Профессор
Лучи апельсинового заката. Только из-за них можно было потерять сердце. Стоило только зайти в восточный коридор вечером. И они таяли, оставляя огненный след в воздухе. Под ними кожа мужчины становилась чуть светлее. Взбухшие вены напряженных рук оттачивали ритм. Он что-то пытался разобрать в своей голове, и это у него никак не складывалось. Одна оплошность тянула за собой другие.
Эмбер было почти двадцать, когда она решила проверить легенду восточного коридора. Это неловкое чувство. Черт. Девушка медленно трясет светлыми локонами и тихо смеется над детскостью. Она так глупа. «Профессор, пожалуйста, будьте моим...навеки». Последнее слово выскакивает совсем машинально и неожиданно. Бардовые тонкие ногти впиваются в белую кожу, и Эм понимает, что с ней происходит то, чего просто не может быть.
Мужчина все еще стоит в коридоре. Его глаза бегают по стеклу, вырывая куски, как говорят, реальности. Высказывание учеников на его паре - неотъемлемая часть. Но все они кажутся такими пресными и пустыми. Их «дальновидные мечты», которые еще не разбились. Мозги, заполненные сексом и выпивкой. Их руки в избытке синяками от дури и насилия.
Он был слишком умен для этого места.
Возможно, его взрослая рациональность и привлекла Эмбер.
Каблуки, на которых она научилась ходить, только чтобы привлечь его внимание, молчат уже больше минуты. На ней новое кружевное белье, и Эм неохотно вспоминает крики матери. Она разорвала вещи, которые сумела найти. Точнее, которые Эм не успела спрятать. Ведь отличницам и хорошим дочерям не принято носить это распутство.
Девушка прикусила нижнюю губу. Кажется, двоюродный брат говорил, что так она выглядит сексуальней.
«Профессор, я хочу Вас...попросить», с усилием прибавляет Эми. Уголки поджатых губ ползут вверх. Она не могла не отметить, что первый вариант звучит лучше.
Его теплые грубые руки скользят по талии. Эмбер пропадает в чуме, где панацея бездейственна. И напряженное дыхание вырывается стоном.
Боже, нет. Что вообще с ней твориться?
Грейсон отгоняет наваждение. И все еще не понимает, как мужчина, возрастом ее матери, может так свести с ума?
По щеке профессора скользит оранжевый след. Он, словно любовница, чертит дорожку по подбородку и шее, спускаясь туда, где начинался ворот рубашки. Мужчина стоит неподвижно. Пальцы нервно зажимают сигарету, борясь с желанием поднести ее к губам.
Это место многих ставило на колени и обезглавливало.
Сигарета превращается в мусор под сжатым кулаком, а галстук становится сжатой на горле петлей. Рывок, и мысли мужчины перестают касаться пыльных кирпичных стен.
Ему срочно нужно промочить чем-то горло...Чем-то крепким.
- Профессор,- ее голос рвется, словно нить, - Я бы хотела, чтобы вы были моим. Куратором по проекту.
Точка невозврата отсчитывала шаги, пока парфюм от его пиджака кружил ей голову. Он был слишком терпким, но все же знакомое тянущее чувство снова разливалось по низу живота. Временами, Эмбер осознавала себя каким-то животным. Она откровенно падала головой вброд, лихорадочно улыбаясь и понимая, что все, что твердила ей мать уже не важно. Ничего уже не важно.
И как назло, профессор всегда отвечал ей улыбкой.
- И это всё?
Грубый голос заставляет прерваться, кинуть беглый взгляд на темные глаза и предательски останавливается на рваной ткани. Там не хватает пуговиц. Двух. Трех.
Боже, почему она считает их?
Почему она тянет руку вперед? И тянет ее до тех пор, пока пальцы не чувствуют под собой теплую кожу.