Терпи и всё кончится вскоре
Музыка для главы Das zweite Kapitel от Yutaka Yamada
***
Лео бросил очередное не отправленное Лукрецией письмо в камин. Бумага вспыхнула пламенем, рассыпавшись черным пеплом. Лео пощурил глаз, скривив губы.
Ангелочек просила казнить охрану, дежурившую в ночь нападения. Что ж, это в её стиле. Насильника во Флоресо никто и не ищет: письмо Лукреции с утверждением, чему она подверглась в ночь перед отплытием в Анаполист, так и не дошло до рук Воларда Шольца.
И славно.
Лео сам разберётся с этим. Не за чем вмешивать в это старика.
Блики огня отразились в расширенных зрачках. Губы скривились в подозрении.
Если конечно эти письма не имели некий скрытый смысл. Детка писала исключительно Шольцу. Только ему. Часто. И Лео бы не стал жаловаться, через эти письма он узнавал переживания малышки, но. Это «но» отразилось на его лице гримасой отвращения.
Этот Шольц и мог оказаться тем самым, о ком ангелочек обмолвился в последнюю их встречу.
Лео затянулся вишнёвым дымом по самые лёгкие, закашляв.
Вот же дрянь!
Раз. Два. Вдох. Это безосновательно! Винить малышку в измене с пустотой не получится. Шольц может оказаться тем самым на ровне с миллионами других. Перебить их всех будет бессовестным кощунством. И всё же, он может промахнуться даже так.
Проглотив едкий дым, Лео постучал пальцами по каминной полке.
Он поставил точку в рассуждении и подвёл итог: узнав имя птенчика, Лео заплатит наёмнику, который тихонько задушит его в гнезде, а затем сам утешит ангелочка, подарив ей на память восхитительно облезлое перо из несказанно красивого крыла!
В принципе, тогда всё было бы хорошо, верно?
Верно!
Лео зажмурился, заходив вокруг стола. Раз. Два. Три. Защёлкал пальцами, ища альтернативы. Их нет!
Почему же?
Приволочь птенчика в уютное погребение малышки и через ангельские слёзы и крики замочить тварь. Как она будет рыдать!
Не страшно. Детка куда быстрее смерится со смертью своего избранника, если его кровь брызнет на её чудесное личико.
Плохая альтернатива.
Почему это?
Да потому что нет имени, нет даже ёбаного предположения, кого выдумывала девчонка, кончая на его члене. Несправедливость.
Лео злобно швырнул окурок в камин и потёр глаза.
Стук в дверь.
Выругавшись под нос, Лео распахнул двери, ворча от негодования. Конечно. Ангелочек к тебе больше не постучится. Разве что из-под земли.
—И?
Поклон гвардейца.
—Эмилия Хейз, господин. Совсем взбунтовалась. Приказывает вызвать вас, но мы, конечно..
Лео закатил глаза, быстро цокая, чтобы парень замолчал.
Этого ещё не хватало. Он совсем и позабыл про очередной пунктик. Ми-ли.
Пройдя в соседний нежилой дом с высоким крыльцом, Лео отогнал от себя гвардейца. Спустился в кухню. Подняв пыльный люк, он спустился вниз по винтовой лестнице. Сырой узкий коридор, ведущий к маленькому помещению.
Остановившись возле железной двери, Лео два раза ударил по ней костяшкой.
—Вообще, это не комильфо. Уже три часа ночи, Ми. В это время нормальные люди спят.
В ответ послужило недовольное ворчание с обратной стороны двери.
—Радуйтесь, вы к ним не относитесь.—прошипела она, подходя к двери ближе.
—Оскорбления, дорогуша. Будем снимать за них очки. Последствия низких балов узнаешь потом.
—Мне мало воздуха. Здесь тесно и сыро. Я..—голос девушки надломился.—Я умру здесь?
Лео подул на ногти, прикидывая сколько ещё по времени провозится с подружкой детства.
—Не факт. В любом случае я не преследую эту цель.
—Лео..
—Я же сказал! Тебя переселят в подготовленное место попросторнее. Следующим днём.—Лео обернулся через плечо.—В принципе, уже сегодня. Доживёшь, переборов свою клаустрофобию, будешь умницей.
Девушка помолчала, и Лео уже собрался покинуть некомфортный подвал, как вдруг послышался ее тихий смех. Скорее истерический.
—Вы соврали. Вы относитесь к моей жизни, как будто я ничего не стою. Всё это не для меня. Ваша цель — Лукреция Гарсиа. Почему вы не убили меня с остальными?
Лео приподнял брови. Здесь было душно. Несколько фитилей и подсвечников пекли, как в аду.
Быстро же она соображает. Его умница-Ми. Он бы с удовольствием сейчас потрепал её по волосам, пощипав за щёки за сообразительность.
—Она жива.—сознался он, прикусывая губу.—А я не гонюсь за твоей смертью. Веришь или нет, я всё ещё люблю тебя.—произнёс без намёка на иронию. Потом улыбнулся, но этого она не увидела. Ведь не поверила.—Постарайся поспать.
Эмилия промолчала. Он был только рад, быстро идя по коридору обратно, лишь бы бы она не успела спросить чего-то ещё.
Думать о Мили не хотелось. Точно не сейчас. Намного охотнее Лео бы сейчас вернулся к малышке, чтобы доказать свою безусловную привязанность. О, он мог поклясться, что она уже и так поняла.
Как ей там? Совсем одна. Она смогла отделаться от ремней?
Надеюсь, нет.
—Зачем она тебе?—приглушённый дверью крик всё-таки добрался до слуха, не успевшего уйти, Лео.
Он зашипел, сжимая кулаки, но обернулся.
—А тебе?
Мили промолчала, поскребла ногтём железо. Ждала, что он ответит первым?
—Не очевидно ли?—закатил глаза он, подходя ближе, чтобы не кричать.—Грязнокровная Гарсиа. Из-за её папаши, конечно же. Что может быть слаще мести?
—Убьёшь её?
Лео не знал ответа. Он подозревал, что в конце концов его чистая любовь закончится трагедией. Был ли он как его отец? Тем, кто по итогу уничтожает то, что любит?
Ну, уже соврал. Ничего не стоит сделать это ещё раз.
—Да.
Мили замолчала.
Наверняка думала, что происходит в данную секунду с госпожой. Её пытают? Издеваются? Лео в полной мере садист и изувер, чтобы пойти на это. Он не был таким..
Ха-ха! Конечно, не был. Ты пропустила всё самое интересное, Ми!
—Что насчёт тебя?—ухмыльнулся Лео, потирая руки.
—Я просто советница. И я просто привязалась к Госпоже.
Губы мужчины скривились в досаде. Ну конечно..
—Мило.—Лео нервно поправил волосы, бесшумно покинув узкий коридор.
Бессмысленный разговор. Оба солгали и оба друг другу не поверили. Замечательно.
***
Было утро? Ночь? Светозарная, да это невозможно понять!
Ты подтянулась к ножке кровати, сжав ремень зубами. Запястья под грязными бинтами обжигало колючей болью. Ты простонала в полутьму, зажмурившись.
Ненависть смешалась с горечью.
Кислый привкус на языке. Ты сглатываешь, но он не проходит. Жарко. Потерев лоб о сгиб локтя, ты стираешь с него капли пота. Больно.
—Ну, это было вполне ожидаемо.
Ты дёрнула головой в сторону, прищурившись в темноту угла, скрывающего говорившего.
—Ч..что?—ты протёрла глаза предплечьем, подтянувшись на ремне повыше.
Тень отделилась от стены, заскользив до другого тёмного угла. Сердце пропустило удар.
—Твой ход.—скучающая интонация. Ты не могла разобрать голоса. Он был женским.. или всё же мужским?—Ты сыграла его эмоциями. Придумала третьего, чтобы оправдать собственное желание.
Дышать становилось нестерпимо. Жар заполнял комнату раскалённым газом. От зуда запястий хотелось рыдать. Прикусив губу, ты хныкнула и поёрзала на полу.
В сознании чётко уложилась мысль: кто бы то ни был стоящий в тени, он не за что не поможет тебе. Надеяться на его-её благосклонность так же глупо, как и умолять о том, чтобы он-она развязал ремни. Всё бесполезно.
Кричать. Нет сил.
Усмехнулась, бросая попытки вглядеться в темноту.
—Как думаешь, Лукреция, Лео делает это из глубоких чувств? Может быть.. самобичевание?
На последнем слове ты подняла голову, сведя брови. Облизнула губы, чтобы возразить, но голос продолжил, а ты по непонятной тебе причине не могла перебить.
—Посуди сама. Причиняя боль тебе, он наказывает себя за чувства. Пора бы усвоить, Лу-у, что твоя боль — его боль. И как ты борешься с его мазохизмом?—интонация содержит наивный вопрос, на который, как кажется, все знают ответ,—Подкидываешь идею того, что мысли заняты не им! Когда он вытравил из тебя всё, включая тебя саму, чтобы вместить себя. Ты просто напросто не можешь в таких обстоятельствах выкинуть его из головы. Ведь он.. он ломает твою жизнь, заставляя наблюдать с задних рядов..
Ты кривишься, готовая опровергнуть каждое его-её слово, но получается лишь нервно сглотнуть. От температуры пульсирует в ушах. Перед глазами мутные пятна. Это тень отделилась от стены и подошла к тебе?
—Ненавидишь его? Но это его любовь. Ущербная и мерзкая. И ты знаешь, что глубоко внутри твоей душонки — понимание. Ты полностью его понимаешь. И знаешь за какие нитки дёргать его сердечко, ведь давно догадалась: оно бьётся для тебя одной..
Ухмылка на твоих губах становится шире. Размяв шею, ты закинула голову, издав сдавленный сухой смешок.
—Я просто люблю делать людям больно.—прошипела ты, на грани потери сознания. Воздух выкачали из лёгких, оставив кровяную оболочку,—У него столько ран. От меня. Но ни одна из них не сравнится с той, которую я нанесла словами. Простыми такими..—смех сменяется кашлем,—Одна лишь мысль, что я могу вытеснить его из головы, заменив кем-то, приводит его в ужас. А я дала пищу для размышлений..
—Ты нездорова. Ты сходишь с ума. Ты заперта под землёй. Ты мертва!—шёпот у самого уха. Сердце колотит о рёбра,—Ты никогда не выберешься, Лук-ре-ци-я..
И самое обречённое и вместе с тем облегчённое:
—Я знаю.
Мир потух. Фитили перегорели. Мрак окутал комнату. Стены лопнули, а земля посыпалась с потолка. Взаперти. Погребена всеми, кроме него.
Теодор Ванн придержал дверь лекарше, которая опустив глаза в пол, подбежала к бессознательной госпоже. Теодор отвёл взгляд от обнажённого тела, скованного у подножья кровати. Она бредила. Говорила сама с собой, улыбаясь и прикусывая ремни. Бледное лицо Лукреции покрылось испариной.
Теодор скептически вернул взгляд к ней, вцепившись глазами в её дрожащие в улыбке губы.
—Лук-ре-ци-я..—прошептала она невесомо, а затем распахнула глаза, проигнорировав лекаршу, принявшуюся расстёгивать ремни,—Я знаю.—произнесла, смотря в пустой угол комнаты.
Теодор сощурился, утвердительно кивнув своим мыслям. И вышел, оставив Гарсиа для исцеления женщине.
Отметив про себя детали её состояния, он запер дверь. У неё была лихорадка. Учащённый пульс. Нервный тик под левым глазом. Пальцы рук посинели. Бинты снова бордовые — ремни поспособствовали кровотечению швов. Температура примерно тридцать девять. Дрожащие колени, а дальше Ванн не рассматривал, не желая найти следов насилия.
Зачем Лео делает это? Ванн предполагал, но его Король запретил копаться в его мозгах. Его задача — мозги ангелочка. И здесь заканчивались титулы. Леонардо являлся господином, но Лукреция только пациентом. Ни больше, ни меньше.
И это вполне устраивало, только..
Теодор дёрнул головой, прислоняясь спиной к стене.
Устраивало. Никаких «только».
Распахнув тетрадь с психоанализом Гарсиа, мужчина выгнул брови. Зачеркнул карандашом несколько пунктов, исправив их едва заметной пометкой.
«Насилие. Её выбор?»
***
—Здравствуйте.—Волард перебирал бумаги на столе, не поворачиваясь к дверям, в которых замер человек.
Губы Рамоса дрожали. Он был в панике. Сердце мужчины билось так быстро, как никогда прежде. Это была.. победа?
Тогда почему так горько?
—Рамос.—вздохнул Шольц, распрямляя плечи. Он всегда узнавал присутствие Гарсиа. От Рамоса исходило самовосхваление вперемешку с бесконечным страхом. И что на этот раз?
Шольц обернулся, и дядюшка вздрогнул всем телом. Пальцы сжали документ, а рот осушился, заставляя судорожно сглатывать. Глазки горели, что не увильнуло от Воларда.
—Госпожа.. она покинула Анаполист без соглашения об армии. Она решила сбежать, видимо, не согласившись с условиями Леонардо. И..—отрывистый вдох. Мышцы напряжены. Пыльцы жмут бумагу.
Шольц прищурился. Предчувствие забралось в каждую жилку.
—Королева погибла в результате кораблекрушения.—на одном дыхании.
На голову вылили раскалённый свинец. Шольц с болезненным стоном набрал в лёгкие воздуха, покачнувшись.
Рамос светился, но глаза его были поражены сказанным. Он будто сам не мог осознать этого. И Волард тем более.
—Течением было выброшено четыре гвардейца из охраны Госпожи..—робкий шаг вперёд, он протянул документ, подтверждающий слова.—Обломки корабля прибило на окраине. Мы не.. думаем, что Лукреция смогла выжить.
Волард упёр внимательный взгляд в строки. Но все они плыли перед глазами. Он сделал вид, что прочитал, а сам лихорадочно заставлял себя дышать.
Только бы дышать..
Только бы не..
—Выйдите.—в голосе повелительные ноты,—Рамос, выйдете.—злобный взгляд исподлобья.
Гарсиа шагнул к двери, нервно потирая руки. Ещё шаг. Как пытка. Дверь медленно затворилась, и Волард, покачнувшись, окончательно потерял опору. Рухнув на пол и схватившись за голову, которую пронзили спазмы боли, мужчина глубоко задышал.
Мертва!
Невозможно!
Волард, на ощупь найдя документ, подтверждающий крушение, глухо простонал.
Сухие глаза защипало. Рука сжала лист бумаги в кулаке.
Мутный взор обратился к окну, за которым закаркали вороны. Всего одна слеза скатилась по щеке к подбородку, и взгляд ожесточился. В нём пропала растерянность, уступая место решительному гневу.
Что бы не случилось с Лукрецией, его девочкой, в этом виновен Лео.
***
Моя милая. Родная. Сейчас она откроет глаза и закричит. Потому что всё это не сон. Потому что она не мертва. Она всё здесь же. Под землёй. Моя.
Лео сжал губы, чтобы те не расплывались в гадкой улыбке.
Да, определённо стоило дать ей времени отдохнуть от него, прийти в себя, вдохнуть свежего воздуха, не пропитанного им. Но Лео ухмыльнулся на эти мысли, припомнив обидку на детку.
Нет уж. Никакого отдыха.
Лекарша поглядывала на девушку на кровати, поджав губы. Затем, собравшись с силами, тихо выдавила:
—Если вы не хотите, чтобы госпожа лишилась кистей, не трогайте швы. Это уже предел.
Мужчина перевёл со своего ангела тяжелый взгляд на женщину. Ремни стали точкой? Были лишними?
Ноги затряслись, и Лео опёрся о стену, махнув медику рукой.
—Вы свободны.
Оставшись в комнате один на один с бессознательным телом малышки, Лео спустился спиной по стене, облокотился плечом о кровать и положил голову рядом с подушкой. Он наблюдал за тем, как подрагивают чёрные ресницы, как брови слегка хмурятся, а затем снова разглаживаются. Её запястья были перевязаны, а на ладони надеты какие-то перчатки с застёжками до локтей. Лео сморщился от ноющего чувства в груди, и притронулся кончиками пальцев до её руки.
Она тут же вздрогнула всем телом, и распахнула глаза, уставившись в потолок. Лео замер, даже не дыша. Лукреция восстановила дыхание и облизнула ссохшиеся губы. Медленно опустила веки, повернув голову набок.
—Ангелочек.
Её онемевшее от ужаса лицо застыло в этой гримасе на пару секунд, а затем она сглотнула и приоткрыла глаза обратно.
—Привет.
Лео вывел парочку узоров на простыне рядом с её рукой, бездумно смотря в её спокойное лицо. Бледная. Ей нужен солнечный свет.
Не сейчас. Позже у неё будет и целое солнце и луна. Он даст ей это. Он спасёт её из заточения. А она будет благословить его за спасение.
—Я и так была бы твоей. Я согласилась на это сама. Я продалась. Я даже была согласна подтвердить это на бумагах. Брак.—её губы шевелились сухо, и она то и дело смачивала их слюной.—Зачем?—она приоткрыла глаза, вдумчиво изучив его выражение лица.
—Ты собиралась меня бросить.
—Я хотела жить!—зарычала она,—Я умираю, а ты запер меня здесь. Я ненавижу тебя..—слеза скатилась из уголка её глаза и запуталась в волосах.
Лео улыбнулся, протянув руку к кудрям. Намотал один локон на палец, улыбнувшись шире. Действительно чудесное утро. Так можно было бы начинать каждое.
—Ты счастлив?—прогнав страдальческое выражение лица, Лукреция взглянула на него жёстче. Влажные чёрные глаза сверкнули, и Лео подсел ближе, подхватывая пальцем другой локон.
—Я счастлив, когда счастлива ты.
—Ты уничтожаешь меня и наслаждаешься этим!
—Я страдаю вместе с тобой, ангелочек!
Слеза безысходности оставила белую дорожку на щеке девушки. Она дёрнула головой, пытаясь вырвать волосы из его рук, но это не помогло.
—Я буду счастлива, если ты отпустишь меня.—голосок такой заискивающий. Неуверенный в своей тактике.
Правильно.
—Ну нет, детка, это так не работает.—он погладил её по голове, придвинувшись.
—Я хочу к нему.—простонала Лукреция, неожиданно подавшись его руке навстречу.
Пальцы, накручивающие волосы, окаменели.
Лео дёрнул челюстью, посчитав до десяти.
Спокойно!
—К кому, детка?—голос предательски дрогнул, а между рёбрами так сильно сжало, что он не мог дышать. Опять.
—Я хочу свободы.
—Имя.
—Сначала отпусти, затем имя.
Лео сжал её волосы в кулаке, натянув до болезненного шипения девушки.
—Боль мне уже нравится.—усмехнулась Лукреция,—Ты научил наслаждаться моментами, когда что-то отвлекает от всепоглощающей боли в кистях. У меня заражение крови из-за них. А ещё я заперта под землёй. А ещё ты настолько любишь меня, что всё твоё лечение — это мозгоправ и ремни, чтоб кровь не бежала.—с каждым новым обвинением она повышала тон.—Он любит меня, Лео! ОН! Ты любишь только себя.
Кульминация.
Лео уронил лицо на кровать рядом с её волосами. В горле стоял острый ком, который не получалось сглотнуть. Губы дрожали, а глаза щипало от подступающих слёз.
—Я умру, Лео. И ты похоронишь меня здесь же. В этом подвале. А затем встретишь другую. И снова применишь насилие.—она усмехнулась, прикоснувшись саднящей рукой в плотной кожаной перчатке к его волосам.—Из нас двоих сошла с ума далеко не я.
***
Тот день был роковым. Или точнее сказать, ночь. Она знала, что он знает. Она поняла это тогда, когда взглянула на него за завтраком. Эти обычные, такие семейные завтраки, как у нормальных людей, однако не были отдушиной в их жизни, полной крови, предательств и бесконечной любви друг к другу. Эти завтраки втроем лишь терзали её душу сильней, тыкали носом, обвиняли. Смотри, Падма, их ты предаёшь ежеминутно, даже сидя за одним столом.
—Леон..—женщина опустила голову, прикрыв половину лица салфеткой,—а как Милли? Мне рассказали, что она стала рисовать куда лучше, чем остальные.
Лео бросил быстрый взгляд на отца, сощурив глаза.
Слова, что её муж кричал, угрожал маленькой Ми, так и рвались из Лео. Но он проглотил их.
—Да, лучше. Но я всё равно не понимаю зачем в программу всё ещё включены такие.. глупые предметы. Они тратят моё время.
Серот слишком громко поставил стакан. Мраморная столешница вздрогнула, от кружки поползли тонкие трещинки.
Лет смотрел в тарелку, не моргая. Падма неосознанно задрожала.
Он знает. Он уже знает.
Она ощущала это кожей. Она слышала это в трясущимся голосе сына.
Он знает.
Как он узнал? Мой бедный, родной сын.. Мой чудесный наследник Анаполиста.. Как?
Падма не винила Лео. Ни за что на свете она бы не винила его, даже если бы он признался в деяниях матери за одним из таких завтраков.
Серот молча встал из-за стола, поцеловал кисть жены, не глядя ей в глаза, и ушёл.
Если бы Падма тогда сказала сыну хоть слово.. если бы смогла спросить или высказать свои опасения. Если бы Лео не рассказал Милли, если бы слепо не положил судьбу матери в её детские неумелые руки. Это судьба не только Падмы; это судьба всех тех людей, которых она спасла и могла бы ещё спасти..
Прибежище — значит спасение.
Но Лео не мог понять её. Он был слишком юн и не опытен, чтобы взглянуть на войну без призмы отцовского давления. На войне нет места спасению. Ни детям, ни женщинам, ни старикам. Война есть война, а мама.. мама просто слишком чиста для этого мира, для Анаполиста, для этой кровопролитной войны.
Лео встал из-за стола, прошел к выходу, не сказав матери ни слова. Он не знал почему. Просто провёл рукой по её хрупкому плечу и ушёл.
Двери зала захлопнулись.
Падма улыбнулась, глядя на свое отражение в столовом ноже. Заправив золотой локон за ухо, она осмотрела своё лицо.
Она ещё очень молода. Она могла бы родить ещё одного наследника. Или дочь. Да, у Падмы была бы чудесная дочь. Она бы подарила Сероту столько детей, сколько он желает. Она бесконечно любит его. Бесконечно предана ему. Что бы ни было, она сохраняла в него веру. Веру в то, что он лучше. Он ведь милосерден. И верен.
Когда они были подростками, Серот выбрал её одну. За всю их совместную жизнь не посмотрел ни на одну женщину кроме Падмы. Он дышал ею, а она ощущала его дыхание на своём сердце.
Падма прикрыла глаза, мысленно уносясь в прошлое. Оранжевая бабочка пролетела перед блондинкой в летней шляпке с загнутыми углами. Девушка интуитивно вытянула руку, чтоб поймать насекомое.
На миг на её лице появилось выражение разочарования от разжатой пустой ладони.
—Хочешь я поймаю тебе эту бабочку и оторву ей крылья, чтоб она не смогла улететь от тебя?—парень с кристально светлыми голубыми глазами смотрел на неё с таким обожанием, как уверовавшие в рай встречают смерть.
—Нет!—девушка фыркнула и отвернулась от жестокости принца. Когда же её лицо было скрыто от внимательных глаз, по её губам прошла ехидная улыбка.
На утро Падма проснулась от стука служанки в двери. Стоило ей только приподняться на постели, как женщина ввалилась в комнату, сорвав марли с двух больших стеклянных колб, которые она принесла. Ворох ярких бабочек заполнил комнату.
—Светозарная!—Падма подскочила, прикусив ноготь большого пальца, чтобы не показать свой восторг.
Служанка тоже изумлённо подняла глаза, смотря как они крутятся под потолком.
Падма опустила взор к колбам на полу. В одной из них лежала мертвая оранжевая бабочка. Подойдя ближе, Падма достала ту из стекла. Как только бабочка коснулась девичьей ладони, её крылья упали с мертвого тельца.
Вспоминая это, со светлых щёк покатились слёзы. Женщина уткнулась лицом в сгиб локтя, давая себе первый раз за всю жизнь возможность оплакать ту несчастную бабочку без крыльев.
Вечером в их покоях было тихо. Падма смотрела в потолок, мечтая уснуть и не просыпаться долгие годы. Постель прогнулась, Серот не спешил ложиться. Он сидел к ней спиной, глядя на небо с распахнутого балкона. Звезды мерцали, ветер раздувал полупрозрачные тюли по их спальне. В уголках глаз Падмы защипало. Слёзы.
—Завтра я не проснусь, любовь моя.—голос её дрожал.—Я не стану приносить извинения, оправдывать свой поступок. Я считаю его важным. Помнишь что нам предначертано, да? Разрушение и созидание. Эти процессы едины, мы — едины.—она засмеялась, встав с кровати, сев рядом с мужем,—Это так прекрасно, милый! Я так счастлива, что успела родить в свой короткий век Лео!—её пальцы вцепились в плечи Серота, рыдания пришлись ему в грудь,—Светозарная благословила меня им! Я бесконечно люблю тебя!—её крик срывался на хрип, она сползла на пол, встав на колени, хватаясь тонкими пальцами за лицо мужа. Её волосы растрепались и в лунном свете блестели белым огнём на её мокром от слёз лице.—Я бесконечно преданна тебе!
Дышать тяжело. Что-то давит в груди. Рыд просится наружу. Падма закинула голову, вглядываясь в мрачное лицо Серота.
Его глаза блестели, губы плотно сжаты. А руки.. его руки кольцом сомкнулись на её шее.
—Люб..лю.. веч.. ность.. я верна..—её хрип рвался из горла, но тело даже не собиралось сопротивляться — она покорно сидела на коленях, дрожащими руками держа его лицо.
—ПРЕДАЛА!—как гром по покоям пронёсся крик. Он ослабил хватку на женскую шею, и по его щеке поползла мокрая дорожка.
—Верна..—шепнула она Сероту в губы,—Клянусь душой..
—Моя милая..—он упал на колени рядом с любимой женщиной, сомкнув руки до её измученного вопля сквозь зубы.—Моя любовь, моя королева, моя душа..
Глаза Падмы наполнились слезами и вмиг остекленели. Горло расслабилось под его ладонью. Дыхание.. тихо.
Она распласталась по полу, как бабочка. Бабочка без крыльев.
Серот всю ночь обнимал её на полу, гладил ей волосы. Его слёзы иссякли. Он сказал ей всё. Но уже мёртвой. Её карие глаза покрылись белой пленкой, мышцы очерствели. На синей шее можно было различить отпечатки его пальцев.
В холодный рассвет он согревал её холодное тело, не переставая разговаривать с ней.