Глава 1
Всё начинается ночью, когда кто-то забыл соединить мосты.
Подъезжая на велосипеде к окраине берега, я попадаю в конец длинной пробки. Часы на запястье показывают половину десятого утра. Мост должны были свести ещё несколько часов назад.
Гудят машины. Возмущаются люди. Только Река спокойно несёт свои воды.
Если бы я умела летать, разогналась бы на велосипеде прямо от перекрёстка и поднялась по вертикали моста. Километры пустоты, которые разделяют берега Города, не стали бы преградой. Но под таблетками я на такое не решаюсь.
Поэтому спускаюсь в метро.
Велосипед приходится оставить снаружи. Семь сотен ступенек эскалатора медленно движутся вниз. Прижимаю к груди рюкзак: не хочу снова быть ограбленной. Внутри «Ада» Набокова, старое издание.
Клиенты, которые по какой-то причине не хотят приезжать в наш магазин, могут заказать книги по телефону. Отец, который по многим причинам не хочет уезжать из магазина, отдаёт их мне, а я легко пересекаю улицы на велосипеде. Литература с доставкой на дом!
Схожу с последней ступеньки эскалатора. Статуя, охраняющая станцию, — золотая Деметра со снопом колосьев в полных руках — подмигивает мне. Я бы поговорила с ней, но поезд светит огнями из тоннеля. Я бы почитала «Аду» в долгой дороге, но боюсь, кто-то выхватит её из рук и нырнёт в закрывающиеся двери.
На конечной станции нет статуй, в одиночестве я поднимаюсь наружу — ещё пятьсот ступеней. Город снова встречает шумом машин и звоном трамваев. Человек, которому нравится Набоков, живёт около небольшого парка. Там, в глубине, среди голых деревьев, я вижу ещё одну статую, но не успеваю поздороваться, часы показывают, что я на пару минут опоздала. Взбегаю по ступенькам и нажимаю на звонок.
Квартира на первом этаже, и я быстро понимаю, почему: хозяин встречает меня в инвалидной коляске. Книжные полки начинаются прямо от пола и заканчиваются ниже моих плеч. Оглядываю их: классика прошлого века, множество иностранных изданий, несколько безделушек: пепельница в форме черепа, подсвечник, маленькая бронзовая статуя Фемиды. Она испуганно молчит, но стоит хозяину поехать в другую комнату за деньгами, шепчет:
— Пожалуйста, уходи! Здесь опасно.
Я наклоняюсь к полке, а она повторяет, едва размыкая бронзовые губы:
— Я постоянно слышу снаружи странные звуки. Крики. Уходи, уходи отсюда, пока с тобой ничего не случилось.
— Но что именно? — шепчу в ответ я.
— Не знаю. Я не могу видеть. Но я слышу, как они кричат, — чаши весов в её руке дрожат. — Снова и снова.
Не успеваю ответить, шуршат шины коляски.
— Вам понравилась моя коллекция? — спрашивает хозяин, протягивая конверт с деньгами.
— Да. Красивая статуэтка.
Фемида едва заметно показывает мечом в сторону двери.
— Восемнадцатый век, между прочим.
У меня столько вопросов, но приходится вежливо попрощаться и уйти.
Не дожидаясь зелёного сигнала светофора, перебегаю улицу. Листья уже осыпались, среди них — жёлтых, красных и оранжевых как закат — резвится белый бульдог. Хозяин, отпустив поводок, курит рядом.
Меня интересуют не они, а статуи.
Около входа висит табличка: «Выставка современного искусства». Первой меня встречает женщина в греческой тунике. Голова вскинута к небу, руки сжимают ткань пеплоса. Казалось бы, обычная статуя музы или богини — но сделана из использованных шприцев.
Одно прикосновение, и в тебя вонзятся сотни игл, сломанных и заржавевших. Вздрагиваю и тороплюсь дальше. Листья шуршат под подошвами кед. Вот статуя из кусочков зеркала, отражающая моё лицо, или что-то похожее на него, искажённое и уродливое. Вот подобия муз и героев, собранные из покрышек, пластиковых бутылок, стаканчиков из-под кофе... Все эти статуи, они так отличаются от тех, с которыми дружу я.
В выражении их лиц и напряжённом молчании нет ничего дружелюбного.
Я не знаю, умеют ли они разговаривать. И не хочу узнавать. Деньги жгут спину через ткань куртки и рюкзака, нужно быстрее отдать их отцу. А ещё Фемида сказала, здесь опасно. Ёжась под взглядами статуй, я сбегаю из парка и снова спускаюсь на пятьсот ступеней под Город.
Чтобы забрать велосипед, выхожу на той же станции, около моста. Деметра, с которой мы уже виделись, окликает меня. Над её головой тяжёлые гроздья золотого винограда, у босых ног — ещё больше колосьев пшеницы.
— Как твои дела, дитя? — спрашивает она.
Все Деметры, которых я знаю, такие заботливые.
— Думаю, хорошо. А твои?
— Прекрасно! В этом году он не пришёл за моей дочерью. Что бы не говорили остальные, я счастлива, что он больше не может нас разлучить.
Я не всегда понимаю их истории, придуманные тысячи лет назад. Чтобы не расстраивать Деметру, киваю и улыбаюсь.
— Это здорово!
— Да, — она мягко покачивает снопом колосьев.
Новый поезд показывается из тоннеля. Деметра продолжает:
— А ещё Минерва просила передать, у неё для тебя новость.
— Какая?
Больше я не думаю о других статуях, Фемиде и деньгах в рюкзаке.
— Она хочет сказать тебе лично. Навести её, дитя.
Я почти не замечаю долгого пути назад и семисот ступеней метро. Минерва хочет меня видеть! Она постоянно занята, но у неё нашлось время.
Минерва — самая мудрая из статуй. На половине открыток с видами Города есть её фотографии. Шлем, голова ужасной Горгоны, тяжёлое копьё. Невежливые туристы постоянно трут его остриё, но я никогда этого не делала.
Благодаря тысячам рук, отполированный наконечник сияет на солнце, пробивающемся из-за облаков. Дождавшись, пока очередные туристы заберутся в автобус и отправятся на следующую точку маршрута, Минерва медленно поворачивается ко мне.
— Здравствуй.
— Привет! — я смотрю на её эгиду и не сразу вспоминаю, о чём хотела спросить. — Моя книга, вы нашли её?
— Да. И мы рады будем помочь тебе, но и нам нужна небольшая помощь.
— Хорошо! — отвечаю не думая. — Я готова!
— Не соглашайся так быстро. Это может быть неразумно, — она качает головой, увенчанной шлемом. — Однажды это может привести тебя к опасностям.
— Я правда хочу помочь!
— Я знаю, — улыбка трогает её губы. — Нам нужно, чтобы ты на своей маленькой колеснице доехала до двенадцатой линии. Там, прямо у моста, есть тёмный дом. На третьем этаже, в восточном углу, живёт хранительница.
— И что мне нужно сделать? — пытаюсь удержать в голове все указания.
— Передай ей, нужно быть осторожной. Один из ключей уже повернули. Пусть немедленно спрячет свой. Воды темнеют... — Минерва щурится, сжимает бронзовое древко копья. — А потом навести безымянного Охотника в саду муз на набережной. Он поможет тебе.
— Но... почему бы не послать птицу?
— Человеку она доверится больше.
Не собираюсь спорить с Минервой, наоборот, я готова вскочить на велосипед и лететь исполнять её поручение. Но — часы на запястье показывают половину до полудня.
Близится время обеда.
У магазина нет точного графика. Он открывается утром, когда отец проснётся, побреется и спустится вниз, в зал, наполненный книгами. А устав, отец просит последних посетителей удалиться, запирает дверь и поднимается наверх. Или, смирившись с бессонницей, сидит внизу всю ночь, принимая случайных прохожих, которые заходят в магазин погреться и выпить кофе.
Отец взял с меня слово, что каждый день мы будем обедать вместе. Поездка к чёрному дому откладывается. Налегая на педали, я тороплюсь домой.
Наша кухня в закутке за стеллажом с античной литературой. Большая плитка, сразу три турки висят на крючках. Шкафчики заполнены имбирём, корицей, разными видами перца и сиропами — для тех, кто любит послаще. И если кофе мы всегда варим с удовольствием, готовить в семье никто и никогда не любил. Наверху тоже есть кухня, побольше. Иногда, по настроению, мы встаём к плите. Но обычно еду получаем из ресторанчика через дорогу.
Хозяин и отец — старые друзья. Они вместе учились, вместе начинали вести дела, ещё когда в магазинчике было несколько стеллажей, а вместо ресторана — маленькое бистро. Дети хозяина теперь ходят к нам, как в библиотеку. Отец ищет для него редкие издания кулинарных книг. Он же много лет снабжает нас обедами.
Я заглядываю в ресторан с чёрного хода, забираю два горшочка с рагу и салат. Отец борется с наплывом покупателей. Мне он показывает в сторону кухни — там скопились заказы на кофе.
Когда, разобрав чашки, покупатели разбредаются среди полок, мы устраиваемся за столиком, на который с трудом вмещается несколько тарелок.
— Ты не спросишь меня, как сделка?
— Мне позвонил клиент. Поблагодарил. Сказал, всё хорошо, — отец ест быстро, постоянно оглядываясь в сторону кассы. — Но как сделка?
— Хорошо. Только сегодня не свели мосты. Я ехала на метро.
Он поправляет очки и на несколько секунд поднимает глаза к потолку.
— Да, я слышал по радио. Помню, последний раз такое было... лет пятнадцать назад. Коронационный мост не могли починить больше суток. Хорошо, что сломался один, а не все три.
Пытаюсь слушать, но мысли улетают к нашей со статуями договорённости. Нужно быстрее отправиться в тот дом, а потом в парк к Охотнику. Как раз пытаюсь вспомнить, встречались ли мы раньше, когда отец спрашивает:
— А что насчёт Достоевского?
О, нет...
— Его мне скоро вернут.
— Надеюсь, твоя подруга аккуратно с ним обращается.
Ещё одна ложь легко слетает с губ:
— Конечно!
Не выношу этот взгляд. Будто со мной снова что-то не так.
— Ты точно его не потеряла?
— Я бы сказала, если так!
Прокалываю вилкой маринованный помидор. Смотрю на салат, на остатки еды на тарелке, но — не в глаза отцу.
Я не теряла старое издание «Бесов».
Его украли.
Я взяла книжку из витрины с редкими изданиями. Да, на стеллажах стоят и поновее, но мне хотелось что-то с историей. А ещё посидеть на свежем воздухе, например, в парке. Я прошла два квартала до ближайшего, устроилась на лавочке под клёном. Утонула в тяжёлом тексте, совсем не обращая внимания на прохожих. И кто-то этим воспользовался.
Он вырвал книгу у меня из рук.
И сбежал.
Чтобы не расстраивать отца, я ничего ему не сказала. Придумала историю о подруге, которой дала почитать книгу, а сама попросила статуи отыскать воришку.
Взамен мне нужно передать послание.
Встаю из-за стола. Бросаю взгляд на часы, отец говорит:
— Ты не забыла?
Конечно, нет. Как я могла забыть.
В рюкзаке лежит таблетница, в ней семь ячеек, по три таблетки в каждой. Каждый понедельник я наполняю её лекарствами. Каждое воскресенье она пустеет. Одна таблетка в обед, две — перед сном. Проглатываю обеденную и убегаю из магазина, оставив отца с покупателями.
После книжного я всегда пахну кофе и специями. Застегнув куртку, с силой налегаю на педали — надо преодолеть подъём. Всегда немного завидовала тем, кто живёт в домах с видом на реку. Зато, как говорит отец, у нас тише.
Нужный дом я узнаю издалека — он выделяется на фоне красного кирпича, белого мрамора и жёлтой штукатурки. Матовый чёрный камень, будто обломок угля оставили посреди улицы.
Может, поэтому я не сразу вижу пятна копоти.
Зато, заметив, резко давно на педали, выбрасываю ногу, пытаясь устоять. Третий этаж выжжен пожаром. Окна разбиты. Я бы подумала, это совпадение, но именно там жила некая хранительница.
Я опоздала, причём на несколько дней или больше.
Оглядываюсь, но не нахожу вокруг ни одной статуи, с которой можно было бы это обсудить. Наверное, поэтому, Минерва и послала сюда меня. Ехать обратно намного легче, велосипед сам катится под гору, нужно только держать равновесие.
А я не перестаю думать о том, что бывает с гонцами, приносящими плохие вести.
Минерва снова окружена толпой. Её фотографируют, касаются копья, блестящих ладоней, эгиды, а она смотрит на это доброжелательно, но с лёгкой ноткой снисходительности. Я жду, когда туристы с рюкзаками и фотоаппаратами удалятся к следующей живописной точке, прежде чем подойти к постаменту.
— Ты так быстро поговорила с хранительницей? — спрашивает она, не опуская головы.
— Нет... У меня не получилось. В том доме, в нём был пожар. Целый этаж сгорел.
И я никогда раньше не видела, как Минерва чуть не роняет копьё.
— Ты уверена?
— Да, я как раз оттуда. Нашла дом, а там всё выгорело, окна разбиты и...
Минерва обрывает меня властным движением ладони.
— Они добрались до хранительницы первыми и получили второй ключ. Этого следовало ожидать. Мы слишком медлили.
Я молчу. Она хмурит бронзовые брови.
— Нам может понадобиться твоя помощь в будущем.
— Конечно, я помогу. В любой день! А... — помочь Минерве это уже здорово, но нельзя забывать об отце. — Моя книга?
— Охотник всё расскажет, — отрезает она.
Я бы хотела узнать подробности, но Минерва, кажется, задумалась совсем о другом.
— Тогда я пойду к нему.
Тянусь к велосипеду, но она качает головой.
— Нет, сегодня мы соберём совет. Обсудим стратегию. Отправляйся домой, Охотник будет ждать тебя завтра.
— Может, я...
Сзади подъезжает автобус с новой группой туристов. Едва заметно она кивает подбородком в сторону дома, говорит:
— Иди!
И замирает, гордо глядя вперёд.
Велосипед несёт меня домой. По дороге ломаю голову над словами Минервы: что это за ключи и почему так важно их защитить?
Ответ — или намёк на него — находится в книгах. Я закапываюсь в отделе по истории Города. Переставлю перепутанные покупателями тома по алфавиту, поправляю суперобложки, стираю пыль с книг, которые никого не заинтересовали. Беглый поиск по заголовкам и оглавлениям ничего не даёт. Но когда от строгой истории я устремляюсь к загадочному и легкомысленному мистицизму, кое-что обнаруживается.
Книга называется «Истории о забытом», а в оглавлении есть небольшая глава: «Пять ключей, на которые закрыт Город». Это может быть совпадение, но я уже листаю страницы:
«...легенды о загадочных, обладающих особой силой предметах, есть в каждом городе. Это могут быть статуи, целые здания и даже люди. Но редко где они имеют настолько большую власть, как здесь, и в то же время являются настолько загадочными.
Это ключи.
Ключи всегда были символом власти, способности открыть запертое, достичь того, что недоступно другим. Существует пять ключей, которые, согласно преданиям, открывают не пять дверей, а пять аспектов, связанных с Городом. Известно, минимум один из них способен повернуть вспять реку и разрушить каждое здание, стоящее на пути владелицы.
Откуда они возникли? Неизвестно. Где они сейчас? Увы, ответ не меняется. Это — одна из тайн, скрывающихся на улицах, в реке и среди стен...»
Пролистываю несколько следующих глав, но автор увлёкся рассказами о жертвоприношениях в пирамидах где-то далеко на юге, и больше не возвращался к моему холодному Городу.
Посетители заказывает кофе, ставлю турку на огонь. Два с корицей и перцем, один с гвоздикой. Ещё один с сахаром, и молоком, много молока, кофе получается бледно-коричневым, почти белым. Звенит колокольчик на двери. Щёлкает касса. Сегодня особенный наплыв; голова кружится, так жарко стало на кухне. Открываю окно у стеллажей и решаю ещё раз просмотреть ту книгу про тайны. Но когда я возвращаюсь в отдел мистицизма — её там нет.
Осматриваю соседние полки. Я хорошо запомнила чёрную с голубым тиснением обложку. Я точно держала её в руках минут десять назад!
Но её нет.
Неужели вещи снова начали исчезать? Но я же принимаю таблетки, по часам, как и положено. Я не могу снова проваливаться в эту яму, видеть, чувствовать то, чего нет!
Звенит колокольчик на двери. Стараясь глубоко и медленно дышать, подхожу к кассе. Отец поднимает голову.
— Что-то случилось?
— У нас там была книга... Про забытые истории.
— «Истории о забытом»? Издание 1980 года, мистическое чтиво на ночь, — подхватывает он.
Из груди вырывается вздох. Всё же не галлюцинация.
— Я только что её продал, — продолжает отец.
— Что?!
— Да, вот, девушке, — он оборачивается в сторону двери. — Уже ушла. Блондинка, в чёрном.
Распахиваю дверь. Взгляд цепляет фигуру в чёрном тренче, с рассыпанными по плечам пепельными волосами, но не успеваю окликнуть, она исчезает за углом.
Что ж, это, хотя бы, не мираж, а я прочно стою двумя ногами на земле.
Перед тем как лечь в кровать принимаю две таблетки. Раньше мне часто снились сны, кошмары, которые путались с реальностью. В них я постоянно спешила вверх — по незнакомой улице, по консоли моста, по ломаной, крутой лестнице, чтобы в конце сорваться и не взмыть к облакам, а полететь вниз, вниз, вниз...
Лекарства позволяют спать без сновидений до самого утра.
Моя комната небольшая, зато — под самой крышей. Просыпаюсь, потягиваюсь и подхожу к окну, посмотреть на серое небо, и крыши, и сиротливо голые ветви деревьев. Ноябрь, а снега ещё нет, надо же.
Дёргаю за ручку и поднимаюсь на цыпочки, чтобы поздороваться.
Селена — это наша кариатида. Обычно на зданиях таких несколько, гуляя по улицам, я часто слышу, как они болтают, рассматривая прохожих. Но для нашего дома неизвестный мне архитектор задумал только одну.
Селена наблюдает за луной и улицей. Её волосы украшены мраморным полумесяцем, на губах, когда смотрит кто-то чужой, загадочная улыбка. Каждое утро она заботливо спрашивает:
— Как спалось?
— Спокойно. Как прошла ночь?
— Пара, опьянённая вином и любовью, гуляла подо мной, взявшись за руки, — мечтательно говорит она. — Они трижды обошли дом. Луна освещала их путь...
Чтобы не мёрзнуть на осеннем ветру, кутаюсь в одеяло. Селена продолжает вдохновенно рассказывать о ночной жизни улиц и луны, пока не осекается.
— Как же! Чуть не забыла! Меня просили передать тебе сообщение!
— От Минервы?
— Да. Она хочет, чтобы ты сегодня пришла к безымянному Охотнику.
— Это всё? — спрашиваю, поджимая замёрзшие пальцы на ногах.
— Кажется... Может, они сказали что-то ещё, но я не слушала. Знаешь, внизу как раз появились новые люди, было интересно, о чём они говорят.
В этом вся Селена, как Луна, которая любопытным глазом наблюдает за нами ночью. Всё равно, я улыбаюсь:
— Спасибо!
— Для тебя — что угодно! О, смотри, небесная колесница! — она обращает внимание наверх, а я закрываю окно и растираю замёрзшие пальцы.
За завтраком отец просит съездить в букинистичекий его друга и забрать несколько книг для магазина. В новостях из радио — ничего интересного, никаких разведённых мостов или сгоревших зданий.
Я пью свой утренний кофе с имбирём. Перед выходом натягиваю свитер, а поверх него — ветровку. Возможно, это слишком, если верить прогнозу весь день будет +10 градусов. Невероятно тепло для ноября. И всё равно, кладу в рюкзак шапку — вместе с парой бутербродов и термосом с имбирным чаем.
Отец не спросил про книгу. Сегодня я надеюсь вернуться домой с ней и перестать лгать. Ведь у меня нет подруг, которые могли бы её читать.
Связь со всеми подругами я потеряла после нескольких месяцев в психбольнице.
Велосипед летит по улицам, обгоняю остатки утренних пробок. Ветер всё же холодный, я останавливаюсь, надеть шапку и застегнуть ветровку. И правильно, потому что на набережной ещё холоднее.
Меня встречают бегуны в ярких спортивных костюмах, которые будто не чувствуют мороза, и люди с собаками. И статуи.
Музы направляют меня в дальний угол, где нет никого, кроме голубей и Охотника, который держит в левой руке копьё. У его босых ног лежит мраморный шлем. Я медленно подхожу ближе, и он опускает голову.
— Это тебя прислала Минерва?
— Да, — останавливаюсь около постамента, смотрю на статую снизу вверх. — Как тебя зовут? Неужели у тебя правда нет имени?
— Вообще-то скульптор назвал меня «Ой чёрт, ещё в тот угол надо кого-то воткнуть». А потом увлёкся вином и испортил четыре куска мрамора перед тем, как создал меня, — он улыбается. — Так что да, имени у меня нет. Можешь сама придумать.
Пожимаю плечами. Это не так просто, дать кому-то имя. Такое точно не делают впопыхах.
— Может, позже?
— Договорились! — он протягивает мне руку. — Залезай сюда!
Сколько общаюсь со статуями, а на постамент меня ещё никто не приглашал. Сразу чувствую себя такой высокой! А отсюда хороший вид на реку и парк. Снимаю шапку, расстёгиваю ветровку и говорю:
— Какой тёплый ноябрь.
Наверное, всем надоели эти разговоры о погоде, но Охотник неожиданно кивает.
— Это всё из-за ключа.
— Что, прости?
— Кто-то повернул ключ и закрыл Город от зимы.
— Я никогда раньше про них не слышала.
Информации в книге было слишком мало. Я даже не знаю, те ли это ключи. Отвожу взгляд — вдруг он подумает, что я глупая, совсем не знаю историю Города и статуй. Но Охотник опирается на копьё и начинает рассказывать:
— Я тоже не слишком много знаю, на самом деле. Минерва говорит, нам стоит знать только то, что нужно для дела. Но мне известно, всего ключей — пять. Они появились давно, ещё до меня, до всех нас.
— Но, что они делают?
— О, это я знаю! Минерва не хотела всем рассказывать, но птицы мне передали. Смотри, первый — управляет погодой. Второй — разводит мосты. Третий — может менять течение реки. Четвёртый — отпирает и запирает любые замки. И последний — может разрушить любое строение. Не спрашивай меня, как, никто не знает.
Не успеваю переварить и это, а он продолжает:
— Наши враги захватили ключ и заперли Город от зимы. А недавно — сожгли квартиру хранительницы второго ключа.
— И забрали её ключ?
— Да, и его уже повернули. Слышала про мосты, разведённые в неподходящее время?
Пока я пытаюсь уложить это в голове, где всё перемешано и с трудом контролируется таблетками, Охотник продолжает, знакомыми словами:
— Кто-то вмешивается в естественный порядок вещей. Минерва думает, он охотится за всеми ключами, и я, — он поднимает копьё. — Подозреваю, она права.
Дышать приходится через силу. Это привычный страх неизвестного, отталкивающего, странного. Но я пью таблетки. Всё будет хорошо, всё должно быть хорошо, как говорит мой психиатр. Я вернулась в реальность и твёрдо стою на ногах.
— Минерва говорит, ты будешь нашей союзницей, — продолжает Охотник.
Это приземляет. Сделав вдох, отвечаю:
— Помогу, чем смогу.
— Вот и отлично! — он поднимает руку, хлопнуть меня по плечу, но вовремя останавливается. — Наверное, не стоит этого делать.
— Да, точно, — зарываюсь носом в воротник куртки. Ветер, дующий с реки, становится холоднее. — Мне нужно сделать что-то сейчас?
— Нет. Сейчас мы идём ловить твоего книжного вора, — Охотник потирает мраморные ладони. — Надо было сказать об этом сразу, да? Минерва столько всего хотела передать, я запутался!
Я знала, я верила, у статуй получится его выследить!
— И где он? Где книга?
— Это нам ещё неизвестно. Но мы знаем, где его найти.
— Говори адрес!
Наконец-то отцу вернётся Достоевский, и мне не нужно будет врать. А Охотник делает то, что никто из статуй ещё не совершал: подхватывает копьё и уверенно спрыгивает с постамента. Не успеваю ничего сказать, он надевает шлем и потягивается, как человек, который устал от долгой неподвижности.
— Но... ты ведь... Тебя заметят!
— Не стоит волнения! Мне рассказывали о людях, которые покрывают себя краской и изображают статуи на площадях. Все подумают, я — один из них.
Живая статуя. Поздней осенью их не так много, но это может сработать.
Спрыгнув с постамента, я следую за Охотником в Город.