Гордость и предубеждение

Почти всю ночь Чимин провёл у постели больного и, к своему удовлетворению, утром мог сообщить довольно благоприятные сведения о его здоровье через слугу, очень рано присланного мистером Чон Чонгуком, а затем через двух элегантных омег, которые прислуживали его брату. Однако, несмотря на наметившийся перелом, он все же попросил помочь ему передать в Халле записку, в которой настаивал на приезде папы, чтобы тот сам оценил положение. Записка был послана незамедлительно и так же быстро исполнена содержавшаяся в ней просьба. Мистер Лин в сопровождении двух сыновей прибыл в Одэсан вскоре после того, как семья позавтракала.

Если бы папа нашёл Тэхёна в опасном состоянии, он, несомненно, был бы этим удручён. Но, успокоенный тем, что болезнь Тэхёна не была угрожающей, он не желал, чтобы сын выздоровел слишком быстро, так как это заставило бы его вскоре покинуть Одэсан. Поэтому он даже слушать не захотел, когда Тэхён попросил, чтобы его перевезли домой. Приехавший следом аптекарь тоже не счел переезд разумным. После того как мистер Лин немного побыл с Тэхёном, к ним поднялся мистер Чон Бэкхён и пригласил его и трех его сыновей в комнату для завтрака. Мистер Чонгук, встретив их там, выразил надежду, что состояние Тэхёна не оказалось более тяжким, чем ожидал мистер Лин.

– Увы, сэр, именно так! – отвечал он. – Бедняжка слишком плох, чтобы его можно было перевезти в Халле. По мнению аптекаря, об этом нельзя и думать. Придется нам еще некоторое время пользоваться вашим гостеприимством.

– Перевезти в Халле! – воскликнул Чон Чонгук. – Об этом не может быть и речи. Мой брат, я уверен, не захочет и слышать о переезде.

– Можете не сомневаться, сударь, – с холодной учтивостью заметил мистер Чон Бэкхён. – Если мистер Пак останется в нашем доме, ему будет уделено необходимое внимание.

Мистер Лин весьма пылко выразил свою признательность.

– О, я уверен, – добавил он, – не будь вокруг него близких друзей, с ним бы уже случилось бог знает что. Бедняжка в самом деле плох, – он так страдает, несмотря на присущее ему терпение. Но ведь это свойство его ангельского характера, с каким вы едва ли где-нибудь встретитесь. Я часто говорю моим сыночкам, что им до Тэхёна далеко. Мне очень нравится эта комната, мистер Чонгук! Какой очаровательный вид на главную парковую дорожку. Не знаю, есть ли в нашем графстве уголок, подобный Одэсану. Вам не захочется скоро его покинуть, не так ли, хоть вы и арендовали его ненадолго?

– Я всегда отличался стремительностью, – ответил он. – Если я решусь покинуть Одэсан, меня, возможно, не будет здесь уже через пять минут. В данное время, однако, мне кажется, что я устроился основательно.

– Именно этого я от вас и ожидал, – сказал Чимин.

– Вы начинаете разбираться в моем характере, не правда ли? – ответил, обернувшись к нему, Чон Чонгук.

– О да, я вас вполне понимаю.

– Хотелось бы мне считать это комплиментом. Но человек, которого видно насквозь, кажется, наверно, немного жалким.

– Это зависит от обстоятельств. Характеры скрытные и сложные не обязательно оцениваются выше или ниже, чем натуры, подобные вашей.

– Чимини, – вмешался папа, – пожалуйста, не забывай, где ты находишься, и не болтай всякие глупости, которые ты себе позволяешь дома.

– Я и не подозревал, – сказал Чон Чонгук, – что вы занимаетесь изучением человеческой природы. Должно быть, это интересный предмет?

– Особенно интересны сложные характеры. Этого преимущества у них не отнять.

– Провинция, – сказал Намджун, – дает немного материала для такого изучения. Слишком ограничен и неизменен круг людей, с которыми здесь можно соприкоснуться.

– Люди, однако, меняются сами так сильно, что то и дело в каждом человеке можно подметить что-нибудь новое.

– О, в самом деле, – воскликнул мистер Лин, задетый тоном Намджуна, которым он говорил о провинциальном обществе, – смею вас уверить, что в провинции всего этого ничуть не меньше, чем в городе!

Все были изумлены, и Намджун, бросив на него взгляд, молча отвернулся. Однако гостю, вообразившему, что им одержана решительная победа, захотелось развить успех.

– Я, со своей стороны, вовсе не считаю, что в Сеуле есть какие-нибудь серьезные преимущества перед провинцией, – конечно, если не иметь в виду магазинов и развлечений. В провинции жить приятней, не правда ли, мистер Чонгук?

– Когда я нахожусь в провинции, – ответил он, – мне не хочется из него уезжать. Но когда я попадаю в столицу, со мной происходит то же самое. У того и у другого – свои хорошие стороны. Я мог бы быть одинаково счастлив и тут и там.

– Да, но это потому, что вы обо всем здраво судите. А вот этот джентльмен, – он взглянул на Намджуна, – смотрит на провинциальную жизнь свысока.

– Вы ошибаетесь, сударь, – вмешался Чимин, краснея за своего папу. – Вы неправильно поняли мистера Намджуна. Он хотел лишь сказать, что в провинции встречаешься с меньшим разнообразием людей, чем в городе, – а с этим вы, разумеется, согласитесь.

– Конечно, дорогой мой, никто и не говорит о большом разнообразии. Впрочем, что касается круга знакомств, то мне не верится, что он здесь меньше, чем где-нибудь в другом месте. Нас приглашают обедать в двадцать четыре дома.

Едва ли мистеру Чон Чонгуку удалось бы сохранить при этом серьезное выражение лица, если бы он не счел необходимым пощадить чувства Чимина. Его брат был не столь деликатен и посмотрел на Намджуна с весьма выразительной улыбкой. Пытаясь придумать что-нибудь, что могло бы направить мысли папы по новому руслу, Чимин спросил у мистера Лина, не заходил ли в его отсутствие Мин Юнги.

– О да, вчера он был у нас со своим отцом. Что за милейший человек этот сэр Мин Пуонг – не правда ли, мистер Чонгук? Настоящая светскость: благородство и любезность! У него всегда найдется, что сказать каждому человеку. Вот, по-моему, образец хорошего тона! Люди, которые воображают о себе бог знает что и даже не желают раскрыть рта, напрасно предполагают, что они хорошо воспитаны.

– Юнги с вами обедал?

– Нет, он спешил домой. Наверно, ему нужно было помочь готовить пирог. Что касается нас, мистер Чонгук, то я у себя держу таких слуг, которые сами справляются со своей работой. О да, мои мальчики воспитаны по-другому. Каждый, впрочем, поступает как может. Омеги Мин все же очень милы, могу вас уверить. Так обидно, что они некрасивы. Я не говорю, что Юнги совсем безобразен – он наш большой друг.

– Кажется, он очень приятный молодой омега, – сказал Чон Чонгук.

– О, еще бы! Но не станете же вы отрицать, что он дурнушка. Это признает сам сэр Нунг, завидуя красоте моего Тэхёна. Не хотелось бы хвалиться собственным сыном, но, если уж говорить о Тэхёне, не часто найдешь такого красавца. Об этом слышишь на каждом шагу – себе самому я бы не поверил. Когда ему только минуло пятнадцать, мы жили у моего брата Квана в Сеуле. И, представьте, там был один джентльмен, который влюбился в него без памяти. Брат ждал уже, что он вот-вот сделает ему предложение – еще до того, как мы уедем. Правда, этого не случилось. Быть может, он считал, что Тэхён чересчур молод. Зато он посвятил ему стихи – знаете, просто очаровательные.

– Тем этот роман и кончился, – поспешно вмешался Чимин. – Я думаю, это не единственное увлечение, нашедшее подобный конец. Интересно, кто первый открыл, что поэзия убивает любовь?

– Я привык считать поэзию питательной средой для любви, – сказал Намджун.

– Да – прочной, здоровой и страстной любви – возможно. То, что уже окрепло, может питаться чем угодно. Но если говорить о легкой склонности, – я уверен, что после одного хорошего сонета от него может не остаться и следа.

Намджун улыбнулся. В наступившем молчании Чимин с тревогой ждал, что папа произнесет какую-нибудь новую бестактность. Мистеру Лину в самом деле очень хотелось поговорить, но ему ничего не пришло в голову. И после некоторой паузы он стал снова благодарить мистера Чон Чонгука за его заботу о Тэхёне и извиняться за беспокойство, которое ему причиняет еще и Чимини. Чон Чонгук был искренне любезен в своих ответах, заставив быть вежливым и своего младшего брата, который произнес все, что подобало при таких обстоятельствах. И хотя свою роль он исполнил без особого рвения, мистер Лин все же остался вполне доволен и вскоре попросил подать экипаж. В то же мгновение, как по сигналу, выступил его младший сын. Тэун и Канин в течение всего визита перешептывались между собой. При этом они договорились, что младший должен напомнить мистеру Чон Чонгуку про обещание устроить бал в Одэсане, которое он дал по приезде в Пусан.

Канин, рослый, недурной собой пятнадцатилетний омега, был любимцем папеньки. Именно благодаря этой привязанности он начал выезжать в свет в столь юном возрасте. Его природные предприимчивость и общительность развились в самонадеянность благодаря вниманию офицеров, которых привлекали хорошие обеды дядюшки и его врожденное легкомыслие. Поэтому ему ничего не стоило заговорить с мистером Чон Чонгуком о бале и прямо напомнить ему про его обязательство, добавив, что с его стороны было бы позорнейшим упущением, если бы он не сдержал слова. Его ответ на этот неожиданный выпад был весьма приятен для слуха мистера Лина.

– Поверьте, я с радостью выполню свое обещание. И как только мистер Пак поправится, я попрошу, чтобы именно вы соблаговолили выбрать день для этого праздника. Но пока он болен, вам, я полагаю, и самому не захотелось бы танцевать.

Канин сказал, что вполне удовлетворен его словами.

– О да, гораздо лучше подождать, пока Тэхён выздоровеет. К тому же за это время в Каясане может вернуться капитан Квон. А после вашего бала, – добавил он, – я заставлю их устроить свой. Так и скажу полковнику Муну, что ему стыдно уклоняться.

После этого мистер Лин и его младшие сыновья уехали, а Чимин сразу вернулся к Тэхёну, предоставив двум омегам и мистеру Намджуну возможность беспрепятственно злословить о нём и его родных. Впрочем, несмотря на все остроты мистера Чон Бэкхёна по поводу его "очаровательных глазок", омеги так и не смогли заставить мистера Намджуна что-нибудь в нём осудить.