Трус, трус, трус!
Яйца пугают меня. Куры тоже. Можете смеяться над этим сколько влезет, но я говорю совершенно серьезно.
Все началось с яиц в шестом классе.
И со змеи.
А еще с братьев Пак.
Братьев Пак зовут Тэхён и Чен, но кто из них кто, я так до сих пор и не научился различать. Они не близнецы, но выглядят и звучат совершенно одинаково, и оба учатся в классе Сола, хотя один из них, наверное, должен учиться на класс старше.
Только я не могу представить себе учителя, которому хотелось бы два года подряд учить таких маньяков.
Именно от Тэхёна и Чена я узнал, что змеи едят яйца. И когда я говорю «едят», то имею в виду, что они заглатывают их сырыми и вместе со скорлупой.
Пожалуй, я бы спокойно прожил всю жизнь без этого змеиного опыта, если бы не Сола. Она влюбилась в парня по имени Бэкхён жившего в трех кварталах от нас, и не упускала случая поторчать рядом, когда он играл на своих барабанах. Подумаешь, барабаны, мне-то что, верно? Но потом Бэк и братья Чеён собрали группу под названием «Таинственный Зассанец».
Когда мама об этом услышала, с ней чуть истерика не случилась.
— Какие же родители могут позволить своим детям играть в группе под названием «Таинственный Зассанец»? Это ужасно. Это отвратительно!
— В этом-то все дело, мам, — попыталась объяснить Сола. — Таким образом они пытаются разозлить стариков.
— Ты называешь меня старухой, юная леди? Получается так, ведь меня же это разозлило!
Но Сола только пожала плечами, говоря тем самым, что мама вольна делать собственные выводы.
— Марш! Марш в свою комнату, — приказала мама.
— За что? — не удержалась Сола. — Я же ничего не сказала!
— Ты прекрасно знаешь, за что. А теперь иди в свою комнату и подумай над своим поведением, юная леди!
С тех пор если Сола задерживалась вечером хотя бы на пару минут, меня тут же посылали за ней к дому Бэкхёна. Солу это жутко смущало, но мне было куда хуже. Ведь я тогда еще учился в младшей школе, а «Таинственные Зассанцы» — уже в старшей. Так что они уже выглядели довольно устрашающе и сотрясали всю округу оглушительными аккордами, а я выглядел так, будто только что вернулся из воскресной школы.
Отправляясь туда, я так нервничал, что у меня начинал дрожать голос. Он просто срывался. Но потом они убрали слово «таинственный» из названия группы, и оставшиеся «Зассанцы» стали звать меня к себе. Теперь, вместо того чтобы таращиться на меня, они говорили:
— Эй, малыш, заходи!
Или:
— Эй, Чимин, как насчет сладенького?
Именно там, в гараже Бэкхёна, в окружении парней из старшей школы, я и стал свидетелем того, как боа констриктор заглатывает яйца. Правда, я уже видел то же самое с крысой в спальне братьев Пак, так что полного сюрприза не получилось. К тому же я догадался, что все это было сделано только ради меня, поэтому не хотел доставлять им большой радости.
Но это все равно было нелегко, потому что наблюдать за тем, как змея проглатывает яйцо, гораздо противнее, чем вы можете себе представить. Боа невероятно широко разинул пасть, затем просто схватил яйцо и проглотил! Мы видели, как оно движется внутри него.
Но на этом все не закончилось. Когда змея заглотила еще три яйца, Чен или Тэхён спросил:
— Ну, Чимини, малыш, как он их переварит?
Я пожал плечами и постарался не сглотнуть во время ответа.
— С помощью желудочного сока?
Один из братьев Пак отрицательно покачал головой и сообщил:
— Ему понадобится дерево. Или нога. — Он ухмыльнулся мне. — Может, одолжишь свою?
Я немного отступил, очень живо представив, как это чудовище следом заглатывает мою ногу.
— Н-нет!
Ребята рассмеялись, и один из них указал на боа, переползавшего комнату.
— У-у, жаль. Теперь ему придется воспользоваться пианино!
Пианино! Что это за змея такая? Как моя сестра может находиться в одной комнате с таким монстром? Я посмотрел на Солу. Она хоть и пыталась изобразить полное равнодушие, но я-то знал — она напугана до смерти.
Змея трижды обернулась вокруг одной из ножек пианино, а Тэхён и Чен подняли вверх руки со словами:
— Тсссс! Тсссс! Всем тихо. Сейчас будет!
Змея замерла, затем сжалась. И когда она сжалась, мы услышали, как внутри нее хрустнула яичная скорлупа.
— О боже! — простонали девчонки.
— Во дает! — воскликнули парни.
Техён и Чен улыбнулись друг другу широченными улыбками и в один голос сказали:
— Ужин подан!
Я старался делать вид, что история со змеей не произвела на меня никакого впечатления, но на самом деле мне эта сцена потом в кошмарах снилась. Вместе с крысами. И кошками.
И со мной.
А потом кошмар начался и в жизни.
Как-то утром, недели через две после ужина боа в гараже Бэкхёна, на нашем крыльце появилась Чеён, и, угадайте, что она держала в руках? Коробку яиц. Она почему-то пела рождественскую песенку, а потом сказала:
— Здорово, Чимин! ПомнишьЭбби, Бонни, Клайда, Декстера, Юнис и Флоренс ?
Я просто уставился на нее. Мне казалось, что оленей Санты зовут как-то не так.
— Ну помнишь... моих курочек? Тех, что я купила для научной ярмарки в прошлом году?
— А, ну да. Как я мог забыть.
— Они снесли яйца! — Чеён протянула мне картонную коробку. — Вот, держи! Это тебе и твоей семье.
— О! Ну, спасибо, — сказал я, закрывая дверь.
Раньше я очень любил яйца. Особенно омлет с беконом или сосисками. Но даже если отбросить случай со змеей, эти яйца в любом случае показались бы мне безвкусными. Ведь их снесли куры, которые вылупились из яиц, которые Пак Чеён купила в пятом классе для научной ярмарки и сделала для них инкубатор.
Она на той ярмарке победила всех, хотя в ее проекте всего-то и требовалось, что пялиться на яйца. Уж какие тут сложности могут быть?! Вам нужна коробка, куча рваных газет и лампа — вот и все.
Розе же написала отчет на двадцать страниц с таблицами и графиками — настоящими сложными диаграммами — о том, что происходило с яйцами. Яйцами!
Мало того, она еще заставила всех торчать на ярмарке почти до ночи. Представляете? У меня, например, был шикарный действующий вулкан, над которым я бился бог знает сколько времени, а всех интересовало только то, как будут вылупляться цыплята Розанна Пак. Я даже сам подошел посмотреть, и — я старался быть совершенно объективным — это оказалось скукотищей. Они проклевывались всего пять секунд, а потом все замерло на пять минут.
А еще я слышал, как Чеён прочла целую лекцию судьям. У нее была указка — вы можете поверить в это? Не карандаш, а настоящая витая указка, так что она могла с приличного расстояния тыкать в свои графики и таблицы, разъясняя все стадии эксперимента, продлившегося двадцать один день. Для полной картины ей не хватало только костюма цыпленка. И я уверен, если бы Чеён до этого додумалась, то точно бы напялила.
Впрочем, мне было наплевать. Чеён всегда остается Чеён, так? Но вот прошел год, и я стою с коробкой яиц, снесенных ее курами. И я уже было снова взбесился из-за этого ее дурацкого проекта, но тут подошла мама и спросила:
— Кто приходил, милый? Что это у тебя? Яйца?
По маминому лицу я понял, что ей не терпится сделать омлет.
— Да, — ответил я, протягивая ей коробку. — Но я лучше съем кашу.
Мама открыла коробку и улыбнулась.
— Как мило, — сказала она. — А кто их принес?
— Чеён. Она их вырастила.
— Вырастила?
— Ну, то есть ее куры.
— О? — Мамина улыбка начала затухать, когда она снова открыла коробку. — Вот как. А я и не знала, что у нее есть... куры.
— Забыла? Вы с папой целый час наблюдали, как они вылупляются, в прошлом году на научной ярмарке.
— А откуда я узнаю, что в этих яйцах нет... куриц?
Я пожал плечами.
— Я же сказал, я съем кашу.
Мы все ели кашу, но говорили о яйцах. Папа думал, что с ними все в порядке — когда он был маленьким, он ел свежие яйца с фермы, и это было восхитительно. А мама опасалась, что в яйце может оказаться мертвый цыпленок. А потом речь зашла о роли петухов — тех, без кого не было бы меня и моей сестры.
Наконец Сола сказала:
— А вы не думаете, что мы бы знали, будь у них петух? Да все бы знали!
С ней все согласились.
— А может, они что-то с ним сделали, ну, чтобы он не пел? Что-то вроде кастрации для котов? — предположила мама.
— Кастрированный петух, — произнес папа так, словно ничего глупее в жизни не слышал. Но потом он посмотрел на маму и понял, что лучше не смеяться над ней, а согласиться с ее идеей насчет кастрации. — Хм-мм, — пробормотал папа, — я о таком никогда не слышал, но ведь все возможно.
Сола пожала плечами и сказала маме:
— А почему бы тебе просто не спросить у них? Позвони миссис Пак и спроси.
— О, — начала мама, — не хочу я звонить ей с глупым вопросом по поводу яиц. Это как-то невежливо.
— Спроси у Тэхёна или Чена, — предложил я Соле.
Она злобно посмотрела на меня и прошипела:
— Заткнись.
— Что? Что я такого сказал?
— Ты не заметил, что я больше не общаюсь с ними, идиот?
— Сола! — воскликнула мама. Словно она в первый раз слышала, как сестра говорит мне нечто подобное.
— Но это правда! Как он мог не заметить?
— Я как раз собиралась спросить тебя об этом, милая? Что-нибудь случилось?
Сола вышла из-за стола и задвинула свой стул.
— Будто тебе есть дело, — бросила она и ушла к себе в комнату.
— О боже, — вырвалось у папы.
Мама извинилась и пошла за Солой.
Когда она скрылась из виду, папа спросил:
— А почему бы тебе не спросить у Чеён?
— Папа!
— Только один простой вопрос, Чимин. Тебе не будет больно.
— Ага, простой, только вот ответ будет на полчаса! Папа изучал меня с минуту, а потом вдруг сказал:
— Парень не должен бояться девочку.
— Я не боюсь ее!
— А я думаю, боишься.
— Папа!
— Серьезно, сынок. Я хочу, чтобы ты спросил у нее. Победи свой страх и получи ответ.
— Есть ли у них петух?
— Да.
Папа встал и поставил свою тарелку в раковину:
— Мне пора на работу, а тебе — в школу. Вечером я жду ответ.
Отлично. Просто здорово. День был кончен, еще не успев начаться. Но когда в школе я рассказал обо всем Чонгуку, он только пожал плечами и сказал:
— Но она ведь живет напротив тебя, так?
— Да, и что?
— Ты можешь просто заглянуть через забор.
— Шпионить, что ли?
— Именно.
— Но... как я пойму, кто из них петух?
— Петухи... ну я не знаю... больше. И у них больше перьев.
— Перьев? Я что, должен их пересчитать?
— Нет, дурак! Мама говорит, что самцы всегда светлее. — Потом он рассмеялся и добавил: — Хотя в твоем случае я в этом не уверен.
— Спасибо. Ты мне очень помог, приятель. Я ценю это.
— Да точно, петухи больше и перья у них светлее.
А может, они наоборот чернее или краснее? И это не у петухов на голове растет такая красная штука?
А еще у них что-то вокруг шеи, да? А, нет, у них вокруг клюва такие штуки...
— По-твоему, я должен заглянуть через забор и высматривать большие перья и что-то красное?
— С другой стороны, кажется, эти красные нашлепки на голове есть и у куриц. Хотя и не такие большие.
Я пронзительно посмотрел на Чонгука и уже собирался попросить его забыть об этом, но он сказал:
— Я пойду с тобой, если хочешь.
— Серьезно?
— Ага, приятель. Серьезно.
Вот так и получилось, что в половине второго мы с Чон Чонгуком шпионили у забора Паков. Не самое мою любимое занятие, но в данном случае у меня не было выбора, ведь вечером я должен был дать папе ответ.
Мы понеслись туда со скоростью света. Я подумал, что если мы поспешим, то успеем все сделать еще до того, как Чеён вернется из школы. Мы даже не забежали домой бросить рюкзаки. А кинулись прямо к дому Паков и принялись шпионить.
Заглядывать через их забор необходимости не было. Все было отлично видно и сквозь него. Но Чонгук все время тянул голову вверх, и я последовал его примеру, хоть и понимал, что это мне здесь жить, а не ему.
На заднем дворе царил настоящий хаос. Какой сюрприз. Кустарник нестриженный, вместо травы жуткое грязное месиво, а в углу виднелось чудное строение из досок и проволоки.
Чон первым заметил их собаку, расположившуюся чуть дальше между парой жалкого вида шезлонгов. Он указал на пса и спросил:
— Как думаешь, из-за него могут быть проблемы?
— Да мы уйдем раньше! Где эти дурацкие куры?
— Наверное, в курятнике, — ответил Чон, затем поднял камень и швырнул его в клетку.
Сначала мы увидели настоящий взрыв из перьев, а потом показалась одна птица. Она почти не отошла от клетки, но и на таком расстоянии мы видели, что у нее есть перья и красная нашлепка на голове.
— Ну? — спросил я у Чона. — Это петух?
Он пожал плечами.
— По-моему, это курица.
— Откуда ты знаешь?
Он снова пожал плечами.
— Мне так кажется.
Мы с минуту наблюдали, как птица топчется в грязи.
Потом Чонгуку надоела эта сцена, он схватил другой камень и уже собрался запустить им в клетку, как открылась задняя дверь и из дома вышла Чеён.
Мы замерли. Глядя на Пак через забор, я пробормотал:
— Когда она успела вернуться?
Чон пробормотал в ответ:
— Пока ты гадал, петух это или нет. — Немного погодя он добавил: — Слушай, а нам везет. Она, похоже, пришла собрать яйца.
Но Чеён сперва решила поздороваться с петухом. Она опустилась в самую грязь и принялась обнимать его и говорить, какой же он у нее молодец. Потом Чеён отпустила эту бедную птицу и принялась сюсюкаться с другой. А затем она запела. Запела! Оглушительно громко.
— В дождливый день мне светит солнце. На улице холод, а у меня в душе май. Ты спросишь, почему? Я отвечу: благодаря моим девочкам. Моим ма-а-алень- ким девочкам...
Чеён заглянула в клетку и прокудахтала:
— Привет, Фло! Добрый день, Бонни! Выходите, мои малютки!
Клетка была слишком маленькой для Чеён. Размером с конуру для небольшой собаки. Но разве это остановило Розанна Пак? Нет. Она опустилась на корточки и пролезла внутрь. Куры, кудахча, повыскакивали наружу, и очень скоро заполнили весь двор, а от Чеён остались только ее перепачканные туфли.
Но вот слышали мы многое. Она что-то делала в клетке, продолжая петь:
— Мне не нужны ни деньги, ни удача, ни известность. У меня есть все, о чем только можно мечтать. Ты спросишь, почему мне так хорошо? Благодаря моим девочкам. Моим ма-а-аленьким девочкам...
Я уже больше не искал птицу с самой большой красной нашлепкой на голове. Я не сводил глаз с туфель Пак Чеён, пытаясь понять, как можно быть такой счастливой, когда у тебя все туфли в курином помете.
Чонгук вернул меня на землю.
— Здесь только куры, — сказал он. — Посмотри.
Я перевел взгляд с туфель Джули на птиц. Сперва я их сосчитал. Одна-две-три-четыре-пять-шесть. Да и как можно было забыть, что у нее вылупилось шесть цыплят — это же рекорд школы. Об этом, наверное, вся страна знает.
Но я не совсем понял, что Чон имел в виду. Да, здесь только куры, но что это значит? Я не хотел, чтобы он снова разозлился на меня, но все равно я ничего не понимал. Наконец я решился:
— То есть петуха тут нет?
— Совершенно верно.
— А ты откуда знаешь?
Чонгук пожал плечами.
— У петухов всегда напыщенный вид.
— Напыщенный вид?
— Точно. И к тому же у них у всех одинаковые перья. И эти красные нашлепки тоже. — Чон кивнул. — Ага. Тут, определенно, только куры.
Вечером отец спросил у меня, накручивая макароны на вилку:
— Ну, сынок, миссия выполнена?
Я улыбнулся ему и тоже принялся за макароны.
— Угу, — ответил я, выпрямляясь, чтобы доложить новости. — У нее только куры.
Папа отправил макароны в рот.
— И?
Я понимал — что-то не так, но что именно? Я постарался приклеить улыбку к лицу, говоря:
— И что?
Папа положил вилку и посмотрел на меня.
— Она так и сказала? Только куры?
— Ну, не совсем.
— Так что же точно она сказала?
— У-уу... вообще-то она ничего не сказала.
— В смысле?
— В том смысле, что я пошел и посмотрел сам. — Я старался, чтобы ответ прозвучал так, словно я совершил настоящий подвиг, но папа не купился.
— Ты не спросил?
— Мне не пришлось. Чон много знает о курах, так что мы просто пошли и посмотрели.
Сола закончила топить в соусе свои три с половиной макаронины, потянулась за солью и ухмыльнулась, глядя на меня.
— А ты трус.
— Сола! — воскликнула мама. — Не груби.
Сола поставила солонку.
— Мама, он шпионил. Ты понимаешь? Он пошел к дому Паков и подсматривал через забор. И ты хочешь сказать, что тебя это совсем не волнует?
Мама повернулась ко мне.
— Чимин? Это правда?
Теперь на меня смотрели все, и нужно было спасать положение.
— А что такого? Вы ведь просили меня выяснить про кур, вот я и выяснил!
— Трус-трус-трус! — прошептала моя сестра.
Папа по-прежнему не ел.
— И ты выяснил, — произнес папа, тщательно взвешивая каждое слово, — что у Чеён только... куры.
— Точно.
Папа вздохнул, намотал макароны на вилку, отправил их в рот и жевал целую вечность.
Мне казалось, что я тону, только я не понимал, почему. И я решил исправить ситуацию:
— Получается, вы можете смело есть эти яйца, но я к ним не притронусь, даже не просите.
Мама ела салат и по тому, как она переводила взгляд с папы на меня и обратно, я понял, что она чего-то ждет от него. Но поскольку папа молчал, она спросила:
— Это почему?
— Потому что... ну... не знаю, как бы помягче сказать.
— Просто скажи, — резко бросил папа.
— Потому у них весь задний двор завален навозом.
— О господи! — воскликнула сестра, отбрасывая вилку.
— Ты имеешь в виду куриный помет? — спросила мама.
— Ага. И не в одном специальном месте. Им весь двор завален. Куры просто ходят по этому и...
— О господи! — стонала Сола.
— Но это правда!
Сола поднялась:
— И вы хотите, чтобы я после этого продолжала есть?
Не дожидаясь ответа, она вышла из столовой.
— Сола, но ты должна что-то съесть, — крикнула ей вслед мама.
— Нет, не должна! — прилетел ответ из комнаты. А через секунду Сола заглянула в столовую и добавила: — И не жди, что я буду есть эти яйца, мама. Слово «сальмонелла» тебе ни о чем не говорит?
После этого Сола снова нас покинула, а мама повторила:
— Сальмонелла.
Она повернулась к папе.
— Как думаешь, у них может быть сальмонелла?
— He знаю, Инха. Меня больше волнует, что наш сын трус.
— Трус! Милый, пожалуйста. Чимин не такой. Он замечательный мальчик, который...
— Который боится девочки.
— Папа, я ее не боюсь, просто она раздражает меня!
— Почему?
— Ты знаешь почему! Она и тебя тоже раздражает. Она всегда перегибает палку!
— Чимин, я просил тебя победить свой страх, но вместо этого ты поддался ему еще больше. Если бы ты был в нее влюблен — это одно. Любви бояться можно, но это, это просто стыдно. Допустим, она много болтает и порой проявляет излишний энтузиазм, но что здесь такого? Подошел, спросил, получил ответ, ушел. Это же элементарно, бог ты мой!
— Пак... — произнесла мама. — Пак, успокойся. Он же узнал, что ты просил...
— Нет, не узнал!
— Почему?
— Он сказал, что у нее только куры! Конечно, у нее только куры! Вопрос был — сколько кур и сколько петухов.
Я почти слышал щелчок в голове и чувствовал себя полным идиотом. Неудивительно, что сейчас я был папе так противен. Я полный идиот! Конечно, они все куры! Чон вел себя как главный знаток кур, только на самом деле ничего он не знает! И зачем я его послушал?
Но было уже поздно. Папа был убежден, что я трус, и чтобы я победил свой страх, я должен был отнести коробку с яйцами обратно Пакам и сказать, что мы не едим яйца, или что у нас аллергия или еще что-то в этом роде.
Но тут вмешалась мама:
— Чему ты учишь его, Минхо? Это же неправда. Если он вернет яйца, он должен будет сказать им правду!
— Какую? Что ты боишься сальмонеллы?
—Я? А тебе все равно?
— Инха, не в этом дело. Мне не нравится, что мой сын — трус!
— Но учить его лгать?
— Отлично. Чимин, тогда просто выброси их. Но отныне я хочу, чтобы у тебя всегда был такой взгляд, будто внутри тебя живет тигр. Ты слышишь меня?
— Да, сэр.
— Ладно, на этом и закончим.
И следующие восемь дней все было тихо. Но однажды, в семь часов утра, Чеён снова появилась на нашем крыльце с коробкой яиц в руках.
— Привет, Чимин! Держи.
Я постарался выпустить на волю тигра и отказаться, но она выглядела такой счастливой, что тигр быстро превратился в мурлычущего котенка. Чеён протянула мне коробку. Я поспешил выбросить яйца прежде, чем папа спустится завтракать.
Это тянулось два года. Два года! Дошло до того, что это стало моим настоящим утренним ритуалом. Я высматривал Чеён, чтобы не дать ей времени позвонить в дверь, и сразу же выбрасывал яйца, пока папа не увидел их.
Но однажды я сплоховал. Какое-то время после того, как спилили ее любимый платан, Семён не показывалась, но вот однажды утром она снова оказалась у нашей двери с коробкой яиц. Я взял их, как обычно, и, как обычно, пошел выбрасывать.
Но мусорное ведро на кухне было переполнено, гак что я положил коробку с яйцами на самый верх, вытащил ведро и пошел выбрасывать мусор в большой контейнер у гаража.
И угадайте, кто как статуя замер у моего крыльца?
Яичная королева. Я чуть не уронил ведро.
— Почему ты до сих пор здесь? — поинтересовался я.
— Я... я не знаю. Я вот тут... подумала.
— О чем? — Я был в отчаянии. Мне нужно было добраться до контейнера до того, как Чеён увидит свою коробку.
Чеён смущенно отвела взгляд. Пак Чеён смущена? Не думал, что такое возможно.
Впрочем, все равно. Сбоку в ведре торчал журнал, и я поспешил накрыть им яйца. Затем я собрался совершить рывок к мусорному контейнеру, но Чеён загородила мне дорогу. Серьезно. Она встала прямо передо мной и вытянула руки так, как это делают вратари в ожидании мяча.
Я попытался обойти ее, но Чеён не позволила.
— Что случилось? — спросила она. — Они разбились?
Отлично. И как я об этом не подумал?
— Да, Чеён, — ответил я. — Мне очень жаль. — Но мысленно молил Бога помочь мне наконец выбросить мусор.
Только Бог, должно быть, спал. Чеён стащила журнал с коробки с яйцами и убедилась, что они все целехонькие. Даже трещин не было.
Она застыла с коробкой в руках, пока я выбрасывал остальной мусор.
— Почему ты хотел их выбросить? — чужим голосом спросила Чеён. Голосом тихим и срывающимся.
В общем, я рассказал ей про угрозу сальмонеллы из-за грязи на ее заднем дворе и сказал, что мы просто не хотели ранить ее чувства. Я повернул все так, будто мы были абсолютно правы, а она ошибалась, но чувствовал себя при этом последним мерзавцем. Полным, законченным мерзавцем.
Тогда Чеён сказала мне, что другие соседи покупают у нее яйца. Покупают. И пока я переваривал эту невероятную новость, в голове Джули работал встроенный калькулятор.
— Ты понимаешь, что, я могла бы заработать на этих яйцах больше сотни долларов?
А потом она залилась слезами и убежала.
Сколько я ни пытался убедить себя, что не просил ее дарить нам эти яйца — я же не говорил, что они нам нужны, или они нам нравятся, или мы их хотим, — факт оставался фактом, я до этого ни разу не видел, чтобы Чеён плакала. Ни когда она сломала руку на физкультуре, ни когда ее дразнили в школе. Даже когда срубили ее платан. Я почти уверен, что она плакала, но сам я этого не видел. Для меня Пак Чеён всегда была слишком крутой, чтобы плакать.
Я пошел собираться в школу, чувствуя себя последним придурком на планете. Я тайком от нее и от отца целых два года выбрасывал яйца — и как это меня характеризует? Почему я просто не сказал ей: «Нет, спасибо, мы их не любим, они нам не нужны... Можешь отдать их змее». Или что-то в этом роде.
Действительно ли я боялся ранить ее чувства?
Или я боялся ее?