание медицинской стороне вопроса и популяризировал такого рода изыскания. Теперь всякий непредубежденный человек может вывести из многоразличных и чрезвычайно интересных наблюде­ ний д-ра Ломброзо единственное заключение, а именно, что боль­ шинство тех, кого мы осуждаем в качестве преступников,— люди, страдающие какими-либо болезнями или несовершенствами орга­ низма, и что, следовательно, их необходимо лечить, а не усиливать их болезненное состояние путем тюремного заключения.
Исследования Маудсли о связи безумия с преступлением хоро­ шо известны в Англии *. Читая внимательно его работы, нельзя не вынести впечатления, что большинство обитателей наших тюрем, осужденных за насильственные действия,— люди, страдающие какими-нибудь болезнями мозга. Мало того, «идеальный сумас­ шедший», созданный в воображении законников, которого они готовы признать неответственным за его поступки, является такой же редкостью, как и «идеальный преступник», которого закон стре­ мится наказать. Несомненно, имеется, как говорит Маудсли, ши­ рокая «промежуточная область между преступлением и безумием, причем на одной границе мы встречаем некоторое проявление безумия, но еще более того — проявление порочности, вернее было бы сказать: «сознательного желания причинить какое-нибудь зло»; вблизи же другой границы мы встречаем, наоборот, меньшее про­ явление порочности и большее — безумия». Но, прибавляет он, «справедливое определение нравственной ответственности несча­ стных людей, обитающих в этой промежуточной полосе», никогда
* Responsibility in Mental Disease. L., 1872; Body and Will. L., 1883 52. 349

не будет достигнуто, пока мы не отделаемся от ложных представ­ лений о «пороке» и «злой воле»*.
К несчастью, до сих пор наши карательные учреждения явля­ ются лишь компромиссом между старыми идеями мести, наказания «злой воли» и «порока» и более новыми идеями устрашения, и причем обелишь в незначительной степени смягчаются филантро­ пическими тенденциями. Но мы надеемся, что недалеко уже то время, когда благородные воззрения, воодушевлявшие Гризинге- ра, Крафт-Эббинга, Дэпина и некоторых современных русских, немецких и итальянских криминалистов, войдут в сознание обще­ ства; и мы тогда будем стыдиться, вспоминая, как долго мы отдавали людей, которых мы называли «преступниками», в руки палачей и тюремщиков. Если бы добросовестные и обширные тру­ ды вышеуказанных писателей пользовались более широкой извест­ ностью, мы все давно бы поняли, что большинство людей, которых мы теперь держим в тюрьмах или приговариваем к смертной каз­ ни, нуждаются, вместо наказания, в самом бережном, братском отношении к ним. Я, конечно, не думаю предложить замену тюрем приютами для умалишенных; самая мысль об этом была бы глу­ боко возмутительна. Приюты для умалишенных, в сущности, те же тюрьмы; а те, которых мы держим в тюрьмах,— вовсе не умали­
шенные; они даже не всегда являются обитателями той границы «промежуточной области», на которой человек теряет контроль над своими действиями. Я также далек от идеи, которая пропагандиру­ ется некоторыми,— отдать тюрьмы в ведение педагогов и медиков. Большинство людей, посылаемых теперь в тюрьмы, нуждаются лишь в братской помощи со стороны тех, кто окружает их; они нуждаются в помощи для развития высших инстинктов человече­ ской природы, рост которых был задушен или приостановлен бо­ лезненным состоянием организма (анемией мозга, болезнью серд­ ца, печени, желудка и т. д.) или, еще чаще, позорными условиями, при которых вырастают сотни тысяч детей и при которых живут миллионы взрослых в так называемых центрах цивилизации. Но эти высшие качества человеческой природы не могут развиваться и быть упражняемы, когда человек лишен свободы и, стало быть, лишен возможности свободного контроля над своими поступками;
* Maudsley. Responsibility; на стр<анице> 27 Маудсли говорит: «Хотя к прес­ тупнику можно относиться с состраданием, тем не менее необходимо лишить его возможности совершать дальнейшее зло; общество имеет полное право настаивать на этом; и хоть к нему можно относиться с заботливостью, но действительной добро­ той и заботливостью по отношению как к нему самому, так равно и к другим будет подвергнуть такого рода дисциплине, которая сможет, если возможно, привести его в здравое состояние, пусть это будет даже каторжная работа, если только она ему по силам'». Не говоря ничего о «праве» общества налагать на кого-либо каторж­ ный труд, в каковом праве можно сильно сомневаться, ибо сам же Маудсли при­ знает, что общество «само фабрикует преступников», мы можем лишь высказать удивление, что человек такого ясного ума допустил, хотя бы на мгновение, что тюремное заключение с каторжной работой может явиться наилучшим средством, чтобы привести чей-либо разум в здравое состояние. Здесь мы встречаемся с одним из тех противоречий, какими полна английская жизнь и английская литература, где гениальный талант уживается с самым узким филистерством.
350

когда он уединен от многоразличных влияний человеческого обще­ ства. Попробуйте внимательно проанализировать любое наруше­ ние неписаного морального закона, и вы всегда найдете, как сказал добрый старик Гризингер, что это нарушение нельзя объяснить внезапным импульсом: «оно», говорит он, «является результатом эффектов, которые за многие годы глубоко действовали на чело­ века»*. Возьмем, для примера, человека, совершившего какой- нибудь акт насилия. Слепые судьи нашего времени без дальнейших размышлений посылают его в тюрьму. Но человек, не отравленный изучением римской юриспруденции, а стремящийся анализировать прежде, чем выносить приговор, скажет нечто другое. Вместе с Гризингером он заметит, что в данном случае если обвиняемый не мог подавить своих чувств и дал им выход в акте насилия, то подготовление этого акта относится к более раннему периоду его жизни. Прежде чем совершить этот акт, обвиняемый, может быть, в течение всей своей предыдущей жизни проявлял уже ненормаль­ ную деятельность ума путем шумного выражения своих чувств, заводя крикливые ссоры по поводу самых пустячных причин или оскорбляя по малейшему поводу близких ему людей; причем, к не­ счастью, не нашлось никого, кто бы уже с детства постарался дать лучшее направление его нервной впечатлительности. Корни причин насильственного акта, приведшего обвиняемого на скамью подсу­ димых, должно отыскивать, таким образом, в прошлом, за многие годы тому назад. А если мы пожелаем сделать наш анализ еще более глубоким, мы откроем, что такое болезненное состояние ума обвиняемого является следствием какой-нибудь физической болез­ ни, унаследованной или развившейся вследствие ненормальных условий жизни — болезни сердца, мозга, или пищеварительной системы. В течение многих лет эти причины оказывали влияние на обвиняемого, и результатом их совокупного действия явился наконец насильственный акт, с которым и имеет дело бездушный закон.
Более того, если мы проанализируем самих себя, если мы от­ крыто признаемся в тех мыслях, которые иногда мелькают в нашем мозгу, то мы увидим, что всякий из нас имеет задатки тех самых мыслей и чувств (иногда едва уловимых), которые становятся причинами актов, рассматриваемых как преступные. Правда, мы тотчас же стремились отогнать подобные мысли; но если бы они встретили благоприятную почву для проявления снова и снова, если бы обстоятельства благоприятствовали им вследствие подав­ ления более благородных страстей — любви, сострадания и всех тех чувств, которые являются результатом сердечного отношения к радостям и скорбям людей, среди которых мы живем,— тогда эти мимолетные мысли, которые мы едва замечаем при нормальных условиях, могли бы вырасти в нечто постоянное и явиться болез­ ненным элементом нашего характера.
* Vierteljahrssehrift fur gerichtliehe und ofl'entliche Medicin, 1867. 351

Этому мы должны учить наших детей с самого раннего детства, вместо того чтобы набивать их ум, с раннего детства, идеями о «справедливости», выражаемой в форме мести, наказания, суда. Если бы мы иначе воспитывали детей, то нам не пришлось бы краснеть от стыда при мысли, что мы нанимаем убийц для выполне­ ния наших приговоров и платим тюремным надзирателям за вы­ полнение такой службы, к которой ни один образованный человек не захочет приготовлять своих собственных детей. А раз эту служ­ бу мы сами считаем позорной, то какая же может быть и речь об ее якобы морализующем характере!
Не тюрьмы, а братские усилия для подавления развивающихся в некоторых из нас противообщественных чувств — таковы един­ ственные средства, которые мы вправе употреблять и можем при­ лагать с некоторым успехом к тем, в которых эти чувства разви­ лись вследствие телесных болезней или общественных влияний. И не следует думать, чтобы подобное отношение к преступнику являлось утопией. Воображать, что наказание способно остано­ вить рост противообщественных наклонностей, это — утопия, и притом еще подленькая утопия, выросшая из глубокоэгоистиче­ ского чувства: «оставьте меня в покое, и пусть все в мире идет по-прежнему».
Многие из противообщественных чувств, говорит д-р Брюс Том­ псон *, да и многие другие, унаследованы нами, и факты вполне подтверждают такой взгляд. Но что именно может быть унаследо­ вано? Воображаемая «шишка преступности»? Или же что-нибудь другое? Унаследованы бывают: недостаточный самоконтроль, от­ сутствие твердой воли, желание риска, жажда возбуждения **, несоразмерное тщеславие. Тщеславие, например, в соединении со стремлением к рискованным поступкам и возбуждению является одной из наиболее характерных черт у людей, населяющих наши тюрьмы. Но мы знаем, что тщеславие находит много областей для своего проявления. Оно может дать маньяка, вроде Наполеона I или Тропмана; но оно же вдохновляет, при других обстоятельст­ вах, особенно если оно возбуждается и управляется здоровым рас­ судком, людей, которые прорывают туннели и прорезывают пере­ шейки, исследуют арктические моря или посвящают всю свою энергию проведению в жизнь какого-либо великого плана, который
они считают благодетельным для человечества. Кроме того, раз­ витие тщеславия может быть приостановлено или даже вполне
* Journal of Mental Science, January, 1870. P. 488.
** Важность этого фактора, на который указывал уже Эд-Дю-Кэн, доказыва­
ется уже тем обстоятельством, что так называемый «преступный возраст» — это возраст между 25 и 34 годами. По миновании этого возраста стремление к спокойной жизни чрезвычайно уменьшает число преступлений. Предложение Дю-Кэна 53 («люди, карьера которых свидетельствует о преступных наклонностях, должны быть подвергнуты заключению или быть отданы под надзор, пока они не достигнут — приблизительно — сорокалетнего возраста») является типичным
образчиком той особливой логики, которая развивается у людей, бывших неко­ торое время директорами тюрем.
352

парализовано развитием ума. То же относится и к другим назван­ ным сейчас способностям. Если человек унаследовал отсутствие твердой воли, то мы знаем также, что эта черта характера может повести к самым разнообразным последствиям, сообразно усло­ виям жизни. Разве мало наших самых милых знакомых страдают именно этим недостатком? И разве он является достаточной причи­ ной для заключения их в тюрьму?
Человечество редко пыталось обращаться с провинившимися людьми как с человеческими существами; но всякий раз, когда оно делало попытки подобного рода, оно было вознаграждаемо за свою смелость. В Клэрво меня иногда поражала доброта, с какой отно­ сились к больным арестантам некоторые служители в госпитале. А доктор Кэмпбелль, который имел гораздо более обширное поле
наблюдения в этой области, пробыв тридцать лет тюремным вра­ чом, говорит следующее: «Обращаясь с больными арестантами с деликатностью,— как будто с дамами, принадлежащими к высше­ му обществу (я цитирую его слова буквально), я получал то, что в госпитале господствовал величайший порядок». Кэмпбелль был поражен «достойною высокой похвалы чертой характера арестан­ тов, которая наблюдается даже у самых грубых преступников, а именно тем вниманием, с каким они относятся к больным». «Са­ мые закоренелые преступники,— говорит Кэмпбелль,— не лишены этого чувства». И он прибавляет далее: «...хотя многие из этих людей, вследствие прежней безрассудной жизни и преступных при­ вычек, считаются закоренелыми и нравственно отупевшими, тем не менее они обладают очень острым сознанием справедливого и несправедливого». Все честные люди, которым приходилось стал­ киваться с арестантами, могут лишь подтвердить слова д-ра Кэм­ пбелл я.
В чем же лежит секрет этой черты характера арестантов, кото­ рая должна особенно поражать людей, привыкших считать арес­ тантов существами, недалеко отошедшими от диких зверей? Слу­ жители в тюремных госпиталях имеют возможность проявлять присущие людям добрые чувства и упражняют их. Они имеют возможность проявить чувство сожаления, и этим чувством окра­ шивались их поступки. Кроме того, они пользовались в госпитале большей свободой, чем другие арестанты, а те из них, о которых говорит д-р Кэмпбелль, были еще под непосредственным мораль­ ным влиянием доктора, т. е. такого доброго и умного человека, как Кэмпбелль, а не какого-нибудь грубого отставного унтер-офицера.
Короче говоря, антропологические причины, т. е. недостатки (телесной) организации,—одна из главных причин, толкающих людей в тюрьму; но, собственно говоря, их нельзя называть «при­
чинами преступности». Те же самые антропологические недостат­ ки встречаются у миллионов людей, принадлежащих к современ­ ному психопатическому поколению; но они ведут к противообщест­ венным поступкам лишь при известных благоприятных обстоятель­ ствах. Что же касается тюрем, то они не излечивают этих патоло­ гических недостатков: они лишь усиливают их; и когда человек
12 П. А. Кропоткин
353

выходит из тюрьмы, испытав на себе, в течение нескольких лет, ее развращающее влияние, он несравненно менее пригоден к жиз­ ни в обществе, чем был до заключения в тюрьму. Если общество желает предотвратить с его стороны совершение новых противооб­ щественных поступков, то достигнуть этого возможно, лишь пере­ делывая то, что сделала тюрьма, т. е. сглаживая все те черты, которые тюрьма врезывает в каждого, имевшего несчастье попасть за ее стены. Некоторым друзьям человечества удается достигнуть этого в отдельных случаях, но в большинстве случаев подобного рода усилия не приводят ни к чему.
Необходимо сказать здесь еще несколько слов о тех несчаст­ ных, которых криминалисты рассматривают как врожденных убийц и которых во многих странах, руковод(ствующихся) старой библейской моралью «зуб за зуб», посылают на виселицу. Англи­ чанам может показаться странным, но по всей Сибири — где име­ ется обширное поле для наблюдений над различными категориями ссыльных — убийцы причисляются к самому лучшему классу тю­ ремного населения. Меня очень порадовало, что Михаил Дэвитт, с такой проницательностью анализировавший «преступность» и ее причины в превосходных очерках тюремной жизни, сделал такое же наблюдение *. Всем известно в России, что русский закон не признает смертной казни в продолжение уже более чем столетия; но, несмотря на то что в царствования Александра II и III полити­ ческие посылались на виселицу в изобилии, смертная казнь не при­ меняется в России к уголовным преступникам, за исключением редких случаев, военным судом. Она была отменена в 1753 году, и с того времени убийцы приговариваются лишь к каторжным ра­ ботам на сроки от 8 до 20 лет (отцеубийцы и матереубийцы на всю жизнь), по отбытии которых они становятся ссыльнопоселенцами и остаются в Сибири на всю жизнь. Вследствие этого Восточная Сибирь полна освобожденными убийцами; и, несмотря на это, едва ли найдется какая-либо другая страна, в которой можно жить и путешествовать с большей безопасностью. Во время моих продол­ жительных путешествий по Сибири я никогда не брал с собой ника­ кого оружия; то же я могу сказать и относительно всех моих дру­ зей; каждому из них приходилось в общем изъездить каждый год от 10 000 до 15 000 верст по самым диким, незаселенным местнос­ тям. Затем, как уже сказано в одной из предыдущих глав, количе­ ство убийств, совершаемых в Сибири освобожденными убийцами и бесчисленными бродягами, в общем чрезвычайно незначительно; между тем как постоянные грабежи и убийства, на которые жа­ луются сибиряки, совершаются обыкновенно в Томске и вообще
* Он говорит: «Убийства иногда бывают связаны с грабежом — этого нельзя отрицать; но почти всегда они являются при совершении грабежа случайностью и редко преднамеренны. Наиболее ужасное из преступлений — убийство, заранее обдуманное,— обыкновенно является результатом мести или ревности или же ре­ зультатом политической или социальной несправедливости, и его скорее можно отнести к извращению более благородных сторон человеческой природы, чем к жизненным страстям и аппетитам» (Leaves jrom a Prison Diary. Т. 1. Р. 17) 5\
354

на пространстве Западной Сибири, куда ссылаются менее важные уголовные преступники, а не убийцы. В более ранние периоды XIX века освобожденные убийцы со следами каторжных клейм нередко встречались в Сибири — в домах чиновников, в качестве кучеров и даже нянек, причем эти няньки относились к вверяемым им детям с самой материнской заботливостью. Тем, которые сде­ лали бы предположение, что, может быть, русские отличаются большей мягкостью характера по сравнению с западноевропейца­
ми, я могу в ответ указать на сцены жестокости, происходящие во время усмирения русских крестьянских бунтов. Прибавлю только, что отсутствие казней и гнусных разговоров о подробнос­ тях этих казней — разговоров, которыми арестанты в английских тюрьмах очень любят заниматься,— способствовало тому, что в русских арестантах не развивалось холодного презрения к чело­ веческой жизни.
Позорная практика легальных убийств, до сих пор имеющая место в Западной Европе, позорная практика нанимания за гинею (десять рублей) палача * для приведения в исполнение приговора, выполнить который сам судья не имеет смелости,— эта позорная практика и глубокий душевный разврат, вносимый ею в общество, не имеют оправдания даже в том, что этим будто бы предотвраща­ ются убийства. Отмена смертной казни нигде не вызвала увели­ чения количества убийств. Если людей до сих пор казнят, то это является просто результатом постыдного страха, соединяемого с воспоминаниями о низшей ступени цивилизации, когда принцип
«зуб за зуб» проповедовался религией.
Но если космические причины — прямо или косвенно — оказы­
вают столь могущественное влияние на годовое количество проти­ вообщественных поступков; если физиологические причины, коре­ нящиеся в тайниках строения тела, являются также могучим фак­ тором, ведущим к правонарушениям,— что же останется от теорий созидателей уголовного права, если мы к вышеуказанным причи­ нам тех явлений, которые именуются преступлениями, прибавим еще социальные причины?
В древности был обычай, согласно которому всякая коммуна (клан, марка, община, вервь) считалась, вся в ее целом, ответ­ ственной за каждый противообщественный поступок, совершенный
кем бы то ни было из ее членов. Этот древний обычай теперь исчез, подобно многим хорошим пережиткам старого общинного строя. Но мы снова возвращаемся к нему, и, пережив период ничем не сдерживаемого индивидуализма, мы снова начинаем чувствовать, что все общество в значительной мере ответственно за противооб­ щественные поступки, совершенные в его среде. Если на нас ло­ жатся лучи славы гениев нашей эпохи, то мы несвободны и от пятен позора за деяния наших убийц.
Из года в год сотни тысяч детей вырастают в грязи — мате­ риальной и моральной — наших больших городов, растут забро­
* D u С а п е . Punishment and Prevention of Crime. P. 23. 355
12*

шенными, среди населения, деморализованного неустойчивой жиз­ нью, неуверенностью в завтрашнем дне и такой нищетой, о какой прежние эпохи не имели и представления. Предоставленные самим себе и сам<ому) скверн <ому) влияни(ю) улицы, почти лишенные всякого присмотра со стороны родителей, <у>гнетенных страшной борьбой за существование, эти дети не имеют даже представления о счастливой семье; но зато, с самого раннего детства, они впиты­ вают в себя пороки больших городов. Они вступают в жизнь, не обладая даже знанием какого-либо ремесла, которое могло бы дать им средства к существованию. Сын дикаря учится у отца искусству охоты; его сестра с детства приучается к ведению несложного хозяйства. Но дети, отец и мать которых должны с ран­ него утра покидать свои грязные логовища в поисках какой-нибудь работы, чтобы как-нибудь пробиться в течение недели,— такие дети вступают в жизнь менее приспособленными к ней, чем дети дикарей. Они не знают ремесла; грязная улица заменяет им дом; обучение, которое они получают на улицах, известно тем, кто посе­ щал места, где расположены кабаки бедняков и места увеселения более состоятельных классов.
Разражаться негодующими речами по поводу склонности к пьянству этого класса населения — нет ничего легче. Но если бы господа обличители сами выросли в тех же условиях, как дети рабочего, которому каждое утро приходится пускать в ход кулаки, чтобы занять место у ворот лондонских доков,— многие ли из них воздержались бы от посещения изукрашенных кабаков — этих единственных «дворцов», которыми богачи вознаградили действи­ тельных производителей всех богатств.
Глядя на это подрастающее население всех наших крупных мануфактурных центров, мы перестаем удивляться, что наши боль­ шие города являются главными поставщиками человеческого ма­ териала для тюрем. Наоборот, я всегда удивлялся, что такое срав­ нительно незначительное количество этих уличных детей становит­ ся ворами и грабителями. Я никогда не переставал удивляться тому, насколько глубоко вкоренены социальные чувства в людях XIX века, сколько доброты сердца в обитателях этих грязных улиц; лишь этим можно объяснить, что столь немногие из среды вырос­ ших в совершенной заброшенности объявляют открытую войну на­ шим общественным учреждениям. Вовсе не «устрашающее влия­ ние тюрем», а эти добрые чувства, это отвращение к насилию, эта покорность, позволяющая беднякам мириться с горькой судьбой, не выращивая в своих сердцах глубокой ненависти,— лишь они, эти чувства, являются той плотиной, которая предупреждает бед­ няков от открытого попрания всех общественных уз. Если бы не эти добрые чувства, давно бы от наших современных дворцов не ос­ тавалось камня на камне.
А в это же время на другом конце общественной лестницы день­ ги — этот овеществленный человеческий труд — разбрасываются с неслыханным легкомыслием, часто лишь для удовлетворения глупого тщеславия. Когда у стариков и работящей молодежи час­
356

то не хватает хлеба и они изнемогают от голода у дверей роскош­ ных магазинов-дворцов, в этих магазинах богачи тратят безумные деньги на покупку бесполезных предметов роскоши.
Когда все окружающее нас — магазины и люди, которых мы встречаем на улицах, литература последнего времени, обоготво­ рение денег, которое приходится наблюдать каждый день,— когда все это развивает в людях ненасытную жажду к приобретению безграничного богатства, любовь к крикливой роскоши, тенденцию глупо швырять деньгами для любой явной или сохраняемой в тай­ не цели; когда в наших городах имеются целые кварталы, каждый дом которых напоминает нам, как человек может превращаться в скота, несмотря на внешние причины, которыми он прикрывает это скотство; когда девизом нашего цивилизованного мира можно поставить слова: «Обогащайтесь! Сокрушайте все, что вы встрети­ те на вашем пути, пуская в ход все средства, за исключением разве тех, которые могут привести вас на скамью подсудимых!» — когда, за немногими исключениями, всех, от землевладельца до ремесленника, учат каждый день тысячами путей, что идеал жиз­ ни — так устроить свои дела, чтобы другие работали на вас; когда телесная работа настолько презирается, что люди, которые риску­ ют заболеть от недостаточного телесного упражнения, предпочи­ тают прибегать к гимнастике, подражая движениям пильщика или дровосека, вместо того чтобы действительно заняться распилива­ нием дров или копанием земли; когда загрубевшие и почерневшие от работы руки считаются чем-то унизительным, а обладание шел­ ковым платьем и умение держать прислугу в «ежовых рукавицах» считается признаком «хорошего тона»; когда литература является гимном богатству и относится к «непрактичным идеалистам» с презрением,— зачем толковать о «врожденной преступности»? Вся эта масса факторов нашей жизни влияет в одном направ­
лении: она подготовляет существа, неспособные к честному суще­ ствованию, насквозь пропитанные противообщественными чув­ ствами!
Если наше общество сорганизуется так, что для каждого будет возможность постоянно работать для общеполезных целей, для чего, конечно, понадобится полная переделка теперешних отноше­ ний между капиталом и трудом; если мы дадим каждому ребенку здоровое воспитание, обучив его не только наукам, но и физическо­ му труду, дав ему возможность в течение первых двадцати лет его жизни приобрести знание полезного ремесла и привычку к честной трудовой жизни,— нам не понадобилось (бы) больше ни тюрем, ни судей, ни палачей. Человек является результатом тех условий, в ко­ торых он вырос. Дайте ему возможность вырасти с навыком к по­ лезной работе; воспитайте его так, чтобы он с раннего детства смотрел на человечество как на одну большую семью, ни одному члену которой не может быть причинено вреда без того, чтобы это не почувствовалось в широком кругу людей, а в конце концов, и всем обществом; дайте ему возможность воспитать в себе вкус к высшим наслаждениям, даваемым наукой и искусством,— нас­
357

лаждениям более возвышенным и долговременным по сравнению с удовлетворением страстей низшего порядка, и мы уверены, что обществу не придется наблюдать такого количества наруше­ ний тех принципов нравственности, с которыми мы встречаемся теперь.
Две трети всех правонарушений, а именно все так называемые «преступления против собственности», или совершенно исчезнут, или сведутся к ничтожному количеству случаев, раз собственность, являющаяся теперь привилегией немногих, возвратится к своему действительному источнику — общине. Что же касается «преступ­ лений, направленных против личности», то число их уже теперь быстро уменьшается вследствие роста нравственных и социальных п р и в ы ч е к , которые, несомненно, развиваются в каждом обще­ стве и, несомненно, будут возрастать, когда общие интересы всех станут теснее.
Конечно, каковы бы ни были экономические основы обществен­ ного строя, всегда найдется известное количество существ, обла­ дающих страстями более сильными и менее подчиненными контро­ лю, чем у остальных членов общества; всегда найдутся люди, страсти которых могут случайно побудить их к совершению поступ­ ков противообщественного характера. Но в большинстве случаев страсти людей, ведущие теперь к правонарушениям, могут полу­ чить другое направление или же соединенные усилия окружающих могут сделать их почти совершенно безвредными. В настоящее время в городах мы живем в чересчур большом разъединении друг от друга. Каждый заботится лишь о себе или, самое большое, о ближайших своих родных. Эгоистический, т. е. неразумный, ин­ дивидуализм в материальных областях жизни неизбежно привел нас к индивидуализму, столь же эгоистическому и вредоносному, в области взаимных отношений между человеческими существами. Но нам известны из истории, и даже теперь мы можем наблюдать сообщества, в которых люди гораздо более тесно связаны между собой, чем в наших западноевропейских городах. В этом отноше­ нии примером может служить Китай. «Неделенная семья» до сих пор является в его исконных областях основой общественного строя: все члены «неделенной семьи» знают друг друга в совершен­ стве; они поддерживают друг друга, помогают друг другу — не только в материальных нуждах, но и в скорбях и печалях каждого из них; и количество «преступлений» против собственности и лич­ ности стоит в этих областях на поразительно низком уровне (мы, конечно, имеем в виду центральные провинции Китая, а не примор­ ские). Славянские и швейцарские земледельческие общины явля­
ются другим примером. Люди хорошо знают друг друга в этих небольших общинах и во многих отношениях взаимно поддержи­ вают друг друга. Между тем в наших городах все связи между его обитателями исчезли. Старая семья, основанная на общем проис­ хождении, расчленилась. Но люди не могут жить в подобном разъ­ единении, и элементы новых общественных групп растут. Возни­ кают новые связи: между обитателями одной и той же местности,
358

между людьми, преследующими какую-нибудь общую цель, и т. д. И рост таких новых группировок может быть только ускорен, если в обществе произойдут изменения, ведущие к более тесной взаим­ ной зависимости и к большему равенству между всеми.
Несмотря на все эти изменения, все же, несомненно, останется небольшое число людей, противообщественные страсти кото­ рых — результат их телесных несовершенств и болезней — будут представлять некоторую опасность для общества. И потому явля­ ется вопрос: должно ли будет человечество по-прежнему лишать их жизни или запирать в тюрьмы? В ответе не может быть сомне­ ния. Конечно, оно не прибегнет к подобному гнусному разрешению этого затруднения.
Было время, когда с умалишенными, которых считали одержи­ мыми дьяволами, обращались самым возмутительным образом. Закованные, они жили в стойлах, подобно животным, и служили предметом ужаса даже для людей, надзиравших за ними. Разбить их цепи, освободить их — сочли бы в то время безумием. Но в кон­ це XVIII века явился человек, Пинель, который осмелился снять с несчастных цепи, обратился к ним с дружественными словами, стал смотреть на них, как на несчастных братьев. И те, которых считали способными разорвать на части всякого осмелившегося приблизиться к ним, собрались вокруг своего освободителя и дока­ зали своим поведением, что он был прав в своей вере в лучшие черты человеческой природы: они не изглаживаются вполне даже у тех, чей разум омрачен болезнью. С этого дня гуманность побе­ дила. На сумасшедшего перестали смотреть, как на дикого зверя. Люди признали в нем брата.
Цепи исчезли, но убежища для умалишенных — те же тюрь­ мы — остались, и за их стенами постепенно выросла система, мало чем отличающаяся от той, какая практиковалась в эпоху цепей. Но вот крестьяне бельгийской деревушки, руководимые лишь прос­ тым здравым смыслом и сердечной добротой, указали новый путь, возможностей которого ученые исследователи болезней мозга даже и не подозревали. Бельгийские крестьяне предоставили ума­ лишенным полную свободу. Они стали брать их в свои семьи, в свои бедные дома; они дали им место за своим скудным обеденным столом и в своих рядах во время полевых работ; они допустили их к участию на деревенских праздниках и вечеринках. И вскоре по всей Европе разнеслась слава о «чудесных» исцелениях, виновни­ ком которых якобы являлся святой, в честь которого построена церковь в Геле (Gheil). Лечение, применявшееся крестьянами, от­ личалось такой простотой, оно было настолько общеизвестно с дав­ него времени (это была свобода!), что образованные люди пред­ почли приписать достигнутые результаты божественному влиянию, вместо того чтобы смотреть на совершившееся просто,.без пред­ рассудков. Но к счастью, не оказалось недостатка в честных и добросердечных людях, которые поняли значение метода лечения, изобретенного гельскими крестьянами; они стали пропагандиро­ вать этот метод и употребили всю энергию, чтобы побороть умст­
359

венную инерцию, трусость и холодное безразличие окружаю­ щих *.
Свобода и братская заботливость оказались наилучшим лекар­ ством в вышеупомянутой обширной промежуточной области «меж­ ду безумием и преступлением». Они окажутся также, мы в этом уверены, лучшим лекарством и по ту сторону одной из границ этой области — там, где начинается то, что принято называть преступ­ лением. Прогресс идет в этом направлении. И все, что способствует ему, приведет нас ближе к разрешению великого вопроса — воп­ роса о справедливости, который не переставал занимать человече­ ские общества с самых отдаленных времен, но которого нельзя разрешить при помощи тюрем.
* Один из таких людей, д-р Артур Митчелль, хорошо известен в Шотландии.
См. его «Insane in Private Dwellings», Edinburgh, 1864; также «Care and Treatment of Insane Poor» в «Edinburgh Medicall Journal», 1868.