Глава пятая. Утренняя месса
Всю жизнь любовью пламенной сгорая,
Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая. Уильям Блэйк.
Нежность, о, нежность.
Сколько лет он ждал этого. Сколько миль проехал, хотя прежде не знал, что едет именно к ней, пусть и верил в бессмысленную энтропию, которую сеял, как религию. Сколько глаз, лиц, рук превращал в месиво плоти, чтобы однажды из кровавого мир стал обыкновенным. Благодаря ей.
Каким он был до? Этот мир? Маттео не знал. Не помнил уже, вот и всё. Только отголосками, быть может - как далёкое эхо. Где-то на подкорках памяти сохранилось, что цвета бывают тёплыми и холодными, и всей палитры, и разных спектров, а не только глубоко-красными, от которых воспаляются натёртые веки и изнасилованный болезнью мозг. Он смутно помнил цвет воды и собственных глаз, и больше - ничего. А теперь узнавал всё опять.
Он брёл по коридорам Сент-Лэйка, осматривал и проверял, что сделал в своих новых владениях, пока не счёл увиденное достаточным. В его наушниках играла приятная музыка. Он не хотел снимать их. Это значило бы, что спокойствие тихой мёртвой ночи подошло к концу.
Маттео убрал назад волосы, мокрые от пота особенно на загривке, прошёл в женский дортуар и равнодушно провёл рукой по выкрашенной в бежевый цвет стене. Теперь он мог видеть этот цвет - цвет гноя, мерзкий, но знакомый, как эхо полузабытого голоса родом из прошлого.
Маттео чертил кончиками пальцев незримую линию поверх всех дверей, какие встречались на пути, пока не дошёл до той, где ждала его Миранда.
Нежность, о, нежность. Откликнись мне, я в ней утопаю.
Маттео легко покачивал подбородком в такт песне, которая была гимном зачинающегося утра. «Крепкая хватка Купидона». Он от восторга почти замирал, шепча одними губами «ба-ба-ба-да», когда это напевали в наушниках.
Взгляните на мою девушку,
Она - всё, что у меня есть.
Другие скажут - обычная девушка,
Но, дьявол, она только моя.
Он прижал ладонь к двери и прислонился к гладкому полотну лбом. Мог бы он стать тенью, падавшей от двери, за которой спала Миранда - он бы стал; он был бы пылью, скажи она так. Полом, по которому она ходит. Воздухом, которым дышит. Он был бы всем и ничем, щёлкни она пальцами. Но Маттео знал, что это - просто импульсивная нежность, такая, когда хочется обнять и задушить от слишком сильной, переполняющей любви, и предполагал, что будет дальше, поэтому очень быстро оставил за плечами порывы неконтролируемой, до желания убить, чувственности.
Знаю, это звучит так старомодно,
Но стрела Купидона сразила меня.
И я боюсь, что поддамся.
Но я поднял белый флаг.
Девушка, ставшая из незнакомки - всем.
Нежность, о, нежность. Твой путь так извилист. Неясно, где он берёт начало. И насколько бурным окажется его конец.
Он обернулся на выход из дортуара. Длинные человеческие тени падали на его лицо. И в полосящем свете зарождающегося дня он легко, добродушно улыбнулся, потому что знал: сегодня хороший день, потому что он будет убивать.
***
Миранда Палм очнулась от высокого звонкого крика. Она сомневалась, что он был человеческим - люди так не кричат. Первая мысль спросонья - наверное, это животное. Раненое, измученное животное. Но потом Миранда услышала крик снова и снова и спросила себя, может ли так закричать женщина, которую охватила паника, обезумевшая женщина, и с сомнением ответила - да, может.
Она села в постели, провела ладонью по лицу, пытаясь стереть с него странную мутную усталость. После стольких часов сна чувство, что её раздавили катком, никуда не делось. Всё стало только хуже. Миранда хмуро посмотрела на свою мятую школьную форму.
Что за дела? Заснула прямо в ней?
Следующий взгляд она бросила уже в окно. На улице был день, светило солнце. Миранда не понимала, какого чёрта творится - она проспала пол-суток? Потом взглянула вбок: всё было как в тумане, плыло и колебалось. И наконец заметила Мередит.
«Почему я раньше её не видела» - устало подумала Миранда.
Мысли были пьяными. Голова соображала неважно, но всё же она быстро поняла, почему Мередит была словно тенью. Потому что она не хотела, чтобы на неё смотрели.
Она забилась в угол, поджала к груди колени, обняла их крепче, чем верующий стискивает распятие при виде знамений дьявола, и пялилась безумно-блестящим взглядом на дверь. Не человек, а так, предмет интерьера.
Но, когда Миранда опустила на пол ноги и хотела встать, грубо бросила вслух:
- Не вздумай.
Всё это время то замирал, то нарастал громкий вопль. Миранда не представляла, что должны были делать с той, кто так кричит. Ей пришлось немало ждать, когда всё смолкнет, и, едва стало тихо, она осторожно спросила у Мередит:
- Что здесь происходит?
Та не отреагировала. Только коснулась губами собственных коленей, впечаталась в них подбородком и замерла.
- Мередит. - Миранда испуганно сползла с постели на корточки. - Поговори со мной.
Та молчала.
Миранда отвела от неё взгляд и размяла сведённые плечи. Болели так, будто она всю ночь спала в одной неловкой позе и не шевелилась. Она так крепко уснула? Сон у неё всегда был чутким, ей постоянно что-то снилось, она много ворочалась м сбрасывала с себя одеяло, а в этот раз прямо застыла в оцепенении.
- А что, если кому-то нужна помощь? - снова спросила она с укором.
Внутри нарастала тревога. Мередит молчала, глядя в пустоту, но Миранду по нарастающей гложило предчувствие чего-то ужасного. Она боялась не обмануться в этом, открыть дверь, а за ней увидеть... что?
- Ну и чёрт с тобой, - шепнула Миранда.
Мередит поджала губы. Она не отрываясь смотрела на дверь, будто та могла в любой момент резко открыться, и тогда... что? Что за ней окажется? Миранда не понимала пока, но страх уже передался ей по воздуху, как инфекция, и в следующее мгновение она подпрыгнула на месте, когда коридор разрезало на куски новым криком, громче и мучительнее прежнего. Он разразился как гром, взахлёб, при свете дня. Казалось, что может напугать, если в окна светит солнце? Пыль медленно летала в его столбах, падавших на половицы. Крик очень медленно угасал, пока не сошёл на нет. Затем всхлипнул и захлебнулся. И стало очень тихо.
И очень страшно.
- Расскажи, что происходит, - умоляюще сказала Миранда. - Прошу. Я должна знать, чтобы всё было о'кей. Я должна знать, чтобы предпринять дальнейшие действия, мы же не можем тут торчать вечность. Или...
Но Мередит уже рассмеялась. Её губы скривились от сардонической улыбки, застывшей, как маска.
- Там, снаружи, мертвецы, - объявила она и хихикнула снова. В её глазах плескалось безумие. - Можешь выйти и взглянуть. «Предпринять нужные действия». Ха-ха-ха! Там одни мертвецы! Я и не знала, что их может быть так много. Выходи. Но если эта дверь откроется, обратно я тебя уже не впущу.
***
Клай Салли открыл глаза и понял, что он в дерьме. И даже не фигурально.
Он не помнил точно, как и когда вырубился, но посмотрел в окно мужского туалета и по солнечному свету узнал, что снаружи день, а не ранний вечер, и что кто-то подвесил его башкой вниз над унитазом, и голова у него болит так, будто его трахнули по ней бейсбольной битой, или доской с гвоздями, или железной балкой, и мозг распух и давит на череп изнутри. Он шмыгнул носом и застонал. Воняло отвратительно - едко, мерзко, так, словно кто-то нагадил и забыл за собой смыть. Клай сморщился и раскашлялся, быстро подавив рвотный позыв.
Ноги у него затекли, как затекли и связанные руки. Сначала была мысль - кто это так с ним пошутил? Дебил Скайлер? Потом Клай припомнил, сколько весил он и сколько - Скайлер. Да разве тот поднял бы его под потолок сортира? Вовсе нет. Силёнок бы не хватило.
Тогда ясно, кто. Как дважды два. Скайлер и Ник. Точно. Он подбил этого здоровенного дебила. Мсье Пуаро, мы всё разгадали!
Клай сердито запыхтел и забился в своих верёвках. Злость и страх придали ему сил, и он заворочался, как гусеница в коконе, но всё было бесполезно. Верёвки слишком крепкие. И он не представлял, как спустится, даже если удастся чудом освободиться от пут. Он же не чёртов акробат.
Что, рухнет башкой вниз в сортир? Он очень ясно, прямо перед глазами, увидел заметку в газете: «Ученик старшей школы трагически погиб, размозжив череп о туалетный бачок...». Потрясающе.
Тут в проёме приоткрытой в коридор двери мелькнула длинная тень, будто кто-то прошёл мимо. И Клай дёрнулся, ухватился за эту тень взглядом и закричал:
- Эй! Эй, сюда! - нет ответа.
Он оскалился. Наверняка это Скайлер или Ник, чтоб их. Он разозлился так, что готов был этих уродов голыми руками порвать, пусть только помогут слезть. Голова у него уже кружилась, а в переносице появилось очень неприятное чувство заложенного носа.
- Эй, ублюдки! Идите сюда, сукины дети! Только развяжите меня, и я вам ноги переломаю!
«Отлично, парень, теперь тебя точно вряд ли развяжут» - ехидно подумал он, но сразу заткнулся. Он был очень зол и просто мечтал, чтоб его развязали, тогда он надавал бы любому обидчику, хотя по натуре своей слыл трусоватым. Клай предпочитал ни с кем не связываться до драки. Но сейчас он был напуган и ошарашен, и ещё здесь воняло, словно засорилась труба, и в унитаз здорово навалили, а потом не смыли. Клай цокнул языком и, морщась от омерзения, посмотрел перед собой. Ему пришлось здорово вглядеться в отражение: на длинном зеркале над раковинами кто-то написал красным:
ГОВНОЧИСТ.
Вот прямо так, с точкой.
Как бы этой точкой высказавшийся подвёл черту. Не просто бросил - говночист, а ещё закрепил. Клай быстро забегал глазами перед собой. Что-то вспоминалось в его опухшей бедной голове. Вдобавок ко всему, она ещё кружилась. Он нахмурился.
- Эй! - крикнул он что есть сил, подумав, что, может, в коридоре ходят не Скайлер с Ником. - Пожалуйста, на помощь! Кто-нибудь! Помогите! Сюда!
И кто-то действительно прошёл мимо туалета, опять, но в другую сторону - будто бы вернулся. Клай дёрнулся в своих путах и завопил:
- Я тут, я связан! Мне нужна п-о-м-о-щ-ь!
Тень остановилась.
- Ну что же вы... - простонал Клай.
Тень застыла перед дверью, потом дверь эту легко толкнули, и она ударилась о стену. В тёмном проёме встал высокий мужчина, а потом неторопливо вышел на свет. На его плечи из-под бейсболки падали мокрые кудри. Лица не было видно из-за козырька, но смуглые подбородок и шея в вырезе расстёгнутой форменной куртки поблёскивали, словно от пота. Он держал что-то в руках, на которых были хорошие рабочие перчатки из жёлтой воловьей кожи.
Когда-то Клай с отцом ездил на ферму, ему было одиннадцать. Там он видел, как забивают овец. После обеда, на котором подали каре ягнёнка с зелёным горошком, он внимательно наблюдал за тем, как человек в таких же перчатках взял в руки молоток, другой человек - крепко схватил овцу. Тот, что с молотком, врубил овце по черепу, так крепко, что она завалилась набок. А второй деловито и быстро вспорол ей большим ножом горло, так спокойно, будто удалил из пальца занозу - ничего особенного. После оба перешли к следующей овце в соседний загон.
Сглотнув, Клай вспомнил вчерашний день (вчерашний ли? Он так долго был в отключке?) и этого человека. Ну да, это был он. Только волосы его были убраны тогда под бейсболку, а так - то же телосложение, рост, гладкий подбородок, небольшой рот.
Он вспомнил, как громко шепнул Скайлеру и ему в спину, когда он прошёл мимо: «Говночист приехал». И оба потащились в столовую.
А потом случилось это.
Клай затаился, инстинктивно поняв, что от говночиста не стоит ожидать ничего хорошего. Тот окинул Клая равнодушнейшим взглядом, точно тот был овцой на бойне, а он - рабочим с молотком и ножом, и сделал несколько медленных, широких шагов ему навстречу.
- Стойте! - вдруг выпалил Клай и облизал сухие губы. Незнакомец вскинул брови и остановился.
Клай сам не понял, почему так сказал. Вообще-то, он хотел бы сделать так, чтоб стоять на своих двоих крепче некуда, и желательно - подальше отсюда, но все улики (унитаз, страшная вонь из канализации, надпись на зеркале с точкой и, наконец, сам странный незнакомец) были налицо.
Клай подумал: а что, если это он его вырубил и здесь привязал?
Мало ли какие бывают придурки. И мало ли что случается на почве невроза, затяжной депрессии или маниакального синдрома у какого-нибудь психа. Клай подумал, что этот вполне мог бы сойти за психа, почему нет - не станет же нормальный проворачивать такое?
- Я буду кричать, - неуверенно продолжил Клай.
Незнакомец мягко улыбнулся. Клай подумал, что так улыбаются безумцы - глаза бешеные, губы обнажают оскал без намёка на веселье. Но потом он всмотрелся в лицо, в тёмный взгляд, как мог, хотя висел вниз головой, и в ней уже стучало от прилившей крови, и ужаснулся, потому что этот дьявол был абсолютно, мать его, нормальным.
Безумием здесь и не пахло. Это было хуже.
- Я приехал издалека, - сказал чужак, сунув руки в карманы, и Клай сощурился. Голос показался ему смутным знакомым. - И подумал, что тебе подошло бы это место. Особенно после твоих слов. Я подумал... - он сделал ещё шаг.
Клай нервно дрогнул в путах:
- Не подходи! Сказал же, что буду кричать!
- Это правильно, - одобрил тот и движением головы откинул с лица волосы. Впрочем, они снова упали вдоль него длинными сырыми прядями. - Так поступил бы каждый попавший в беду маленький толстенький мальчик, которого я, впрочем, без труда поднял над толчком, где ему самое место. Вот только проблема, Клай. Кричи, не кричи, тебя никто не услышит.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
- И даже если услышит, - он проигнорировал вопрос и сделал ещё шаг. Под подошвой охотничьих коричневых ботинок хрустнуло разбитое стекло. - Всё равно никто не придёт на помощь. Вы только и можете сейчас что звать, звать, звать, чтобы вас спасли. Это бесполезно.
- Откуда. Ты. Знаешь. Моё. Имя! - выкрикнул Клай.
Незнакомец остановился и закатил глаза, забавно надув губы, точно думал, какой же этот Клай в самом деле тупой.
- У тебя на форменном жилете нашивка, - он развёл руками, вынув их из карманов куртки, и Клай с ужасом увидел в правой длинный тонкий стилет. - Доволен, мистер зануда?
- Нет. Нет. Пожалуйста...
- А, уже пожалуйста. Что ж, мне нравится, как ты умеешь переобуваться в воздухе от криков до мольбы. - В тёмных глазах не было ничего человеческого. Только странный холодный блеск, похожий на серебряное посверкивание стали. - Не беспокойся, парень. Ты же хотел отсюда выбраться? Я тебе помогу.
Он прошёл вдоль длинного ряда раковин и с улыбкой постучал стилетом по зеркалу с размашистой надписью: ГОВНОЧИСТ.
- Неплохо, да? - он прислонился к стене, покрытой кафельной плиткой, и наморщил нос. - Воняет здесь, заметил? Значит, сортиры чистят так себе. У вас вроде наметилась большая уборка?
- Кто ты такой? - Клаю почудилось, что он знает его до того, как увидел вчера.
Что он видел его где-то ещё.
- Неосмотрительно задавать вопросы, на которые можно получить нежелательные ответы, - предупредил незнакомец и снова постучал по зеркалу, но уже громче. - Ты, кажется, назвал меня так?
Клай залился бы краской, но больше было просто некуда. Он был весь багровый от прилившей к голове крови. Ему казалось, что с каждой минутой череп распирает раздутый, как воспалённый красный нерв, мозг, и что он вот-вот лопнет, стоит только сжать пальцы на висках. Бум! - как воздушный шарик. Только серая жидкость брызнет во все стороны. Клай вздрогнул и почти на грани потери сознания, едва ворочая распухшим языком, выдавил:
- Прости. Мне жаль, что я так сказал.
Незнакомец нахмурился и вскинул подбородок.
- Что ты там бормочешь?
- Я сказал - прости! Слышишь?!
Этот мудак с ножом в руке подвесил его, Клая, за ноги над толчком, где плавает куча дерьма! Клай занервничал. У него не было никакого выхода. Только смирение. Клай умел засунуть в задницу гордость и сказал очень громко, но в нос, потому что нос этот уже распух и отёк:
- Я был неправ. Я говнюк, я сказал, не подумав, но сейчас всё понял. Больше не буду так...
- Конечно, не будешь, - пожал тот плечами. - Впрочем, дело-то вовсе не в этом. Ты думаешь, я тебе мелочно мщу за обидное прозвище? Мне плевать, как ты меня назвал. У меня много всяких имён, чтобы обижаться на ещё одно, даже такое дерьмовое.
Он отлип от стены и задумчиво подошёл к Клаю, нервно дёрнувшемуся в верёвках.
- Я не знаю, читаешь ли ты газеты, смотришь ли вечерние новости. Слышал ли вообще обо мне. Журналисты здорово упражняются. Калифорнийский палач. Южный дьявол. Убийца с побережья.
Конечно, Клай что-то слышал, но не так, чтобы обращал на это внимание. Все слышали и знали, что где-то в штате жил и орудовал этот человек - он был какой-то далёкой жуткой новостью, страшной тенью страшных преступлений, до которых никому прежде не было дела, но ему оказалось дело до них. Даже если бы Клай напряг память, он не вспомнил бы точно, сколько человек было на совести Палача.
- У меня большой опыт убийств, - заметил Палач и стилетом коснулся груди Клая, с улыбкой увидев, как тот дрогнул, дёрнулся и задрожал. - И он мне подсказывает, что не стоит слишком долго трепаться с одной жертвой. Пока треплешься, другие могут очнуться.
Очнуться?! В каком смысле очнуться?! Клай прохрипел:
- Не надо. Господи, послушайте. Пожалуйста.
Впервые в жизни он так сильно напугался. Лезвие ножа легло поверх рубашки, но даже через неё он хорошо чувствовал, каким острым оно было. Если этот ублюдок не шутит и он действительно тот самый маньяк... Клай боялся представить, что будет дальше. И зашептал:
- Прошу, пожалуйста. Пожалуйста. Я никому не скажу.
- Конечно, не скажешь.
А потом пришла боль, и все слова спутались на языке. Клай завопил, когда убийца смазано ударил его стилетом по лицу - по глазам, по губам, по щекам. Тонкое острое лезвие порвало ноздри. Веки стали воспалённой кровоточащей раной. Пока Клай плакал от боли, убийца исподлобья посмотрел на него, и во взгляде его было искреннее наслаждение лепидоптерофилистаКоллекционер бабочек, который с любопытством наблюдает за шевелящимся бабочкиным коконом.
Кровь натекла Клаю на глаза и застлала мир вокруг, некрасивый мир, мерзкий мир, который он больше не увидит - потому что от человека, порезавшего твоё лицо в лохмотья, не стоит ждать пощады. В носу запах дерьма и химикатов смешался с железистым - крови, и всё, что Клай мог - кричать от страха и боли и постоянно дёргаться в неистовых надеждах ослабить верёвки. Он даже забыл, что сделает себе только хуже, если упадёт: адреналин в венах заставлял его искать любую возможность, чтобы освободиться.
Всё было тщетно. Узлы, слишком крепкие, порвать невозможно.
- Я просто размышлял, как хотел бы убить тебя, - вдруг сказал Палач. Клай испуганно заткнулся. - Если у меня есть время развлечься и подумать, я думаю и развлекаюсь. И вот решил, как выйдет иронично, если тебя утопить в дерьме. Что скажешь?
Клай застыл и даже прекратил дёргаться. Сказать ему было нечего; израненный рот ныл и болел, кровь с глаз и подбородка капала на ободок унитаза. Он слушал долгих несколько секунд стук собственного насмерть испуганного сердца и подумал, какой будет чёртов стыд и жуть, когда его труп найдут и достанут из сортира.
Сколько вот так он провисит там вниз башкой прежде, чем его достанут: вонючего, раздувшегося и обезображенного, задохнувшегося в чужих фекалиях
будто в своих было б не так обидно, - иронично выстрелила в его голове едкая мысль.
- Не замирай, парень. Везде есть положительные стороны.
- И какие? - плаксиво спросил Клай.
Убийца хмыкнул.
- Думаю, я смогу доверить тебе своё имя, - он спрятал стилет в карман. - Ты всё равно не выживешь.
- Тогда зачем мне его знать? - губы у Клая были порезаны.
Он прошамкал ими, и от каждого движения у него во рту становилось солоно.
- Я всегда говорю своё имя тем, кого убью, - заметил тот и подошёл к прочным толстым верёвкам.
Расстегнул хромированный карабин. Тотчас - у-у-уф! - Клай завопил, потому что упал фута на два вниз башкой. До унитаза оставалось столько же, но теперь он был гораздо ближе. Клаю в израненный нос бросилась нестерпимая, до тошноты, новая волна вони. Он сделал громкий вздох и икнул, насилу сдержав желание стошнить. Остатки вчерашнего обед и желчь в нём взбунтовались, и всё это изжогой подкатило к горлу.
- Во-первых, - продолжил убийца, - у меня появляется хороший стимул всегда завершать начатое. Во-вторых, я хочу, чтобы в Аду, куда ты попадёшь, знали, на чей счёт тебя записать.
- Ты, сука, будешь там гореть, - дрожащим голосом промямлил Клай, лихорадочно соображая, что может сделать, чтобы спастись.
Проблема была в том, что положение оказалось очевидно безвыходным.
- Может быть, я этого и хочу, - криво улыбнулся тот и ласково моргнул ониксовыми глазами. - Передавай привет двадцати двум неудачникам вроде тебя от Маттео Кастоса.
И разжал звено второго карабина.
***
Когда Миранде было семь, она впервые узнала, что её мать пишет книги.
Это были документальные издания, которые она создавала на основе собственных исследований и репортажей.
Потом Миранда подросла и сообразила, что в журналистской этике границы «своего» и «чужого» были слегка размыты, если речь шла о кругленьких суммах и Пулитцере.
И она узнала также, что все до одной книжки её мама посвящала не президентам стран, не политикам, не актёрам или певцам, но личностям в некоторой степени столь же культовым и вызывающим у читателей колоссальный интерес.
И даже более того.
Эти книги (автор - Брук Лоусон, худощавая шатенка с привлекательной улыбкой ухоженной сучки среднего возраста) люди сметали с полок, делали предзаказы, давясь фактами, обсуждали на форумах. Про них говорили «это ужасно, но незабываемо!». У них появлялись свои фанаты.
Она писала о серийных убийцах.
Каннибалах, душителях, педофилах, потрошителях.
Миранде никто не запрещал их читать, книжки в дли-и-и-инный-предлинный ряд стояли на полке, но она сама не хотела. На корешках были самые разные названия: «Душегуб из Массачусетса», «Людоед из Пуэбло», «Секта чёрных богов», «Мясник на дороге в Техас».
За большую статью о неуловимом маньяке, который насиловал женщин, а потом душил их и мастерски прятал улики, уничтожая любые биологические следы кислотой и щёлоком - «Бугимен из Нью-Джерси» - Брук Лоусон была номинирована на семь престижных журналистских наград, а за книгу «Тень города Тайога» получила Пулитцера, когда Миранде было двенадцать. Только в тринадцать Миранда из любопытства прочла как раз её: очень жуткую историю про небольшой город Тайога, где маньяк по прозвищу Джек Тень убил более семидесяти человек. Миранда не дочитала эту историю: она была так шокирована всем, во что слагались чёрные буквы-муравьишки, что расхотела брать что-то ещё с маминой полки.
Хоть когда-нибудь.
Но отрывок из той книжки она запомнила навсегда, он против воли въелся ей в подкорку мозга. И если бы Миранда снова открыла «Тайогу», она с содроганием прочла бы:
«Только безграничная ярость и абсолютное зло, похожее на одержимость, толкают человека с сильной волей на преступления, которым нет оправданий. Какими были его мотивы при убийстве семидесяти шести человек? Он жёг целые семьи в их домах, а тех, кто пытался спастись, добивал на улице из дробовика или приканчивал с помощью мачете. Упиваясь своей безнаказанностью и всесилием, он за одну только ночь сломал столько судеб, стёр будущее у стольких людей, что хочется спросить, человеком ли он был. Поэтому не стоит обращаться к мотивам убийцы, хотя здесь мы рассматриваем именно их и причины, почему обычный охранник из Нью-Йорка в свой отпуск решил устроить страшную бойню в крохотном городишке в штате Небраска. Все они когда-то были его соседями и знали его ещё ребёнком. Под этим добродушным обликом в город вернулся монстр. Поэтому я не надеялась воззвать к его рассудку: у монстров разум устроен парадоксально иным образом, нежели у каждого из нас. И если вы однажды увидите деяния этого монстра, вы сразу поймёте, с кем имеете дело».
Открыв дверь в женский дортуар, Миранда тотчас поняла, что имеет дело с нечеловеком вроде тех типов, и что у них в Сент-Лэйк появились большие проблемы. Не меньшие, чем у тех бедолаг из Тайоги.
Столб света из окна её комнаты упал длинной прямой тенью, похожей на дорогу вдоль калифорнийского побережья, прямо в коридор, и прошёл под ногами висельников, качающихся под потолком.
Миранда сдавлено глотнула воздуха. Первым желанием было - спрятаться скорее в комнате, закрыть замок, задвинуть шпингалет и вызвать копов. И быстро. Вторым - проблеваться. Виски ужасно сдавило. Миранда прислонила ладонь к дверному косяку и вымучено посмотрела на четыре тела, завёрнутые в брезент и подвешенные к ламповым крюкам. Из-под коричневого брезента торчали ноги: в туфлях на каблуке, в кедах, снова в кедах и в ботинках. Она не знала, кто там мог быть, под этими ровно отрезанными уродливыми саванами, кроме догадки (трое мужчин и женщина?), и отступила обратно за порог комнаты. А потом заперла дверь.
- Насмотрелась? - спросила Мередит.
Миранда в ужасе перевела на неё взгляд.
- Что это такое, чёрт возьми? - прошептала она.
- Я не знаю. - Мередит сделала паузу и поджала губы. Потом повторила снова. - Я не знаю. Проснулась с тяжёлой башкой. Меня тут же стошнило. Я думала, что отравилась. Хотела сбегать к медсестре за Левокарнитином, но...
Миранда вообразила, как Мередит спросонья открыла дверь, не ожидая увидеть ничего необычного. Представила, что у неё на языке ещё были следы рвоты, и что она шла почти наощупь, потому что ей было хреново, как после пьянки. И как она оцепенела, когда увидела висельников. Четыре ровных, как свечи, тела прямо перед собой, и странно-восковые, неживые уже, ноги.
- Я хотела тебя разбудить, но... - Мередит помолчала. Миранда её не торопила. - Мне было так страшно, и я не знала, жива ты или нет. Почему-то казалось, что нет. Я думала, ты тоже умерла, как они.
- Господи. Ты ведь могла проверить.
- Я боялась, чёрт бы тебя побрал! - с вызовом сказала Мередит и добавила. - Ты лежала и не шевелилась. Вообще. Я хотела собраться с духом и пощупать у тебя пульс. А потом кто-то начал кричать: это была женщина. Мне показалось, кричала именно она, а не он. Но ты даже от криков не проснулась. А она всё вопила и вопила.
- Мне тоже кажется, что это женщина, - согласилась Миранда и встрепенулась, бросившись к своей кровати. - Подожди-ка.
Она начала искать между подушек и под одеялом. Отбросила его на пол, перетряхнула, чертыхнулась. На белой простыни кроме двух странных маленьких жёлтых пятен ничего не было, и телефона - тоже. Миранда сунула руку в щель между матрасом, затем открыла прикроватную тумбочку, где никогда не хранила телефон, и растерянно выпрямилась, обнаружив его внутри разбитым и сплющенным куском серебристого пластика со стеклянным крошевом вместо экрана. Бесконечные сколы и трещины на нём были что скомканная паутина. Чувство, что кто-то яростно колошматил по нему битой, а потом для верности швырнул в стену, укрепилось в Миранде, когда она подняла его двумя пальцами и отбросила на матрас.
- Мой в таком же состоянии, - мрачно сказала Мередит. - И наши ноутбуки тоже.
Миранда будто не поверила и открыла макбук: он лежал на привычном месте, на полке с книжками. Она громко выругалась. Вместо экрана был целый кратер из трещин и вмятин, похожий на вогнутый воспалённый глаз чудовища с чёрной склерой.
- А у девочек в комнате?
- Я не выходила, - помотала головой Мередит. - Не решилась бы.
- Будто у нас есть другой выход. Ты помнишь, как заснула?
- Я не помню ничего после обеда. Поела, дошла до скамейки внизу - мы с Джеем хотели встретиться. Потом меня словно выключили.
- Меня тоже. Будем думать логически, без паникёрства. Отчего так?
- Ну, даже не знаю. Может, устали, переутомились, уснули одновременно, - язвительно бросила Мередит. - Я понимаю, к чему ты клонишь. Нам что-то подмешали в еду.
- В еду или в воду.
- Но кому нужно было нас усыплять?
- Кому-то, кто повесил тех людей в коридоре. И кто разбил наши телефоны. Он явно не хотел, чтобы мы пригласили сюда полицию. - Миранда потёрла висок: не хватало только начаться мигрени.
- Но не мог же он разбить каждый телефон и компьютер в Сент-Лэйк! - гневно возразила Мередит. - Это всё звучит как безумие. Может, это парни тупо шутят?
Миранда пнула подушку в сторону и шагнула к окну. Открыв его, взялась за стальную воронёную решётку и сердито тряхнула её. Очень хотелось вот так подойти к Мередит и тряхнуть её за плечи или кудрявую шевелюру.
- Заперто! Думаешь, шутки? Странно, их никогда не запирали. А у кого могут быть ключи?
- У завхоза, - не раздумывая, ответила Мередит, обняв свои колени. - Дубликат, возможно, у садовника. Может, у синюшницы Стоу они были. Мало ли, вдруг пожар или ещё чего. Она же за нас отвечает.
- И у директрисы - совершенно точно, - продолжила Миранда. - У меня есть план, Мэри.
- Так я и знала, - простонала та.
Миранда покачала головой и, аккуратно закрыв раму на шпингалет, продолжила, только уже забирая волосы в высокий конский хвост, чтоб не мешались.
- Вижу, энтузиазма в тебе немного, но вряд ли нам будет лучше, если останемся сидеть здесь сложа руки. Тот, кто всё это сделал, может вернуться за нами в любой момент, знаешь ли.
- Мы заперли дверь. Можем подпереть её комодом.
- Думаешь, он не найдёт способ нас достать? - скептически спросила Миранда. - Он сумел нас всех уложить баиньки. Выкурить из комнаты двух девчонок общим весом в двести двадцать фунтов он сможет легко.
- Отчего ты так в этом уверена? Мы можем здесь спрятаться. Мы, мать твою, забаррикадируем эту грёбаную дверь. И сидеть тихо, как мыши.
Вдруг та женщина закричала снова. Вопль её был ужасным, больше похожим на собачий вой, как если бы ей палили живьём шерсть и огонь уже перекинулся на мясо. Это был вопль человека, которому сверлили кости. Миранда содрогнулась, потому что люди, которые так кричат, наверное, уже бесконечно отчаялись, что им кто-то поможет. Это был скорее сигнал предостережения: моё время истекает, поэтому призываю всех идиоток, решивших переждать нашествие торнадо в закрытых комнатах - бегите, бегите, бегите! Очень скоро он придёт и за вами, и тогда вы захлебнётесь грёбаной болью, и мой крик покажется вам песней!
Вот что слышала Миранда. Когда всё стихло, она не стала ждать ни секунды и быстро подошла к шкафу.
Оттуда она достала клюшку для лякросса с голубой сеткой. Затем решительно посмотрела на Мередит, но та отвернулась к окну, нарочно не глядя в ответ.
Хорошо!
Сжав челюсти, Миранда решительно направилась к двери и, положив на холодную круглую ручку ладонь, подождала около минуты, вслушиваясь в тишину снаружи. Почему-то она пугала теперь куда больше тех далёких воплей.
Миранда нахмурилась.
Сейчас или никогда!
- Ты со мной идёшь? - прямо спросила она.
Мередит даже не пошевелилась.
Миранда открыла дверь и шагнула за порог комнаты, в длинный коридор женского дортуара. Первые несколько секунд, оцепенев от вернувшегося страха, она пялилась на висельников на своём пути, пока не услышала тихий хлопок за спиной и лихорадочное щёлканье замков.
Мередит молча заперлась изнутри, потому что впускать обратно свою лучшую подругу, с которой они были с детства не разлей вода, она не собиралась.
***
Миранда, крепче сжав лякроссную клюшку в руке и подняв её сеткой вверх, осторожно кралась по коридору, почти бесшумно наступая на старые половицы. Под её весом они слабо поскрипывали, будто шептались о чём-то между собой. В далёком конце далёкого дортуара была дверь, которая вела в общий коридор, а по обе стороны от Миранды - двери в пустующие летом комнаты, которые располагались в два ряда друг против друга. Она наугад подёргала несколько ручек: все были заперты. Она знала, что в неучебное время спальни действительно закрывались на ключ, кроме тех трёх, где жили они с девочками. Но прежде, чем добраться до них, ей предстояло пройти мимо висельников.
Они покачивались под потолком, колеблемые тяжестью собственных одеревенелых тел, и Миранда хорошо слышала, как скрипят их верёвки. Сглотнув, она беспокойно посмотрела на три очертания лиц, едва угадываемых под плотным брезентом. Их можно было разглядеть только благодаря петлям, туго затянутым на шеях.
Миранда сделала робкий шаг вперёд. Её с Мередит комната была в самом конце узкого длинного коридора: иного выхода не было, и Миранда, как можно плотнее прижавшись спиной к стене и втянув живот, прошла мимо покойников, не в силах оторвать глаз от фиолетово-застойных кровяных потёков на голенях ближайшего к ней. Или ближайшей: по туфлям и тщательно выбритым ногам было очевидно, что это женщина.
Миранда, передёрнувшись, обняла себя за талию и, постоянно оборачиваясь, побрела дальше, к комнатам Кёрсти и Линды. Повернуться спиной к мертвецам было почти волевым усилием. Миранда вздрогнула, когда петля скрипнула у кого-то на шее, но не посмотрела назад.
Вдруг они тоже повернулись и глядят ей вслед?
Миранда коснулась круглой дверной ручки с такой тревогой, словно боялась - та вот-вот её укусит. Помедлив, она подняла над полотном кулак и постучала.
- Кёрсти?
Тишина, нет ответа. Миранду охватил страх, он пробежался по пальцам холодком, и она подумала: «Как хорошо, что в моей комнате хотя бы осталась Мередит. Было бы жутко думать, что в дортуаре я совсем одна».
А потом добавила уже куда мрачнее: «Не считая повешенных».
- Кёрсти! - прошептала она, подступившись к двери. - Это я. Миранда. Ты слышишь меня?
И снова тишина.
- Эй?
Миранда присела на корточки перед замочной скважиной и заглянула в неё, но толком не разглядела ничего. Она медленно выпрямилась, задумчиво опустив взгляд на дверную ручку, и снова положила на неё пальцы, решившись наконец открыть.
- Я бы на твоём месте этого не делал, - вдруг сказали справа, и Миранда в ужасе подскочила. - Привет.
Тот, кто бросал на неё длинную тень, был ей знаком, и Миранда с облегчением выдохнула:
- Джейкоб!
Он заглянул в дортуар и застыл в дверном проёме, привалившись к нему плечом. В лице - ни кровинки, весь удивительно бледный.
- Где Мередит?
- Какого чёрта здесь происходит?
Они спросили друг друга одновременно. Джейкоб покачал головой и не ответил, но прошёл в дортуар, прикрыв за собой дверь. Только тогда Миранда увидела, что весь его бок под порванной белой рубашкой, заплывшей красным пятном, был раскровлен.
- Господи, - похолодела она и подбежала к нему. - Джей, ты как?
- Лучше, чем Скайлер, - мрачно сказал он. - Или Линда. Ты слышала, как она кричала?..
- Это была она?!..
- Я тоже не думал, что она умеет так кричать. Но это ещё что. У нас большие неприятности.
- Боже, что с тобой стряслось?! - Миранда отвела край рубашки в сторону. Было ощущение, что бок у Джейкоба глубоко пропахало бороздой газонокосилки.
- Этот ублюдок, вот что стряслось, - мрачно сказал он. - Я знаю только про Скайлера, но не знаю всё про Линду. Лишь немногое. Я расскажу.
Миранда кивнула:
- Хорошо, но сначала давай перевяжем тебя.
- Вот это вообще не ко времени! - отмахнулся он. - Мне нужно рассказать о нём. Рассказать, что я видел, иначе всем нам конец. Понимаешь?
Миранда медленно кивнула.
- О'кей.
- О'кей.
Он потёр ладонь о ладонь, прижался спиной к стене и, устало выдохнув, начал:
- Я очнулся в столовой на скамейке у питьевого фонтанчика. Хотел встать, но ноги не слушались. Башка ватная, будто откисал после солидной пьянки. Кругом пусто. Я кое-как оклемался, встал и попил. Сразу стало легче... а потом услышал, что кто-то тихо стонет. В подсобке у поваров. Там была заперта дверь, я её выбил...
Миранда внимательно слушала, но он замолчал. Прошло несколько секунд, прежде чем Джейкоб продолжил, не подымая взгляда.
- Там на двери была подвешена ловушка. Я не понимаю, кто это сделал и зачем, но когда я открыл её, сработал спусковой механизм, и Скайлера зажало. - Он добавил куда внушительнее. - Капканами.
Сначала Миранда подумала, что ослышалась - таким ошарашенным был её взгляд.
- Что?..
Голос у Джея дрожал с каждым словом всё сильнее:
- Они здоровенные, Миранда. Кто-то притащил сюда медвежьи мэнтрапы. Я сразу понял - это они, ну точно, потому что с отцом ходил на охоту до того, как... - он дрогнул и промолчал, отвернувшись.
Миранда коснулась его плеча, быстро уточнив:
- Так где Скайлер, Джей?
Он молчал. Пауза как-то затянулась. Миранда поняла, что со Скайлером не случилось ничего хорошего - что хорошего вообще может быть, когда тебя зажимает медвежьими капканами, чёрт возьми? - но молчание Джейкоба встревожило. И она подумала: что может быть хуже, чем то, что уже произошло?
- Я думал, разожму зубы, но его держали крепко, - Джейкоб покачал головой. - Два капкана были пристёгнуты к цепям, а цепи - к крюкам на потолке. Ты знаешь, такие нужны для мяса или мешков с овощами, если вздумают хранить их подвешенными вдоль стен. И я не знаю, кто придумал эту ловушку. Не знаю, зачем. И за что. Когда я разжимал капканы на голенях, те, что на руках, тянули Скайлера наверх. Я бросил эту затею сразу же и начал искать способ его освободить, как-то разомкнуть цепи. Но...
Миранда нахмурилась. Это «но» прозвучало как запинка, как неуверенное оправдание. Джейкоб зачем-то обернулся и продолжил, понизив голос:
- Там был кто-то ещё. Он услышал, что его капкан захлопнулся, и пошёл к нам. Теперь мне кажется, он наблюдал за нами постоянно, но исподтишка. А когда заметил, что я пытался вытащить Скайлера, показался. Понимаешь?
- Не совсем. Но это он всё подстроил? Ты уверен?
Джейкоб поджал губы.
- А кто ещё? Он не прятал лица. Я хорошо его запомнил: это тот тип, что приезжал сюда накануне из ремонта видеокамер. Только вот он мне кажется знакомым не поэтому...
А потому, что обычно мы не запоминаем лица чужаков, особенно когда молоды и взбудоражены приключением? Или потому, что не присматриваемся к тем, кто всего лишь обслуживает нас?
Миранда вздрогнула и обняла себя за плечи: человек в синей рабочей форме. Тот, с кем она столкнулась на лестнице.
Господи Боже, он касался её.
Её пробрала дрожь.
- Ты уверен, что это он всё проделал? Может, он просто хотел помочь...
- Уверен ли я? - Джейкоб фыркнул. - Ты знаешь... у тебя бы не было сомнений, будь ты там. У него была при себе бита. Он пел, когда шёл к ловушке, в которую попался Скайлер. Дурацкая песня. Ненавижу её. Ты такую слышала: «Мистер Песочник, навей мне сон». Чтоб её. И то, что он сделал потом...
Миранда впрямь её слышала, и в голове у неё, как на пластинке, бодро пропели:
Эй, Песочник, мне пришли сон,
Пусть симпатичней других будет он.
Возьмёт для губ пусть роз лепесток,
Скажи - ему не будет одиноко.
- Что было дальше?
- Дальше я убежал. - Джейкоб посмотрел перед собой и подвёл черту, кажется, даже удивившись собственным словам. - Я бросил Скайлера. Потому что не хотел закончить, как он.
- Он плохо закончил?
- Я не знаю, - сказал Джейкоб слишком быстро. - Но мне стало страшно.
- Подожди. Но может, с ним сейчас всё в порядке. Может, нам стоит посмотреть, что с ним...
Джейкоб ошарашено взглянул на неё.
- Ты не поняла? - он повысил голос, держась за окровавленный бок. - Тот тип погнался за мной, а я - от него. Хотел выйти сразу к лестнице и оттуда - на выход. Но, чтоб его... Он будто специально заманивал меня туда и загонял.
- Куда? Куда загонял?
Джейкоб медленно, будто даже неохотно ответил:
- В свою новую ловушку. Потому что ловушки ставят на охоте, а он на нас охотится, Миранда. Как на дичь. Ты что, не поняла?
***
Линде казалось, что её вот-вот вывернет наизнанку собственными кишками. В горле нарывал тугой рвотный ком, желудок остро болел. Её покачивало, как в колыбели, и казалось, что она плыла куда-то, как на лодочке.
Баю-бай, малышка Линдси, баю-бай. Так ей пела бабушка.
Линда дрогнула и разлепила веки. В тот же миг она увидела над собой смуглое чужое лицо, укрытое заслоном свисающих вдоль него тёмных волос.
- Что за ч...
Человек медленно взглянул на неё, и слова застряли у Линды в горле. Воспоминания вернулись за долю секунды, все разом - и она, помертвев от страха, запнулась.
И заткнулась.
Когда она очнулась с головой тяжёлой, как после жестокого похмелья, этот тип был уже рядом. Не понимая, какого дьявола происходит и когда она успела влить в себя алкоголь, чтобы теперь так мерзко откисать, Линда коснулась лба рукой и встала на локте.
Человек равнодушно продолжал возиться с оконной решёткой. Щёлк, щёлк, - и он запер её на два оборота, потом просунул пальцы между воронёных прутьев и что-то бросил вниз. Предмет металлически звякнул в воздухе, и до Линды дошло: это ключи.
Он был в синей рабочей форме; с поясного карабина на брюках свисал бейджик с именем. По куртке, по плечам и воротнику, лежали тонкие пряди - такие тёмные, что казались чёрными. Он развернулся к Линде, точно почувствовал, что она очнулась и смотрит на него. Но, когда посмотрел в ответ, она сделала вид, что не разглядывает его.
А потом было что-то странное. Провал в памяти. Пустота. Ничто и забытье.
Только очнулась Линда уже здесь. В его руках.
Она застонала. Хотелось коснуться лица - оно дико болело, но больше всего ныли и нарывали бока и желудок, так сильно, словно она выпила хлорки, яда, чистящего средства или сразу коктейль из этого всего, и теперь внутренности жгло изнутри, как напалмом. Она неловко дотронулась занемевшими кончиками пальцев разбитой челюсти и раскровленного носа и подумала - почему ей так неудобно?! А потом поняла, что запястья замотаны синей изолентой.
Господи, что с ней стряслось?
- Тихо, - равнодушно сказал смуглый человек и прибавил. - Не дёргайся, у тебя живот продырявлен. Это, знаешь ли, не шутки, когда из тебя желудочный сок потёк. Ты меня здорово напугала. Попала в ловушку. Ну и вдобавок упала на АКЛ.
Что? Что?!
Он будто знал, что она нихрена не поняла, и спокойно пояснил:
- АКЛ - армированная колючая проволока. Дыши легче, кариньо.Дорогуша (исп.) Иначе наружу полезут кишки.
«Как это - полезут... мои кишки? Что он имеет в виду?» - её бросило в жар.
Свет с потолка шёл тусклыми бликами, падал сквозь тёмные пряди вдоль лица. Он шагал, небрежно покачиваясь при каждом шаге: покачивались и они. Линда с присвистом задышала, стараясь успокоиться и опустив руки на живот. Оттуда впрямь торчало что-то. И это что-то было жёстким и колючим - этакой холодной широкой лентой с зазубринами длиной в полтора дюйма, и дугой шло прямо из тела. Из её, чёрт подери, тела.
Вдруг смуглый человек начал напевать себе под нос какой-то мотив. Знакомый такой, надо сказать, мотивчик. Линда сглотнула: слюны у неё не было совсем, во рту страшно пересохло, и с каждым вдохом и выдохом - судорожным и почти истеричным, до надрывного всхлипа в горле - она ясно чувствовала, как в животе словно надувается большой пузырь, а потом сдувается назад. Она не стала спрашивать себя, какого дьявола, но прислушалась к голосу мужика. Боль накатывала волнами, как и страх.
«Мистер Песочник» поёт, чтоб его!
Потолок быстро плыл наверху. Линда судорожно шевелила пальцами рук, чтобы не провалиться во тьму бессознательного. Она не помнила, что случилось до дерьма, в котором оказалась. Это пугало больше, чем боль, но не сильнее, чем - Боже, это же колючая проволока?! - АКЛ, которая торчала у неё из пуза, как копьё. Вместе с ней там было что-то ещё, и Линда, крепко зажмурившись, постаралась выудить из памяти обрывки воспоминаний, пока пальцы нащупывали продолговатый стальной колышек. Стоило его коснуться, как всё тело пронзила острая, нестерпимая боль, и заворочалась внутри.
Эй, Песочник, мне пришли сон,
Пусть симпатичней других будет он.
Возьмёт для губ пусть роз лепесток,
Скажи - ему не будет одиноко.
Линда проглотила горькую слюну, начиная вспоминать. Как после долгого сна очнулась с головой тяжёлой, будто отравленная. Как поплелась по коридору, вывалившись из спальни, и не сразу заметила, что какой-то человек в форменной куртке улыбается и натягивает на стальном тросе что-то тяжёлое.
Тело под брезентом.
Хотя нет. Нет, не тело. Живого человека. По обе стороны от него под потолком покачивалось два трупа, и Линда подумала: может, и этот уже готов?
Вдруг из-под брезента закричали, завопили, захрипели, и ноги, торчавшие там, где недоставало широкой полосы, начали молотить воздух. Это было даже немного комично, будто человек - нет, теперь она точно видела, что это женщина, которую этот тип
смуглый мужик
вешал на глазах у Линды, пыталась сбежать от него по воздуху. Линда легко узнала по грёбаным мутно-бежевым капронкам, форменной юбке и дебильным туфлям с пряжами синюшницу Стоу. А потом - и по голосу тоже. И хотя она часто срывалась на учениц и кричала каждый день по пустякам, но таких животных воплей не издавала никогда.
Линда замерла перед чёртовым ублюдком, как косуля в свете фар - не сбежит, пусть её и переедет двухтонный грузовик, и смотрела, как он вешает Стоу. Даже под курткой были видны его напрягшиеся плечи и руки, особенно хорошо, когда он вздёрнул синюшницу прямо к крюку лампы, на который был приспособлен стальной трос с накинутой петлёй. Он улыбался Линде и смотрел из-под козырька бейсболки, и ей казалось, что глаза у него нечеловечески тусклые, и в них отражаются, как в мутном стекле, огни от бра на стене.
Он улыбался жуткой, неживой, но очень доброжелательной улыбкой, пока синюшница булькала и задыхалась в петле, отчаянно дёргая ногами, как на велосипеде. Пола её благопристойной однотонной юбки задралась, брезент вздёрнулся. Синюшница издала страшный сип, и Линда тогда подумала, что он будет преследовать её до конца дней всю жизнь.
Смуглый человек, это чудовище под кожей мужчины с красивым лицом и карими равнодушными глазами, держал трос так крепко, что на его кулаках и предплечьях с задравшимися рукавами выступили змеистые вены. А потом он обернулся к Линде и шутливо бросил ей:
- Бу!
И она побежала.
За её спиной трепыхалась бедолага Стоу, и Линда, стремительно выскочив за дверь дортуара, ведущую в коридор, уже не видела, как по ногам в чулках потекла моча, а лодыжки и ступни в туфлях, над которыми издевалась вся старшая школа, конвульсивно задёргались, будто с синюшницей случился припадок. Маттео пристально проследил за беглянкой и прикинул, в которую из ловушек она попадёт. Он не сомневался, что это случится, поэтому дождался, когда женщина под потолком наконец прекратит дёргаться; затем зафиксировал карабин на тросе, закрепил его как следует сверху и быстрым шагом последовал за Линдой.
Здесь, в коридоре близ женского дортуара, он установил несколько простых, но смертоносных растяжек. Он был спокоен, потому что до нужного времени запер дверь в спальню Миранды, и пока всё шло по плану. Даже если она очень захочет выйти, вряд ли отомкнёт замок. Он предусмотрел всё, чтобы она не поранилась.
Ей предстояло только научиться играть по его правилам, но лучше бы она привыкала быстрее - навык пригодится на всю оставшуюся жизнь, которую им отмерит Бог.
Им обоим.
Маттео со вкусом прокатил слово на языке, рыская по коридорам. Спустя минуту в их полутьме он услышал страшный вопль и понял, что это была Линда.
Попалась!
- Дорогуша, - почти любовно позвал он и улыбнулся. - Кариньо? Я сказал тебе - не торопись. Здесь может быть опасно.
В ответ коридоры огласил ещё более жуткий крик. Маттео осторожно перешагнул незамеченную Линдой растяжку - ту, что активировала баллон со слезоточивым газом - и усмехнулся. Будь судьба более благосклонна, сейчас она каталась бы у него под ногами по старинному сент-лэйковскому паркету и обливалась слезами и соплями, а не выла со стальным дротиком в теле - если искать по голосу и он не ошибся, скорее всего, она угодила именно в пронзающую ловушку. Это значит, она свернула в восточный коридор и поспешила к столовым.
Ей же хуже. Он поспешил к ней.
Потом всё стало удовольствием от охоты для Маттео и кровью на прикушенном от боли языке - для Линды.
Всё, что она помнила - как толкнула тяжёлую дверь, ведущую на мраморную лестницу, и как что-то ударило её в живот. Линда кашлянула и споткнулась, по инерции завалившись вперёд, и не сразу заметила открывшийся вид на несколько футов колючей проволоки, кружащей между широких полос стальной ленты с длинными шипами. Боль пришла сразу - как океанская волна. Она накрыла с головой и заставила Линду задохнуться.
«Первая мировая, спираль Бруно» - промелькнуло в голове то, что осталось после учебников по мировой истории, и она, не удержавшись на ногах, рухнула лицом, руками и грудью прямо в шипы без роз.
Кто-то завыл, почти безумно. Только спустя секунду Линда поняла: это выла она сама.
Колышек запутался между проволочных завитков и вошёл глубоко в живот - почти до стального основания, забрызганного кровью, оставшись торчать обрубленным пеньком. С болезненным скулежом Линда пыталась встать, но полуторадюймовые лезвия на колючей ленте взрезали ей руки, ляжки и бока. Она застряла в проволоке, сев на неё всем телом, и билась в агонии, забыв, что лучше бы замереть и не двигаться. Целее будешь.
Всё, о чём она могла думать и что пульсировало в голове, ставшей воспалённым раздутым нервом - пожалуйста-Господи-пусть-кто-угодно-придёт-и-прекратит-прекратит-прекратит-всё-это!!!
И Господь её услышал.
Сначала за спиной послышались тихие шаги. Потом кто-то осторожно отворил дверь, и Линда услышала чужой вздох.
На проволоке и ленте защёлкали кусачки. Линду бережно подняли с шипастой проволоки, но она уже этого не чувствовала - потеряла сознание от болевого шока. Предплечья, ладони, ляжки, грудь, лицо, живот - всё стало сплошной раной.
Маттео и бровью не повёл, когда осторожно взял её на руки. Ему хватило быстрого взгляда, чтобы хорошенько разглядеть страшную сквозную дыру в животе. Он не стал перекусывать ленту, бороздой засевшую в животе рядом с колышком, и пошёл прочь от разворошённой им самим ловушки.
И вот теперь Линда очнулась. Лицо у неё было в тёмной крови; она застыла вокруг губ, в складках носа и на щеках, и кожу стянуло, словно маской. Маттео нёс её так, будто она ничего не весила, и продолжал напевать:
Эй, мистер, я же одна,
Своим кого-то звать не вольна.
Свой волшебный луч включи,
Эй, Песочник, мне сон пришли.
Возиться с Линдой долго он не мог и не хотел, потому что было попросту некогда и незачем. Тот крепенький кудрявый парнишка сбежал - Маттео хорошо помнил его на трассе у океана, он был вместе с шатенкой, так похожей на Миранду.
На его Миранду.
А что, если он сейчас с ней? Маттео тяжело взглянул перед собой; в глазах его зажглись недобрые огоньки.
Он быстро добрался до директорского кабинета, толкнул бедром дверь: та поддалась. Протяжно скрипнули петли. В глаза Линде ударил яркий тёплый свет - кабинет выходил на восточную сторону, здесь всегда было солнечнее, чем в дортуарах. Она слабо прищурилась, пытаясь заслонить глаза рукой, но та не поддавалась, повиснув плетью. Маттео смолк и пристально взглянул на Линду сверху вниз.
- Это, должно быть, неприятно, - заметил он и завозился. - Давай я тебе помогу.
Он быстро прошёл в кабинет, шагнул в тень от высоких книжных шкафов под нечищенными до блеска стёклами и бережно опустил Линду на кожаную чёрную софу. Оттого, что рану её потревожили, Линда мучительно громко застонала.
- Тихо, крошка, тихо. Погоди. Сейчас Маттео поставит тебя на ноги. Да?.. - она испуганно молчала. Он с мягкой улыбкой медленно моргнул. Это заменило ему кивок. - Да.
Он присел рядом на корточки и мягко погладил её костяшками пальцев по щеке. Зрачки у Линды стали маленькими обсидиановыми точками. Она смолкла, опасаясь издать любой лишний звук, хотя боль во всём теле была невыносимой и вспыхивала то в израненных руках, то глубоко в животе, то под рёбрами. Но в выражении лица человека напротив было что-то настолько злое и беспощадное, что страх оказался сильнее физических мук.
- Ну что же. Давай-ка посмотрим. - Маттео сунул руку в карман куртки и достал оттуда шприц.
При виде него Линда испуганно расширила глаза и дёрнулась, тщетно пытаясь отползти на своей софе подальше. Маттео остановился, терпеливо заглянув ей в лицо:
- Хорошо, espléndidоКрасавица (исп.). Хорошо! Ты что, боишься уколов? О'кей. Не ёрзай так, иначе всё будет в крови. Как тебя зовут?
Она замерла, с опаской глядя на шприц в его руке; затем с трудом приоткрыла сухие изрезанные губы, покрытые кровавой коростой, и шепнула:
- Линда.
- Линда. - У него смягчилось лицо. - Mi noviаМоя девочка (исп.), у тебя даже имя значит «красивая». Тебе кто-нибудь говорил, как ты собой хороша? Хотя на что я надеюсь, откуда здесь ценители таких женщин, как ты. Они все ещё бестолковые сосунки и ни черта не понимают.
В его матовых чёрных глазах не было ничего безумного, и это было страшнее всего. Линда полагала, такие ублюдки, как он - все до одного сумасшедшие. Что хуже, он казался совершенно адекватным. Маттео нежно погладил её по волосам, убрал со лба налипшие розовые пряди. Линда слабо мотнула головой.
- Крошка, они все до одного слепцы. Ты действительно прекрасна. Я всегда считал женщин, похожих на тебя, невероятно притягательными. Не смотри на меня так, я не вру. - Он мечтательно улыбнулся. - Когда держишь твоё тело в руках, кажется, что трогаешь мраморную статую. Ты как с полотен Боттичелли. У тебя необыкновенные черты лица. Позволь-ка.
Он порыскал в кармане, выудил флакон с прозрачной жидкостью размером с пол-фаланги и легонько встряхнул его. Линда побелела. Она не знала, что там был оксиконтин - опиоидное рецептурное обезболивающее, тихий убийца, отправивший в другой мир более двухсот тысяч тех, кто погиб от передозировки.
Маттео надел иглу на наконечник, убрал колпачок и, погрузив её в вещество, оттянул поршень. Оксиконтин медленно преодолевал одну отметку за другой, пока наконец не заполнил весь шприц. Маттео приблизил его к глазам, щёлкнул по склянке пальцами, пристально наблюдая за пузырьками воздуха, и аккуратно вытолкнул их через иглу, нажав на поршень.
- Не надо, - сипло попросила Линда.
По игле стекла первая прозрачная капля, похожая на слезу.
- Это всего лишь обезбол, крошка, - Маттео вскинул брови. - Я не собираюсь тебя травить. Моя же ты хорошая. Ты что, так напугалась?
Он настойчиво придвинулся, сжал плечо Линды и ввёл иглу чуть ниже него. Когда оксиконтина не стало, Маттео аккуратно вынул иглу и мягко помассировал руку Линды, почти любовно водя по ней пальцами. Она почувствовала, как закаменевшей мышце стало очень горячо.
- Так оно быстрее всосётся, - кивнул Маттео. - У тебя, скорее всего, проявится побочка. Ты потеряла много крови, крошка. От этого укола малость закружится голова. Давление может упасть. Если сердечко забьётся посильней обычного, не переживай - аритмия в пределах допустимой нормы тебя не убьёт. В отличие от меня.
Он улыбнулся, и Линда застыла от немого испуга. Она всегда была бойкой, острой на язык, резкой - всегда, но не сейчас. «Что он мне вколол, дьявол?» - с ужасом подумала она, ощущая вязкий лекарственный привкус на языке.
- Теперь я могу быть спокоен: тебе должно стать немного легче. Ты мне ещё нужна здесь, крошка. - Он осторожно положил издевательски сухую, широкую и тёплую ладонь ей на лоб. - А теперь гляди, я приготовил тебе компанию. Ты, верно, её даже не заметила, со штырём-то в пузе.
Он посторонился с мягкой, любезной улыбкой, и Линда увидела кого-то на полу перед окном. Женщину. Линда сморгнула влагу с ресниц и недоверчиво пригляделась.
Худощавую спортивную фигуру мисс Ричардс в жакете и юбке она узнала сразу. Труди Ричардс глядела в потолок, задрав подбородок, и Линда видела, как тёмные пряди, отливающие черешней, ложились на точёные скулы и лоб с пульсирующей жилкой посередине.
У мисс Ричардс была короткая стрижка без чёлки, и Линде не сразу пришло в голову, что это были не волосы, а кровь на лице.
- Она не хотела засыпать, - пояснил Маттео и приподнял Линду за плечи, подложив ей под затылок бархатную подушку с софы. - Мне вчера пришлось немного поразвлечься с ней. Нет, не смотри на меня так. Я не насильник, крошка. Женщины мне отвратительны, как и мужчины: с этим всё о'кей. Я никого не трахаю против воли.
Он поднялся с корточек и размял ноги, обойдя её кругом.
- Меня всегда восхищали целеустремлённые люди, - заметил он и оценивающе посмотрел в её окровавленное лицо. - Хотя с ними приходится повозиться.
Особенно сильно пострадали глаза. Красно-розовые тонкие веки с голубоватыми капиллярами были так далеко оттянуты проволокой, что казалось, глаза вовсе вывалились из орбит. Черты исказила гримаса боли. Свет в зрачках уже почти померк, она не видела ничего, кроме цветных пятен, вспыхивающих по краям гаснущего мира. Она почти не моргала, ведь с каждым разом, как ей приходилось смыкать веки, шипы колючей проволоки и леска натягивали их и медленно разрывали.
- Вашу мисс Ричардс можно назвать очень целеустремлённой. Я никогда до этого не видел человека, который почти не моргал бы целые сутки. Да, Труди?
- Ты кусок собачьего дерьма, - яростно процедила она, хотя голос дрожал.
Линда поджала губы. Так его. Она ненавидела сучку Ричардс, но не сейчас. Сейчас они оказались в одной команде: команде «Нормальные девушки против сволочи с маленьким пенисом, компенсирующим свой недостаток с помощью убийств».
- Может быть, - не смутился Маттео. - Я не стану утверждать, что это не так. Ты меня ненавидишь?
- Только отпусти, и ты труп.
Он печально рассмеялся.
- Меня ищут в пяти штатах, понимаешь? У многих есть причины меня ненавидеть. Их очевидно недостаточно, если хотите от меня избавиться.
Он вынул из кармана куртки нож в кожаных ножнах. Затем освободил его от них и задумчиво коснулся краем лезвия жакета Труди Ричардс. Она дёрнулась, тут же взвыв от боли. Веки взрезало, будто в них воткнули булавки.
- Смотри. - Маттео поднял взгляд на Линду. - Эй! Красавица! Тебе хорошо видно?
Он отвёл жакет Труди в сторону и преспокойно расстегнул её рубашку, ещё вчера белую, сегодня - в потёках крови. Под ней были небольшие груди, спрятанные в белый лифчик.
- Линда?
- Я смотрю, - хрипло ответила та.
Труди часто задышала сквозь сжатые зубы. Дыхание вырывалось с присвистом, руки, заломленные за спину, мелко задрожали.
- Только попробуй изнасиловать меня, - в голосе была бессильная злость и ещё - бравада. Маттео скривил губы.
- Я же сказал, что этого не будет, даже если бы ты умоляла. Меня интересует насилие, но не секс. Не с тобой.
Он вынул груди, посмотрел на них, как на куски мяса, разложенные в витрине, с таким же интересом, с каким глядел бы на сырые стейки.
- Я нашёл несколько её обнажённых фото в твоём комоде, Линда. Извини, что рылся.
У Линды расширились глаза. Она могла бы поклясться, что грудная клетка у Труди теперь расширялась-сдувалась быстрее.
- Не думал, что ты по девочкам, Линда. Впрочем, мне ли судить. - Он равнодушно приложил нож к тёмной ореоле соска. - Просто подумал, тебе интересно будет увидеть, что я с ней сделаю. Ну, раз уж ты видела её голой, что может ещё больше тебя удивить?
Он склонился чуть ниже к мисс Ричардс, заслонив её от Линды спиной.
- Нет. Нет!
Линда беспокойно смотрела, что будет дальше, и вздрогнула, когда спустя несколько секунд мисс Ричардс бешено взревела.
- Я тебя убью! Клянусь Богом, выродок, я...
Маттео что-то небрежно бросил в сторону, затем снова склонился. И снова Труди разразилась воплем.
- Не распыляйся раньше времени. Голос сорвёшь. Я в любом случае закончил и сейчас оставлю вас наедине, голубки.
Он выпрямился и обернулся на Линду, катая в пальцах что-то маленькое, багрово-красное, похожее на крохотную ягоду. Линду мутило. Она как сквозь сон посмотрела на распахнутую рубашку мисс Ричардс и увидела в вырезе её окровавленные груди.
- Гос-по-ди, - прошептала она, расширив глаза.
Маттео проверил леску-ловушку у рыдающей Труди Ричардс, хлопнул её по щеке и, мурлыкая себе под нос песню, вышел. Перед этим он напоследок подмигнул Линде и швырнул к ней на колени отрезанный сосок.