Девятые врата

Тишина вот, что оставил Логан после себя.

- Хо, как ты? Как сестра? - Хана первая разрушила эту тишину, подойдя к парню.

- Она холодная и измотана, - ответил парень.

- Ублюдок, Ли Минхо, - Хан подходит сзади к старшему, оттягивает его назад. - Предатель, - шатен кулаком бьёт по лицу парня.

- Хан, хватит, - кричит девушка, но Джисон её не слышит, его разум полностью во владении гнева.

- Ты ничтожество, - очередной удар от младшего и Минхо падает. - Дерись, сукин сын, - Джисон садится сверху на Ли и продолжает бить его, нанося удар за ударом.

- Всё успокойся, Хан, - Чан оттягивает его от парня.

- Крис, отпусти, я убью его, - Джисон загорелся яростью, лес окутал сильный ветер, который вызывал шатен.

- Чан, Боре плохо, её нужно отнести домой, - Хана обратилась к парню, Бан кивнул ей.

- Джисон, возьми себя в руки, - пытался он успокоить Хана, но парень не слышал его. - Ну всё, - Чан взял в руки голову младшего и проник в его сознание, пытаясь того ослабить и успокоить. Хан, устало присел на землю.

- Я возьму её, - Бан подошел к Хане и взял на руки девушку и унёс в сторону дома.

- Придурок, - Джисон снова кинулся на Минхо, который только что встал на ноги.

- Эй, Джи, прекрати, - Хана пыталась оттащить парня от Ли. - Дерись, ублюдок, - продолжал кричать шатен.

И в один из таких порывов, парень случайно задевает Хану и от удара девушку откидывает назад и она ударяется об дерево.

- Хана, - тихо произносит Джисон, понимая, что натворил.

- Ты как? - к ней сразу подбегает Минхо и присаживается рядом.

- Всё хорошо, правда, - брюнетка поднимает глаза на Ли и он крепко обнимает её, потом девушка переводит взгляд на Джисона.

Он смотрит на неё глазами полными сожаления. Парень убирает волосы назад и уходит прочь.

- Твоё лицо, - девушка берет в ладони лицо Минхо, где красовались раны.

- Всё хорошо, - он убирает её руки и сжимает холодную руку девушки в своей ладони.

                                ***

Чанбин медленно приходил в себя, его сознание туманилось, как серый туман, окутывающий холодный подвал. Стены были обиты грубым бетоном, а воздух наполнялся сыростью и затхлостью. Он обнаружил себя висящим на наручниках, которые сжимали его запястья, оставляя глубокие борозды на коже. Боль пробуждала его чувства, но сил, чтобы сопротивляться, уже не осталось. Каждое движение причиняло ему муки, и он был вынужден покорно висеть, словно жертва в ловушке.

Звук открывающейся двери разорвал тишину, и в подвал вошли Логан и Сынмин, а за ними один парень и одна девушка. Их фигуры, искривленные мрачным светом, напоминали тени, хромающие по стенам. Логан, с презрительной ухмылкой на лице, шагал уверенно, его взгляд скользил по Чанбину, словно он был лишь предметом, на который можно было уронить оскорбление.

- Ты всё ещё надеешься выбраться? - произнёс он с насмешкой, указывая на наручники. -  Они не позволят тебе сбежать.

Чанбин, собирая остатки своих сил, огрызнулся. Каждое слово давалось с трудом, как будто он вырывал его из самой глубины.

- Ты -  аморальный урод, - выдавил он, его голос звучал хрипло, наполненное яростью.  - Чудовище, которое покушается на жизнь других ради своей выгоды, - Логан только усмехнулся, словно эти слова лишь развлекали его.

-  О, дорогой, Чанбин, ты не понимаешь. Твоя кровь, она может стать ключом к созданию настоящих гибридов. Нужно лишь чуть больше усилий, и я смогу сделать из них нечто великое, с твоей помощью.

На эти слова Чанбин сжал зубы. Он чувствовал, как внутри него разгорается пламя ненависти, а сердце наносит удары, как молот по наковальне. Он мог видеть, что Логан наслаждается его страданиями, его страхом и беспомощностью. Но всё же, даже в этой безнадёжной ситуации, в глубине души Чанбин знал – он никогда не позволит этому чудовищу использовать его в своих кознях.

- Никогда, - тихо, но твердо произнёс он. - Моя кровь не будет твоим инструментом.

На слова парня Логан лишь победно усмехнулся, он кивнул в сторону парня и девушки. Парень крепко держал Чанбина, как бы сильно Со не пытался дергаться или выбраться, у него не хватало сил. Девушка взяла пробирку крови и покинула подвал. На последок парень несколько раз ударил Чанбина.

Логан подошёл ближе к брюнету, он чуть наклонился к Со и полушепотом произнес:

- Никогда не говори никогда, Чанбин~и.

- Урод, - только и смог выдавить из себя парень.

Как только Логан покинул подвал, тяжесть звука закрывающейся двери повергла в тишину, словно сама атмосфера на мгновение приостановилась. Сынмин остался с Чанбином, и в пространстве, полном темноты и сырых стен, завибрировала напряженная энергия между ними. Чанбин, измотанный и поверженный, но всё ещё гордый, воспринял этот момент как зыбкий мост между гневом и любовью.

Сынмин стоял рядом, его взгляд полон противоречивых эмоций. Он словно бы искал ответ в лице Со, надеясь понять, но его собственное выражение оставалось непрочитанным. Чанбин, несмотря на свою уязвимость, не мог удержаться от уничтожающего взгляда, который метался между негодованием и разочарованием.

- Ты… - начал парень, его голос дрожал от внутренней борьбы. - Ты видел, что он делает и говорит и всё равно выбрал его сторону?

Сынмин сглотнул, осознав, что его присутствие в этом моменте, возможно, оказалось двойным ударом для Чанбина. Он почувствовал, как внутри него поднимается волна стыда.

- Я не мог вмешаться, -  наконец произнёс брюнет, его голос звучал тихо, но проникновенно. - По правде говоря, моя душа прогнила.

- Ты и правда ничем не лучше Логана - Чанбин свободно выпустил слова, обжигающие воздух. -  Ты знаешь, кем ты был для меня, Сынмин? Ты дал мне надежду, а теперь оставил с разбитым сердцем, - словно рана, вскрытая болезненно, чувство переполняли его сердце, когда он говорил всё это. - Сколькими еще способами ты будешь разбивать мне сердце? - кричал на него парень, пытаясь выбраться из этих чёртовых наручников.

Эти слова отдались в тишине, как эхом. Сынмин шагнул ближе, его глаза наполнились печалью и сожалением, но он не знал, что сказать. Он чувствовал, как обжигающий взгляд парня пронизывает его, открывает все тайны и скрытые чувства.

- Чанбин, это не так, - начал он, но голос его ослабел под давлением упрека. - Я был в замешательстве, я не знал, как помочь…

-  Не знал? -  с горечью перебил его Чанбин. - На самом деле ты просто не хотел. Это легче всего – оставаться в тени и наблюдать, когда тебя не касаются.

Сынмин закрыл глаза, осознавая, как его сердце разбивается под шумом обвинений. Но в то же время в нём клокочут чувства, которые он сам не мог понять. Он хотел быть рядом, поддержать, но тень Логана нависла над ним, как надменное облако, затмевающее свет.

- Я никогда не хотел причинить тебе боль, -  тихо произнёс он, но слова звучали неуверенно, как будто не вписывались в контекст страданий, которые были между ними.

Чанбин вгляделся в его глаза, и в этом взгляде пересекались презрение и любовь, страсть и ненависть.

- Сегодня я осознал, что по сути ничего для тебя не значу. Я говорил, что монстр живёт во мне. Но настоящий монстр - это ты, Ким Сынмин, - его голос снова усилился, но на этот раз в нём слышалась не только злость, но и потребность понять.  - Я был самым тёплым из всех, кого ты знал, но ты заставил меня стать холодным.  В этот день я люблю тебя в последний раз.

Сынмин стоял, как статуя, молчаливый свидетель своих собственных решений. Он не знал, как вырваться из этой ловушки эмоций. Чанбин же, становясь всё более изможденным, дополнял своё послание:

- Теперь я знаю, что ты не был тем, кем хотел показаться. И это разбивает меня на части. Если бы только чувства уходили так же легко, как и люди.

Тишина снова окутала их, но теперь она была полной и бездонной, словно предвестник чего-то незабываемого и неподдающегося контролю. Чанбин, глаза которого были полны слёз, оставил Сынмина наедине с его мыслями, чувствуя, как сердечные узы между ними начинают рваться, как нить, которая не может больше удерживать груз.

Сынмин развернулся, чтобы уйти.

- А кто сказал, что тот, кто уходит никого не любит? - тихо проговорил брюнет и ушёл. Он не был уверен, что Чанбин услышал эти слова. Но кто сказал, что эти слова были предназначены ему?

                                ***

- Я прошу прощения у всех вас, ребята, - Минхо стоял по середине гостиной, где уже были собраны все ребята. - Как только Бора проснётся, начнёт чувствовать себя лучше - мы уйдём, - тихо произнёс брюнет.

- Нет, - твёрдо ответил Чан и все обернулись к нему. - Оставайтесь, - уверенно сказал парень, поднимая глаза на Ли и встретил удивлённый его взгляд. - Я не против, а что насчёт вас, ребята? - Крис обратился к другим.

- Я против, - вскочил с места Хан.

- Минхо, - Юна подошла ближе к нему и взял за руку. - Если бы ты рассказал мне, для чего тебе книга, я бы отдала его без слов, - блондинка сильнее сжала руку парня и он грустно улыбнулся.

- Вот, - Минхо достал из кармана вырванные страницы и протянул их девушке. - Это страницы, которые ты читала, - Юна взяла их и обняла парня.

- Это всё равно ничего не изменяет, - Джисон подошёл ближе к старшему и схватил того за воротник.

- Эй, всё, - Хёнджин встал между ними и толкнул Джисона.

- Я думал, хён, хоть ты будешь на моей стороне, - шатен полные боли и ярости глаза посмотрел на блондина.

- Я тоже злюсь, Ханни, но возьми себя в руки, - ответил парень. Джисон недовольно цокнул и, толкнув парня в плечо, покинул комнату.

                               ***

Ночь окутала мир тишиной, словно одеяло из чёрного бархата, в котором звёзды мерцали, как драгоценные камни. Лира и Феликс сидели на качелях, покачиваясь в такт нежному ветерку, которого едва застенчиво касались его лёгкие руки. Их сердца били в унисон, словно они были частью одного целого, и это безмолвное единство говорило громче слов.

Лира обняла Феликса, прижимаясь к нему, вдыхая тёплый запах его кожи, смешивавшийся с ночной свежестью. Парень нежно касался её волос, собирая пряди за ушом, а её голос, подобный мелодии, раздавался в молчании ночи.

- Как думаешь с Айеном и Чанбином всё будет хорошо? - дрожью в голосе спросила девушка.

- Мы обязательно их найдём и вернём в семью, - парень крепко сжал руку Лире.

- А Сынмин... Как же он?

- Солнышко моё, мы обязательно всё решим, - Феликс наклонился ближе, его глаза светились мягким светом, наполненным нежностью и заботой, словно они свободны от всего мира, который остался за пределами этого мгновения. 

Их губы встретились в мягком поцелуе, который говорил о многом, но о невыразимом в словах. Время, казалось, остановилось, когда они растворялись друг в друге, и вся вселенная сжалась до их маленького мира, полного чистоты чувств и ожиданий.

На фоне этой картины, шаги Ханы были почти неуловимы. Она наблюдала за этой сценой, опираясь на крыльцо, в руке у нее была кружка с горячим ромашковым чаем. Пара пузырьков пара поднималась в воздух, напоминая о её собственных размышлениях. С каждым глотком она чувствовала, как теплота чая проникает в неё, сливаясь с ощущением неспокойствия, которые приносила эта ночь.

В этот момент к ней подошёл Минхо, его шаги были лёгкими, как будто он тоже стал частью ночи.

- Как нарадуешься за их отношения, вспомни про свои, - с какой-то иронией произнёс парень.

- Что? - удивилась брюнетка и повернулась к нему.

- Ничего, - увидев, что она одной рукой держит кружку, он без спроса оказался рядом. Легко нагнувшись, брюнет  отпил глоток из её чашки, и в его глазах читалось чуть насмешливое удовольствие.

-  Всё равно ромашка никогда не станет моим любимым напитком, - слегка скривил лицо парень, Хана засмеялась, чуть поднимая брови.

- Зато тебе полезней, - ответила она с вызовом в голосе. -  И, возможно, хоть немного успокоит твоё бурное сердце.

Минхо уселся рядом, опираясь на ту же перила, и, глядя на Лиру и Феликса, задумчиво добавил:

- Я не против, если это понравится кому-то другому. Но для меня всё-таки лучше крепкий чёрный кофе.

Хана покачала головой с притворным неодобрением, но в её глазах читалось веселье.

- Разве есть что-то романтичнее этой ночи?

Минхо слегка улыбнулся, поглядывая на пару, что все ещё наслаждались своим мгновением.

- Да, романтично. Но романтика не всегда в чаях и мягких взглядах, - он потянулся, чтобы сделать ещё один глоток, и тут же вернул кружку обратно. - Иногда романтика - это просто умение радоваться тому, что есть, и петь под звёздами.

Девушка,  задумавшись, посмотрела на Лиру и Феликса. Их искренность, беззаветная преданность и та лёгкость, с которой они существовали друг для друга, вдохновляли. Даже в окружении простых вещей, таких как чай и вечерние разговоры, она понимала, что настоящая романтика заключается в том, чтобы быть рядом с теми, кто делает сердце теплее.

- Да, - наконец произнесла она. -  Возможно, в этом и есть суть. Ну давай подлатаем твои раны, - брюнетка быстро забежала домой и буквально через минуту вернулась с аптечкой на руках. - И почему все твои раны всегда обрабатываю я?

- Может, потому, что ты мой друг и такого твоя доля? - усмехнулся Ли, а через секунду зашипел от боли.

- Хо, ты должен знать, - стала серьёзной Хана. - Будь я на твоем месте, ради своих сестёр, я сделала бы тоже самое, - девушка остановилась и уткнулась носом в шею Минхо, слегка обнимая того.

- Спасибо, Хана, - он тоже обнял её в ответ. - Спасибо за то, что всегда выбираешь мою сторону.

- Я так понимаю, в первый день когда мы сюда приехали, и ребята нашли тебя в лесу - это не случайность? И  тогда, когда ты попал в самое пекло?

- Да, я правда пытался защитить и вас, и сестру, но на двух стульях не усидишь.

- Тебе не нужно чувствовать вину. По крайней мере, рядом со мной, ведь я тебя ни в чем не обвиняю, - брюнетка всё так же аккуратно, обрабатывала раны парня. - Я убью Джисона, испортил такое личико, - пошутила она и Ли грустно улыбнулся.

- Он ненавидит меня, - Минхо опустил голову и прикусил губу.

- Дай ему возможность позлиться, а потом я уверена вы помиритесь. Но если он всё-таки продолжит вести себя, как мудак, я его похороню где-нибудь в лесу, - прошипела Хана и парень засмеялся. - У нас у всех есть на всё причины.

Хана закончила обрабатывать лицо парня, Минхо поблагодарил её. Они ещё минуты три сидели на крыльце рядом друг с другом, Хана сидела, опустив голову на плечо парня, и они оба смотрели на Феликса с Лирой. В руках у Ханы был её ромашковый чай, который давно уже остыл, но его аромат всё ещё витал в воздухе. Минхо заметил, что Хёнджин наблюдает за ними.

- Я пойду гляну, как там Бора, - парень встал с места, Хана одобрительно кивнула.

Ли поднялся по лестнице и встретил Хёнджина. Он слегка похлопал блондина по плечу, одарив того одобрительным взглядом.

- Удачи, и захвати новую порцию горячего чая с ромашкой, - проговорил Минхо, заходя домой, а Хван лишь слегка улыбнулся, благодаря старшего за совет.

                               ***

- Привет, Хана, - сказал парень, присаживаясь рядом и протягивая кружку. Его голос был тихим, словно он боялся нарушить магию момента.

Она повернула голову, и их взгляды встретились -  в этом мгновении между ними как будто заклокотала невидимая связь. Хёнджин взял себя в руки, стараясь не выдать своих эмоций, но сердце стучало всё более настойчиво, словно предвещая что-то важное.

- Как твой вечер? - спросила она, пытаясь звучать безмятежно, хотя в её глазах читалось волнение.

-  Слегка напряженный, - ответил блондин, но затем усмехнулся, - как и ожидалось. Только что чуть не врезался в несколько столбов.

- Ты же не собирался украсть мою ромашку, да? -  Хана подмигнула и подхватила его игривый настрой

- Возможно, если бы она была последней в округе, - сказал Хван с лёгкой усмешкой. Затем его лицо стало серьезным. - Но, давай поговорим о другом.

У них обоих вдруг возникли мысли о том недавнем поцелуе, который остался в воздухе, точно налетевший шторм. Хёнджин начал нервно играть пальцами, не зная, с чего начать.

- Слушай, - сказал он наконец, и в его голосе прозвучала другая нотка, -  можно ли… можно ли оставить заявку на любовь?

Хана расхохоталась, её смех был лёгким и прекрасным, как звонкий колокольчик.

- Что ты имеешь в виду? Хочешь любовь в кредит?

- Эй, я серьезно, -  ответил Хёнджин, но не смог сдержать улыбки. - Условия довольно гибкие, я обещаю.

- В таком случае, - усмехнулась брюнетка, подмигнув, - тебе придётся рассмотреть процентные ставки.

Словно желая унять волнение, они оба решили допить оставшийся ромашковый чай. Хана подняла кружку, поднося её к губам. За мгновение до того, как отпить, её взгляд встретился с Хёнджином. В их глазах отражались чувства, которые они оба старались скрыть.

- Запомни, - произнесла она, когда завершила глоток, -  иногда даже чай может быть сложным.

- Вот именно, -  ответил блондин, обводя кружку пальцами. - Даже чашка должна быть уговорена.

И как в это странное мгновение, когда слова наполнялись искренностью, и смех больше не звучал легкомысленно, Хёнджин медленно стал продолжать:

-  Если предложение в полном объёме, я готов подписать контракт, даже без ликвидных активов.

Это их размышление о будущем и возможностях растопило настороженность. Хана снова улыбнулась, и её глаза загорелись. Они одновременно отпили из своих кружек, вдыхая запах ромашкового чая, освежая атмосферу уроками, которые только начинали осознаваться.

- Мы прокладываем наш путь в мир великих обязательств? - спросила девушка, её голос был полон иронии.

- Да, но помни, - произнёс Хёнджин с серьёзным лицом, - иногда поцелуи бывают лишь пробными, как преддверие к заключению сделок.

Он не знал, к чему именно ведётся этот разговор, но в этот момент, сидя рядом с Ханой, у него не было других желаний. Обаяние ночи окутывало их, придавая уверенности и лёгкости, а вместе с этим тёплым чаем в их сердцах проложился путь между двумя душами, жаждущими открыть новое.

Чашка чая с ромашкой, которую Хана держала в руках, выглядела просто, но в ней таилась настоящая магия. Изогнутая форма из тонкого фарфора говорил о хрупкости, а цвет - нежный светло-жёлтый - отражал мягкость вечернего света. Ничто не предвещало того, что этот напиток мог стать таким символическим, нечто более глубоким, чем просто средство утоления жажды.

Когда девушка поднесла чашку к губам, её глаза ненароком встретились с Хёнджином. В этот момент они оба ощущали, как в тщетности случайных взглядов и незаконченных разговоров таилась вся прелесть их неведомых отношений. Чашка чая казалась сосудом, который запечатлел всю их историю - от ненависти до лёгкого смеха и неуверенности и  глубокой привязанности и взаимного влечения, которое недавно проявилось в их поцелуе.

Ромашковый чай, в точности как их чувства, был наполнен простотой и одновременно сложностью. Аромат был лёгким и успокаивающим, напоминал о лете, который недавно закончился  и далеких полях, где тянулись к небесам белые хрупкие цветы. Каждый глоток был, как нежный шёпот, обещая утешение и покой. Он смешивался с теплом, разливаясь по телу, словно уютное прикосновение, которое оба искали так долго.

Хана закрыла глаза, вдыхая аромат. Ромашка, как и её собственные переживания, таила в себе разнообразие. Она была как память о детстве, к которому можно было вернуться, где царила беззаботность и лёгкость. Но в ней также жила утренняя роса - ясность и свежесть нового начала. Лёгкость ромашки скрывала многослойность эмоций, которые брюнетка  испытывала к Хёнджину, с каждым глотком наполняя её сердце новыми ожиданиями.

Чаша оставалась тёплой в её ладонях, и это тепло передавалось ей, словно оберегая от холодного внутреннего беспокойства. Каждый глоток напоминал о том, как легко можно любить, когда доверяешь. Но в то же время, она понимала, что чаевой настой не всегда мог унять бурю страстей и страхов, которые прятались внутри.

Парень заметил, как её губы прикасались к краю чашки, и его сердце трепетало в ответ на это движение. Ромашковый чай не просто утолял жажду, он собирал вокруг себя атмосферу того момента, создавая связь, такую же крепкую, как пряные ноты, которые сливались с мягкостью воды. Это не просто напиток; это ритуал, который они разделяли, и в этом ритуале -  надежда и страхи, смех и слезы, недосказанность и озарение.

Когда Хана снова взглянула на Хёнджина, в её глазах сверкали искры, как если бы чай пробуждал в ней необходимую храбрость для открытого разговора. Этот момент стал насыщенным, как и чай, который позволил им сблизиться. В его аромате они находили утешение, а в нежной горечи - понимание, что все чувства, которые они испытывали, не были случайными.

В конечном счёте, чашка ромашкового чая стала отражением их самих: хрупкой, но в то же время прочной, ароматной, но запоминающейся, простой, но наполненной моментом осознания. И стоило сделать лишь один глоток, чтобы эти чувства наполнили каждый уголок их существования, словно оживляя и оживляясь в тепле их общения.

                                ***

Минхо некоторое время посидел рядом с сестрёнкой, а потом вышел. Он пошёл в сторону студии, где, наверное, сидел Чан. Но Минхо удивился, когда встретил там Хана.

Комната была наполнена полумраком, и только редкие полосы света пробивались сквозь занавески. Воздух ощущался пропитанным напряжением, словно вихрь эмоций, который витал между Минхо и Джисоном, заставляя сердца биться в неуправляемом ритме. Джисон стоял у окна, его силуэт  выделялся на фоне света, и в этот момент он был странно красив: силуэт, зарисованный в контрасте, как полутень в картине.

Минхо вошёл в комнату, и мгновение, когда их взгляды встретились, казалось, растянулось на вечность. В  глазах Джисона можно было различить вихрь эмоций гнев и подавленную злость, как буря, готовая разразиться в любой момент. Он смотрел на брюнета так, словно тот был виновником всех его неудач, той самой причиной, по которой его мир будто раскололся на части. Взгляд Хана был пронизан обидой и безмолвным упрёком, в нём горел огонь, готовый пойти в атаку. Каждый мускул его тела напряжён, он хотел сделать шаг вперёд, чтобы выместить всю накопившуюся злость.

Минхо, встретив этот взгляд, почувствовал, как его сердце сжалось. Он заметил в Джисоне не только ненависть, но и что-то более глубокое - скрытые раны и страхи, которые, возможно, он сам невольно нанёс. В его собственных глазах отражалось сожаление, словно ливень, смывающий пыль с дороги, по которой они когда-то шли вместе. Парень знал, что слова сейчас не помогут; они не найдут себе места в этом накале эмоций. Но в его взгляде лежала искренность - стремление перекрыть мост, который они оба разорвали.

- Джисон… -  произнёс парень тихо, его голос звучал мягко, как шепот ветра, пробирающийся сквозь листву. Но он не смог закончить фразу, земля под ногами казалась слишком зыбкой.

Исподтишка, Джисон вздернул подбородок, словно собираясь упрямо противостоять. Он шагнул ближе, его агрессия была ощутима, как электричество в воздухе. Но в душе происходила внутренняя борьба: парень вновь хотел ударить Минхо, заклинить в нём всю ту боль и злость, что накопилась с момента их первой встречи. Однако, в глубине своего сердца, он осознавал, что справедливая война ведётся не с физическим наказанием, а с проявлением чувств, и эти чувства лишь усложняли ситуацию.

Ли встретил этот взгляд с открытым сердцем – он не отвёл взгляд, не уклонился. Он стоял перед Ханом, как обнаженная душа, готовая к пониманию. Это было рискованно, но он знал, что если не сделать этот шаг, они оба останутся навсегда в плену собственного недовольства.

- Я не хотел, чтобы так вышло, - прозвучало из его уст.

Ледяной холод в глазах Джисона постепенно начинал уступать место сомнению. Он допускал мысль о том, что Минхо не совсем тот, кто идёт по его горлу, а скорее тот, кто сам страдает от обстоятельств. В этой комнате, полной молчания и напряженности, оба парня постепенно осознавали ту непростую истину - что в их конфликте видно больше, чем просто ненависть; там скрывались уязвимость и переживания, жажда понимания и желание быть услышанным.

В тот миг, когда их взгляды вновь пересеклись, время остановилось. Каждый из них симметрично понимал: как бы ни сложилось их общение, в нём было больше, чем просто злость и сожаление - были глубокие, неподдельные человеческие чувства, которых они оба боялись.

- Я сказал, что люблю тебя и ты ответил тем же. Единственная разница была в том, что я не солгал, - тихо проговорил Хан.

- Я не лгал о своих чувствах, - возвражал Ли.

У людей, как выяснил Джисон, полно секретов. Ты думаешь, что понимаешь их, но они всегда прячут от тебя свои мотивы, скрывают их в своих сердцах. Ты никогда не узнаешь их, но иногда ты решаешь довериться им.

Джисон притянул Минхо к себе и прильнул к его губам. От этих действий Ли опешил, Джисон языком проник в рот старшего изучая каждый его уголок.

- Джисон, - отстранился Минхо, держа за плечо младшего.

- Ты разбил мне сердце. Теперь я собираюсь разбить что-нибудь твоё, - прошептал шатен в губы парня. 

Хан взял старшего за воротник и кинул его на диван. Джисон положил свою правую ногу между ногами старшего, слегка нависая сверху. Шатен начал целовать шею Минхо, слегка прикусывая и оттягивая кожу.

- Ханни, хватит, - парень схватил руки младшего и через секунду, Хан был под натиском старшего. Ли завёл руки Джисона за его голову. - Почему ты так поступаешь?

В комнате, где царил полумрак, настроение стало словно фоном для мелодии, сейчас отсутствующей, но всё же чувствовавшейся.

- Я играюсь твоими нервами, как ты играл с моими чувствами, - смотря прямо в глаза старшего ответил парень. - Но всё же я знаю, что ты хорошо играешь на музыкальных инструментах, так что, - Хан  погрузился в свои мысли - чувства и воспоминания перепутались в его сознании, создавая сложности. - Так что  сейчас сыграй для меня, - произнёс парень, его голос звучал резко, но в глубине таилось что-то большее, некоторая уязвимость. - Сыграй для меня так, как играл моими чувствами. Я хочу услышать ноты боли.

Эти слова будто прокатились по комнате, пронзая воздушное пространство. Они несли в себе не только просьбу, но и негласное желание понять, через что прошло его сердце. Минхо сразу уловил эту тоску в голосе парня. Он так часто слышал его смех, но вот сейчас в словах Джисона звучала глубокая рана, как если бы мрачно окутанная комната сама нуждалась в музыкальном выражении.

-  Ты хочешь, чтобы я сыграл боль? - с минимальным, но ощутимым колебанием ответил Минхо, его голос звучал тихо, почти шепотом.

Он уже чувствовал, как тени его переживаний вытягиваются в длинную нить, готовую перерасти в мелодию, когда они сойдутся в унисон.

Хан кивнул, его искренний взгляд искал понимания. Это было не просто желание услышать звук; это было стремлением соприкоснуться с глубинами Минхо, проникнуть в те ноты, которые не произносятся словами.

- Я хочу, чтобы ты показал мне, - сказал шатен, жестом показывая на устойчивый стул, стоящий в углу комнаты, - аромат музыки, способный выразить то, чего я не могу вынести.

Минхо шагнул к инструменту, его сердце начинало биться всё быстрее. Он чувствовал, как под его пальцами воссоздавалось музыкальное полотно, которое могло бы отразить их эмоции и переживания - страдания, недовольства, ненависть и одновременно - надежду. Это было не только его внутреннее стремление, но и открытие для Джисона, который так отчаянно искал искренность в нашем непростом мире.

Сев за пианино, Ли глубоко вдохнул и начал играть. Первая нота прозвучала твёрдой, как решимость, но с ней перекликались лёгкие нотки печали - каждая следующая имела свою историю боли. Мелодия полетела по воздуху, как  ласточка, прокладывающая путь сквозь облака, оставляя за собой след разрыва, оставленного страданиями и окутанной щемящей тоской.

Звук заполнил комнату, поглощая собой тишину. Каждая нота, словно капля дождя, падала на плечи, обрамляя пространство невидимой сеткой чувств. Минхо вложил в исполнение всю свою душу, как будто каждый удар по клавишам был шагом сквозь хаос - соединял их с болью, которую они оба испытывали в разное время, но которая всё еще шла параллельно их жизням.

Джисон закрыл глаза, позволяя музыке проникнуть в себя. Он ощущал каждый аккорд, каждую ноту, как будто с каждым звуком всплывали воспоминания, невидимые картины, обрамлявшие его разум. Эта была не просто игра; это было откровение, каждого из них, почерпнутое из глубины своих сердец.

Когда мелодия достигла своего завершения, в комнате воцарилась тишина. Ли, отводя руки от клавиш, взглянул в глаза парня, в которых отражались все оттенки эмоций - печали, понимания и, может быть, даже прощения.

- Ты услышал мои ноты боли, - произнёс Минхо тихо, будто боясь нарушить хрупкость момента. Его голос был полон чуточку облегчения, а в горле застрял ком.

Джисон открыл глаза, и между ними возникло нечто важное - хрупкая нить понимания, соединяющая их через музыку, заставляя забыть о прошлом, но помнить его. В этих незабываемых моментах с музыкой они начали ощущать, что даже в страданиях можно найти что-то прекрасное - возможность начать заново.

                               ***

Сынмин сидел на своем старом кресле, обитое мягким велюром, который уже начал терять свою первоначальную красоту. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь редкими скрипами деревянного пола, и, казалось, время здесь остановилось. Лишь тусклый свет лунного отражения пробивался сквозь занавески, отбрасывая мягкие тени на стены. Он уставился в одну точку, не замечая, как обыденные вещи вокруг него меняют форму и смысл, перетекают в его мысли, как река, стремящаяся к своему назначению.

Его разум плавал в океане воспоминаний о тех, кого он предал, о каждом взгляде, полном доверия, которое Сынмин когда-то видел в глазах своих друзей. Ребята разделяли с ним жизнь, смех, горести и радости. Теперь, когда каждая подробность казалась такой яркой и реальной, словно это происходило вчера, парню нечем было себя утешить. Особенно его мучила мысль о Чанбине - человеке, которому он никогда не хотел причинять боль, но кинулся в омут, не осознавая, как сильно это повлияет на их отношения. Чанбин был тем, кто всегда расставлял всё по местам, как будто обладая уникальным даром видеть суть вещей, но каждый раз, встречая Сынмина, оставлял в своём сердце надлом. Ким почувствовал, как тяжело давит его совесть, каждая вспышка гнева, каждая слеза, пролитая Чанбином, перекрывали все его мысли.

Он вздрогнул, когда в его голове промелькнул образ парня - его искренний смех, светлые глаза, полные надежд и мечтаний. Сынмин не мог удержаться от воспоминаний о тех моментах, когда они шутили и работали вместе, когда дружба их казалась прочной, как стена, способная защитить от любого натиска внешнего мира. Каждый новый день приносил надежду на лучшее. Но вся эта надежда разбилась, как стеклянная чаша о камень, когда он решился взять на себя эту тяжкую ношу.

Теперь его душа пульсировала во тьме, как огонь, который потихоньку угасает, оставляя лишь угли - алчущие и истощенные. Как он мог быть таким легкомысленным? Он был именно тем, кто разрушил мир Чанбина, по сути, лёг на его сердце, как горькое бремя. Каждый раз, когда он закрывал глаза, в его сознании возникали сцены: как он видел слёзы старшего в тот день, как произнёс слова, которые никогда не должны были покидать его уста. Это не просто ранило их отношения, это стало бездной, в которую Сынмин сам себя затолкнул.

Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить охватившую его тоску. Но затем его мысли вновь вернулись к Логану. Это было решение, которое заставляло его сердце колотиться от страха и волнения. Помогая Логану, он надеялся убежать от всего, что его тяготило. С одной стороны, это было шагом к освобождению, брошенному на землю, как флаг, провозглашающий начало новой жизни. С другой стороны, он также боялся, что, помогая Логану, он лишь уходит от своих мучений, кидаясь в объятия других слабостей.

- Верно ли это? - думал брюнет, теряя надежду. - Будет ли это для меня освобождением? Или я лишь ускользну от того, что уже свершилось?

Сынмин укрыл лицо руками и закрыл глаза. Он чувствовал себя как пленник собственных мыслей, размышляя над тем, будет ли он действительно свобождён, если поступит так. Каждый вариант развития событий мог привести к непредсказуемым последствиям. Парень понимал, что, как бы он ни пытался убежать от своего прошлого, оно всегда будет следовать за ним, словно тень, не оставляющая его.

Тишина, окутывающая комнату, становилась удушающей, и парень осознал, что прошлое было частью него, даже если он пытался от него избавиться. Звуки, которые вырывались из его сердца, были мелодией покаяния, печали и освобождения - музыкой, которую он сам же написал с испытаниями и ошибками.

В конечном счёте, что бы он ни решил, Сынмин знал, что необходимо принять ответственность за свои действия. Каждый шаг, каждая мелочь могла стать моментом, когда он выберет путь искупления. Задумавшись о других, он ощутил, что это был не только его внутренний бой, но и возможность расти, меняться и учиться на своих ошибках.

Мысль об этом помогала видеть перспективу между тенью и светом. Возможно, быть свободным значит не избегать своей боли, а позволить ей стать частью своего самоосознания. Сынмин, наконец, вздохнул с облегчением. Он понимал, что, приняв свои горести и свои ошибки, он мог начать двигаться дальше, впитывая в себя уроки, которые они несли вместе с собой. Само понимание могло дать ему новую силу - силу, необходимую для искреннего и настоящего освобождения.

                               ***