Порхание в небытие

Уезжая из родных мест, наполненных влажным морским воздухом, ленивыми вечерами и дружелюбными людьми, Адриана была поначалу просто разбита. Пережить разрушенные розовые мечты о герцоге было в сотню раз легче, чем наблюдать, как разочарован и пренебрегает тобою ценный человек, испытывавший некогда глубокие чувства. Ветер и тряска иссушили потоки слёз, и теперь на их месте осталась краснота и сухость, способствовавшая жжению кожи на солнце. Сейчас, спустя час езды, она приняла ситуацию без прикрас: она едет работать, навсегда лишаясь не просто развлечений доступных светским дамам, а ещё репутации и уважаемого положения в обществе.

Вскоре расползётся молва о её мошенничестве, а побег от де Тордера будет просто вишенкой на торте. Удивительно, как она могла вляпаться в столько проблем одновременно? Ей стоило бы давать уроки - "Как разрушить свою жизнь в три шага". Корила ли её совесть за выдачу себя за другого человека и использованное доверия радушных людей? Да, и как никогда прежде. Повторила бы она это ещё раз? Да, потому, как пережитый в Льорет де Мар опыт не сравнится ни с чем, что было в её жизни прежде. Страх сковывал мышцы, при мысли о том, как отреагируют все на эту новость. Мария и Бернард будут просто разбиты и возненавидят её всем своим существом. Алисия произнесет, как обычно, своим полуживым голосом, что подозревала об этом с самого начала. Сеньора Кобреро будет просто шокирована и немедленно укажет полицейским, если таких наймут на поиски, адрес дома, в который её везёт упряжка. Да, нельзя у них долго застревать, но пока это единственное доступное ей место побега. Ей не страшна работа, она примет любую участь, но только не публичный позор. Нет, это выше её сил. Девушка зажала неосознанно глаза, словно это происходило прямо сейчас.

Неспокойствие в регионе ощущалось даже в нетронутой Барселоне, на улицах которой заметно поредело количество разгуливающих людей по сравнению с прежними приездами. Адриане казалось, что она чувствует нависшее напряжение, ведь все, хоть и не произносили этого в слух, прекрасно понимали, что им не миновать участи Фигерасу, Бесалу и Баньолесе. И тем не менее, люди были непоколебимы в своей вере в правящего короля, несмотря на ужасающие потери, что империя несла за океаном.

Прошло не менее пяти часов, прежде чем после пары пересадок, оставшись лишь с одной серьгой, Адриана в сумерках вечера въехала в готический квартал Сьютат Веллья. С двух сторон раскинулись старинные ветхие постройки с периода от двенадцатого до шестнадцатого века. С разнообразных колонн, сводчатых арок и полуарок на девушку смотрели мелкие скульптуры, барельефы и балюстрады. Светлые тона домов, их мозаичные крыши в мавританском стиле свидетельствовали о заслуженном статусе одного из самых узнаваемых районов старушки Барселоны.

Однако девушке было не до восхищения архитектурными богатствами, ей мерещилось, что эти пресловутые скульптуры смотрят на неё зловеще из теней. Когда кучер остановился у большого двухэтажного дома, её страху и волнению не было предела. Ведь эти люди не ожидали её приезда, и, возможно, больше не нуждаются в услугах гувернантки. Сжимая в руках судьбоносное письмо, девушка медленно поднялась по белоснежным ступенькам, постучав пару раз. Она слышала, как засуетились там, в прихожей. Спустя минуту представительный, но скромно одетый дворецкий высунул недовольно голову из проема, одарив её презрительным взглядом. По-видимому, он принял девушку за попрошайку или проходимку, так как едва не захлопнул дверь перед её носом. Заметив это, Адриана сбросила капюшон, выпрямилась и с уверенным видом поднесла письмо. Мужчина, несколько замешкавшись, пробежался по строкам, и, попросив её постоять у входа, удалился к хозяевам. Сеньор и сеньора Рамирес вели тихую беседу в дорого обставленной комнате. Принесённая дворецким новость хорошенько разволновала престарелую чету. Сеньора сразу пришла в истерическое негодование:

— Как можно заявиться в такой час? Без предупреждения, без отправленных рекомендательных писем. Никак не ожидала такого от сеньоры Кобреро, — её рыжеватые волосы подпрыгивали при каждом произнесённом на повышенных тонах слове.

Разглядывая вытянутое и худощавое лицо супруги, сеньор Рамирес сдвинул густые поседевшие брови. Он попытался втянуть выпячивавшийся живот при попытке выпрямиться в своих слишком обтянутых панталонах. Его расчетливый мозг ежесекундно делал подсчеты, особенно заостряя внимание на убытках, ибо неспроста он прослыл наищепительнейшим крохобором всего южного побережья. Да, иметь лишний рот под своей крышей не прельщало ему отнюдь. Это тройное ежедневное кормление, что примерно десять с половиной песэнов, если исключить мясо, то можно будет обойтись и пятью- шестью. Будем надеяться, у этой девушки нет проблем с огромным аппетитом. Так, помимо питания ей, как и всей прислуге, нужно выписывать жалование, но в письме сеньора Кобреро утверждает, что та обойдется минимальным окладом, что равен девятнадцати песэнам в месяц. Сеньор поморщился при мысли, что придется расставаться с двух ста тридцатью песэнами ежегодно. Однако если сравнить с той французской госпожой, что требует сто пятьдесят песэнов и которую его жена так настойчиво продвигает на роль гувернантки для его трёх нерадивых дочерей... Мужчину не особо заботила разница в опыте и престижности, крайне необходимая сеньоре, и он бы с радостью нанял эту девушку, но при нынешней ситуации лучше бы вообще сократить ненужные расходы.

— Да, сеньоро, — обратился он к дворецкому. — Оповести сеньору, что мы не можем позволить себе её услуги. Надеюсь, она не рассчитывает, что мы заплатим за кэб обратно? Даже если рассчитывает, откажи ей.

Сеньора Рамирес одобрительно поддакивала, откинувшись на мягкую спинку кашемирового кресла.

— Простите, — начал устало дворецкий. Это было время его ужина, он желал поскорее разделаться с этим делом и вернуться к аппетитной куриной голени. — Сеньор Рамирес вынужден отказать вам, так как не в состоянии оплачивать жалованье в нынешнее время.

Холодный пот пробежал по спине Адрианы. Самые страшные ожидания сбывались. Куда ей идти? Кем поддаться работать? Нет, она отстоит хоть день в этом доме.

— Позвольте мне поговорить с сеньорами, — заговорила девушка, делая шаг, но престарелый мужчина грозно преградил ей путь.

— Я всё сказал вам, сеньорита. Дверь открыта.

— Нет, мне не нужно это жалованье, — отчаянно спорила девушка, отталкивая руки дворецкого. — Я всё им объясню, дайте пройти. Мне достаточно места под крышей и еды. Да отойдите же вы, что такое, а? Не съем я ваших господ. В письме, наверное, ошибка, я всё разъясню им. Да хватит меня толкать.

— Я не могу пропустить вас, сеньорита. Перестаньте вести себя как дикарка, не то мне придется вытолкать вас силой.

С перил верхнего этажа две кучерявые красновато-рыжие головки наблюдали сцену, постоянно хихикая. Ну, какая радость увидеть старину Мануэля в такой смешной обстановке, когда он, расправив руки в стороны, сдерживал незнакомку. Чем больше спорили герои этого противостояния, тем более интересным представлялся он девочкам. Когда перепалка достигла своего пика и оппоненты почти перешли на крик, два чертёнка весело захохотали, закружившись в своих одинаковых коралловых платьях и вбежав в комнату к родителям.

— Ах, мама, папа! — в один голос произнесли они. — Там какая-то девушка дерётся с сеньоро Мануэлем и кричит, что ей не нужно жалованье, и она будет работать за еду. Такая смешная, мама посмотрите на неё, идемте. А наш Мануэль стоит как чучело с руками-палками. Вот умора!

Сеньор Рамирес не любил больше трат только ситуации, которые нарушали его спокойную и размеренную жизнь. Жена же его вспыхнула моментально, предвещая крупный скандал. Да уж, вот она сейчас спустится и даст разгон этой сеньорите, Мануэлю и всей остальной прислуге, а потом придет и будет пилить его за то, что он не согласился нанять ту дорогую французскую гувернантку, и им бы не пришлось терпеть такие выходки. Всё затрепетало в нём от предстоящих неспокойствий. Нет, он сейчас совсем не в состоянии это выносить.

— Что за дерзость? — горячилась сеньора Рамирес, не обращая внимание на детский гогот. — Какая благочестивая гувернантка согласится работать на таких условиях? Ещё и навязываться. Сейчас же пойду и поставлю нахалку на место.

— Стой, дорогая, — поспешно остановил её муж, — может, наймём её, если она и вправду не нуждается в жалованье? Не смотри так на меня, ты и так знаешь, что творится в Каталонии. Люди бегут от революции и согласны податься хоть кем. Тем более, её советует твоя хорошая подруга. Давай, не будь столь предубеждена. Послушай, как она играет, если тебе понравится, то почему бы и нет? Сама ведь жаловалась, что не можешь похвастаться игрой девочек перед гостями.

Женщина не собиралась идти на компромисс. Её натура не терпела неповиновение, будь то челядь, дети или муж. Нет уж, уж лучше вообще без гувернантки, чем с такой проходимкой! Но совсем нельзя ведь, девочкам скоро выходить в общество, а они не голосом блеснуть не могут, ни игрой. Вон, у Санчесов уже старшая дочь помолвлена с баронетом, а ведь она всего на год старше её Хуаны. Сейчас очень напряженная конкуренция за любого достойного жениха, ещё и с этими мятежами количество мужчин уменьшается. Ладно, она послушает способна ли эта девушка сыграть арпеджио, если допустит хоть мельчайшую оплошность - будет выставлена за дверь.

Когда дворецкий едва не вытолкнул Адриану, его окликнул до того тонкий мужской голос, что, казалось, будто это пищала женщина, приказав пропустить эту сеньориту. Гордо проходя мимо опешившего слуги, девушка прошла за полным и неуклюжим мужчиной в просторную комнату. Интерьер зала, как и всего дома, был в стиле "чем больше, тем лучше", ибо не было ни одного свободного угла, на котором не нагромоздился позолоченный тюфик, фарфоровая статуэтка, ваза из венецианского тончайшего стекла, узорчатые и серебряные канделябры, разнообразные вышитые хлопчатые салфетки, настольные медные часы, громадные музыкальные шкатулки, которые уже не играли мелодий из-за поржавевших пружин. В углу, у массивных бархатных портьер, расположился не менее вычурный рояль, с резными ножками в ампирном стиле. Хозяйка дома, выпятив свою немаленькую грудь в пёстро-оранжевом платье, надменно восседала вместе с дочерьми в другом углу. У корней волосы уже поседели, но огненно-рыжие концы были завиты на манер молоденьких девушек, точь-в-точь как у четверых её девочек. Все четверо сидели на стуле возле матушки, и первое сходство, бросавшееся в глаза — маленькие, словно камешки, чёрненькие глаза, которые то игриво, то испытующе наблюдали за ней. Двоим младшим было не больше двенадцати лет, старшим же около пятнадцати. Они сидели аристократично, сложив ладони на коленях, подражая осанке матери, и только их частые перешептывания сразу же после оценивающего взгляда выдавали неопытность их поведения в обществе.

Холодный и приказной тон указал Адриане место за инструментом, заранее уточнив все условия: ошибка - дверь. Воспрянув духом, девушка сфокусировала все свои музыкальные знания. И надо же было ей больше не тренироваться за всё это время! Что же сыграть, что же сыграть? Родители всегда хвалили её "К Элизе". Так это начиналось с... Мелодия заиграла неторопливо, но сосредоточенность девушки не позволила ей нажать на ложные клавиши. Мозг упорно игнорировал ненавистный и пугающий образ мисс Шаталь. Пусть это было не блестящее и умопомрачительное исполнение, но всё же оно было хорошо поставлено и безукоризненно. Да, до французской дорогой гувернантки ей как до Луны, но сеньор Рамирес был невероятно прельщен возможностью одновременно сэкономить на прислуге, выполнить данное жене обещание и вывести дочерей в свет, что ускорит их замужество, а соответственно избавит его от трат на эти дорогущие материалы, портних и прочие ненужные побрякушки.

Обернувшись, Адриана заметила поджатые губы и невероятно сузившие в оценке глаза сеньоры Рамирес. Весь её вид показывал неудовлетворенность. Девочки же сидели без эмоций, им наскучили эти две минуты, за которые они не могли переброситься словом под суровым маминым надзором, да и не интересовал никогда их этот рояль. Но сеньор Рамирес опередил поток колких замечаний.

— Да, посредственно, конечно, но если вы согласитесь на двухразовое питание и откажетесь от накладок на Рождество, то... то вполне возможно, — мужчина упорно игнорировал суровый взгляд жены. Ох, эта ситуация слишком долго занимает его времени! Поскорее бы уже покончить с этим.

— Конечно, конечно, — горячо заверила Адриана, не понимая до конца на что соглашается.

— Вот и отлично. Диего разберётся с вами. Дорогая, мне пора, — он поспешно похлопал дочерей по их расфуфыренным причёскам, что вызвало тихое недовольство, и, не дав возможности сеньоре высказать и слова, ушёл, тем самым закрыв эту надоедливую тему о гувернантке.

Адриане пришлось испытать вдвойне испепеляющий взгляд женщины, ибо она постаралась сорваться за мужа на ней. Поспешно отпустив заскучавших детей и шелестя юбками, женщина приблизилась, окинув пренебрежительным взглядом одежду девушки.

— Большое чудо, что вам досталось это место, — сеньора нервно махала своим перьевым веером, — но имейте в виду, что я наблюдаю за вами, и малейших промах будет последним. И да, не ждите, что после вы получите от нас рекомендательные письма. Договор мы тоже не заключим. Ваш рабочий день начнётся с завтрашнего утра, и в свободное от занятий время вы будете помогать экономке. Никаких выходных и отпусков. Да, нам не нужны бездельники в доме. Отлично, теперь направляйтесь в кухню. И, пожалуйста, смените этот жалкий наряд: вы преподаете сеньоритам Рамирес! У вас больше ничего нет? Жалость.

Унизительные слова хозяйки дома практически не задели Адриану, её переполняла радость от получение этой работы, условия которой не до конца ещё успели проясниться в голове. Диего был управляющим домом, высоким, худощавым и с продолговатыми конечностями. Его тонкие длинные руки были похожи на палки, которыми он очень ловко пользовался, раздавая приказы всей прислуге. Встречена ими девушка была тоже не очень радушно. Полноватая кухарка месила тесто своими массивными руками и, бросив быстрый взгляд, назвала своё имя, не поинтересовавшись её собственным. Молодые горничные постоянно шныряли между комнатами, словно не в состоянии остановиться на миг. Лакей, также выполнявший в целях экономии услуги камердинера, вместе со знакомым и невзлюбившим её дворецким сидели за узким столом в полумрачной кухоньке, чьи размеры тоже были сэкономлены в пользу чрезмерно обширного холла. Они лишь учтиво кивнули, от усталости валясь с ног. В комнате было тесно, душно и неопрятно, что разительно отличало её от роскошных и помпезных парадных. Вот она обратная сторона жизни девятнадцатого века: жизнь глазами прислуги.

На часах был девятый час. Адриана стояла в крохотной, тёмной комнатке с окном, выходившим на внутренний дворик, но вид был загорожен рядами железной изгороди, что, видимо, была поставлена под окнами после недавней смены, и ещё не определена, как выгодней быть утилизированной. Места было ровно на одну кровать и одностворчатый шкаф с парой полкой. Да уж, она бы не смогла здесь и развернуться в одном из тех памятных нарядных платьев, что носила беззаботно изо дня в день. Ах, Долоресы! Сердце больно закололо. Наверное, они уже знают всю правду и сейчас пребывают в состоянии отчаяние и негодования. Отбросив негативные мысли, девушка устало плюхнулась на жёсткий матрас, чьи пружины издавали пронизывающий звук при малейшем движении. Перевернувшись на спину, она заметила начинающийся грибок на противоположном углу стены и поморщила от неприятности нос. Ей было приказано быть наготове в шесть утра. Можно подумать, сеньориты соизволят подняться раньше полудня.

Адриана снова перевела взгляд на окно. И теперь это место будет её обителью на последующие недели, месяцы, годы? Нет, нужно уйти отсюда скорее же, нельзя подвергаться такому риску - быть пойманной полицией. "Это не конец. Я придумаю, как выйти из положения, даже если придется навсегда уехать из родных краев" — повторила мысленно девушка. Сколько бы Адриана не желала быть похожей на бесхребетных книжных героинь, что падают в обморок при малейшей неприятности, в ней кипела жизненная хватка и сила, помогающая адаптироваться и выкручиваться любой ситуации.

Напряженные мышцы тела расслабились после изнуряющего дня, и она подняла взгляд на грязно-желтоватый потолок. Ах, Фернандо. Слеза быстро скатилась, намочив серую наволочку жёсткой подушки, и девушка мгновенно забылась во сне.

Самостоятельно проснуться она не смогла, поэтому в полпятого её настойчиво теребила за плечо жилистая рука одной из горничных. Клара нервничала из-за того, что к её и без того бесконечным обязательствам добавился контроль за этой сумасшедшей. Да уж, разве можно было назвать нормальной девушку, устроившую такое представление вчера? Вскочив на ноги, первое, что она смогла сделать, так это, повернуть корсет шнуровкой вперёд и, впервые, самостоятельно справиться с этим. Лучи солнца ещё слабо проникали в комнату сквозь плотные занавески, когда Адриана подготовлено ожидала своих учениц в специально отведенной им комнате. Её завтрак состоял и плохо отваренного риса с бобами, который был настолько несолен и безвкусен, что не шёл в рот. Просидев около двух часов, она наконец услышала шелест и сонные шаги в соседних комнатах. И вот, подгоняемые матерью, четыре зевающие черноглазые девочки вошли одна за другой в класс. Самой старшей, Хуане, было шестнадцать, и она выделялась своим неимоверно высоким ростом и, увы, сутулой осанкой. В её взгляде, однако, читались, схожие на материнские нотки хитрости и некоей наигранности, выдающих фальш. Елена же была, в отличии от старшей сестры, одарена хорошо сложенной фигурой, хоть и более низкого роста. Туго затянутый корсет подчёркивал неимоверно тонкую талию, что прекрасно гармонировала с широкими бёдрами. Накрученные в локоны иссини-чёрные волосы ниспадали на плечи и прыгали, словно пружинки, каждый раз, когда девушка обращалась к сестре, ибо они были неразлучны и чувствовалось, что та была ей примером. Двоих младших, Фаустину и Франческу, практически невозможно было различить, так как в свои уже более осознанные десять-одиннадцать лет они вели себя, словно угорелые шестилетки. Их безудержное веселье, крик, шумы, беспричинные прыжки и игры, словно стремились восполнить потерянное детство рано повзрослевших сестёр. Ко всему прочему, их ещё и наряжали в одинаковый фасон и цвета платья и закалывали на одинаковый манер рыжие пряди на самую макушку.

Адриана улыбалась на сколько ей позволяло усталое и ноющее тело, пытаясь расположить своих учениц к себе, но их холодная отчужденность и высокомерная насмешливость, выражающаяся в вскинутых бровях и постоянно обменивающихся меж собой недоумевающих взглядах, упорно препятствовали этому. Мать, хоть и с каменным лицом, не смогла просидеть больше получаса, видимо, также лишенная усидчивости как её чада, покинув их и заявив во всеуслышание, чтобы Адриана зашла к ней сразу после окончания. Как же обучать детей музыке? Этим вопросом девушка не успела задаться в водовороте событий. Если и были какие-то особые методики, узнать их было не у кого, да и некогда. К счастью, у Рамиресов имелась тетрадь с нотами романсов, которые они решили и тренировать. Четверых одновременно обучать было бы нереально, но первый урок Адриана решила сделать ознакомительным, нащупать имеющуюся почву, увидеть индивидуальные предпочтения. Однако всё, что она смогла обнаружить за бестолково проведенные полтора часа, так это то, что наибольший интерес все девушки проявляют к входной двери. Это был истинный хаос: пока она попросила Хуану усесться за инструмент и объясняла значение музыкальных нот, на которые та смотрела, словно сквозь какую-то невидимую пелену, Франческа и Фаустину, взяв каждая по свече, устроили рыцарские бои, выкрикивая боевые кличи и несясь по комнате, как ошпаренные. На спокойные и вежливые вмешательства учительницы они не реагировали, даже её фигура, вставшая между ними, стала лишь забавной преградой, и они кружились вокруг неё, пытаясь задеть друг друга оттаявшими свечами, ибо их отец не горел желанием менять свечи слишком часто, особенно не в парадных комнатах. Шумный топот сверху потревожил родителей, и вот в комнату с неимоверно недовольным лицом пришла экономка, которая язвительно тоном передала замечания госпожи.

— Вам что, нечем занять сеньорит, что они так носятся?

Немного испугавшись, девочки бросили орудия битвы, отказавшись их поднять даже после просьб Адрианы, и ей пришлось это делать самой под насмешливые взгляды старших сестёр. Когда пришёл черёд Елены, то девушка постоянно допускала ошибки и, что важнее, почти что не прислушивалась к наставлениям учительницы, лишь разводя беспомощно руками.

— Сеньорита, смотрите внимательно, как называется эта клавиша, посла "ре" идёт.

— Ся? Нет? Ах, не помню совсем, — упорно игнорируя стократно вторимые правила, девушка трясла головой, поглядывая с притаённой усмешкой на сестру.

Как об стенку горох билась она с каждой из них, со всех сил сдерживая себя в руках. Адриана считала себя полностью виноватой за их незаинтересованность, и обрадовалась хоть тому, что смогла втолковать им хоть правильное название нот на клавишах, пусть даже лишь половины. С облегчением уселась она на стул, когда все четверо покинули класс, кто, разбежавшись прямо в игровую, а кто нарочито грациозно пройдя в садик. Девушка почувствовала першение в горле, осознав, что педагогика далеко не её, но не позволив себе углубиться в размышления. Что бы там не было, а это теперь единственный способ заработка.

Сеньора Рамирес ожидала её стоя, как палка, у одного из семейных портретов. Её излюбленные массивные жемчуга украшали оба запястья и морщинистую шею. Их разговор было короток, но преисполнен замечаний и уймы наставлений. Она, сеньора Рамирес, ужасно недовольна, что в первый же день гувернантке не удалось найти подход к ей одаренным дочерям, позволив тем от скуки развлекать себя самим. Хоть Адриана не видела связи между ролью учительницы и развлеканием, она всё же промолчала. И ещё, девушка ни при каких обстоятельствах не должна повышать голоса на её деток. Они, девочки, очень нежные и чувствительные создания с невероятно хрупкой нервной системой. Она будет еженедельно следить за успеваемостью девочек, и пусть девушка пеняет на себя, если её музыкальный слух не обнаружит прогресса. Сейчас же, ей следует пройти и следить за детьми, но если кому-то из прислуги понадобится помощь девушки, то она не желает слышать никаких отговорок.

Вторую половину дня Адриана следовала по пятам то за близняшками, как она называла младших про себя, то за старшими. Только ей казалось, что ничего не предвещает беды, подняв от греха подальше белоснежную вазу, как Фаустина исполняла воем старинную ирландскую балладу, вернее звуки, что она запомнила, услышав ту пару раз. Её писклявый голос буквально резал слух окружающим и поспешно кинувшись её успокаивать, Адриана упустила из виду Франческу, что принялась пародировать индийских вождей, особенно их периодичный клич, ударяя ладонью по рту. Строгий тон немного привёл близняшек в чувства, но те сразу же решили побежать на улицу, вихрем слетев с лестниц. Диего, ставший свидетелем этого инцидента, осуждающе покачал девушке головой. В саду, когда младшие более-менее мирно катались на качелях, Адриана уселась недалеко от старших, но те, демонстративно встав под ручку, пересели подальше. Она постаралась не обращать на это внимание, уверив себя, что ей лишь мерещиться, как и то, что вместе с девчачьими хихиканьями до неё долетали мужские имена и слова: "симпатичный майор", "привлекательный лейтенант" и т.д. Попытки завязать беседу с Хуаной и Еленой, по отдельности или вместе, не увенчались успехом, ибо, одарив Адриану презрительным взглядом, они делали вид, что не слышали и продолжали свои щебетанья.

Под вечер ноги её неимоверно ныли от постоянной, безостановочной ходьбы, порой и беготни, когда Фаустина едва не лишилась ступни, позволив сестре бросить кирпич и проверить будет ли расти нога потом. "До чего же безмозглые создания" — с уколами совести вторила про себя Адриана, чьи нервы были натянуты, словно струна. Помимо роли учителя и надзирателя, она должна была ещё и помогать сеньоритам со сборами. И вот, перед ужином, девушка тщетно просила Франческу перестать дёргаться, дабы вычесать слипшиеся от пота клочки волос. Спустя пятнадцать минут девушка смогла придать им более приличный вид, как её уже укоризненно отчитывала экономка за опоздание, а в это время Хуане потребовалась её помощь с лифом, так как Елена в последнюю минуту передумала и занялась своими щипцами для локон. Хоть с младшими и приходилось нелегко, всё же Адриана предпочитала проводить время с ними, ибо их тон не отличался приказностью и неприкрытой насмешкой. Да, их, Хуану и Елену, ужасно забавляло как она, порой неуклюже, приходила в замешательство от тысячи поступающих со всех сторон указаний, пытаясь всё же держать гордо голову и не давая своим волосам растрепаться.

Зря Адриана надеялась, что время ужина принесёт ей хоть минутный покой. Как только господа уселись за стол, в кухне возникла острая необходимость в ещё одной паре рук, дабы успеть подать желе вовремя, сеньор Рамирес не терпел опаздываний, хоть позволял себе их частенько. От прислуги понимания ждать тоже не приходилось, так как каждый был целиком погружен в свои заботы, не замечая один другого. И здесь была своя жёсткая иерархия: на высшей ступени находился управляющий и дворецкий, почти не занимавшиеся физическим трудом и контролирующие остальных слуг, а затем шли лакеи, камеристки, экономка и она. По идее, учителя и гувернантки также заменяли почетную позицию и не считались за прислугу вовсе, но Адриана этого не знала, поставив себя изначально в ущемленное положение. Ели все тоже раздельно, в зависимости опять-таки от их позиций. Посудомойка и кухарка обедают сразу на кухне, дворецкий, управляющий и лакеи в специальном холле для прислуги, где их поджидает отдельный служащий, горничные завтракали в столовой, а ужинали в холле, у экономки и главной горничной есть отдельное место у прачечной, шеф-повар же обедает в собственной комнате рядом с кухней. Девушка решила присоединиться к челяди на кухню, неосознанно ещё раз подтвердив своё низшее место в иерархии.

Перед сном к боли к ногам добавилось ещё и боль в пояснице. Едва отбросив в сторону ботинки и ослабив корсет, Адриана бессильно упала на скрипучую кровать. Да уж, с такой жизнью было не до ночных раздумий, не до постройки воздушных замков и уж точно не до мыслей о невероятной опасности собственного положения.

Последующие дни пролетали в похожем ритме: ранний подъем, два часа изнурительных для обеих сторон уроков, постоянное наблюдение и прислужение за сеньоритами, непрекращающиеся выслушивания от сеньоры, управляющего и экономки, помощь на кухне за ужином и во время прихода гостей, а потом короткие ночи, пролетающие со секундной скоростью. Адриана попросила проводить индивидуальные занятия с каждой из девочек, ибо от совместных толку было не много, однако мать, как и испуганные дочери из-за того, что не смогут увиливать от заданий, оставшись с глазу на глаз с учительницей, была категорически против. Как это так? Где её компетентность? Что же она не может не загружать её пташек, им ведь интереснее вместе? Нет, эта тема закрыта и точка. Адриане пришлось приспособиться, держа постоянно за руку возле себя одну из близняшек, так как заметила, что крышу им сносит, только когда они находятся в непосредственной близости, а Хуане давала поручения читать вслух правила из учебника, не давая возможности перемолвиться словом с сестрой. Когда же всё выходило-таки из-под контроля, она пускала в ход свой холодный тон и грозилась, что оставит их ещё на час, если они не пройдут материал.

До этого она пыталась испугать жалованиями родителям, но дети прекрасно осознавали, что мать будет слепо стоять горой за них, поэтому не придавали её словам ценности. Однако даже сеньора Рамирес могла поддержать продление учебного времени, лишь бы увидеть результат, ибо вон, дочки Санчесов уже во всю вертелись в обществе и распевали романсы, словно канарейки. Да и вообще сравнение себя, своих туалетов, своего дома, своих детей оказалось больной темой для этой дамы. Чуть что случилось, она непременно бралась вспоминать, что вот у тех прислуги в доме то больше, и по две камеристки на каждую дочку, а вон у той сеньоры была такая прелестная норковая накидка в прошлом сезоне, какая жалость, что ей приходится обходиться изношенным соболем. Но и эта черта характера не была так неприятна, как безусловная уверенность в своей правоте и неприкосновенности. Едва заслышав, как Адриана слегка повысит голос, дабы угомонить близняшек, как она тут как тут влетала и вызывала её к себе повелительным тоном.

— Почему вы позволяете себе обращаться на повышенных тонах? — произносила она неторопливо. — Что значит они вас не слушаются? Я по-вашему не знаю своих детей? У вас просто не получается найти к ним подход. Да, мне очень больно видеть, как вы даже не пытаетесь этого сделать, отсюда и непонимание со стороны моих пташек. Идите, и чтобы больше такое не повторялось.

Возвращаясь в классную после таких взбучек, девушка чувствовала себя вдвойне униженной, так как помимо того, что шалость сходила негодяйкам с рук, так они ещё и были свидетелями её бесчисленных выговоров, сводивших на нет элементарный учительский авторитет, если такой и был вовсе.

Работа требовала постоянной физической активности, поэтому скудная похлёбка, состоявшей чаще всего из требухи и риса, от которой так самоотверженно отказывалась вначале Адриана, теперь была единственным способом восполнения энергии. К тому же, она, в отличии от остальных, ела лишь дважды в день. Жизнь прислуги была отнюдь не сладка и даже не комична, как нам порой представляется из фильмов. Шла упорная конкуренция за внимание и милость господ, и каждый пытался угодить по-своему, дабы выхватить сухую, брошенную вскользь, похвалу. Да и дело не только в конкуренции, а в самой работе. Эти люди, словно маленькие эльфы, жили в своём маленьком мирке "за лестницей", их день начинался с первыми лучами зари, с разжигания огня и приготовления завтрака, а кончался поздней ночью, с тушением свечей и подготовкой завтрашних туалетов для господ. Пропитанное потом, оборванное или испачканное чаем белье стиралось, замачивалось, полоскалось и сушилось безустанно. От постоянной возни с водой, на коже образовывались кровавые трещины, которые тщетно залечивали гусиным жиром. В более спокойные моменты, они могли замирать с тряпкой в руках, полируя чайники, серебряные сервисы или вытирая пыль с бесчисленные побрякушек, на которые сеньор Рамирес, о удивительно, не скупался. Их фигуры беспрестанно мелькали между этажами и комнатами, а шаги было опытно заглушены нетвёрдой ходьбой, оставаясь незамеченными своими господами или приезжими гостями. Нет, это были не живые люди со своими мыслями, проблемами и переживаниями - они казались частью дома Рамиресов, подобно подвижным предметам интерьера. Когда такие умозаключения приходили в голову Адриане, ей становилось неимоверно стыдно, ибо у Долоресов она также не замечала присутствия многочисленной челяди, зная по имени лишь Агнес. И все были постоянно чем-то заняты, куда-то направлялись, что-то вытирали, мыли или давали указания, не одарив её хоть долькой внимания, кроме как сопернического интереса.

Большой пыткой для Адрианы всё же были шумные вечера, устраиваемые Рамиресами еженедельно. Первое время она ужасно боялась, что увидит кого-то встреченного ей на многочисленных раутах. А вдруг кто-то уже наслышан о скандале, развернувшимся вокруг её аферы и, узнав в тихой пианистке мошенницу, не повременит сдать её в полицию? Ох, только не полиция! Однако приходящие не были знакомы с девушкой или попросту не придавали значения домашнему персоналу. Ну кто станет выискивать прекрасное лицо незнакомки с бала в какой-то неприметной прислуге? Необходимость присутствия на этих вечерах заключалось в наблюдении и отдергивании близняшек во время их приступов сумасбродства, игре на пианино, если молодым сеньорам вздумалось потанцевать кадрилью, и ролью надзирательницы за старшими сёстрами. У девушки имелось лишь одно серое платье, прилично износившееся за этот срок, а от неё требовалось сидеть в таком невзрачном прикиде среди пышных кринолиновых пёстрых юбок, оборок, кружев сияющих от радости дам, и нарядных по-щегольски в элегантных сюртуках джентльменов. А ведь ещё совсем недавно она была по ту сторону жизни, кружась и вертясь в беззаботной и праздной веренице дней! Горькое чувство, нечто среднее между завистью и досадой, вставало комом в горле, теребя её усталый мозг перед сном.

Ну а самое худшее, так это то, что ей предстояло вставать между кавалерами и двумя старшими сёстрами. Да, сеньора пару раз неоднозначно намекала ей, что настойчивые ухаживания военных делают честь её красавицам, но ей, гувернантке, следовало было проводить черту каждый раз, когда молодые люди забывались. Ясное дело, что девочки ещё молоды и неопытны, но она то должна трезво мыслить. В такие моменты терпение Адрианы просто вскипало, ибо она прекрасно замечала игривые и зазывающие взгляды Елены, вульгарные смешки Хуаны и их умение заливаться краской и опускать театрально глаза перед молодыми парнями. Нет, ей в свои двадцать с лишним не мешало бы самой поучиться столь искусным тонкостям флирта! И вот от неё требуют, чтобы в момент, когда, случайно замечая целующихся голубков, она прошла прямиком к ним, уведя за руку девушку, словно немыслящего ребёнка, ту, что сама зазвала кавалера сюда. А эти презренные взгляды, которыми её щедро одаривали и сеньоры, и сеньориты! Их можно понять, кому понравиться чужое вмешательство в такие пикантные моменты? Или же, к примеру, заметив, что какой-то майор держит непростительно долго руку Хуаны, которая сама ничуть не против, ей следует, под суровым надзором матери, которая не желает быть плохой для своих пташек, пройти и намекнуть парню на фамильярность его манер. До чего же это были унизительные моменты, преисполненные насмешливости и пренебрежения.

Прошло уже около двух недель, а вестей, что так ужасно боялась Адриана, не приходило. Ей представлялось, как сеньора Кобреро, узнав об её ужасном поступке, сразу же выдала адрес Рамиресов, жарко подгоняя полисменов, а сама попутно написав письмо подруге. Да, вот они прискочат сюда, и на глазах у всех этих людей, а, может, даже в разгар очередного светского вечера, уведут её с позором, огласив во всеуслышание её преступление. Какой кошмар! Она умрёт от стыда на месте. Но на удивление наступило затишье, сводившее её с ума. Девушка просто не представляла, что на самом деле сейчас творится в Льорет де Маре, вырисовывая сотню разнообразных сценариев, которые казались ей один неправдоподобнее другого.

А мятеж, между тем, успешно подавлялся королевской армией. Карлистов гнали с крупных городов, где они оказывали ожесточенное сопротивление, подгоняя в горную местность Пиренеи. Скудные подробности девушка узнавала из разговоров сеньора Рамиреса, который обычно не любил занимать себя такими мыслями как то, какие последствия понесёт он, случись эта революция. Нет, это было слишком волнительно для него. Из памяти мужчины ещё не истерлись дни неспокойствия с кортесами, что властвовали в Испании по милости короля, и переживать нечто подобное он не желал.

Бог знает, сколько бы прожила в этом белокаменном особняке на Сьютат Веллья Адриана, не соизволь в один день, ни с того, ни с чего, старшие сёстры мило побеседовать с ней. Всё утро они не выпускали её рук во время недолгих прогулок по саду, на уроке подчиненно слушая, а после, просто невероятно, принесли ей сине-зелёное платье из кашемира. Адриана упорно отклоняла столь щедрый подарок, к чему ей такая роскошь в её положении? Хуана и Елена ничего и слышать не хотели — она наденет сейчас же это платье, так как они выносить не могут тряпья на ней, а она ведь повсюду сопровождает их, и да, если девушка продолжит отнекиваться, то они пожалуются маме. Выбора не было, и вот, стоя в нарядном платье, что было ей тесновато в талии, ибо шилось на Елену, Адриана снова почувствовало атмосферу невозвратимых дней под жарким солнцем Льорет де Мара, в окружении сотни свечей и...и. Каждая из сестёр так и норовила внести свою лепту в новый образ гувернантки, добавляя, словно соревнуясь, то брошь, то бутон розы, то перо, то ленту на Адриану. Чем вызвана была это странная перемена оставалось загадкой, но девушка заключила, что сеньоритам просто взбрело в голову поиграть в куклу в несколько крупных масштабах, и она не сомневалась, что уже завтра они снова будут относиться к ней как к надоедливой мухе.

Было начало осени, и жаркие, знойные дни отступали, дав дорогу ветреным и облачным. Девушка в пышном новом наряде переделывала по многочисленной просьбе Хуаны её вышивку. Хоть опыта у неё самой в этом деле было немного, однако, работы Хуаны вызывали лишь чистое недоумение, и её кривые крестики казались просто совершенством рядом с закрученными клочками ниток. К тому же, это занятие не требовало большой подвижности, а значит можно было расслабиться на полчаса, сидя у оконного света в гостевой. В какой-то момент, оторвавшись от муторной работы, Адриана заметила, что стало необычайно тихо, даже, можно сказать, опасно тихо. Крики и беготня рыжеголовых близняшек были просто неотъемлемыми звуками дома, а теперь она чувствовала себя посреди пустыря. Отложив вышивку в сторону, она медленно прошла к лестнице. Так странно, Хуана с десяток раз уверяла её, что шиться будет лучше именно в гостевой, которая располагалась дальше всех на первом этаже, а сама с сестрой ускакала наверх. Нет, здесь что-то неладное. Захватив подол юбки, Адриана принялась бесшумно подниматься. Приглушенный женский смешок донёсся за прикрытой дверью.

— Тише, Фаустина, иначе мы тебя выставим! — раздраженно произнесла Хуана.

"Так значит они все здесь!" — с удивлением отметила девушка, ведь две группы крайне редко добровольно пребывали в одном помещении. Словно кошка, она пробралась к двери, навострив уши, прежде чем войти и заявить, что вышивка безнадежна. Женское любопытство взяло верх, и она помедлила, прежде чем взяться за ручку двери.

— Ох, перечитай ещё, Хуана, перечитай ещё! — мечтательно заговорила Елена.

— Хорошо, только притихнете, идиотки, а то мама узнает, что я выкрала это из её шкафчика. Я уже один раз чуть не попалась, второй раз рисковать не буду!

Адриана не была глубоко шокирована, но всё же слова девушки произвели на неё впечатление, приковав к месту.

— Так вот: "Уважаемая сеньора Рамирес, — с деланно мужским голосом, заговорила старшая сестра, — недавно к вам поступила на службу гувернантка по имени Виттория Торрес. Я прихожусь ей родным братом и увы, из-за неспокойствия в нашем регионе и моего военного долга, потерял её. Мне передали, что она бежала в Барселону, подавшись работать у почтительных господ, за что вам очень благодарен." Ну чем не истинный джентльмен? — прервала чтение Хуана.

— Продолжай ты, а, — одновременно произнесли три других голоса.

— Да тише вы! — зашипела девушка. — "Прошу у вас разрешения, прибыть к вам завтра вечером и повидаться с горячо любимой сестрой после долгой разлуки. С уважением, младший лейтенант Фернандо де Лавера".

Адриана с трудом держалась во время всего письма, нервы её были натянуты до предела, а мозг судорожно перебирал возможные варианты развития событий. Она уж думала, что брат Корнеллии разыскивал сестру, но у Корнелии не было такого, да и выдуманное имя знала только она и сеньора Кобреро. Ах, эта женщина всё-таки проговорилась кому-то! И вот последнее предложение окончательно выбило почву из-под её ног и, пошатнувшись, она упёрлась руками в стену. Это знакомое, лелеемое, любимое и ненавистное имя! Что он задумал? Ах, ему всё известно - какой кошмар! Мозг лихорадочно выдавал самые ужасные развития событий: он её терпеть не может и предпочел, чтобы она была мертва, как высказался при последней встречи, а вскоре, узнав о низком совершенном ей мошенничестве, приедет сюда и собственноручно сдаст её в полицию, или выставит ещё каким-то образом на всеобщее посмешище. Точно, поэтому он и прикинулся её братом, чтобы она ничего не подозревала и не ожидала надвигающейся опасности. Адриане не пришло в голову, что задайся парень такой целью, то писал бы открыто и, самое главное, подписался бы не жалким военным чином, а своим полноправным, теперь уже, титулом.

— Младший лейтенант, — мечтательно растянула Елена, — ещё и так грамотно пишущий. Как думаешь, они богаты? Может, он хорош собой, и я смогу одарить его прощальным поцелуем перед лицом войны? Ах, как волнительно.

— Не будь дурой, — резко вставила её сестра. — Нет никакой войны, а богатыми они быть не могут - взгляни на нашу гувернантку. У несчастной глаза блестели от твоего поношенного платья.

Последовавшее затем всеобщее ехидное хихиканье больно отозвалось в груди девушке, и та, оглянув жалостно новый наряд, поспешно спустилась вниз. Так вот зачем её так наряжали! Им хотелось позабавиться и поиграть с очередным молодым военным, которого считали её братом. Ах, Фернандо! Это имя подействовало как топливо на огорченный мозг, и мгновенно вспыхнув, девушка вспомнила о надвигающейся угрозе. О Боже, до вечера оставалось всего ничего, а ей некуда бежать. Что же делать? Куда податься? Вихрем Адриана забежала в свою убогую комнату, лихорадочно метаясь из угла в угол. Она то приближалась к загроможденному окну, то отбегала, словно запертое в клетке животное. Нужно уходить и немедленно, но как? Сейчас начнут готовить ужин, и её позовут собирать сеньорит и раскладывать серебро на стол. Необходимо незаметно выскользнуть через боковую дверь.

Адриана, вертясь на месте, искала глазами, что заберёт с собой. У неё оставалось лишь старое дорожное платье, но в руки брать его было смешно, а переодеваться совсем нет времени. Он приедет и опозорит её! Нет, надо действовать сейчас же. Единственное, что может пригодиться, так это рекомендательное письмо сеньоры Кобреро. Адриана ринулась к шкафчику, но перед глазами встала пелена и она ничего не различала, поспешно перебирая пальцами какие-то бумаги. "Младший лейтенант" — внезапно, словно мозг отрывками переваривал информацию, до неё дошёл смысл этих слов. Так он подался в армию! Девушка бессильно опустилась на край скрипучей кровати, пружины предательски издали протяжное пищание. Ну почему ему взбрело в голову рисковать своей жизнью? Разве не он сам говорил об повиданных в Латинской Америке ужасах? Остается только надеяться, что он сражается на стороне королевской армии, иначе, когда восстание будет подавлено... ах, ей не хотелось думать. Почему она печется о судьбе этого грубияна? Фернандо наверняка сейчас направляется сюда с десятком полисменов, чтобы разрушить её жизнь на мелкие осколки, а она волнуется на чей стороне он воюет. "Дура, глупая дура!" — проклинала себя Адриана, снова вскочив на ноги. Она была уверена, что умеет всем сердцем ненавидеть пронзительный взгляд этих серых глаз, самодовольную ухмылку, размашистую и грациозную походку, а особенно тихий бархатный голос. Однако бесшумно затворяя дверь своей комнаты и держа в руки сжатое рекомендательно письмо, её мысли занимали не план побега, а то как он войдет через вот эти громадные парадные двери, отвесит Рамиресам поклон, поцелует руки этих маленьких стервочек, как они будут напропалую строить ему глазки, а если эта Елена уличит минутку наедине... нет, она не будет забивать голову такими глупостями, пусть колени подкашиваются и передвигается она по инерции.

Клара, горничная, потянула её на кухню, негодуя, что ей самой приходится возиться со своей же работой. Адриана, сама не понимая, как послушно выполняла даваемые ей указания, витая мыслями где-то далеко. До неё не долетали многочисленные замечания усталого шефа и кухарки. Когда персонал понял, что девушка сегодня не работоспособна, они не растрачивали на неё более своего драгоценного времени. Присев, Адриана рассеянно обвела глазами комнату, ужаснувшись виду клонившегося к закату солнца из окна. Напряженным до предела нервам померещился стук копыт об гравий у въезда, и невнятно пробормотав какую-то отговорку, девушка выскочила на задний двор и понеслась со всех ног к выходу, даже не обратив внимание на пустующую вокруг улицу. Страх подгонял её, прибавляя сил, точно также, как почти месяц назад гнал от де Тордера. "Неужели я всю жизнь буду вот так сбегать?" — вопрошала ко вселенной Адриана, всё дальше удаляясь в сумрачный вечер необъятной Барселоны.