Поцелуй Василиска

Косулю я выпустила тем же вечером перед ужином. Погладив по спине, шепнула на ушко:
– Беги, малышка! Ты свободна! И больше не попадайся, ладно?
Она качнула головой, словно поняла, и, легко перемахнув изгородь, скрылась в густых мейердорфских лесах. Вернувшись в замок, с досадой обнаружила, что ужинать мне снова предстоит в полном одиночестве.
– А ведь если бы я принесла еду в спальню, его надутое сиятельство вытащил бы меня оттуда за волосы, – бурчала я, угрюмо жуя жаркое. – Невоспитанный мужлан. Пьянь. И адъютант у него такой же, два сапога пара.
Я злилась, но это сказывалось волнение перед завтрашним днем. И надо же было так опростоволоситься! Еще и перед самим королем.
– Но я ведь могла ошибиться, правда, Жюли? – жаловалась служанке. – Без свиты и без короны поди пойми, кто перед тобой, король или егерь.
– Совершенно с вами согласна, – хихикала та в кулачок. – Его величество любит быть ближе к народу и часто разъезжает по стране инкогнито.
– И он действительно кузен Дитера?
– По отцу, герцогу Мейердорфскому. Так говорит Ганс.
Я приподняла брови:
– И много ты общаешься с Гансом?
Жюли зарумянилась и отвела взгляд.
– Не так много, как хотелось бы, фрау, – быстро проговорила она и, распахнув платяной шкаф, вытащила изумрудное платье. – Ах, смотрите! Вам не кажется, что этот наряд идеально подойдет для бальных танцев?
– Слишком вызывающе, дорогая, – поморщилась я, критически осмотрев глубокое декольте и открытую спину. – Попробуем найти что-то более приличное? В конце концов, я замужняя фрау.
– Тогда, может, это? – Жюли показала золотое, расшитое кружевом и жемчугом.
– Теплее, – улыбнулась я. – Но предпочла бы спокойный оливковый.
– Разве вы не хотите блеснуть на балу Роз? – приподняла брови девушка.
Я вздохнула:
– Сказать по правде, я бы предпочла спрятаться за колонной, ведь я совсем не умею танцевать...
– Как?! – воскликнула Жюли, будто ей признались в чем-то постыдном.
Ее возмущение было настолько искренним, что я тоже покраснела до корней волос и с ходу придумала оправдание:
– Это после болезни... Время от времени все путается в моей голове, и я боюсь, что не вспомню ни одного танцевального па. Все-таки королевский бал – это не сельская дискотека.
Жюли дико вытаращила глаза, но потом понимающе кивнула:
– Ах, бедная госпожа. Мне хотелось бы, чтобы на балу Роз вы затмили всех своей красотой. Поэтому позвольте вам помочь?
– Но как? – Я в растерянности опустилась на пуфик и взлохматила распущенные волосы. – Разве ты умеешь?
– Я, конечно, не благородная фройлен, – сдержанно проговорила Жюли, – но тоже женщина и кое-что понимаю в танцах. Может, вы не помните, но я помню очень хорошо: когда мы были совсем детьми и ваши родители были живы, барон Адлер часто устраивал балы, а ваша матушка учила танцевать вас, заодно училась и я...
Служанка вздохнула и закручинилась. Я тоже ощутила тоску по минувшему, наверное, это отзывалась память настоящей Мэрион.
– Но осталась всего одна ночь, – простонала я.
– Этого достаточно, чтобы разучить хотя бы один танец.
Я радостно подскочила и схватила Жюли за руку:
– Ты моя спасительница! Идем же. Прямо сейчас.
Служанка засмеялась и слегка пожала мою ладонь:
– Сделаю все, что в моих силах, госпожа.
Мы прошли в просторную залу с отделкой из красного дерева, с изразцов скалились черные драконы, зажженные лампы искрились мягким золотом, и блики веером ложились на паркет.
– Вы помните, госпожа, с чего начинается бал? – спросила Жюли, поворачиваясь ко мне лицом.
Ее глаза сияли, словно она сама была Золушкой, которая вот-вот сменит платье горничной на бальное и укатит во дворец в карете из тыквы.
– С вальса? – наугад ляпнула я.
Жюли всплеснула руками:
– Как можно! Бал начинается с полонеза. Возглавлять его будут его величество с ее величеством, а ходить нужно вот так...
Жюли принялась отсчитывать размеренный такт и, выпрямив спину, стала вышагивать по кругу:
– Видите? Это называется променад. Присоединяйтесь, госпожа.
Я несмело тронулась следом за Жюли и совершенно смутилась, увидев, как она прыскает со смеху.
– Фрау, вы должны держать осанку и не делать таких больших шагов. Вы ведь дама и должны порхать, как птичка, а не вышагивать, как солдат по плацу.
– Что ты знаешь о солдатах, – пыхтя, пробурчала я.
Дойдя до конца залы, Жюли повернула налево:
– Сейчас все пары выстроятся в две колонны, а потом пойдут навстречу друг другу. Когда пары встречаются, то кавалеры левой линии пропускают между собой и своими дамами дам другой линии, а кавалеры правой линии пропускают между собой и своими дамами дам левой линии.
– Какая линия каких дам пропускает? – не поняла я. – Жюли, я совсем запуталась.
– Ничего, госпожа, вы привыкнете, – пообещала служанка. – Вот так, шаг на носок и снова на носок, теперь на стопу. Раз-два-три! А теперь кавалер предлагает даме руку... Танцуйте же, фрау! Танцуйте!
Жюли рассмеялась и, забыв про меня, закружилась по комнате, порхая, как бабочка, и красиво покачивая юбкой. Я подхватила ее смех и бросилась за ней, забыв и о показанных шагах, и о танцевальных фигурах.
– Расступитесь, дамы и господа! – кричала Жюли. – На бал Майской Розы прибыла прекраснейшая из герцогинь!
– И мрачнейший из герцогов! – подхватила я, представляя, как явлюсь на бал с генералом.
– Нежнейший оранжерейный цветок!
– И опаснейший из василисков!
– Светлая нимфа!
– И угрюмый сыч!
Мы смеялись и кружились, взявшись за руки, Жюли в строгом платье горничной и я в ночной сорочке и с распущенными волосами. Лампы сияли, как солнца, ноги легко скользили по натертому паркету, я не замечала усталости.
– Да здравствует герцог Мейердорфский! – кричала я. – Генерал грубиянов и предводитель палачей!
– И его прекрасная жена фрау Мэрион! Королева бала и...
Внезапно ойкнув, Жюли запнулась на полуслове и отпрянула. Я повернулась к дверям и застыла. На пороге стоял генерал.
– Продолжайте, – замогильным голосом проговорил он.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, – пискнула служанка, подобрала юбки и опрометью бросилась к выходу.
Генерал не стал ее задерживать, но, едва я попыталась последовать за ней, запер двери и перегородил проход.
– Пустите, – с возмущением велела я и остановилась перед герцогом, без страха глядя в черную бездну его очков.
– Уже хотите покинуть бальную залу, фрау? – приподнял он бровь. – Так скоро? Но мы даже не перешли к вальсу.
– Не желаю танцевать с вами, – сказала я и сложила руки на груди.
– Но желаю я.
Генерал шагнул навстречу, я отступила и зашарила взглядом по комнате.
– Нет свободных канделябров? – с едва уловимой усмешкой осведомился генерал. – Какая жалость.
– Я найду чем запустить в вас, – пообещала я и сбросила домашнюю туфлю.
Генерал снова усмехнулся, и в глубине очков зажглись золотистые искры. Подойдя ближе, он наклонился и, подняв туфельку, небрежно помахал ею.
– Этим вы никого не сразите, – сказал он. – Особенно на балу Майской Розы.
– Не очень-то и хотелось. – Я протянула руку: – Отдайте туфлю.
– Нет-нет. – Генерал покачал головой и спрятал обувку за спину. – Только в обмен на обещание танцевать со мной.
– С вами? – Я всплеснула руками. – Сначала проспитесь.
– Уже, – совершенно серьезно ответил генерал. – Большой плюс проклятия в том, что меня не берут никакие известные яды.
– Да ну? А сегодня утром вы не могли связать и двух слов.
– Я и без того немногословен.
– И упали с кресла.
– Искал закатившуюся запонку.
– Дважды.
– У меня два рукава. – Генерал поднял руки и демонстративно покрутил ими.
– Но вы в халате, – возразила я.
– А вы в ночной сорочке. Это не повод отказывать супругу. К тому же накануне королевского бала. А вы, как я успел заметить, не слишком искусны в танцах. Не хотелось бы краснеть из-за вас перед его величеством и послами.
Я вспыхнула и, выхватив туфлю, поспешно надела на ногу.
– Вы несносны, – вздохнула и сдалась. – Хорошо. Но только один круг.
Генерал подошел и взял меня за руку. Я вздрогнула, но его пальцы лишь слегка пожали мою ладонь.
– Где вы успели поцарапаться? – спросил он.
– Помогала садовнику обрезать розы, – ответила я и попыталась выдернуть руку, но генерал не позволил и сжал мои пальцы чуть сильнее.
– Бруно настолько стар, что не справляется со своими обязанностями?
– Он справляется прекрасно, – возразила я, глядя, как двигаются красиво очерченные губы, стараясь не поднимать взгляд выше, к очкам. – Но мне отчаянно скучно в вашем замке. Меня заперли, как канарейку в клетке.
– Разве вы не жили точно так же в своем поместье? – Губы слегка изогнулись в ироничной улыбке. – Баронесса Кёне ни разу не вывела вас в свет. Чем вы занимались, Мэрион?
Действительно, чем? Не ходила же по ночным клубам и не болтала с друзьями по скайпу. Если Мэрион не кружилась на балах, то ей только и оставалось, что гулять по саду с Жюли и...
– Я читала, ваша светлость, – с ходу нашелся ответ.
– Вот как. – Изгиб губ остался в том же насмешливом положении, ладонь генерала обжигала, от него еще слегка пахло опиумным дымом. – О чем же, пичужка?
– Главным образом стихи и сказки. – И процитировала наизусть несколько строк.
– Никогда не слыхал, – произнес генерал. – Что за баллада?
– «Лорелея», ваша светлость. В ней рассказывается о речной деве, которая своими песнями заманивает мореплавателей на скалы.
– Коварное чудовище.
– Скорее одинокое и несчастное существо, которому не хватает человеческого тепла.
Показалось или рука генерала дрогнула? Я опасливо взглянула в его лицо, но увидела лишь собственное отражение в черных стеклах.
– Ваши познания в поэзии впечатляют, – сухо проговорил он, поправляя новенький, обернутый вокруг головы ремешок. – Но вам не дали воспитания, положенного придворной даме. На балу нужно танцевать и вести светские беседы, а не упражняться в декламации.
Я хотела возмутиться, но самое обидное заключалось в том, что его сиятельство прав, и опустила пылающее лицо.
– Вы приняли правильное решение, когда пожелали научиться танцевальным па перед таким важным событием, – продолжил генерал. – Но ошиблись, обратившись к служанке. Впрочем, покажите, что вы запомнили.
К моему ужасу, все, чему учила Жюли, вылетело из головы. Захотелось провалиться сквозь землю, и я ожидала чего угодно: насмешки, язвительного замечания. Но генерал вдруг совершенно серьезно и спокойно попросил:
– Успокойтесь, Мэрион. Я не собираюсь кусать вас за каждую ошибку. Знаете, вы не первая, кто выходит в свет совершенным профаном.
– Вот как, – хмыкнула я. – И кто это был? Какая по счету жена?
– Это был я сам, – ответил генерал. – А теперь не бойтесь и покажите. На счет «три». И! Раз, два...
Он повел меня по комнате. Поначалу я робела, сбиваясь с шага, но постепенно тело само вспомнило, как нужно двигаться, позвоночник выпрямился в струнку, плечи расправились, и я даже гордо подняла голову, но генерал подловил меня и похлопал по животу:
– Не выгибайтесь так, пичужка. Меня учили ходить господа офицеры и за неподобающую осанку лупили розгами. Подберите живот!
– Это немыслимо, – фыркала я. – Не получится подобрать и тут, и там.
– Вы ведь хотели научиться, не так ли? – строго вопросил генерал. – Не забывайте, что завтра вас впервые представят двору его величества.
– Позвольте спросить, – любопытство давно жгло меня, – как же его величество простил вам убийство герцога Мартина?
Сначала ляпнула, потом подумала и съежилась, приготовившись отразить гнев, но генерал сквозь зубы ответил:
– Стране и короне василиск Дитер оказался куда полезней картежника Мартина. Не отвлекайтесь, Мэрион. Для весеннего бала нескольких фигур полонеза недостаточно. Вам нужно научиться танцевать вальс.
– Вальс! – горестно вскрикнула я и, вырвав руку, остановилась посреди залы. – Я не смогу за одну ночь.
– Надо, – упрямо произнес генерал.
– Но если я не желаю? – Я вытянулась в струнку и спрятала руки за спину.
– Тогда вы не поедете на бал, – ответил он. – И я вместе с вами. Если встреча послов не состоится, его величество очень расстроится. А когда его величество расстроен, он может отдать приказ казнить нас обоих. Однако какую чудесную осанку вы приняли! – восхитился он, приподняв черные брови над непроницаемыми очками, и бледное лицо отразило неподдельное удовольствие. – Пожалуйста, держите спину вот так. Теперь руку мне на плечо...
Воспользовавшись замешательством, он сжал мою ладонь и обнял за талию. Я вздрогнула, но не отстранилась. Перспектива быть обезглавленной бодрила ничуть не больше, чем шанс стать каменным изваянием. В ложбинке дрогнул кулон, я ощутила теплое покалывание на коже и быстро опустила глаза до того, как в очках генерала заклубилась золотая мгла. Его губы дрогнули в неудовольствии и сжались.
– Теперь запомните, – процедил генерал. – Основной шаг в вальсе – приставной. На раз – правой ногой вперед, потом приставляем левую и снова правой. И, пошли!
Мы тронулись с места осторожно, генерал поддерживал за талию и считал шаги. Сначала медленно, потому чуть быстрее.
– Вы ведете, пичужка! – строго направлял он. – Это недопустимо. В вальсе ведет мужчина. Не отбивайте пятки! Шаг скользящий и легкий! Раз, два, три!
– Я никогда не научусь, – жаловалась я, считая про себя шаги и постоянно путаясь в подоле сорочки, ткань липла к ногам, и я постоянно одергивала ее.
– Не волнуйтесь, – снисходительно отвечал генерал, – я тоже научился практически за ночь.
– И кто вас учил? Какая-нибудь придворная дама?
– Куртизанка.
Я сбилась с ритма и тут же наступила генералу на ногу.
– Ой! Простите...
– Пустое, моя пичужка. – Губы генерала снова изогнулись в улыбке, острой, как сабля. – К вашим услугам моя вторая нога. И! Раз, два, три...
Я чуть не прыснула со смеху, но тут же посерьезнела, сделала возмущенное лицо и заметила:
– Однако какой вы!
– Какой?
– Порочный.
– А еще бастард, грубиян и... напомните, пичужка?
– О, с удовольствием. Угрюмый сыч!
– Совершенно правильно. – Генерал резко повернул, я пискнула и отклонилась назад, но он поймал меня и улыбнулся: – Слушая ваши откровения, можно подумать, вы влюблены в меня.
– Я?! В вас? – Задохнувшись от возмущения, я стрельнула взглядом по очкам, в них плясали лукавые огоньки. – Ни за что! Скорее уж вы в меня, ваше сиятельство.
– Вы не правы, пичужка. Я старый солдат, и любовь мне незнакома. И – раз, два... Не вертитесь, пичужка! Ровнее спину!
– Вот раскомандовались! – пыхтела я. – То встаньте, то не вертитесь. И почему вы все время зовете меня пичужкой?
– Потому что вы пичуга и есть, – ухмыльнулся генерал, плавно ведя меня по кругу. – Когда я впервые увидел вас, вы трепетали, что та птичка, попавшая в силок.
– Под вашим взглядом все трепещут, – возразила я и поспешно опустила глаза.
– Иногда это раздражает, – хмыкнул он и, перестав улыбаться, добавил тихо: – А иногда огорчает. – Выдержав паузу, продолжил, слегка замедлив шаг: – Вы знаете, Мэрион, я долго думал над вашими словами. Опиум позволяет заглянуть внутрь себя, остаться наедине со своими мыслями. Я оборачивался назад и видел только тьму и смерть. – Ладонь на моей талии дрогнула. – По законам Фессалии верховный главнокомандующий должен быть женат, но я устал и больше не хочу играть в эти придворные игры. Я оставлю вас в живых.
– Вот как! – Я едва не всплеснула руками. – Какая щедрость. Долго же вы думали, ваше сиятельство?
– Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что сохраню вам жизнь.
– А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?
– Ровным счетом ничего, – твердо ответил генерал. – Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.
– Почему же, ваше сиятельство? – Мне захотелось заглянуть ему в глаза.
Теперь мы едва топтались на месте, рука супруга слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женщину. Говорят, глаза – зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней. Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.
– Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, – медленно проговорил он и остановился. – Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка. – Я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. – Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.
– Поэтому вы приказали прогнать меня? – Я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.
– Не прогнать, – мягко поправил Дитер. – Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?
– А вы?
Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как между бровями генерала пролегает складка.
– Дитер, – тихо позвала я, и он вздрогнул от звука собственного имени. – Вы хотите, чтобы я осталась?
Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.
– Подумайте над ответом сами, Мэрион.
– И все-таки?
Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание длилось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.
– А так? – шепотом спросила я.
Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.
– Да, – хрипло между поцелуями повторял он. – Тысячу раз да!
Я затрепетала, чувствуя, как его ладони гладят меня поверх сорочки, и тонкая ткань была теперь ненужной и лишней. Скользя вниз, к моим напряженным бедрам, Дитер ласкал умело и нежно, так пианист касается клавиш любимого рояля, и тот отзывается музыкой, а я отзывалась стоном.
– Нам нужно остановиться, Мэрион, – вдруг выдохнул Дитер и с усилием оторвался от моих губ. – Еще не время... не сейчас...
– Но почему? – с обидой спросила я, еще покачиваясь на волнах наслаждения и не желая расставаться с негой. – Почему, Дитер?
Я распахнула глаза и увидела болезненную гримасу на его лице.
– Потому что не хочу больше смертей и траура, – в отчаянии проговорил Дитер. – На кону ваша безопасность и безопасность всей страны. И если... если вдруг вы погибнете...
Голос сорвался и упал до хрипа, золотое свечение в стеклах вспыхнуло и погасло, теперь очки темнели, как два колодца. Я ощущала его желание и его отчаяние, Дитер хотел любить меня, но боялся причинить боль, это сводило с ума, раздирало его надвое. Я почувствовала, как напряглись его мышцы, еще немного – и он развернется и быстро выйдет из комнаты, всегда отвергаемый людьми, умеющий приносить только боль и разрушение.
Медленно выдохнув, я опустила руки и спрятала лицо у Дитера на груди. Некоторое время он стоял, как статуя, только перекатывались под халатом мускулы. Потом осторожно обнял. Мы молчали, вжимаясь друг в друга и слушая, как в едином ритме колотятся сердца.
– Хорошо, – прошептала наконец я. – Вы правы. Завтра бал и встреча послов... так не будем спешить...
Золотистые огоньки снова вспыхнули и закружились в очках, генерал наклонился и шепнул на ухо:
– Признайтесь, дорогая Мэрион... все-таки вы полюбили меня?
Я дернула подбородком и лукаво ответила:
– И кто из нас спешит, дорогой Дитер? Подумайте над ответом сами. Только на этот раз без опиума, хорошо?