1. Не забывай меня.
1989 год, 1 февраля
СССР, Казань
Первый день февраля выдался удивительно тёплым, закончились крещенские морозы, поэтому молодые люди смело щеголяют по улице без шапок и в расстегнутых куртках, игнорируя мелкие снежинки, которыми иногда небо усыпает мокрый асфальт, покрытый трещинами и уймой окурков. За окном жилого дома слышны радостные крики детей, которые снова оккупировали небольшой стадион, где играют в хоккей, а в особенно тёплые дни даже в футбол, как и сегодня. Крики детей, их смех и редкие нецензурные выкрики никак не мешают девушке, сидящей на подоконнике второго этажа; она сосредоточенно хмурит тонкие брови и прикусывает губу, бормоча себе под нос различные слова и фразы. В руках у неё потрёпанная тетрадь, пережившая множество истерик, весёлых моментов и дней, которые хочется вычеркнуть из жизни; и простой карандаш, оставляющий за собой незамысловатые выражения, которые постепенно превращаются в угрюмое, как и сама писательница, стихотворение о ностальгии по детству и тяжести жизни 18-летней девчонки, потерявшей суть своего существования и имеющей за плечами горький опыт. Пробуя на вкус всевозможные слова, которые могли бы подойти в рифму, девушка не заметила, как в комнату вошёл отец в идеально накрахмаленной белой рубашке, чёрных брюках и в таких же по цвету туфлях, чьи носы были натёрты до блеска, в тёмном кителе, в области плеч которого гордо красовались погоны, указывающие на звание старшего лейтенанта милиции, коим и был отец девушки. Мужчина медленно подошёл к подоконнику, тихо ступая по шершавому ковру, пока не замер возле дочери, любопытно заглядывая в её тетрадь.
— Папа! — испуганно вскрикнула девушка, прижимая к себе тетрадь и дернувшись так, что едва не навернулась из приоткрытого окна, если бы отец не успел схватить её за плечо, чтобы удержать на месте.
— Айза Фаридовна, вы глохнете. Я вас звал на кухню, а вы опять в своём писательском мире летаете, — иронично проворчал отец, мягким взглядом карих глаз разглядывая, как эмоции меняются на лице Айзы: от испуга до вины.
— Прости, пап, реально не слышала, — виновато пробормотала Айза, откладывая тетрадь на подоконник и свешивая с него ноги, упираясь спиной в холодное стекло. — Ты на работу?
Отец кивнул, вытаскивая из кармана кителя горсть карамельных конфет, протягивая их Айзе, которая охотно принялась разворачивать карамельки и набивать ими щеки. Бросив взгляд на свою тетрадь, Айза подняла указательный палец вверх, призывая Фарида Назаровича обратить на неё внимание.
— Я стих пыталась написать. Хочешь послушать? Знаю, что хочешь, так что слушай. Я потом этот стих продолжу, наверное. — Особо не дав отцу даже рот открыть, Айза открыла тетрадь на нужной странице и принялась читать вслух те пять жалких строчек, что сумела написать.
Я до сих пор вспоминаю те дни,
Когда я была с теми, кого уже нет.
Жизнь, ты мне беззаботное детство верни,
И на мой вопрос дай ответ:
Почему мы счастья лишены?..
Отец внимательно слушал, как Айза с выражением и печальной интонацией читает свои рукописи, пока разглядывал, как дерутся дети на стадионе, не поделив футбольный мяч.
— Может, тебе стоит писать о чём-то радостном? Ты девушка юная, вся жизнь впереди, — вкрадчиво и осторожно предложил отец, косясь на Айзу.
— Я старалась. Полная фигня получается. Нет радости в жизни. Только карамельки, ты и Дашка, — капризно ответила Айза, надув губы и издав тяжёлый вздох, отводя взгляд от отца к солнцу, что было ещё высоко над горизонтом и грело так, что снег уже начал таять.
Фарид Назарович медленно кивнул, прекрасно понимая состояние дочери, да и к тому же он его разделял — счастья и радости в жизни действительно уже не было, ведь кровожадная судьба играет с людьми, не заботясь об их состоянии. Так бывает, что любимые и близкие люди умирают, и никто не может предотвратить это; приходится лишь смириться и стараться жить дальше так, чтобы те, кого уже нет, наблюдали за этим с небес с гордостью. И если у Фарида Назаровича есть силы на то, чтобы поднимать с колен и себя, и Айзу, то у неё сдают нервы, ведь всё в квартире напоминает о тех, чьи сердца лежат в холодной земле.
— Езжай, пап. Я, может быть, пойду погуляю. Дашка от бабки вернулась, — стараясь сделать тон голоса как можно ровнее и не выдать своей тоски, произнесла Айза.
Отец кивнул в очередной раз, потрепал Айзу по длинным волосам цвета тёмного шоколада и удалился из её комнаты, прикрыв за собой дверь. А Айза продолжала сидеть на подоконнике и наблюдать за тем, как отец выходит из дома, садится в чёрный Москвич-2141 и плавно трогается с места, выезжая из двора и направляясь в сторону второго отделения милиции.
Словно ожидая, когда милиционер покинет квартиру, на стадион, где резвились дети, огромной толпой вошла уже давно известная Айзе группировка «Универсам», которая частенько выгоняет детей из этого двора и занимает стадион, проводя там какие-то тренировки или решая вопросы. Для Айзы всегда уморительно наблюдать за ними из окна, особенно когда в её поле зрения попадает один экспонат, которому хочется дать по голове арматурой, однако смелости никогда не хватало. Даже сейчас он, гордо стоя на месте и убрав руки в карманы брюк, отчитывал какого-то парнишу, что стоял перед ним с опущенной головой.
— Турбо, хорош! — рявкнул кто-то другой из толпы, а затем его, Турбо, схватили за плечо и оттянули назад.
— Да чё Турбо-то?! — возмутился Валера, скидывая со своего плеча руку товарища.
Айза хихикнула, разворачиваясь на подоконнике, чтобы было удобнее наблюдать за тем, что будет происходить на стадионе. Их с Турбо объединяет взаимная ненависть друг к другу, которая зародилась отнюдь не просто так — Турбо до скрипа зубов ненавидит всех, кто так или иначе связан с милицией, а сама Айза, как и её лучшая подруга Даша, является дочерью старшего лейтенанта милиции, и Валера, узнав об этом, сменил равнодушное отношение на враждебное (раньше Айза для него была обычным персонажем на фоне его жизни), не упуская ни одной возможности ляпнуть что-нибудь оскорбительное в сторону Айзы, которая часто появляется на улице со своим отцом, одетым в форму милиции, или выходит из отделения, где иногда от скуки проводит время и читает чужие дела.
Толпа пацанов начала о чём-то бурно переговариваться, будто каждый хотел внести свою лепту в какой-то план, над которым они сейчас работают, и их голоса до ушей Айзы доносились тихо и невнятно, превратившись в какофонию. Щёлкнув языком, Айза слезла с подоконника и подошла к шкафу, наугад вытягивая оттуда вещи: бежевые колготки под чёрные брюки, тёплый вязаный свитер из фиолетовой пряжи. Одевшись, Айза заплела непослушные тёмные волосы в низкий хвост, выпустив передние пряди, и направилась в коридор, нацепив чёрные кроссовки и чёрную, на локтях потёртую куртку. Не раздумывая ни секунды, Айза вышла из дома и, замерев у подъезда, придумала маленькую шалость, чтобы Турбо не забывал о том, что она его ненавидит так же, как и он её. Окунув руки в холодный липкий снег, Айза слепила кривоватый снежок и, пока пацаны всё ещё заняты болтовней, подкралась ближе, стараясь идти как можно тише. Некоторые пацаны успели заметить кареглазую брюнетку, что с таким озорством крадётся к ним, но никак этого не выдали, не видя опасности в девчонке; однако опасность она представляла только для Турбо, который, судя по нахмуренным бровям и плотно сжатым губам, был крайне взбешен, но старался держать себя в руках, а руки в карманах. Размахнувшись, Айза со всей дури бросила снежок, наблюдая, как он летит ровно в голову Валеры, который в последний момент обернулся, и снежок прилетел ему прямиком в лицо. Толпа пацанов засмеялась над ним, как и сама Айза, пока Турбо вытирал лицо от снега.
— Не забывай меня, Туркин! — крикнула Айза, показала Турбо средний палец и со всех ног побежала прочь, поскальзываясь и смеясь так громко и заливисто, что пацаны из «Универсама» не могли остановить свой смех.
— Забудь тебя, ага, идиотка... — прорычал Турбо сквозь зубы, глядя то вслед Айзе, то на свой свитер, который был покрыт мелким снегом от снежка.
— Это кто такая, Турбо? — поинтересовался Зима — не просто пацан из группировки, а лучший друг Турбо, который время от времени наставляет его на путь истинный и справляется с характером своего вспыльчивого друга.
— Шавка ментовская, — брезгливо сплюнул Валера, наблюдая за тем, как Айза скрылась за поворотом и исчезла из двора. — Убью её когда-нибудь.
Зима издал тихий смешок и покачал головой, сожалея о том, что не успел рассмотреть лицо Айзы, чего у него не получается уже около двух месяцев, ведь Айза то слишком далеко, то бежит, то её лицо было прикрыто шарфом, а их война с Турбо длится два месяца с тех пор, как Айза поборола депрессию и снова стала выходить на улицу в сопровождении своего отца. Турбо понял, что они не соседи, а отец и дочь, чьи отношения раньше не были настолько близкими, как стали сейчас. Валера, на самом деле, часто интересовался жизнью Айзы, ему хотелось знать как можно больше о той, кто раздражает его тем, что прячется за папкой-ментом, но он всегда останавливал себя от допрашивания пацанов о ней, а узнавать её лично — извольте.
Пока Турбо пыхтел от злости и разбрасывался угрозами, Айза успела встретиться с Дашей, которая принялась в очередной раз ныть о том, что у своей бабушки объелась булками и пирожками и набрала ещё пару килограммов, так как вес и фигура всегда были главными комплексами Даши, не считая её серых глаз, которые светловолосая девчонка называла «невзрачными». Однако Даша является действительно хорошим человеком и отличной подругой; она постоянно делает комплименты Айзе, восхваляя её фигуру и внешние данные, которые, по мнению Даши, были божественными: густые шоколадные волосы до лопаток, глаза цвета ореха, тонкие брови, очаровательные веснушки на спинке носа и щеках, гармоничные черты лица и, самое главное, фигура — стройная, может быть, даже худощавая, однако Айза не была лишена форм.
— Выгляжу как корова, — воскликнула Даша, поправляя серый сарафан под коричневым растёгнутым пальто. — Я скоро из-за живота своих ног видеть не буду! А я ещё, как свинота, у бабушки пирожки жрала без остановки. Боже, я такая жирная и слабохарактерная!
— Нет, — лаконично возразила Айза, всё ещё рассасывая подаренные отцом карамельки, от которых отказалась Даша.
Сев на шаткую деревянную скамейку в одном из дворов, неподалёку от дома Айзы, подруги, как обычно, принялись сплетничать и делиться планами на будущее, обсуждая то, как одна из них пойдёт по стопам отца, начав работать в милиции, а вторая исполнит мечту детства и станет врачом. Однако до этого ещё долго, лишь в конце лета этого года им удастся подать документы в нужные колледжи. Пока Айза распиналась о своих планах, Даша отвела взгляд, взглянув ей за спину, и заметила подкрадывающегося Турбо, который закатил глаза, поняв, что Даша заметила его, и приложил указательный палец к губам, чтобы та молчала. Даша, прикусив щеку изнутри, чтобы не улыбнуться, медленно моргнула, как бы давая понять, что будет молчать. Турбо встал неподалёку от их скамейки и, как не так давно сделала Айза, со всей силы бросил ей твёрдый снежок в затылок, и этот снежок сильно отличался от того, какой был у Айзы. Твёрдый, со льдинками. Айза вскрикнула и схватилась за затылок, покрывая ещё не замеченного хулигана всей нецензурной бранью, которую она только знает.
— Не забывай меня, Шабаева! — Валера передразнил Айзу, крикнув эту фразу писклявым голосом, имитируя речь Айзы.
Айза громко зарычала, злобно глядя на Турбо и потирая ушибленный затылок под звонкий хохот Даши, которая по неизвестным причинам всегда игнорировала оскорбления Турбо и была с ним удивительно терпеливой и мягкой, воздерживаясь от оскорблений.
— Ты совсем ахуел, что-ли?! — закричала Айза, вставая со скамейки и разворачиваясь к Турбо лицом.
Валера стоял спокойно, отряхнул руки от снега и убрал их в карманы кожаной куртки, но в глазах у него была неприязнь и злоба по отношению к Айзе, и его поступок был не обычными дразнилками, а напоминанием, что если Айза что-то делает, то она обязательно получит ответную реакцию. Слушая ругань Айзы, Турбо злобно усмехнулся, до дрожи сжимая кулаки. Его неимоверно раздражала Айза: её лицо, голос, запах, в целом её существование, и это было взаимно. Турбо никогда не станет мил с той, в ком течёт кровь мента, который в любой момент может накрыть приличную часть «Универсама», как, в принципе, и любую другую группировку. А Айза же слишком сильно любит отца, который за короткий срок стал всем её миром, и не желает терпеть оскорбления отца, его профессии и, соответственно, самой себя.
— Не сиди на холодной скамейке, пи́сать больно будет, — язвительно сказал Турбо, и в его фразе не было ни капли заботы, лишь насмешка.
— Спасибо за то, что переживаешь, не больно ли мне пи́сать! — издевательски ответила Айза, шумно дыша через ноздри, которые раздувались от жгучей ярости, которая с каждым словом и присутствием Турбо только росла.
Даша продолжала смеяться, не сводя взгляд с Валеры, который даже не обращал на неё внимания, а вот Айзу бесконечный хохот раздражал, поэтому она слабо пнула Дашу по ботинку, вынуждая замолчать. Турбо, насмешливо хмыкнув, развернулся на пятках и пошёл в противоположную сторону, и Айза не устояла перед тем, чтобы не показать ему средний палец в спину.
— Я всё вижу, — громко крикнул Турбо, уже выучив поведение Айзы.
— «Я ффе виву», — шёпотом передразнила Айза. — Мудила грешный.
— И слышу! — добавил Валера, даже не оборачиваясь.
Айза поджала губы, глядя на исчезающую спину Турбо, а потом обернулась к Даше.
— Хули ты смеёшься, как лошадь? — возмущённо прошипела Айза. – Лучше вытряхни снег из моего капюшона.
***
Уйдя от Айзы, Турбо направился домой, куда он возвращался как на каторгу, каждый раз надеясь, что отца там он не застанет. Видеть, как твой родной человек травит себя алкоголем, под действием которого он становится абсолютно неуправляемым, — ужасно. Валера ещё давно дал себе обещание, что никогда не будет таким, как его отец: никогда не ударит женщину, никогда не скажет своим детям, что их существование бессмысленно, никогда не пропахнет водкой. Турбо всегда был близок со своей мамой, которую он считал идеалом женщины, и не потому что она убирает-стирает-готовит, а потому что она принимала его таким, какой он есть: вспыльчивым, эмоциональным, в какой-то степени капризным. Его мать, Алёна Дмитриевна, была чудесной женщиной: нежной, спокойной, всегда дарящей окружающим ощущение комфорта и безопасности, в чём Турбо стал нуждаться с тех пор, как отец подсел на алкоголь. Даже спустя три года после трагедии Валера помнит руки матери, помнит её объятия и тихий голос, шепчущий слова, в которых нуждается каждый ребёнок, коим Турбо и являлся в то время. Но Валера рано перестал быть ребёнком, стал осознанным и сильным, пытающимся защитить маму, спрятав её за свою спину.
Толкнув входную дверь, Турбо сделал глубокий вдох, чтобы по запаху в квартире понять, дома отец или нет, ведь он уже два дня не возвращался с завода, где, впрочем, толком не работает, а пьёт. Поняв, что отца дома нет, Турбо выдохнул с облегчением и скинул куртку в коридоре, быстрым шагом входя в свою комнату и запирая её на замок, на случай, если отец вернётся. Стянув с себя свитер, Турбо рухнул на скрипучую твёрдую кровать, которая уже давно перестала быть удобной и уютной, как и вся эта квартира.
До самой ночи Валера лежал в кровати, курил, думал о своей жизни, о матери, об Айзе, будь она не ладна, об отце, о делах группировки. Этим же занималась и Айза, вернувшаяся домой к вечеру.
И пока Айза с нетерпением ждала возвращения отца, Турбо молился, чтоб своего он сегодня не увидел.