Чемоданы собраны [Заморожено]

— Ее реально уже все достало, почему ты не понимаешь, что нельзя держать всех? — сказала Украина. — Почему тебе это нужно все время повторять?

Россия промолчал и взглянул на всех.
— Да идите вы куда хотите.
Повисло неловкое молчание. Все стояли как вкопанные. Кто-то поглядывал в окно и сразу отворачивался, а кому-то было грустно и страшно одновременно.
— Ну что вы стоите? — вздрогнул такой всегда железный и твёрдый голос. — Идите. Я не держу! Вы считаете меня таким же, правда? Не стойте, я отпускаю вас всех! Идите!..
Глаза его заблестели от слез, но ни одна не посмела скатиться вниз. А может он тоже устал? А может они все уже устали? От всего. Обсолютно не знают, что хотят друг от друга.
Дверь открылась, и неожиданный звук дождя ворвался в дом. Удивленные и уже напуганные у некоторых глаза перевелись на Белоруску за спиной старшего. Она бесцеремонно бросила сумку в прихожей и, не снимая мокрых кроссовок, направилась в сторону комнаты, на пути, в дверном проёме в кухню, оттолкнул, ничего не сделавшего, Российскую Федерацию.
— Эй!.. — прикрикнул он, на что Бела резко повернулась и с самым злым лицом, будто это он ее толкнул, таким же тоном ответила:
— Я расческу забыла! — и пошла в комнату.
Что сказать. Аргумент. Россия проводил ее недовольным взглядом.
— На зеркале! — сказал он более спокойно.
— Я не слепая! — все еще злилась она. А потом тихо и гордо вышла обратно, взяла сумку и ушла. Дверь неприятно хлопнула.
Все снова посмотрели на Россию. Он успокоился и пошёл в мастерскую. Складывая левую руку в карман, а правую ложа чуть ниже левого плеча, он как-то странно переделывал голос и бросал взгляд то влево, то вправо:

— Ой, я вся такая чудесная, бла бла бла. Вы все меня достали, я уезжаю. Мне, конечно, без разницы, что сегодня отменили две электрички, и не работает зал ожидания, но я же самая умная, — он спустился по лестнице и уже там привычной для всех ругался.

— Придурок, — пискнула Молдавия.
— Кто-то ещё поедет?..
— С ума сошел? — посмотрела на Кыргыза Литовка. — Нет. А есть желание? Да ещё и такая погода.

— Да не очень... — Кыргызстан пошёл в комнату. За ним потянулся Армения, а тот в свою очередь повел за собой Азербайджана. Остальные доедали содержимое тарелок.

Россия сидел за столом и молча смотрел на рассыпавшееся на газете перо. Оно совсем почернело. Было тихо, и только редкий писк с первого этажа нарушал ее.
Пыльный шкаф напротив веял своей таинственностью, той самой неприступной для ребёнка, которого ни на шаг не пускают к нему, и это только подпитывает его любопытство. "Может там были конфеты, а может отец хранил там свои дорогие ему вещи или самый страшный секрет." — Россия перевел на него взгляд. А ведь когда СССР умер, то шкаф открыли. Но там было пусто. Обсолютно ничего. Пустые полки и вешалки. Это любопытство питалось ничем. И это до сих пор загадка: что такого было в старом шкафу? Какую ценность он имел? Или каких не было?
Россия посмотрел на перья и на черный порошек из них. Зацепив пальцем совсем ничего этого песка, он попробовал это на вкус. Оно было не сладкое и не соленое, но имело на столько неприятное послевкусие, что плеваться было мало. Что из себя составлял этот песок не известно, но галлюцинации после него были знатные... Россиянин просто пошел и лег на диван, дабы не свалиться со стула потом.
Тусклый свет осващал вокруг полпомещения. Перед глазами темно, они закрыты. Ни с того ни с сего прошлись отрывками какие-то  моменты из детства. Рос не жаловался на семью почти никогда. Может только когда злился. А здесь он проводил все лето с ней. Всегда. И он для каждого старался совершать какие-нибудь бешенные поступки, воплощал сумасшедшие идеи, которые предлагали его братья, реже сестры. Он пытался дарить яркие моменты. Это было глупо, но им было весело — и для него это уже счастье.

***

"Если вспоминать сейчас, то все мы были по-своему странные, каждый по-своему делал беспредел. Все мы нарушали правила поведения в такой большой семье, все мы хотя бы раз могли ослушаться правил отца.
Все мы дуркавали, и все так же, как и творили, получали... Хуже, если получали все из-за одного или за одного. Удивительно.
В данном случае, который я сейчас помню, получали за одного, а вернее за двух...
Стоял июль, было так жарко, что просто невыносимо; а учитывая тот факт, что нас было человек пятнадцать, не считая отца и иногда приезжавшего к нам ГДР, стоявшее на улице ведро с водой наполнялось по пять раз на день или даже больше. Папа уехал в агрогородок поблизости, а меня оставил следить за малышней. И всем, естественно, было до сиреневой звезды, что я там говорю или кричу. Они смеялись и творили ерунду. Я не стал разыгрывать из себя самого ответственного брата и пошел в обход участка. Ничего примечательного я, конечно, не увидел, кроме сидящих кучкой девочек, о чем-то бурно шумевших. Прислушиваться смысла я не видел, ведь ясное дело, что они говорят.
Доставая из сарая свой велосипед, я старался не греметь, но все равно моя младшая сестра нашла повод сунуть свой любопытный нос и сюда.
— И куда это ты намылился?! — строго, но так смешно спросила меня Украина.
— Куда тебе не надо, — щелчок по её носу звучал особо звонко. Тогда она была букой, той самой шестёркой, которых мало кто любит, и вообще ей мало что можно было рассказывать. Эта маленькая десятилетняя девочка в один момент стала для меня самой большой преградой. Она сделала лицо полное возмущения и положила руку на багажник велосипеда. Мы пилили друг друга взглядом пару минут, после чего она сдалась и сделала невинный вид со словами:
— А я все папе расскажу.
Я поставил велосипед на место и незамедлительно покинул место преступления. И на мои удивление и удачу сестрёнка осталась сидеть под дверями сарая, оставляя мне огромный шанс уйти незамеченным и исполнить свой хитроумный план.
Первым его пунктом было отвлечь всех находящихся во дворе девочек. Ведь, если братьям я ещё мог доверить тайну и чуть ли не кровью скрепить её на бумаге, то девочки — все, как одна, — могли нажаловаться отцу. Поэтому я достал с чердака свой тайник, а уже из него красивую шкатулку, которую мне дарили на восемь лет. Она была украшена рисунками животных и на ней висел аккуратненький медный замочек, ключ от которого я, совершенно по великой случайности, утопил в речке под железнодорожным мостом... Замок снял я быстро и положил в карман. Содержимое было настолько простым, что я удивлялся как девочки на него ведутся.
Я спустился во двор к девочкам. Увидев меня, ласкового говоря, они не очень обрадовались. И после этого ещё называй их сёстрами. Но заметив шкатулку, взгляды их подобрели, некоторые из них даже улыбнулись, а Литва даже предложила мне сесть рядом к ним на "почетное место" под яблыней, где я часто наблюдал Украину. Улыбнулся и вежливо отказался от столь "заманчивого" предложения, садясь рядом с Молдавией. Общество от 7 до 10 лет ещё пару минут поулыбались мне, для приличия спросили как дела, а потом Литва сидевшая напротив меня мягко указала на шкатулку:
— А что это у тебя?
— А это вам, — липово улыбнулся я, открыв крышку. Раздав каждой по заколочке и ленточке, красивым колечкам из проволки, которые делали для меня Таджикистан и Казахстан, девочки были рады. И только Белка косо задержала на мне свой взгляд. Уж больно он мне не понравился! Вся четвёрка ушла в дом к зеркалу, и у меня появилось всего минуты три чтобы выскочить за забор и вытащить второй велосипед за калитку.
Свою шкатулку я передал Эстонии, который незаметно её схоронит на чердаке; указания на слежку дома я передал Казахстану и Таджикистану, а Азербайджан проследит за Украиной; и вроде бы все, я ничего не забыл и уже даже вылетил за калитку с великом, как вдруг на моем пути встала вторая проблема:
— Ты берешь меня с собой и это не огаваривается, — Беларусь бесцеремонно села на багажнике велосипеда.
— Упадёшь, — зло посмотрел я, но когда это их останавливало. Пришлось брать с собой, пока она не подняла шум..."

На этом моменте его отпустило. Проморгавшись раз так пять, Россия ещё долго лежал и не понимал, что это было. Стоял туман перед глазами, как остатки эффекта. Ещё пару минут и станет легче...