Замужество (2012-2015)
Родители с обеих сторон первый раз встретились в симпатичном корейском ресторане в Гангнам, неподалеку от автобусной станции. После «Рады познакомиться, вы, должно быть, устали с дороги» и прочих любезностей повисло неловкое молчание. Вдруг мать Дай Хуня начала осыпать Ким Чжи Ен комплиментами, хотя видела ее только дважды. «Она такая уравновешенная, любезная и заботливая. Запомнила, что я не пью кофе, и привезла мне на следующую встречу травяной чай, а говоря по телефону, заметила, что у меня начинается простуда». На самом деле травяной чай Чжи Ен купила в аптеке по рекомендации продавца, которому просто сказала масштаб цены, а простуду упомянула потому, что во время смены сезонов многие люди простужаются. Она вовсе не замечала никакой разницы в голосе. Но сам факт, что все ее непреднамеренные действия могут быть истолкованы множеством способов, очень напряг Чжи Ен.
– Вы так добры, – ответила мать Чжи Ен, гордо улыбаясь, счастливая оттого, что будущая свекровь так хвалит ее дочку. – Она у нас хоть и взрослая, но совсем никак не умеет вести хозяйство.
Она пошутила, словно бы извиняясь:
– У моих девочек не было возможности ничему научиться, это я виновата, никогда не могла бросить на них домашнюю работу, но они у нас не умрут с голоду, правда же? – И мать Дай Хуня с ней соглашалась. Обе матери начали обсуждать, как их дочки все только учились и работали, не ударяя дома палец о палец.
– Все сперва ничего не умеют. Со временем опыт придет. Чжи Ен отлично справится, – заключила мать Дай Хуня.
«Нет, я не думаю, что отлично справлюсь. Оппа больше меня знает о домашнем хозяйстве, прожив столько лет самостоятельно, и он обещал, что сам будет заботиться обо всем, когда мы поженимся». Но и Чжи Ен, и Дай Хунь только улыбнулись.
Добавив все свои сбережения к джеонс-депозиту за холостяцкую студию Дай Хуня и взяв небольшую ссуду, пара нашла себе квартиру в 24 пейонга на джеонс, купила мебель и смогла еще оплатить расходы на свадьбу и медовый месяц. Благодаря большому депозиту Дай Хуня и в целом их бережливому подходу к деньгам, они смогли пожениться, не прося помощи у родителей. Оба начали работать примерно в одно и то же время, и хотя Чжи Ен не должна была оплачивать жилье и домашние расходы, потому что жила с родителями, Дай Хунь сумел накопить гораздо больше. Чжи Ен это, в общем, не удивляло, потому что его зарплата была выше, он работал на гораздо более крупную компанию, и про маркетинг было известно, что там недоплачивают. Все же, когда Чжи Ен поняла, насколько больше он сумел накопить, она была немного деморализована.
Семейная жизнь оказалась даже лучше, чем ожидалось. Оба возвращались с работы поздно и часто работали по выходным – это означало, что в большинстве случаев они не могли даже раз в день поесть вместе. Но они ходили в кино на ночные сеансы, заказывали ночную доставку еды, а по выходным, когда никто из них не работал, долго спали, смотрели по телевизору разные кино- и информационные программы и ели тосты, которые делал Дай Хунь. Такие дни были похожи на свидания или жизнь в игрушечном домике.
В среду, когда исполнился месяц со дня их свадьбы, Чжи Ен еле успела на последний поезд, возвращаясь с работы домой. Дай Хунь же вернулся необыкновенно рано, приготовил суп с лапшой, вымыл посуду, убрался в холодильнике и сложил постиранное белье. Когда Чжи Ен вошла, он ждал ее, положив на обеденный стол листок бумаги. Это была официальная форма регистрации брака. Он скачал ее из интернета, распечатал и попросил двух парней на работе подписаться в качестве свидетелей. Чжи Ен не смогла сдержать смеха.
– К чему такая спешка? У нас была свадьба, и мы живем вместе. Этот листок бумаги ничего не меняет.
– Он меняет наше отношение.
Чжи Ен была, на удивление, тронута тем, что он так поторопился с официальной регистрацией брака. Ей стало хорошо, легко и свободно, как будто она изнутри, от легких до желудка, вся наполнилась чем-то воздушным и готова была взмыть к потолку. Ответ Дай Хуня на ее вопрос словно кольнул ее в сердце тонкой иголочкой, сделав микроскопическую дырочку. Воздух начал медленно выходить оттуда, и она постепенно опустилась на землю. Она не думала, что официальная процедура может изменить ее чувства. Кто из них был больше предан другому – Дай Хунь, стремящийся сделать их брак признанным официально, или она, считавшая, что они будут всегда так же привязаны друг к другу, вне зависимости, официально это или нет? Чжи Ен увидела своего мужа в новом свете – более зависимым и, как ни странно, более незнакомым.
Они вместе заполнили форму на столе рядом с открытым компьютером. Дай Хунь был вынужден все время заглядывать туда, чтобы уточнить то место происхождения семьи, то еще что-то, необходимое для правильного заполнения формы. Чжи Ен была ничуть не лучше. Она, кажется, в первый раз в жизни писала китайские буквы происхождения своей семьи. Дай Хунь заранее узнал у своих родителей нужную информацию, и эту часть формы они заполнили без больших затруднений. Но потом они дошли до пункта 5: «Согласны ли вы, что ваш ребенок возьмет фамилию матери и историю ее семейного происхождения?»
– Что ты думаешь по этому поводу?
– По какому?
– Ну вот, номер пять.
Дай Хунь прочел вопрос вслух, поглядел на Чжи Ен и спокойно сказал:
– Я думаю, «Джан» – вполне достойная фамилия.
В конце 1990-х в стране начались серьезные обсуждения системы ходжу (традиционной системы регистрации, в которой все члены семьи должны быть записаны под фамилией патриарха), которые были инициированы организациями, желающими ее аннулировать. Некоторые люди публично использовали фамилии обоих своих родителей, а некоторые знаменитости скрывали свои болезненные детские воспоминания, беря фамилию, отличную от фамилии отца. В свое время одна очень популярная телепередача про мать-одиночку, у которой грозили отнять ребенка в пользу никчемного отца, показала Чжи Ен всю бессмысленность системы ходжу. Но конечно, были и те, кто считал, что отмена ходжу сделает кровных родственников чужими людьми и вернет корейское общество к первобытному строю.
Система ходжу была окончательно отменена в январе 2008 года после принятия новых законов о семейной регистрации. Это стало возможным после того, как Конституционный суд признал в 2005 году ходжу несовместимой с законом о гендерном равенстве. На сегодняшний день не существует такого понятия, как «семейный регистр», и люди живут в рамках новой индивидуальной идентификационной системы. Для новорожденного больше не является обязательной запись на фамилию предков, и у родителей есть выбор – в момент регистрации брака они могут дать своим детям фамилию и семейное происхождение матери. Технически это стало возможно, но с момента отмены ходжу в 2008 году известно только 200 случаев, когда детей записывали на имя матери.
– Большинство все равно предпочитает брать фамилию отца. Люди думают, если ребенок записан на фамилию матери, то тут что-то не то. Если наш ребенок будет записан на фамилию матери, нам придется вечно это как-то объяснять, исправлять и подтверждать, – сказала Чжи Ен, и Дай Хунь согласно кивнул.
Но, ставя собственной рукой галочку в квадратике «НЕТ», Чжи Ен ощущала себя неважно. Конечно, мир в целом сильно переменился. Но мелкие правила, обычаи и привычки не очень-то изменились, и это означало, что и мир, в общем, остался тем же самым. Она продолжала размышлять над идеей Дай Хуня, что формальная регистрация брака меняет их чувства друг к другу. То ли законы и институты меняют человеческие ценности, то ли, наоборот, ценности вызывают к жизни смену законов и институтов?
Родители с обеих сторон ждали «хороших новостей». Родители и их родственники не переставали питать «приятные мечты» и подзуживали друг друга позвонить Чжи Ен с утра, чтобы спросить, как она себя чувствует. Но прошло несколько месяцев, и они начали озабоченно подозревать, что у Чжи Ен проблемы со здоровьем.
На первый после их свадьбы день рождения отца Дай Хуня они поехали в Пусан, чтобы вместе отпраздновать и представить Чжи Ен живущей там родне. Пока они готовили, ели и убирали посуду после обеда, главной темой для разговоров среди старших родственников было, есть ли у Чжи Ен «хорошие новости», почему их нет и что они делают, чтобы забеременеть. Чжи Ен сказала, что они пока не планируют заводить детей, но, несмотря на эти слова, старшие все равно решили, что она не может забеременеть, и продолжали свое расследование. «Она слишком стара, слишком тоща, у нее холодные руки – наверняка плохая циркуляция, прыщ на подбородке – это знак что у нее нездоровая матка...» При этом все были уверены, что проблема исключительно в ней.
– Ну и чего ты дожидаешься, сидя сложа руки, – наклонилась одна из тетушек к матери Дай Хуня. – Собери своей невестке коробку целебных трав для зачатия! Чжи Ен, наверно, обижается на твое безразличие!
Чжи Ен вовсе не обижалась на «безразличие». Наоборот, ей были невыносимы все эти разговоры. «Я здорова, мне не нужны ваши лекарства, иметь нам детей или нет, дело только наше с мужем, а вовсе не каких-то мужниных родственников, которых я вижу первый раз в жизни». Но она проглотила все это, и только сказала: «Нет-нет, все в порядке».
Всю обратную дорогу из Пусана в Сеул они ссорились. Чжи Ен искренне обижалась, что он не сказал ни слова, пока его семейство обсуждало, какие у нее могут быть физические недостатки, а Дай Хунь объяснил, что молчал, чтобы не ерошить перья и не раздувать проблему выше крыши, заступаясь за нее. Она огорчилась, что он счел ее чувства простым преувеличением, а его объяснения только дали ей еще больше оснований критиковать его.
Они проехали всю дорогу, ни разу не останавливаясь, чтобы передохнуть. Запарковав машину на подземной парковке их дома, Дай Хунь прервал затянувшееся молчание.
– Я думал об этом всю обратную дорогу и понял, что должен был защитить тебя. Моя семья была к тебе несправедлива, а мне легче общаться с ними, чем тебе. Когда мы будем с твоими родственниками, ты тоже будешь меня защищать, договорились? Я извиняюсь за то, что случилось сегодня. Прости меня.
Увидев такую перемену во взглядах Дай Хуня, Чжи Ен тоже не могла больше сердиться на него. Она смиренно приняла его извинения, как будто сама тоже была в чем-то виновата.
– Существует только один способ остановить приставания моих родителей.
– Какой?
– Давай заведем ребенка. Если мы все равно когда-то собираемся это сделать, то почему бы не избавиться от всех нравоучений, заведя его? Мы не становимся моложе.
Предложение Дай Хуня прозвучало легко и небрежно, словно «Давай попробуем норвежскую скумбрию?» Или там – «Давай соберем пазл «Поцелуя» Климта?» По крайней мере, Чжи Ен показалось именно так. Пара не заводила специальных разговоров о планировании семьи или о том, что они хотят завести ребенка, но оба считали, что дети – естественный шаг, следующий после женитьбы, и спорить с тем, что сказал Дай Хунь, было трудно. Но для Чжи Ен решение завести ребенка не было таким уж простым.
Ее сестра, которая вышла замуж на год раньше, не заводила детей, и никто из ее друзей, поженившихся в последнее время, тоже, так что Чжи Ен никогда не видела близко ни беременной женщины, ни новорожденного младенца. Она не могла представить, как и до какой степени изменится ее тело, и, что более важно, не была уверена, что сможет справиться и с ребенком, и с карьерой. Яслей и няни было бы недостаточно, потому что они оба всегда работали допоздна и по выходным. Родители тоже не смогли бы сильно помочь. Потом ей стало дурно от того, что она думает, куда девать еще нерожденного младенца. Почему они вообще думают заводить ребенка, на которого у них нет времени и который всегда будет вызывать у них чувство, что они плохие родители? Видя, как Чжи Ен мучается и вздыхает, Дай Хунь похлопал ее по спине.
– Я буду помогать. Буду менять памперсы, кормить и кипятить белье.
Чжи Ен, как могла, попыталась объяснить, что она чувствует: беспокойство о том, сможет ли она сохранить свою карьеру, родив ребенка, и вину, что уже думает о том, кто будет за ним смотреть. Дай Хунь внимательно слушал и в нужные моменты кивал.
– Ну да, все это так, но подумай о том, что ты получишь, а не только о том, чего лишишься. Подумай, как важно и трогательно быть родителями. И даже если, в самом худшем случае, мы и правда не сможем найти кого-нибудь смотреть за ребенком, не волнуйся о том, что ты бросишь работу. Я позабочусь о нас. Я не буду просить тебя зарабатывать.
– А от чего откажешься ты, оппа?
– То есть?
– Ну, ты говоришь мне не думать о том, от чего мне придется отказаться. На кону стоят мои молодость, здоровье, работа, коллеги, связи, карьерные планы и будущее. Неудивительно, что я могу думать только о том, от чего откажусь. А ты? Что потеряешь ты, получив ребенка?
– Я? Ну... Я... Для меня тоже многое переменится. Я не смогу так же часто видеться с друзьями, потому что надо будет пораньше приходить домой. Мне будет совестно ходить на деловые ужины и задерживаться на работе. Трудно будет приходить и помогать по дому после рабочего дня. И кроме того, знаешь, у меня будешь ты и наш ребенок. Финансовая поддержка! Я буду главой семьи! Финансовая поддержка! Это большая ответственность.
Она старалась не реагировать на эти слова эмоционально, но это было трудно. Его перечень будущих трудностей в сравнении с тем, насколько переменится ее жизнь, казался такими пустяками.
– Ты прав. Тебе тоже будет нелегко растить ребенка. Но, знаешь, я хожу на работу, потому что это здорово и нравится мне – и работа, и то, что я зарабатываю деньги, – не потому, что оппа хочет, чтобы я шла и зарабатывала.
Как бы она ни старалась, она не могла избавиться от чувства, что в чем-то сильно продешевила.
Как-то в выходной, утром, они пошли погулять в ботанический сад неподалеку. Там на лужайках росла загадочная белая трава. Дай Хунь спросил, бывает ли такая вещь, как белая трава, и Чжи Ен ответила, что это, кажется, такое целебное растение. Они прошли по лугу, осторожно ступая по густой траве. В центре луга они набрели на круглую зеленую штуку размером примерно с детскую голову, торчащую из земли. Подойдя поближе, они увидели, что это редька. Большая, блестящая редька, полускрытая в земле. Чжи Ен нагнулась, схватила редьку и дернула. Гладкая редька выскочила из земли почти не запачканной.
«Почти как воплощение детской сказки про редьку, – засмеялся Дай Хунь, и добавил: – Какая странная мечта». Но эта странная мечта сбылась и стала настоящим зачатием.
Чжи Ен ужасно тошнило по утрам – даже глоток воздуха во время зевка мог вызвать у нее приступ рвоты – до самого конца беременности. Но кроме этого, она вполне неплохо себя чувствовала. Никаких осложнений, отеков и головокружения. Правда, у нее болел живот, были запоры, от которых она чувствовала себя раздутой, и иногда болела поясница. Чжи Ен легко уставала и, что хуже всего, постоянно хотела спать.
Из соображений безопасности компания разрешала беременным женщинам сдвигать рабочие часы на полчаса позже. Когда Чжи Ен объявила на работе о своей беременности, кто-то из мужчин-коллег воскликнул:
– Везет тебе! Можно приходить на работу попозже!
«Да, мне везет, меня все время рвет, я не могу ни есть, ни какать, я всегда уставшая, сонная и вся чешусь», – хотела ответить Чжи Ен, но сдержалась. Она была огорчена этим нечувствительным замечанием, в котором было непонимание всех неудобств и болячек, вызванных беременностью, но понимала, что нельзя ожидать этого от постороннего человека, не мужа и не родственника.
Видя, что Чжи Ен затихла, другой коллега-мужчина заметил:
– Но она тогда и домой будет возвращаться на полчаса позже. Она же все равно должна отработать то же самое время.
– Да можно подумать, в этом офисе хоть кто-то уходит домой вовремя! Она просто получила полчаса на халяву!
Чжи Ен от злости сказала, что не собирается приходить на полчаса позже. Она будет работать в то же время, что и все остальные, и не собирается получать на халяву ни одной минуты. Потом она пожалела о своих торопливых словах, потому что ей пришлось приходить на работу на час раньше всех остальных, чтобы защитить свою беременность от адских толп часа пик в метро. Чжи Ен думала, не создала ли она дурного прецедента для молодых женщин в офисе. Но выиграть тут было невозможно – используя все свои права и получая бонусы, она становилась халявщицей, а сражаясь изо всех сил, чтобы избежать этих обвинений, создавала сложности для коллег в той же ситуации.
Когда она ездила на метро днем, отправляясь на встречу по работе или к врачу, люди часто уступали ей место, но только не в часы пик. Прижимая рукой бок, чтобы унять боль, Чжи Ен говорила себе, что людям не все равно – они просто слишком устали, чтобы что-то сделать. Но ей было очень обидно, когда сидящие люди смотрели на нее с неловкостью или с откровенной злобой только потому, что она вставала рядом с ними.
Как-то, когда она ехала на метро домой чуть позже, чем обычно, в вагоне не оказалось свободных мест и даже ручек, чтобы за них держаться. Она с трудом нашла свободную ручку возле самых дверей, когда женщина за пятьдесят взглянула на ее живот и спросила, какой у нее срок. Чжи Ен неловко улыбнулась и пробормотала что-то, чтобы не привлекать внимания. Женщина спросила, возвращается ли она с работы. Чжи Ен кивнула и отвернулась.
– Наверняка у тебя начинают болеть бока, да? И ноги, и коленки? На той неделе я вывихнула лодыжку в горах, так она до сих пор болит, не могу наступить. А то бы я уступила тебе свое место. Боже, ну хоть кто-нибудь бы тебе уступил. Погоди минутку, мамочка.
Женщина огляделась по сторонам в поисках кого бы можно было согнать с места. Всем было неловко, но не так, как Чжи Ен. Она снова и снова повторила, что с ней все в порядке, что ей не надо садиться, но женщина даже слышать ничего не хотела. Чжи Ен уже хотела уйти от женщины подальше, когда вдруг девушка в куртке с эмблемой университета, сидящая рядом, резко вскочила со своего места.
Продираясь мимо Чжи Ен, она толкнула ее в плечо и сказала довольно громко, так, что Чжи Ен услышала:
– Почему те, кому надо таскаться на работу в метро с таким животом, заводят чертовых детей?
У Чжи Ен на глаза навернулись слезы. «Вот я кто – кто-то, кому надо таскаться на работу. На метро. С таким животом». Слезы были такими, что она не могла ни остановить, ни скрыть их. Она вышла из поезда на следующей остановке, села на лавочку и долго плакала, а потом прошла за турникеты и вышла со станции на улицу, хотя это было далеко от дома и она никогда не бывала в этом районе. Найдя неподалеку стоянку такси, она села в машину. Чжи Ен спокойно могла бы поплакать в вагоне метро, где ее никто не знал. Она испугалась и вышла, но могла бы сесть на следующий поезд. Но она решила взять такси. Ей так захотелось.
Врач-гинеколог с животом, чуть большим, чем у Чжи Ен, ласково улыбнулся и известил ее, чтобы она «покупала розовые одежки». У них самих не было предпочтений, но они знали, что все старшие родственники ждали мальчика, и их охватило легкое чувство ужаса при мысли обо всех неприятных ситуациях, которые могут возникнуть, когда родители узнают, что у них будет девочка. Мать Чжи Ен скажет: «Ничего, следующий будет мальчик». Мать Дай Хуня скажет: «Я не против». Но сама Чжи Ен была очень сильно против этих слов.
И дело было не только в старшем поколении. Даже люди возраста Чжи Ен могли совершенно спокойно сказать что-то вроде: «Наш первенец оказался девочкой, и я страшно переживал, пока не определили пол второго; тогда уж я мог общаться с родней с гордо поднятой головой – у меня мальчик. Когда я узнал, что у нас будет сын, я стал покупать себе дорогие продукты». Чжи Ен хотела сказать, что тоже ходит с гордо поднятой головой и ест все, что только захочет, но сдержалась, чтобы не подумали, что ей завидно.
По мере того как приближались роды, Чжи Ен так и эдак раздумывала насчет декретного отпуска, отпуска по уходу за ребенком и вообще ухода с работы. Лучше всего, конечно, было бы взять такой длинный отпуск по уходу, какой только возможно, и за это время разобраться, как все пойдет, даже если потом окажется, что лучше всего уйти. Но, с точки зрения компании и ее коллег, это не было идеальным решением.
Пара очень серьезно обсуждала все это. Они взяли большой лист бумаги и написали на нем все варианты: сразу выйти на работу, выйти на работу спустя год и вообще не выходить на работу. Для каждого варианта они обсудили, кто будет отвечать за заботу о ребенке, сколько это будет стоить и прочие за и против. Если они оба собирались продолжать работать, единственным вариантом было отправить ребенка в Пусан к родителям Дай Хуня или нанять няню с проживанием.
Вариант с Пусаном не обсуждался. Хоть родители и говорили, что с радостью вырастят внучку, оба они были пожилыми, а у матери недавно провели операцию на спине. Нанимать няню с проживанием они не хотели. Она будет не только следить за ребенком, но и находиться тут постоянно, вмешиваясь в их жизнь, хозяйство и время. И без того трудно найти кого-то, кто хорошо ухаживает за детьми, – а разве возможно найти человека, который сжился бы и с родителями? И даже если бы вдруг удалось такого найти, это будет слишком дорого стоить. И сколько времени няня будет жить с ними? С какого возраста ребенок сможет сам ходить в школу, на внешкольные занятия и готовить себе еду? И сколько всего придется пережить до тех пор – вины, нервных ситуаций, разных случаев? В конце концов они решили, что одному из них придется стать неработающим родителем, и этим одним, конечно же, стала Чжи Ен. Работа Дай Хуня была более стабильной и приносила больше денег, и кроме того, для мужа было гораздо естественнее работать, а для жены – растить детей и вести хозяйство.
И тот факт, что Чжи Ен предвидела это, не уменьшил ее подавленности. Дай Хунь похлопал ее по сгорбленной спине.
– Когда она подрастет, мы будем нанимать няню, а потом пошлем ее в садик, – сказал он. – А ты в это время сможешь подучиться и найти другую работу. Смотри на это как на возможность открыть новую главу. И я буду помогать тебе.
Чжи Ен понимала, что Дай Хунь искренне поддерживает и сочувствует ей, но все же не смогла сдержать ярости.
– Помогать? Да что ты понимаешь про помощь? Ты собираешься «помогать» мне с хозяйством. «Помогать» с воспитанием нашего ребенка. «Помогать» с поиском новой работы. Разве это не твой дом? Не твое хозяйство? Не твой ребенок? А если бы я работала, разве ты бы не тратил мои деньги? Почему ты все повторяешь «помогать», как будто делаешь мне одолжение, как будто участвуешь в какой-то чужой работе?
Чжи Ен было стыдно, что она так набросилась на него после того, как они вместе так хорошо все рассмотрели и приняли общее решение. Она долго извинялась перед своим остолбеневшим и потрясенным мужем, и он сказал ей, чтобы она не переживала.
Чжи Ен не плакала, когда говорила главе компании о том, что уходит, или когда начальник отдела Ким Юнсил сказала, что надеется в будущем снова с ней поработать. Она не плакала, каждый день понемногу забирая из офиса свои вещи, не плакала на прощальной вечеринке и на последнем пути с работы домой. На следующий день после ухода с работы она сделала Дай Хуню теплого молока и проводила его, забралась обратно в постель и проснулась около девяти. «Надо купить себе тост по дороге к метро. Возьму сегодня биджи-суп на обед в кафе Джинью. Может, забежать в кино, если получится закончить все пораньше? И надо еще зайти в банк, снять деньги со счета». И тут она поняла, что ей больше не надо идти на работу. С этого дня весь ее дневной распорядок будет другим, и, пока она не привыкнет к нему, она не сможет ничего запланировать и предсказать. И вот тут пришли слезы.
Маркетинговое агентство было ее первой работой. Ее первым шагом в рабочий мир. Говорят, что профессиональный мир – джунгли и что коллеги, с которыми ты дружишь, не настоящие друзья, но это не всегда так. Все казалось в большей степени абсурдным, чем осмысленным, и компания была местом, где ты пожинал гораздо меньше, чем сеял, но, оказавшись одинокой и не принадлежащей ни к какой группе, Чжи Ен поняла, что компания была для нее надежной крепостью. Хороших коллег было больше, чем плохих. Ей было с ними лучше, чем с друзьями по институту, возможно, потому, что у них больше совпадали интересы и вкусы. Ее работа не очень хорошо оплачивалась, не оставляла заметного следа в обществе, не производила ничего, что можно было бы потрогать или увидеть, но она приносила ей радость. Она приносила чувство удовлетворения, когда удавалось завершить задачу и подняться по лестнице, и чувство радости, что Чжи Ен управляет своей жизнью, зарабатывая деньги. Но теперь все это закончилось. Вот как все повернулось, хотя она не была ни ленивой, ни неумелой. Если ты поручаешь уход за своим ребенком кому-то другому, это не означает, что ты его не любишь, и точно так же уход с работы не означает, что твоя карьера тебе безразлична.
В 2014 году, когда Ким Чжи Ен ушла с работы, каждая пятая замужняя женщина в Корее бросала работу из-за замужества, беременности, родов, ухода за ребенком или его обучения. Доля рабочего участия для корейских женщин заметно снижается перед и после рождения ребенка. Эта доля, равная 63,8 % для женщин от 20 до 29 лет, падает до 58 % в возрасте от 30 до 39, а затем снова возрастает до 66,7 % для женщин старше 40 лет.
Назначенная дата родов давно прошла, но никаких схваток так и не появлялось. Ребенок рос, и количество амниотической жидкости становилось все меньше, так что было решено назначить родовую стимуляцию. Вечером накануне поездки в больницу Чжи Ен с Дай Хунем съели на двоих четыре порции свиного брюшка на гриле и по чашке риса и рано отправились спать. Чжи Ен не могла уснуть. Ей было и страшно, и интересно. В голову почему-то приходили незначительные детские воспоминания, вроде того, как старшая сестра делала за Чжи Ен уроки, мама забывала положить квашеную редьку в ее школьную кимбап для пикника, а коллега с работы приносила рисовые булочки, когда ее тошнило по утрам. По мере того как появлялись эти воспоминания, к Чжи Ен снова в деталях возвращались эмоции и чувства, которые она испытывала тогда. На рассвете ей наконец удалось уснуть, и за этот короткий промежуток ей приснилось, что она рожает.
Чжи Ен приняли в больницу и переодели в больничную одежду. На койке в предродовой палате ей сделали клизму и провели стимуляцию родовых схваток. К животу привязали монитор движений ребенка. Чжи Ен почувствовала, что у нее тяжелеют веки, и начала дремать, но к ней по очереди все время подходили врач и две медсестры, которые проводили обследования плода. Эти проверки стали для Чжи Ен ощущениями нового уровня. Они были такими активными и глубокими, как будто врач старался добраться до младенца, схватить его за ручку и вытащить наружу. Чжи Ен казалось, что у нее внутри начинается стихийное бедствие типа урагана или землетрясения. Боль начинала распространяться от копчика, усиливалась и наступала. Промежутки между схватками все укорачивались. Скоро Чжи Ен начала хвататься за углы больничной подушки и выть от боли. Ей казалось, что она, как деталька Лего, пытается скрутиться в анатомически невозможную позу и сейчас разорвется по линии талии, но родовые пути все еще не раскрылись достаточно и ребенок не опустился. Когда схватки усилились, Чжи Ен могла только повторять, как заведенная: «эпи... эпидюраль... эпидюраль... пожалуйста... Я умоляю...» И эпидюраль действительно принес им два с половиной часа относительного покоя, но после этого краткого промежутка боль возобновилась и стала несравнимо сильнее, чем раньше.
Ребенок родился в четыре утра. Малышка была такой милой, что Чжи Ен заплакала даже сильнее, чем плакала во время родов. Но милая малышка орала день и ночь, пока ее не брали на руки, и Чжи Ен надо было с ребенком на руках делать что-то по хозяйству, ходить в ванную и пытаться поспать. Кормить грудью надо было каждые два часа, и соответственно спать больше двух часов подряд тоже было невозможно. Но даже в таких условиях Чжи Ен убирала весь дом чище, чем раньше, стирала все детские вещи, готовила себе много еды, чтобы было молоко, и плакала больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. И, кроме всего этого, у нее все болело.
Она вообще не могла пошевелить запястьем. Как-то в субботу она оставила малышку с Дай Хунем и пошла в ортопедическую клинику неподалеку, куда ходила, когда как-то вывихнула ногу. Пожилой доктор сказал, что ее запястья воспалены, но не очень сильно. Он спросил, не делала ли она что-то такое, что дает нагрузку на запястья? Она ответила, что недавно родила.
– Все суставы после родов становятся слабыми, – кивнул он с таким видом, словно хотел сказать «Ну понятно». – При кормлении грудью я не могу выписать никаких сильных лекарств. У вас есть время приходить на физиотерапию?
Чжи Ен покачала головой.
– Старайтесь давать запястьям отдых. Никакого другого способа нет.
– Я не могу, – тихо сказала Чжи Ен. – Я смотрю за ребенком, стираю и убираюсь...
Пожилой врач хихикнул.
– В прежние времена женщины стирали на стиральных досках, разжигали костры, чтобы прокипятить детское белье, подметали и мыли полы. И у них не было стиральной машины и пылесоса, как у вас. Ох уж эти современные женщины – ну на что вам жаловаться в наши дни?
Но грязное белье не забирается само в машинку, не заливает себя водой, не засыпает порошком и не вылезает оттуда, чтобы развесить себя на веревках для сушки. Пылесос не ездит вокруг с мокрой и сухой тряпкой, не вытирает пол, не стирает потом эту тряпку и не вешает ее сушить. Вы сами-то видели когда-нибудь стиральную машину или пылесос?
Доктор проверил предыдущие записи в истории Чжи Ен, сказал, что выпишет лекарство, не мешающее кормлению, и несколько раз щелкнул мышкой. «В прежние времена врачи должны были долго рыться в шкафах, чтобы найти карточку, делали записи и выписывали лекарства от руки. В прежние времена офисные работники бегали по офису с бумажками, чтобы найти начальника, который бы их подписал. В прежние времена фермеры сеяли руками и собирали урожай в корзины. На что им всем жаловаться в наши дни?» Но никто же не упрекает их в этом. В каждой области случились технологические прорывы, направленные на то, чтобы уменьшить количество физического труда, но люди почему-то особенно неохотно хотят признать, что все то же самое справедливо для домашней работы. Став домохозяйкой, Чжи Ен часто замечала, что мнения насчет домашней работы сильно поляризованы. Одни называют ее «домашним бездельем», а другие считают «работой, пожирающей жизнь», но при этом никто не пытается определить ее денежное значение. Может быть, потому, что, когда ты оцениваешь что-то, ты должен за него платить?
Мать Чжи Ен не могла помочь ей прийти в себя после родов, потому что была сильно занята в своем кафе. Бизнес был не тот, что раньше, потому что в торговом центре открылось много самых разнообразных ресторанов, им пришлось уменьшить количество работников, чтобы удешевить стоимость еды, и матери приходилось теперь работать больше. Но кафе все равно приносило достаточно денег, чтобы содержать младшего брата, который решил продолжить учебу. Мама, когда могла, приносила Чжи Ен еду из кафе.
– Я так горжусь моей маленькой кожа да кости девочкой. У нее теперь своя девочка, и она кормит и растит ее совсем одна, все сама. Вот она, всемогущая сила материнской любви.
– А как было, когда ты растила нас? Разве тебе не было трудно? Ты не жалеешь, что нас так много? Ты тоже была всемогущей?
– Уф. Даже начинать не хочу. Твоя сестра с рождения была крикуха. Орала день и ночь. Я то и дело бегала с ней в больницу, чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Вас у меня трое, ваш отец в жизни ни одной пеленки не сменил, а ваша бабушка ела дома три раза в день, как часы. Мне столько всего приходилось делать, я с ног падала, у меня все болело. Это был ад кромешный.
Почему мать Чжи Ен никогда не говорила об этом? Никто не рассказывал Чжи Ен ничего подобного – ни мать, ни родственники, ни старшие друзья, ни ровесники, у которых уже были дети. Младенцы в кино и телевизоре были милые и прелестные, а их матери всегда представали изящными и успешными. Чжи Ен растила своего ребенка и справлялась с этим, но ей не хотелось слышать рассказов других о том, как они горды и успешны. Эти рассказы вызывали в ней чувство вины за свою постоянную усталость.
В год, когда Чжи Ен вышла замуж, по телевизору показали документальную программу про естественные роды, после чего было много публикаций на ту же тему. Натуральные роды внезапно приобрели популярность, фокус которой приходился на минимальное вмешательство, отсутствие медицинского контроля и ценность естественного процесса, в котором мать и дитя принимают все решения самостоятельно. Но в процессе родов приходится думать о безопасности двух жизней. Чжи Ен выбрала роды в больнице при помощи специалистов, потому что решила, что это безопаснее. Она считала, что планирование родов должно быть решением, основанным на взглядах родителей, а не на том, что скажут окружающие. Но многие средства массовой информации продолжали сообщать о возможных побочных эффектах лекарств и медицинского воздействия на новорожденных, вызывая в людях страх и чувство вины. Люди, которые сами пьют обезболивающее при малейших признаках мигрени и требуют анестетик при удалении прыща, хотят, чтобы женщины радостно и легко рожали, вынося боль, утомление и смертельный страх. Как будто это и есть материнская любовь. Идея «материнской любви» распространялась как религиозная догма. Примите Материнскую Любовь, как своего Господина и Спасителя, потому что Царство Небесное уже близко!
– Спасибо, ма, что каждый раз приносишь мне поесть. Я без тебя пропала бы с голоду.
Чжи Ен могла только сказать «спасибо» своей матери за все, что она сделала для нее.
Ее бывшая коллега с работы Канг Хи Су взяла выходной и пришла навестить Чжи Ен, принеся ей пеленки, памперсы и блеск для губ.
– А блеск зачем?
– Смотри, у меня тоже такой. Приятный цвет, да? У нас с тобой похожий цвет кожи, и я решила, что тебе он тоже пойдет.
Чжи Ен была рада, что Хи Су не сказала что-то вроде «Матери тоже женщины» или «Вылезай из этих треников и наряжайся хоть иногда». «Я увидела и решила, что тебе пойдет». Все. Точка. Просто и ясно. Чжи Ен почувствовала себя лучше и попробовала блеск. Он действительно ей шел, и она стала еще чуть счастливее.
Они заказали китайской еды с доставкой, болтали и сплетничали. Во время разговора Чжи Ен покормила дочку, Джи Вон, грудью и прикормом, поменяла ей пеленки, походила с ней по дому, когда та плакала, и уложила ее спать. Хи Су отказалась взять Джи Вон на руки, говоря, что боится как-то ей повредить, но разогрела в микроволновке детскую еду, принесла чистую пеленку и убрала посуду.
– Она милая и хорошенькая, – сказала Хи Су, глядя, как Джи Вон спит. – Но я бы не сказала, что тоже хочу такую.
– Она правда милая и хорошенькая, – согласилась Чжи Ен. – Но я бы не сказала, что мне все это нужно. Клянусь. Но если ты вдруг заведешь себе такую, то я отдам тебе все одежки Джи Вон.
– А если это будет мальчик?
– Знаешь, сколько стоит детская одежда? Если у тебя будет ребенок и кто-нибудь предложит одежки, тебе будет наплевать, розовые они, голубые или цвета какашки.
Хи Су зашлась от хохота.
Чжи Ен спросила, почему Хи Су взяла отгул посреди напряженного рабочего сезона, и та рассказала, что в офисе случился ужасный скандал. В женской туалетной комнате обнаружили скрытую камеру слежения, встроенную в дверной проем. Виновником оказался один из охранников здания двадцати с чем-то лет. Примерно два года назад, когда управляющая компания заключала договор с новой охранной фирмой, все старые охранники при входе были заменены молодыми. Кто-то говорил, что с молодыми охранниками безопасней, а другие считали, что эти охранники сами страшнее любых грабителей. Чжи Ен подумала, что же стало со старыми охранниками, которых уволили.
Но более волнующей частью скандала было то, как все это обнаружили. Оказалось, что охранник периодически выкладывал записи с камеры слежения на порнографический сайт, где частенько зависал один из мужчин, заведующих отделением в компании Чжи Ен. И довольно скоро этот заведующий заметил, что интерьер туалетной комнаты и одежда женщин ему хорошо знакомы, и понял, что это вообще-то его коллеги. Но вместо того чтобы сообщить об этом в полицию или самим жертвам, он показал эти картинки другим коллегам-мужчинам в офисе. Никто толком не знает, сколько мужчин показывали друг другу эти фотографии и что при этом говорили, сколько было фотографий и как долго все это продолжалось. Но один из сотрудников, который их увидел, сказал одной из женщин (с которой тайно встречался), чтобы она ходила в туалет на другом этаже. Заподозрив неладное, женщина стала расспрашивать его, и в конце концов он рассказал ей всю историю. Но она тоже не могла пойти с этим ни в полицию, ни к начальству, потому что они хранили свои отношения в секрете. Помучившись и не зная что делать, она поделилась с самой близкой из своих коллег, которой оказалась Канг Хи Су.
– Я предупредила всех женщин в офисе. Мы все вместе пошли, нашли камеру и сообщили в полицию, – сказала Хи Су. – Теперь всех допрашивают – и этого психа охранника, и извращенцев из офиса, которые показывали картинки друг другу.
– Это отвратительно. Просто отвратительно. – Чжи Ен просто не знала, что еще тут можно сказать. Затем до нее дошло, что и ее могли там сфотографировать, и она задумалась, кто мог увидеть эти фото и не лежат ли они в интернете прямо сейчас. Как будто угадав ее мысли, Хи Су добавила, что камера была установлена этим летом, уже после того, как Чжи Ен ушла из компании.
– Я хожу к психотерапевту, – сказала Хи Су. – Все это сводит меня с ума. Хотя я делаю вид, что все в порядке, смеюсь и разговариваю с людьми как ни в чем не бывало, мне постоянно кажется, что меня могут узнать. Каждый раз, когда я встречаюсь с незнакомцем глазами, я думаю, не видел ли он тех фото, а когда мне кто-то улыбается, мне кажется, что он смеется надо мной. Большинство женщин в офисе принимают таблетки или ходят на терапию. Джан Юн приняла слишком много снотворных, и ей промывали желудок. Некоторые женщины уволились – две из отдела Общих событий, Чой Хиджи и Парк Син Янг, помощницы управляющих секторами.
Слушая Хи Су, Чжи Ен подумала – если бы она не уволилась, ее бы тоже сняли скрытой камерой. И ей, как и другим женщинам с работы, пришлось бы сейчас принимать успокоительные или уходить с работы. Она никогда не могла себе представить, что такая обычная женщина, как она, может стать сюжетом порнографических снимков, выложенных в Сеть. Работник службы безопасности установил в женском туалете скрытую камеру, а ее коллеги-мужчины распространяли картинки. Хи Су сказала, что никогда больше не сможет доверять мужчинам.
– И знаешь, виновники потом еще обвиняли нас, что мы к ним слишком строги, – добавила она. – Мол, они же не ставили камеру и не делали фото, а только смотрели картинки на сайте, куда мог зайти каждый, а теперь мы относимся к ним, как к сексуально озабоченным. Они распространяли эти фото и замешаны в преступлении, но даже не понимают, что́ сделали плохого. У меня от этого крыша едет.
Хи Су сказала, что Юнсил, начальница отдела, вместе с теми из пострадавших, которые решили бороться, связалась с организацией по защите прав женщин. Она собирается уйти из компании и берет с собой некоторых сотрудниц, чтобы начать свой бизнес, потому что директор компании отверг требования пострадавших о том, чтобы компания принесла им свои извинения, наказала виновных и приняла меры к тому, чтобы такое больше не повторялось. Он хотел просто потихоньку прикрыть все это. «Если об этом узнают в отрасли, это разрушит репутацию компании, у виновников есть родители и семьи, неужели вы хотите вот так разрушить людям жизнь и чтобы все узнали, что ваши фотографии находятся там?» И эти слова вылетели изо рта директора компании, который считался наиболее разумным и прогрессивным на фоне всех остальных. Для Юнсил это стало последней соломинкой.
– Как раз тот факт, что у них есть родители и семьи, – отрезала Юнсил, – и значит, что они не должны были так поступать, а не то, что мы должны их простить. Вы сами должны одуматься. Может, в этот раз вам и повезет прикрыть свою задницу, но, если вы так и будете заметать мусор под ковер, у вас снова скоро произойдет что-то в этом же роде. Вы же в курсе, что в нашей компании не проводятся обязательные семинары для персонала про сексуальные преступления, да?
На самом деле сама Юнсил тоже была напугана и измучена. Все они – начальник отдела Юнсил, Канг Хи Су и другие пострадавшие – очень хотели, чтобы с этим скандалом наконец было покончено и они бы снова могли вернуться к нормальной жизни. Если виновные боялись расстаться только с небольшой частью своих привилегий, пострадавшие рисковали потерять все.
Джан Джи Вон начала ходить в ясли, когда ей исполнилось чуть больше года, и, на удивление, легко адаптировалась к ним. Ее приводили туда в 9:30 утра, она перекусывала, играла, обедала, а в час дня ее забирали домой, мыли и укладывали спать. Так что, не считая времени на то, чтобы отвести и забрать малышку, Ким Чжи Ен получила примерно три часа свободного личного времени. Большую часть этих трех часов она проводила за стиркой, уборкой, мытьем посуды и приготовлением еды. У нее едва хватало времени присесть и выпить чашку кофе.
На самом деле, по статистике, у матери, следящей дома за ребенком до двухлетнего возраста, есть на себя четыре часа десять минут в сутки, а у матери, отправляющей ребенка в ясли, есть четыре часа двадцать пять минут, что составляет только пятнадцать минут разницы между ними. Это означает, что мать не может отдохнуть, даже если ребенок ходит в ясли. Разница только в том, делают они домашнюю работу вместе с ребенком или без него. Но для Чжи Ен даже то, что она могла сосредоточиться на хозяйстве, было уже огромным облегчением.
Воспитательница в яслях сказала, что Джи Вон хорошая малышка и отлично справляется, так что можно попробовать оставлять ее в яслях на дневной сон и забирать немного попозже. Чжи Ен ответила, что пока будет забирать ее после обеда, но сама мысль, что у нее может появиться немного времени на себя, вызвала в ней интерес и мысль, что она может начать что-то новое.
До появления Джи Вон Чжи Ен с Дай Хунем сэкономили денег и выплатили ссуду по джеонс. Но после двух лет хозяин снова увеличил залог на 60 миллионов вон и им пришлось снова взять ссуду. Они не могли купить собственную квартиру только на зарплату Дай Хуня, а выплата ипотеки стала бы еще труднее после того, как Джи Вон пошла бы в детский сад и на внешкольные занятия. Чжи Ен чувствовала, что тоже должна зарабатывать деньги. Жилье, стоимость жизни и обучения постоянно росли, не зная никаких границ. Все, кроме тех, кто получил большое наследство или родился в богатой семье, должны были туже затягивать пояса.
Вокруг Чжи Ен было много матерей, которые, отправив детей в ясли, начали работать. Кто-то фрилансил на дому, делая примерно ту же работу, что и раньше; некоторые вышли на рынок частного преподавания и стали давать уроки, кто-то преподавал на подготовительных курсах или открыл дома нечто подобное; но чаще всего они находили почасовую работу кассирами или официантками в ресторанах и кафе, занимались телемаркетингом или становились служащими, которые ходят по домам, заменяя водоочистительные фильтры. По статистике, больше половины женщин, ушедших с работы, не могут найти новую в течение пяти лет. И даже в тех случаях, когда им удается ее найти, их новая работа часто оказывается более низкого ранга в плане профессионального статуса: удваивается число женщин, работающих на маленьких (четверо или меньше сотрудников) предприятиях; уменьшается процент работающих в офисах или на производстве, увеличивается процент занятых в сфере обслуживания, ресторанном бизнесе и в индустрии продаж. Условия оплаты со временем тоже становятся только хуже.
С тех пор как появились государственные детские ясли, молодых матерей начали осуждать за то, что они бросают там детей, чтобы пить кофе, делать маникюр и ходить по магазинам. На самом же деле такой образ жизни могли позволить себе только очень немногие семьи. Гораздо больше матерей в это время обслуживали столики в ресторанах и кафе, делали маникюр другим и работали продавщицами в магазинах за минимальную почасовую оплату. С тех пор как родилась Джи Вон, каждый раз, когда Чжи Ен встречала работающую женщину своего возраста, она думала: «У нее есть ребенок? Сколько ему? Кто за ним смотрит?» Многие просто не хотят принять тот факт, что все жизненные трудности – стагнация в экономике, высокая стоимость жизни, суровые условия труда и тому подобное – влияют на мужчин и женщин в равной мере.
Чжи Ен отвела дочку в ясли и зашла в супермаркет купить продуктов, когда заметила в лавке мороженого объявление, что они ищут почасового работника в будние дни. С 10 до 16. 5600 вон в час. Подходит для домохозяек. Это заинтересовало Чжи Ен. Женщина, работающая в лавке, тоже казалась домохозяйкой. Чжи Ен заказала стаканчик мороженого и спросила про почасовую работу. Женщина дружелюбно объяснила ей, что у нее тоже двое детей и что она работает тут уже четыре года, пока дети в детском саду. Она сказала, что уходит потому, что ее старший ребенок должен пойти в первый класс. И что ей очень жалко уходить.
– По будням работы не очень много, потому что лавка находится в глубине здания, а когда становится холодно, покупателей еще меньше. Сперва у меня болели руки, когда я набирала мороженое, но потом я привыкла.
– А вы подписывали контракт, чтобы получить бонусы после двух лет работы?
– Господи. Похоже, вы ничего не знаете о почасовой работе, правда? На почасовой работе никто не подписывает никаких контрактов и не получает бонусов. «Выходишь работать завтра». – «Да, господин». Это устроено так. Вы договариваетесь на словах, ты начинаешь работать, тебе платят иногда на твой банковский счет, иногда на счет мужа. Мой хозяин был очень любезен и сделал мне маленькую прибавку, потому что я проработала тут долгое время.
То ли потому, что они обе были матерями, то ли оттого, что Чжи Ен ничего не знала о почасовой работе, но женщине с мороженым, кажется, хотелось, чтобы Чжи Ен получила ее работу. Она сказала, что не так-то много есть работ, которые ты можешь делать, пока дети в саду, что Чжи Ен не найдет ничего лучше этого и что она уберет пока объявление о поиске работника, чтобы Чжи Ен могла подумать об этом и сообщить ей о своем решении. Чжи Ен сказала, что обсудит это с мужем, и уже собралась уходить, когда женщина добавила:
– Знаете, я ведь тоже окончила университет.
Чжи Ен чуть не подавилась от этого внезапного признания. Она весь день не могла не думать о словах этой женщины. Когда Дай Хунь вечером вернулся с работы, Чжи Ен спросила, что он об этом думает. Дай Хунь поглядел на часы и глубоко задумался.
– Ты действительно хочешь это делать? – спросил он.
Если честно, Чжи Ен не любила мороженое. Она не интересовалась мороженым, не видела себя изучающей что-то, связанное с ним, не представляла себе карьеры в данной области. Не было никакой перспективы перейти из почасовых работников в постоянные, или в менеджеры, или в гораздо более желанный отдел в компании, производящей мороженое. Она, скорее всего, будет получать минимальную оплату до самого ухода. В этой работе не было ни роста, ни перспектив, но на ум приходила немедленная выгода от нее. Ежемесячная добавка к семейному бюджету размером 700 000 вон была довольно заметной для семьи со средним доходом. Эта работа не требовала поисков няни, и Чжи Ен смогла бы справляться с ней, с заботой о ребенке и с хозяйством. Но решение было непростым.
– Так ты действительно хочешь это делать? – снова спросил Дай Хунь, и она ответила: «Нет».
– Конечно, нельзя прожить жизнь, делая только то, что хочется. Но, Чжи Ен, я делаю на работе то, что мне нравится. Я не могу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, ведь это я заставил тебя уйти с работы, которую ты любила, в то время как сам продолжаю работать на любимой работе. По крайней мере, я считаю так.
Чжи Ен впервые за десять лет поймала себя на мыслях о своей будущей карьере. В то время как десять лет назад в приоритете были ее интересы и навыки, сейчас надо было учитывать гораздо большее число факторов. Самое главное – сможет ли она смотреть за Джи Вон сама, то есть будет ли эта работа позволять ей отводить Джи Вон в садик и не нанимать няню.
Работая в маркетинговом агентстве, Чжи Ен всегда хотела стать репортером новостей. Ей было бы трудно найти работу репортера через агентства по найму, но найти работу фрилансера казалось вполне выполнимой задачей. Возможность начать что-то новое заставила ее сердце затрепетать от давно забытого восторга. Сперва она стала искать курсы журналистики, но в большинстве программ были только вечерние часы для тех, кто работал днем и мог учиться только по вечерам. В это время ясли были уже закрыты, и даже если бы ее муж уходил с работы вовремя, к моменту, когда она добралась бы до курсов, половина занятия уже прошла бы. Можно было бы нанимать по вечерам няню, но найти такую, которая работала бы только по вечерам и очень недолго, было почти невозможно. Ну и тот факт, что надо нанимать няню для того, чтобы даже не работать, а только учиться, сам по себе вызывал у нее беспокойство. Стоимость обучения вместе с оплатой няни обошлись бы совсем недешево.
Дневные программы были в основном для хобби или для получения лицензий на преподавание чтения, письма и истории детям. Как будто бы кто-то говорил: «Ну, если вы можете себе позволить, пусть у вас будет хобби. Если нет, учите своих или чужих детишек». Сфера интересов и потенциала ограничивалась только потому, что у Чжи Ен был ребенок. Изначальное чувство восторга быстро сменилось ощущением беспомощности.
Когда она решила все же вернуться в лавку с мороженым, место было уже занято. Чжи Ен поклялась себе, что если она еще хоть раз увидит, что где-то предлагают почасовую работу в удобные для нее часы, то она возьмет ее, невзирая на то какой будет эта работа.
Волна жары отступила, сменившись по-настоящему осенними днями. Чжи Ен забрала дочку из яслей и посадила в коляску. По пути в близлежащий парк, куда они отправились, чтобы подышать воздухом и погреться на солнышке, пока не наступили холода, Джи Вон уснула. Чжи Ен хотела было повернуть и пойти домой, но погода была такой хорошей, что она решила продолжить прогулку. На улице напротив входа в парк открылась кофейня, где предлагали дневную скидку на кофе. Чжи Ен купила себе стаканчик американо и присела на скамейку в парке.
Джи Вон крепко спала, приоткрыв ротик, из которого свисала прозрачная слюнка. Чжи Ен наслаждалась кофе на скамейке в парке впервые за очень долгое время. На соседней скамейке сидели несколько офисных работников примерно того же возраста, что и сама Чжи Ен. Они пили кофе, купленный в том же кафе. Даже зная, как они устают и выматываются, ей трудно было не смотреть в их сторону с завистью. Один из парней взглянул на нее и прошептал что-то своим коллегам. Чжи Ен не могла расслышать все, но уловила какие-то обрывки их разговора. «Хотел бы я жить на содержании у мужа... Таскаться по паркам и распивать кофе... таким паразиткам одно удовольствие... В жизни не женюсь на корейской женщине...»
Чжи Ен выбежала из парка, пролив себе на руку горячий кофе. Джи Вон проснулась и заплакала, но Чжи Ен даже не заметила этого на бегу, толкая перед собой тяжелую коляску. Весь день Чжи Ен была как в бреду. Она покормила Джи Вон холодным супом, забыла надеть ей подгузник, так что малышку пришлось переодевать всю, забыла, что выстирала кучу белья, и ей пришлось развешивать его смятым уже после того, как Джи Вон заснула. Когда Дай Хунь вернулся с бизнес-ужина уже после полуночи, неся с собой пакет пирожков из красных бобов в виде золотых рыбок, Чжи Ен вдруг поняла, что пропустила и обед, и ужин. Когда она сказала мужу, что весь день не ела, он спросил у нее, что случилось.
– Меня назвали паразиткой.
Дай Хунь глубоко вздохнул и сказал:
– Эти комменты в интернете пишут тупые подростки. Никто не использует таких слов в нормальной жизни. И никто не думает о тебе так.
– Нет, я слышала это сегодня собственными ушами. В парке, который через улицу. От парней из офиса, в костюмах, лет тридцати. Они так меня называли.
Чжи Ен рассказала мужу, что было днем. Когда это случилось, она испытала только шок и ужас и захотела немедленно уйти. Но теперь, переживая ситуацию заново, она вся раскраснелась. У нее затряслись руки.
– Кофе стоил 1500 вон. Они пили такой же кофе, так что должны были знать, сколько он стоит. Скажи мне – что, я не заслужила чашки кофе за 1500 вон? Да мне плевать, 1500 это вон или 15 миллионов. Никого не касается, что я делаю с деньгами своего мужа. Что я, ворую их у тебя? Я чуть не умерла от боли, рожая нашего ребенка. Мои привычки, карьера, мои мечты, да вся моя жизнь, я сама – я все отдала, чтобы растить этого ребенка. И вот я стала паразитом. Что мне теперь делать?
Дай Хунь ласково прижал ее к себе и обнял за плечи. Не зная что сказать, он только гладил ее по спине и приговаривал: «Это не так. Не надо так думать».
Чжи Ен время от времени превращалась в других людей. Кто-то из них был жив, кто-то умер, но все они были знакомыми ей женщинами. Не важно, как это выглядело – это не было ни шуткой, ни притворством. Она становилась ими совершенно искренне, полностью и целиком.