Чемоданы собраны [Заморожено]

1/3
Обреченный

Примерно ближе к обеду, все собрались за столом и не хватало только Литвы и Грузии. Дело было ясное: Литву отправили в магазин и ее нет всего минут двадцать; Грузия куда-то ушел, оставив всех в невединии. По просьбе Молдавии, Россия и Казахстнан пошли за водой. Колодец находиться чуть дальше от дома на другой улице. Это совсем не далеко и поэтому оба быстро согласились и взяв ведра, пошли туда.

Всю дорогу Казахстан ежился от холода, прикрывал тело крыльями, но из-за этого дуло в спину. Он затягивал шарф на шее, закрывал им лицо, время от времени начинал чихать, пряча руки в рукава куртки. Он злился и капризничал по простым пустякам: ветер, шумно, холодно. Россия только посмеивался с него и улыбался, иногда гремя ведрами. Казахстнан начал жаловаться на своем, но его не могли понять. Россиянин улыбнулся и посмотрел на небо.
          — Каз, ты ведешь себя как ребёнок. Все тебе не так и не эток. — сказал он.
          — Пока я здесь, я могу побыть ребенком. — ответил он с легким удивлением, разводя руками.
          — Какой ужас, — выпрямил спину Россия, — У тебя семья, Каз. Когда ты уже повзраслеешь?
          — Когда я один, я могу побыть собой, а когда я со своими девчонками, то я намного серьезнее. Намного... Это ты все холостой ходишь, — будто бы упрекнуть его Казах, — Ты старше всех нас, Россия, почему тогда ты еще не женат?
          — Нет подходящей мне кандидатуры... — без всяких эмоций проговорил Россия, будто задетый этими словами, немного оскорбленный. Казахстнан не замечал его грусти, которую Россиянин прекрасно умел скрывать, и продолжал веселым тоном:
          — Прямо-таки никого? А Беларусь! — улыбался Каз. Рос косо посмотрел на него, но молчал, на глаза его упала тень, а Каз продолжал, — Ты везде за ней бегаешь. Или это она за тобой? Туркменистан говорил мне, что он видел как вы целовались и... — и тут Казаху не хило прилетело ведром по спине, что тот чуть не упал на землю.
          — Эй! — вскрикнул Казахстнан.
          — Я не хочу говорить про Беларусь вот так. За спиной. Домой придем — поговорим...
Только сейчас Казахстнан увидел эту серость, эти грусть и злость в глазах России. Стало стыдно и он хотел извиниться, но решил промолчать. Все равно совесть грызла его.
          — Прости, Ресей... Я правда не думал обидеть тебя.
          — Все в порядке. — сказал Россия.
          — Я не хотел... Ну, вот честно, что бы угодно сделал, если бы ты захотел, только знать, что ты на меня зла на держишь... — тихо говорил Казахстнан. Россия подумал об этом, посмотрел по сторонам и остановился взглядом на своем братце. В голубых глазах было что-то хитрое, жадное и они смеялись, заставляя Казаха вздрогнуть на месте.
          — Что, что ты делал здесь в прошлом году летом, в августе? — спокойно спросил Россиянин. Казахстнан раскраснелся от одних только мыслей, он не хотел говорить об этом, что там рассказывать. Это было уже что-то личное, что парню хотелось хранить в секрете, а тут раз, и кто-то знает. Казахстнан стыдился того случая... Крылатый продолжал молчать, краснея и смотря себе под ноги.
          — Не хочешь — не говори. Я не заставляю. — сказал Россия. Но это только сильнее пробивало Казахстнана к молчанию. Тот легкий стыд, эти слова.
          — Я... я, ну... м-м...
          — Я же сказал: "Не хочешь — не говори." Зачем себя заставлять? — слова эти получились у него грубыми, злыми. Казахстнан сразу же замолчал и прикрыл лицо шарфом, грустно уставившись глазами себе под ноги. Его начинало колотить, пробивала дрожь от одних только слов старшего. Настолько было горько и обидно, что эта горькота была на языке, а выплюнуть ее он никак не мог. Очередные слова Русского пролетали мимо ушей, но слышал Казахстнан обиду, что вина будто его одного и все. Он держал все в себе, не говорил. Внутри все кипело и что-то царапало, в попытках вырваться наружу, но не могло этого сделать. Оно начинало биться внутри, вызывать слезы, крик, но Каз продолжал молчать и слушать, иногда вытира глаза шарфом. Это что-то прыгало и резко ударило по легким, что Казахстнан снова закашлял, часто хватая воздух. Слезы его уже тоже не держались. Но Казахстнан опять просто вытер их концом серого шарфа и откашлявшись, ему не стало легче. Россия продолжал добивать его. Хоть говорил он тихо и спокойно, не видя здесь ничего страшного, слышалось это да с точностью наоборот. Казахстнан все пытался выговорить "хватит", но только он пытался что-то сказать, как чувствовал, что начинает плакать и задыхаться. В горле что-то сидело, в груди что-то пекло и расширялось. Казахстнан глубоко вздохнул, а с этим послышался какой-то свист. Россия сразу же замолчал. 
          — Это сейчас ты сделал?.. — взволнованно и в то же время удивленно спросил Федерация. Казахстнан прикрывал рот рукой и, подняв уставшие и немного печальные глаза, кивнул. Кивнул он как-то судорожно, наверное, от нехватки воздуха. Дыхание его было частое, непостоянное.
          — Может ты сейчас пойдешь домой? Тебе нельзя долго быть на холоде...
          — Можно, Ресей... Мне можно. Просто ветер... — хрипло ответил Казах, — Все в порядке.
          — Ты чем-то болеешь?
          — Я не хочу говорить про это...
Россия только промолчал. Казахстнан снова начал "свистеть ." Свист был не очень громкий, но достаточно было и этого, чтобы начать волноваться.
          — Каз, иди домой. — сказал Россия. Он повторял это по несколько раз и это выбешивало младшего.
          — Все в порядке, Рос! Все хорошо! Пожалуйста, перестать уже отправлять меня обратно! Все хорошо! Пожалуйста, давай закроем эту тему, мне нельзя волноваться... — протороторил Казах и на несколько секунд прикрыл лицо шарфом, чтобы откашляться. Свист становился громче... Русский остановился и, поставив ведра на землю, остановил брата, взяв его за плечи. Казахстнан еще продолжал тихо посвистовать при вдохах, но посмотрел в глаза России. Россиянин смотрел на него строго, зло. Он провел рукой правому крылу брата и заметил как они дрожали. Казахстнан прижался к нему, но не обнял. Ему просто было плохо.
          — Ты сам сказал, что тебе нельзя волноваться...
          — Я астматик, Рос... — перебив, прошептал Казахстнан, — Ты только ничего не говори. Пожалуйста... Я правда думаю, что это уже конец жизни. Врачи утверждают обратное. Астма у меня очень запущена и... мне кажется... я скоро умру... Только ты никому не говори! Я только тебе. Даже Монголия не знает...
Россия, как ему сказали, молчал. Он и так ничего не мог сказать, а эта новость его только потрясла. Успокаивать Казахстнана нет смысла — он давно спокоен. Это молчание одело на лицо Каза легкую, простодушную, совсем незаметную улыбку. Он отошел от России и взял одно ведро, второе протянул ему.
          — Пошли, — опять улыбался он, — А то до вечера за одной водой ходить будем.
          — Да, конечно... — сказал Россиянин. Он как-то теперь по-другому смотрел на младшего. Совсем по-другому... Каждый раз его одолевали мысли о его смерти, что он ходит вот так просто, живет с черным пятном. Каз продолжал посвистывать время от времени, а это напрягало Россию. Они шли мимо забора, подходя к следующей улице, как вдруг Казахстнан ощутил на себе неприятно взволнованный взгляд со стороны брата.
          — Россия... не смотри на меня так...
          — Да, хорошо... — отвернулся он.
          — Пожалуйста, представь, что не было этого разговора. Что не знаешь. Пожалуйста...
          — Хорошо, — сказал Россия, — Тогда давай поговорим про что-нибудь другое!
          — Ты и Беларусь — очень хорошо смотритесь вместе.
          — Допустим, про это... — снова начал хмуриться Россиянин, но видел как нравится про это говорить его крылатому другу.
         — Просто знаешь, когда отца не было дома или, даже, если вспомнить, вечера перед сном... Вы оба очень хорошо владели ситуациями. Вы же такие разные, — Россия немного удивился, — Да разные. Ты строгий, а она — добрая.
Россия опять задумался, пропуская мимо ушей все, что говорил Казахстнан...

/Flashback/
В комнате тускло горел свет настольной лампы, освещая выцветающие от времени обои, оставлял темные пятна в углах помещения. Россия сидел у себя, за столом и читал книжку по психологии, что очень увлекало его последние несколько месяцев. Стол ярко освещала лампа, листки книги перелистывались довольно громко.
         — Что им рассказать сегодня? — спросила Беларусь, сидя на полу, заплетая Молдавию, которая сидела и не понимала, что с ней делают. Ей было всего года два-три.
         — Что хочешь... — ответил Рос, не отрывая глаз от чтения. Беларусь промолчала, доплела косичку сестричке и отпустила ее гулять дальше. "Что хочешь" — ее не устроил этот ответ.
         — Я столько раз рассказывала, что хочу я. А что хотел бы услышать ты? Или тебе все равно? — поднялась с пола девочка и подошла к брату. Россия  тоже поднялся и посмотрел на нее то ли строго, то ли нежно — непонятно. Беларусь обиженно смотрела на него. Россиянин вздохнул и  аккуратно взял ее на руки. Белоруска продолжала обиженно смотреть, но молчала и прижалась к нему.
         — Брацік, апусці мяне на зямлю, калі ласка... — без всяких эмоций сказала Беларусь, когда ее начали носить по комнате, кружить.
         — Да ладно тебе. — улыбался Россия, продолжая кружить ее. Ему нравилось с ней играть, ведь она такая маленькая, низкая, а ему как кукла. Девочка будто от страха задержала дыхание. Белоруске уже кружилась голова и она, закатив голубые глазки, закрыла их.
         — Мне дрэнна, Рассія... апусці на зямлю... Будзь ласка.
Россия положил ее на кровать и, усмехнувшись, пошел обратно за книгу. Беларусь устало смотрела на потолок, который оставался не тронутым светом лампы. Голова ее кружилась так, что и слова она не могла произнести.
         — Ты могла бы рассказать им Маяковского. Или Шолохова. Мне нравится как пишет Горький, но я знаю, что тебе он не нравится. Это все что ты хотела услышать? — но в ответ ему раздалось молчание и он повернулся. Беларусь, повернувшись к стене, тихо лежала и ничего не делала.
         — Ты не пойдешь к ним?
         — Не пайду... мне дрэнна... — ответила она. За стенкой все шумели, что-то упало. Россиянин пошел проверять и до ушей Белоруски донесся злющая ругань. Но, среди этих злых слов она слышала такие фразы как: "Ночь на дворе, а вы шутите!" или "Беларуси плохо, а вы все орете как резанные!" Сразу стало тихо. Голова еще кружилась, а она тоже пошла туда. Россия стоял в дверях, на пороге, зло смотря в темную комнату. На него уставились грустные глаза нескольких жильцов комнаты. Беларусь немного пошатывало, но она держалась ровно. Пыталась держаться.
         — Не злись на них. Все ведь хорошо? — спросила она.
         — Все хорошо. — опустил на нее он улыбающиеся, счастливые, но с совсем незаметной грустью глаза, да и сам улыбался, будто бы сделал что-то хитрое, но любя.
         — Спокойной ночи. — сказала Беларусь всем, за руку уводя брата от дверей. Радостные голоса пожелали ей того же перед тем, как она закрыла дверь. Только дверь закрылась, Белоруска, не успев вздохнуть, опять было подхвачена на руки Россиянином.
         — Хватит, Россия... — прошептала девочка.
         — Скажи, — понес он ее к ее комнате, — тебе кто-нибудь нравиться?
         — Да. — засмущавшись, покраснела Беларусь.
         — А я его знаю?
         — Нет, братка, не ведаеш. Навошта табе гэта? Гэта мая справа каго мне кахаць. (Нет, братик, не знаешь. Зачем тебе это? Это мое дело кого мне любить.) — нахмурилась она. Россиянин промолчал, погрустнел. Он принес сестру в ее комнату и погладил по голове. Она, по привычке, поцеловала его в щеку и легла с головой под одеяло. Россия хотел побыстрее уйти спать.
         — Думаєш, вона полюбить тебе? Вона навіть не помічає банальний знак уваги. (Думаешь, она полюбит тебя? Она даже не замечает банальный знак внимания.) — прошла с ним по коридору Украина.
         — А тебе какое дело? — фыркнул парень.
         — Она младше тебя на 4 года. Она еще девочка и никогда не посмотрит на тебя.
         — Ты глупа, Украина, даже очень. Я не люблю ее, она мая сестра. — серьезно ответил Россиянин и закрылся в своей комнате. Лег спать вздрагивая, постоянно чувствуя холод — так на него действовало его глупое вранье.
/End./

Казахстнан перестал свистеть. Он опять улыбался и ровно дышал, но не переставал жаловаться на холодный ветер. Казахстнан видел, что его не слушали и перестал говорить. Ведь смысл такой беседы? Оба уже дошли до начала новой улицы и небо скоро затянуло серым. Здесь она начиналась горочкой, по ней можно было подняться легко пешком, на велосипеде — сложнее. Каз опустил глаза от неба к земле. Разглядывая разноцветные камешки, он снова немного закашлял и перестал так же быстро как и начал. Россия молчал и только посмотрел на брата. Колодец был в самом конце улицы.
         — Знаешь, что я сейчас понял, — начал Россиянин, — так это то, что, пойди мы не на право, а на лево — так пришли бы быстрее.
         — Да ладно тебе, — улыбнулся Казах, — Пошли как есть. Не назад же нам возвращаться?
         — Да... конечно же идем как есть... — тихо ответил Рос.
Казахстнан присмотрелся к нему, к его глазам, куда он смотрит... Научившийся скрывать свои эмоции Россиянин никогда не мог по-настоящему научиться скрывать все. Казахстнан же, разозленный и погрустневший, отвернулся и уже не с такой радостью рассматривал камни под ногами. Россия продолжал молчать.
         — Когда ты перестанешь думать обо мне? Когда?! — спросил младший.
         — Никогда. Я теперь по-другому смотрю на тебя. Я не могу поверить, что ты смерился с этим всем, только чтобы не волноваться. А если, когда-нибудь, ты больше не сможешь вот так просто даже поговорить со мной, с другими? Как ты не понимаешь?!
         — Меня научили. Я больше смерти не боюсь. Да и зачем ее бояться, если она ко всем приходит?
         — Я уже представляю кто тебе такие истины открыл. — покосился Русский.
         — Да-а, а как еще... Надо было что-то делать, менять. Зато мне теперь легче принять тот факт, что я могу не увидеть завтра. Давай закроем эту тему? Давай поговорим про что-нибудь другое, как хочешь ты. Хорошо?
         — Я не хочу говорить про то, как хочу я. Не умею я находить темы для разговора. Давай ты?
         — Тогда давай молчать. — вздохнул Казахстнан и посмотрел вперед, — Сколько еще идти? Мне кажется, что мы только отдаляемся от него.
         — Это только кажется. Идти примерно еще минут десять. Обратно, если по прямой — минут двадцать. — ответил Россия и, помолчав, спросил, — Почему ты не летаешь? Умеешь же.
         — Нет, не умею... — тихо говорил Казахстнан, — И никогда не смогу...
         — Почему?
         — Меня не учили и учить не хотели. Не надо — сказали. Это ни к чему... Я, ты знаешь и наверное помнишь, учился сам. Куча синяков и царапин, но мне вперед гнала мечта летать. Чувствовал крылья, умею взмахивать ими, а летать не могу. Мне все время хочется кричать в никуда от одних только мыслей и слов, что я никогда не смогу встать и начать жить полной жизнью. Ведь небо — это почти часть моей жизни, души. Давно спокоен я и по этому поводу. Кыргызстан тоже не умеет летать. Я даже рад, что я не один такой.
         — Не хочу тебя обидеть или расстраивать, — немного запнулся Россия, — но, Каз... Кыргызстан умеет летать... С чего ты взял, что это не так?
Казахстнан промолчал, опять закрыл лицо шарфом. Отведенные в сторону глаза его посветлели, будто наполнились слезами, зрачки сузились. Он держал дыхание неподвижным, стараясь не свистеть, но начинал задыхаться. Его крылья резко вдрогнули, самого парня немного согнуло пополам, он остановился и пошатнулся, все так же держа шарф у лица. Начиналась не ясная отдышка.
         — Казахстнан..? — повернулся Россия. Казахстнан не отреагировал, — Все хорошо?.. Каз?
         — Да... — прохрипел тот и, выравневшись, пошел дальше. Россию охватывали страшные подозрения. Его брат все время говорит, что все отлично. То, что он не боится смерти — только хуже. Россиянин смотрел на младшего, не сводил пристального взгляда. Казаху все равно. Внутри все снова начало жечь. Было больно, как иголки втыкают. С ума сойти. Ему становилось жарко и время от времени его глаза закрывались так резко, как от боли, ладонями и он шипел, но тихо. Отдышка перерастает в свист. Россия не сразу обратил внимание... Казахстнан начинал свистеть и при вдохах, и при выдохах. Постепенно начинал кашлять и вскоре он, продолжая кашлять, упал на колени, согнувшись от дикой боли в легких. Кашаль становился сильнее, хуже...
         — Каз?!! Да, что с тобой?! — перепугался Россиянин и подскочил к брату.
         — Нашар... өте... өте жаман, Ресей... — в коротких перерывах кашля шептал Казахстнан и снова кашлял. Он хватал воздух, задыхался. Россия не знал, что делать сейчас. Он ругался, говорил, в конце концов, Казаху успокоиться — все станет нормально, — но Казахстнан не мог, не получалось. Воздух, казалось, только мешал ему. Кашель, хрипы, слезы, паника... Все было ужасно плохо. Ничего нельзя было сделать сейчас, только если время летит, не оставляя ему секунды другой. Он прикрывался шарфом, ему становилось хуже и вскоре он задохнулся. Тело опракинулось на холодные камешки, а глаза закрылись еще до этого. Серый шарф откинулся на землю, его поднял потрясенний Россиянин. Та внутренняя его сторона была в неясных бордовых пятнах, а это напрягало Россию и его начинала пробивать дрожь, ужасная и судорожная.
         — Почему... — сказал он, немного после повышая голос, — Почему?! Почему  сейчас, Каз?!! Почему именно сейчас, здесь?! — по лицу потекли слезы. Горькие, полные обиды и непонимания. Через пару минут этих слез и ругани, просьб и мольбы, Россия успокоился и поднялся на ноги, посмотрел на серое небо. Собравшись и вытерев глаза, Россия достал телефон.
         — Алл-ло... Таджикистан? Прийди на Третью... Казахстнан умер...