Глава шестая
из которой становится известно, свидетелем какого дела проходила главная героиня в самом начале произведения.
Начало 1416 года. Король Вацлав приказывает собрать с церквей налог в счет компенсации сожженных по приказу Архиепископа Заяца в 1411 году книг Уиклиффа.
Относительно недавно, 6 июня 1415 года, на Констанцском соборе сожгли самого Яна Гуса, что вызвало определённое общественное напряжение.
Ограбить монастырь? Утопить монаха? Убить чиновника? Во славу Яна Гуса, конечно же!
Сожжение Мейстера Гуса дало замечательную возможность простым разбойникам проходить по "религиозной статье" через руки бюрократов-инквизиторов, а не местных творчески настроенных палачей. Некоторые священнослужители же, чувствуя настроения толпы, не оставались в дураках, а ловко переворачивали учение Гуса с ног на голову в свою пользу. Стоит об этом помнить*.
Но вернёмся к нашим героям. Борутка состояла на должности сборщицы церковного налога с момента назначения в Остродек в 1412 году. Её задачей, как писали ехидные хронисты, было выполнять волю короля Вацлава и Мейстера Гуса по отъёму имущества у церкви, но они в этом не особенн преуспели, потому, в 1416 году, то ли ей в помощь, то ли в качестве подработки (здесь летописцы не сходятся) был назначен Бургграф Вышеграда, земан Коморного Градека, фаворит короля, бывший раубриттер, приёмный отец младших сыновей Цули, патрон церкви Хоцерадей и просто бесцеремонный грубиян Рацек Кобыла. Хронисты обливались сарказмом, указывая на то, что этот грабитель преуспел в отъёме имущества у церкви больше, чем король Вацлав когда-либо, подмечая, что назначить бывшего бандита сборщиком налогов — это как поставить козу ухаживать за огородом, и что Вацлав должен был понимать, какие последствия может повлечь за собой такое назначение. Вацлав, конечно, понимал, ведь его основным сборщиком церковного налога была язычница и бывшая бандитка. Однако, кому есть дело до женщины?
* К указанным ранее источникам здесь добавляются "Старые чешские хроники" (Матей Луда из Хлумчан).
*** *** ***
-- Кутыакь бааишь, - слышался в предрассветной тишине женский крик со двора замка Остродек, - кутакка бар эле!*
Невысокая пожилая женщина носилась по двору, из двора в замок и из замка во двор, навьючивая оседланного меренка халзанового** окраса. Было очевидно, что в спутниках она не нуждалась.
-- Микеш***, делай с этим домом и с привидениями, што хожешь! - выкрикнула в сторону балкона женщина, вскарабкиваясь в седло. - Вернусь к Пасхе!
-- Не волнуйся, достопочтенная, можешь на меня рассчитывать! - выкрикнул с балкона, облокотившись на каменную балюстраду, на которой стояла масляная лампа, хорошо одетый юноша лет 18, рослый, смугловатый, с чёрными, как вороново крыло, волосами.
-- И не пускай к Зофье всяких аптекарей! Надают ештё шего, что нельзя с моими декоктами пить - так родит раньше сроку! Оно вам надо? - Борутка сделала круг на меренке, привязала тюк к луке седла и добавила. - Будут проблемы - зовите Злоннецкого из Хоцерадской! Он хоть и не повитуха, но медицинский в Пражском окончил!
-- Все будет хорошо! Я обещаю! - рассмеялся Микеш.
-- Кутак сырлама****! - Борутка сделала жест, предлагающий собеседнику спуститься. - Иди сюда и в глаза повтори, што я тебе сказала, шляхтиж наследный!
Микеш исчез с балкона и через недолгий промежуток времени выковылял во двор. Хромая по хрустящему тонкому слою снега, он подошёл к сидящей в седле женщине. На ней была надета модная немецкая шапка-мешок из окрашенного индиго - серого сукна с отворотом, отделанным мехом зимней белки, и длинный, такой же серо-голубой, как шапка, плащ с застёжкой на правом плече, уже по старой немецкой моде, достоинство которого было в том, что он скрывал убранство платья и лошадиной сбруи от посторонних глаз, не сковывая при этом движений.
-- Земские доски - заполнить, - начал юнец, - с мастеровых и торговцев из Веселе - налог не брать. Патруль в окрестных лесах менять на восходе и закате. Собак к кромлеху - не пускать, - Борутка кивала на каждое предложение, - Аптекарей к жене - не пускать, Злоннецкого - пускать, - Микош не удержался и рассмеялся, добавив, - с самим замком хоть конем сношаться! - в отличии от суеверной опекунши, он не видел в замке призраков.
-- Верно, - спокойно подытожила Борутка, - будь здоров***! - попрощалась, женщина и порысила на выход из города.
-- В добрый путь*****! - крикнул Микеш в след.
* Нецензурные татарские ругательства из цикла "отвяжитесь от меня"
** Чёрный с белой мордой.
*** Микеш или Миклуш - чешская вариация на имя Николас. Речь идет о старшем сыне Йоханниса Цули, названного фамильным именем.
**** Примерно "не пудри мне мозги" с татарского.
***** Стандартная форма прощания для татар, но не для европейцев.
*** *** ***
Кобыла со своими людьми выехал из Улыбок в Кутну Гору ещё вчера. Борутка должна была присоединиться к ним по дороге, но семейные обстоятельства подопечного шляхтича её задержали, поэтому теперь, с опозданием, она неслась во весь опор, налегке, в Кутну Гору. Пожилая женщина галопировала на халзановом коняжке навстречу восходящему солнцу вдоль реки Сазавы, пока та резко не изогнулась в южном направлении. Меринок хромал и спотыкался, но Борутка не видела в этом "плохого знака", который могли бы углядеть местные. Она спокойно скакала дальше, списывая спотыкания иноходца на гористую местность выработанных серебряных рудников Скалицы, остатки настилов шахт которых мелькали то тут, то там.
Однако, даже выехав на ровную дорогу на Влканчице, халзановый не перестал прихрамывать. Борутка сделала остановку в деревушке Горные Крути, чтобы осмотреть капризное животное. Иноходец был полностью здоров.
-- Не ленись, Кара*, соберись, - пожилая женщина положила ладони на бело-розовые щеки халзанового и уткнулась лбом в бархатный лошадиный нос, - пройдем сейшас лес, остановимся в Засмуках на обед, а там - по прямой, и я от тебя отстану. Или - вот. - Борутка вынула из-за пояса малю и поднесла к морде животного.
Меринок испуганно покосился на хлыст, встал ровно и даже дышать стал тише.
* "Черный" (тюркск.)
*** *** ***
В Кутну Гору Борутка прибыла уже к вечеру. Проехавшись по центральной улице, она быстро нашла корчму, в которой остановился Кобыла со своими людьми. Борутка отдала меринка местному конюху, здоровенному рыжему детине, сняла перчатки и зашла в тёмное помещение корчмы, где она не сразу выцепила глазом старого товарища - уж очень трезв он был и прямо-таки излучал благодать. Вот это уже был "плохой знак" в ее понимании. Женщина помахала благодатному рукой и жестом пригласила подойти. Кобыла, изящно виляя между столами и постояльцами, пробрался к коллеге. Борутка фамильярно взяла Рацека под руку и повела его в просвет между каким-то вонючим сараем и забором.
-- Вы уже? - сразу перешла она к делу.
-- Да хранит тебя Господь, достопочтенная! - собеседник хмыкнул, отчего его седая щетина встала дыбом на щеках.
-- З-д-рав-ст-вуй, - по слогам произнесла женщина и с козлиным выражением лица посмотрела в глаза собеседника, который, к слову, был примерно с неё ростом, - описью сдаём или есть, кому реализовать?
-- Сдавать пока нечего, - благостно улыбнулся собеседник.
Борутка простояла растерянно хлопая глазами с минуту и наконец открыла рот.
-- Это как? - сложно сказать, какая эмоция преобладала в ее голосе - столько много их там было, и ни одной хорошей.
-- Священник сказал, что не приготовил ничего в уплату, тогда я описал имущество в соборе с указанием стоимости каждой вещи и предложил ему решить до завтра, что он готов отдать, чтобы набрать необходимую сумму уплаты, - убаюкивающим, елейным голосом проговорил Рацек.
Борутка снова начала хлопать глазами, закатила их к небу, повела желваками, вздохнула.
-- Ты. Дал свяштеннику время. Собрать налог. В шистой сумме, - женщина подсунула ладонь под шапку и начала тереть лоб, затем она положила левую рука на рукаять сабли под плащом, а правую подняла в порицающем жесте, который подглядела у священников, с которыми часто общалась по роду деятельности. - Тебе не кажется, што если бы Вацлав не хотел бы, штобы Варвару обнесли под шистую, а этих коллаборационистов поднял красный петух - он бы отправил кого-то другого, но не нас?
-- Ох, я в этом уверен! - вскинул голову Рацек. - Но я немного пересмотрел взгляды на свою деятельность в последние годы, - тут Борутка испуганно покосилась на Кобылу, - однако, я могу понять твоё... недовольство и, уважая тебя, прошу проявить уважение и ко мне. - Рацек запрятал руки за спину, наклонился и хитро посмотрел на Борутку снизу вверх, как ребёнок, который что-то затеял. С этим Рацеком она уже была знакома, что вернуло ей спокойствие.
-- Я внимательно тебя слушаю, - не сдерживая озорной улыбки произнесла пожилая женщина.
-- Если этот священник не выплатит налог до завтрашнего заката, - Рацек заломил руки с растопыренными пальцами как манерный итальянский придворный, - то я передам тебе командование над своими тринадцатью людьми, и делай то, что считаешь должным! - Рацек встал в позу барда, только что исполнившего всю Сагу о Роланде.
-- Ярай*, - кивнула Борутка, хищно улыбнувшись, и хлопнула в ладоши.
* Ладно, договорились (тат.)
*** *** ***
Два низкорослых, худощавых, полуседых человека уселись за стол в корчме. К ним вместо девушки разносчицы подошел тот самый конюх, которому Борутка недавно вручила поводья Кары. Разнорабочий учтиво принял заказ. На удивление, в корчме подавали отвары из сушеных ягод, а не только пиво. С кухни доносился запах тушёной квашеной капусты. Среда - постный день.
В корчме пили и веселились люди Кобылы, с улыбкой поглядывая на пожилую татарку. Они уже давно жили со своим командиром на одно жалованье, без сторонних заработков, и возможность ограбить один из самых богатых храмов Богемии под руководством язычницы представлялась им очень обнадёживающей.
-- Р-р-расказывай, - Борутка упёрла локти в стол и положила лицо на ладони, - что мы тут делаем? Вацлав мне таких "любовных" писем, как тебе, не пишет... "Грабить - туда", да и всё, - пожилая женщина рассмеялась.
-- Дело в том, что пока мы несли службу в Прибалтике, - начал повествование Рацек, снова копируя придворные манеры, - архиепископ Заяц приказал сжечь книги Уиклифа, и теперь все, кто участвовал в этом безобразии, должны выплатить компенсацию в казну за уничтоженное имущество.
Рацек картинно поднял брови и зацитировал:
"Zajíc biskup abeceda
spálil knihy,
nic nevěda,
co je v nich napsáno."*
-- Да, слышала, - рассмеялась Борутка, - его ештё Вацлав потом так послал, што тот доскакал до Венгрии и умер. Но тогда я не пойму, - лицо женщины резко стало серьёзным, - с шего такая доброта с твоей стороны к пособникам Заяца. Он же в мирное время поднял армию, штобы избавиться от Хонзы. Если бы мы были тогда с ним - нас даже до Жижкова** не прогнали бы, а на месте порешили.
-- Понимаешь, - Рацек сложил руки на столе и задумчиво наклонил голову на бок, - когда я усыновил его младших мальчиков, я рассчитывал не только помочь Петре, но и... полноправно завладеть Веселе, как шляхтич, но Вацлав не позволил мне воспользоваться детьми для этого, хотя и пособием на их содержание не обидел... - пожилой мужчина как-то виновато начал разглядывать миску с ароматным постным гуляшом с грибами. - Тогда я смирился, что большего в этой жизни уже не получу. Да и не стоит гневить Бога после всего того, что он мне дал, - Рацек повернул голову в сторону окна, в котором, сквозь голый лес на горизонте, проглядывало закатное небо, - мне в жизни второй шанс выпал дважды, так какое право я имею лишать других второго шанса, если сам Господь воплотился в человеке и умер, чтобы искупить наши грехи?
-- Понимаю, - после недолгого молчания буркнула Борутка, - вера - это дело, - женщина смачно рыгнула и отодвинула опустошенную миску из-под тушёной капусты.
К столику с пепельноголовыми постояльцами подошел детина-разносчик и, обращаясь к Рацеку, нескладно произнес:
-- Я принес всё, что вы просили, теперь - пора платить.
Привязанный неподалёку от корчмы меринок Борутки внезапно заржал и начал рыть копытом землю.
-- А деньги на покровительство Злоннецкого и Хоцерадской шасовни-то у тебя откуда? - спросила Борутка, дергая головой в сторону, откуда слышался ржач меринка.
-- Сходи лошадку свою успокой, а я пока расплачусь. Потом всё спокойно расскажу, - улыбнулся Рацек.
* Шутливая песенка того времени, посвященная этому событию, высмеивающая то, что Заяц не умел читать и сжег книги Уиклиффа, по тому, что не смог их осилить.
** Речь о массовой казни гарнизона Цулей 13 июля 1404 года.
*** *** ***
Солнце зашло. За окном корчмы слышалось пение толпы. Часть людей Рацека уже спокойно дремала в хмеле. Борутка подошла к животному, бешено бьющему копытом о землю, присела на корточки и грубо похлопала рукой по неспокойной лошадиной ноге. Меренок послушно поджал переднюю ногу и замер - он знал: в таком настроении хозяйка может и кнутом дать. Разглядеть что-либо в отблесках факелов было проблематично, и Борутка начала ощупывать копыто изнутри. В какой-то момент её палец резанул острый край отщипа, застрявшего между копытом и подковой. Маленькой сильной рукой она вытащила кусочек чёрного камня.
Весёлое пение селян усиливалось, из-за поворота дороги стал виден свет факелов шествующих.
-- Точно, Сретение же! То-то Кобыла решил храм не трогать, - протянула женщина разглядывая осколок камня.
В этот момент кишки её забурчали, требуя срочного высвобождения тушёной капусты. Борутка рванула к вонючему сараю, которой, по идее, должен был быть нужником. И не прогадала.
Покончив со срочным делом Борутка отворила засов и толкнула дверь "скворечника", но та не поддалась. Кто-то подпирал дверь снаружи.
-- Эй, ты там уснул што ли! Твоя ошередь! - крикнула в ромбовидное окошко Борутка и снова толкнула дверь, ещё сильнее. Дверь немного подалась, но кто-то снова прижал её.
-- Шутник, я-то всё равно выйду, а вот ты ходить потом долго не сможешь! - крикнула в окошко пожилая женщина, упёрлась спиной в стену, подхватила полы подбитого зимней белкой гоуна, уперлась ботинками в дверь и начала толкать её, распрямляя ноги резкими движениями. Не помогло. Дверь держал кто-то не просто сильный, но и тяжёлый.
Снаружи дверь нужника подпирал рыжий детина. Он, как за чем-то обыденным, наблюдал, как толпа шахтеров с факелами и рабочими инструментами в руках, под весёлое женское пение, заходит в корчму. Из помещения донесся шум возни, женщины пошли в пляс, а священник Святой Варвары, до этого шедший впереди толпы, напоследок выкрикнув что-то про волю Яна Гуса, дал дёру.
Дверь внезапно приоткрылась. Борутка толкнула её и с усилием открыла до образования достаточного проема, чтобы просочиться в него. Снаружи у двери без сознания лежал конюх-разносчик. У корчмы, меся слякоть и что-то весело распевая, плясали девушки. В воздухе висел запах крови.
Борутка, оглядываясь, медленно двинулась в направлении корчмы, как вдруг из окна оной вылетело нечто и упало ей под ноги, прямо в темное слякотное месиво из снега, грязи и крови. Приглядевшись, она поняла, что это голова Рацека. Ужас сдавил ей горло и не дал закричать.
Не успев до конца осознать в полной мере, что происходит, она молнией метнулась к компостной яме за корчмой и нырнула в неё. Там пожилая женщина с невероятной ловкостью и изворотливостью освободилась от пояса, плотно украшенного серебряным литьём, вынырнула из дорогого гоуна, подбитого зимней белкой, и стянула кольчугу, оставшись в безрукавном коричнево-красном суконном киртле поверх голубого льняного нижнего платья.
Освободившись от всего, что могло бы выдать в ней судебного исполнителя, она дождалась, пока шум толпы утих, и вылезла из ямы, направившись к привязи со своим иноходцем. Издали слышались выкрики священника, ноги скользили по кускам тел. Трясясь от холода и ужаса, оступаясь, но не падая, Борутка добралась до меринка.
С невероятным облегчением она обнаружила, что придурошный рыжий детина не расседлал Кару и даже не снял с него вьюков, в которых были лук со стрелами, тесак, шлем, сменная одежда и немного провизии. Борутка влезла в седло и дала дёру на запад, прямиком в Прагу.