Глава 6. То купи, то выкини
До обеда следующего дня Амалия Сергеевна делала вид, что не замечает свою дочь в квартире, как будто Елены бы там вообще не было. Она то лежала с головной болью на диване, при этом Николай Александрович суетился вокруг неё с охлаждающими компрессами, то выходила на балкон, утверждая, что ей катастрофически не хватает свежего воздуха, что в их квартире на неё давит атмосфера нелюбви и неблагодарности; звонок её ближайшей подруге, с которой она обычно обсуждала все сплетни, тоже не помог. Ровно в полдень чахнущая от несправедливого к ней отношения пенсионерка заявила, что ни в какую не собирается готовить ни обед, ни ужин. Последней точкой кипения стало то, что Николай Александрович открыл свою страницу на «Одноклассниках», чтобы проверить новостную ленту, – это, конечно, Амалии Сергеевне было очень сложно пережить:
– Коля! И выкинь в мусор этот букет! Кажется, это от него у меня так жутко болит голова, – стенала ничем не утешимая женщина.
– Хорошо, хорошо, сейчас выброшу, – Николай Александрович старался сохранять внешнее спокойствие.
– Коля! Ты уже выбросил этот букет?! Я же задыхаюсь! – вопила лёжа на диване Амалия Сергеевна.
– Пока нет.
– Так чего же ты ждёшь?! Моей смерти что ли?! Мне хватает, что твоя неблагодарная дочь спит и видит меня в гробу, – на этих словах Амалия Сергеевна намеренно повысила голос. – Но ведь я же не железная!
– Сейчас всё сделаю, успокойся.
– И сразу вынеси мусор! У меня сейчас очень повышенная чувствительность. Я опять в депрессии! – Амалия Сергеевна уже рыдала горючими слезами.
Николаю Александровичу ничего не оставалось делать, как выполнять приказы своей жены. Он взял подаренный, но не принятой Анастасией Фёдоровной букет: «Шикарные розы, а пахнут-то как», – он невольно склонился над цветами, – «Эх, их не поймёшь», – с огорчением подумал отец Елены, – «То купи самые дорогие цветы, то выброси». Затем он прошёл на кухню за мусором, оделся и вышел из квартиры: с мусорным пакетом и красивым букетом белых голландских роз.
Елена предпочитала не выходить из своей комнаты, однако не могла не ощущать и не слышать, что её мать находится в наисквернейшем настроении. Она переживала за своего отца, который, как ей казалось, был вынужден терпеть все выходки своей неуравновешенной супруги. Она считала, что её мать – настоящее исчадье ада, что она как вампир пьёт кровь своего мужа. Елена знала о людях-вампирах, которые сами не в состоянии, точнее, им просто лень и это для них тяжело, генерировать для себя жизненную энергию, поэтому они предпочитают питаются за счёт энергии других, всячески провоцируя и подстрекая остальных. Елена видела свою мать именно такой и старалась делать всё возможное, чтобы оградить себя от её влияния. Внутри себя она злилась на себя, что так болезненно реагирует на все стенания Амалии Сергеевны, но не позволяла своим эмоциям и чувствам прорваться наружу. Она полагала, что так она не будет сливать свою энергию; но проходило время, и Елена снова ощущала себя вымотанной, уставшей от этой внутренней борьбы и опустошённой.
Когда Николай Александрович вернулся, Амалия Сергеевна, с мокрой повязкой на лбу, уже хлопотала на кухне.
– Амалия, ну что ты делаешь? Ты же сказала, что не будешь готовить обед, тебе нехорошо. Полежи, я приготовлю что-нибудь сам, – Николай Александрович как всегда был заботлив.
– Коля, да что ты говоришь: «Сам»! Знаю я твои «что-нибудь»: бутерброд с варёной колбасой и кружка кофе – мечта холостяка. Не дождётесь! – Амалия Сергеевна вдруг вспылила. – А на обед нужно есть суп, без жидкого нельзя, – сказала она уже спокойнее. – Я это ой как хорошо усвоила от своей бабушки, которая до девяносто двух лет прожила: жидкое нужно есть каждый день, а то кишки слипнутся.
– Да всё у меня нормально с кишками, – Николай Александрович не терял спокойствия.
– Ты хлеба купил?
– Нет, ты ж не говорила, – уверенно ответил ей муж.
– Коля, опомнись! Чем ты слушаешь?! Я же сказала выбросить мусор и купить хлеба! – Амалия Сергеевна ходила то к холодильнику, то к раковине, то открывала шкаф. – Нет, не буду вам сегодня готовить! Живите как хотите! – она бросила тряпку на стол и вышла из кухни.
Николай Александрович снова оделся и вышел в магазин за хлебом. Амалия Сергеевна взяла в ванной жидкость для мытья всех поверхностей и принялась натирать дверь в комнату Елены, при этом она ни на секунду не прекращала жаловаться на свою судьбу. И это было уже последней каплей у Елены: она вышла к матери и стала умолять о прощении. Амалия Сергеевна сначала для виду не шла ни на какие разговоры, но видя, что её дочь уже готова разрыдаться, сменила свой гнев на милость:
– Я прощаю тебя, но только на этот раз, – степенно заявила она. – Ты же видишь, какое слабое у твоего отца сердце, ещё один удар, и он не выдержит.
– Да, да, мамочка, я всё понимаю, – всхлипывала Елена.
– И быстренько вытри слёзы и пойди умойся, чтобы папа ничего не увидел.
– Да, да, сейчас.
– Нечего ему волноваться по таким пустякам, – Амалия Сергеевна была уже в хорошем расположении духа. – Пойду займусь обедом.
Елена умылась холодной водой и смотрела на себя в зеркало ванной. Она ощущала себя заложницей, но ничего не могла с этим поделать: она любила отца и готова была ради него жертвовать собой. Тем временем Николай Александрович вернулся из магазина, а его уже успокоившаяся супруга, без влажной повязки на лбу, напевала на кухне свою любимую мелодию, готовя на кухне обед.
Елена закончила в ванной и пошла обратно в свою комнату. В дверь к ней постучал отец, она ответила. Николай Александрович не захотел заходить, а только на пороге сказал:
– Я очень рад, что ты помирилась с мамой, – улыбнулся и ушёл.
К вечеру того же дня Николаю Александровичу совсем стало плохо, пришлось вызывать скорую, которая порекомендовала госпитализацию. Амалия Сергеевна настояла, и Николай Александрович согласился, Елена поехала сопровождающей, при условии, что каждые полчаса она будет отчитываться по телефону матери.
В больнице дежурный врач сделал кардиограмму и назначил поддерживающие капельницы, заверил, что ситуация сложная, но не критическая:
– Пока подозрения на сердечную недостаточность, – сказал доктор, – но точный диагноз поставит уже лечащий врач завтра, когда будет ясна вся клиническая картина.
Елена, подавленная, вернулась домой. Ей совсем не хотелось разделять панику своей матери, на лице которой читался самый настоящий ужас: ведь это был первый раз, когда скорая забрала Николая Александровича в больницу; да, до этого несколько раз медики приезжали, но причин для госпитализации не было, что-то кололи и уезжали, но не в этот раз.
Лёжа в постели Елена корила себя за то, что была так невнимательна к отцу, что предпочитала не вмешиваться в их с мамой семейную жизнь, хотя внутри она всегда очень болезненно переживала все их перепалки, которые участились после выхода отца на пенсию: «Если он умрёт, я себе этого никогда не прощу», – чувство вины разъедало Елену изнутри. – «Надо было просто отказаться от этого чёртова джаз-вечера и быть дома, чтобы не провоцировать такую реакцию. Вот дура!», – молодая женщина продолжала себя осуждать. – «Думаю только о себе, мама права», – Елена заплакала.
Ночью ей снова снилась гора, до которой она никак не могла долететь. Её крылья держали путы, она будто летела на месте, не продвигаясь даже на метр к желанной цели. Без сил, она поворачивала назад, оставляя бушевавшую стихию позади, и улетала, возвращалась на своё одиноко стоящее посреди песчаной долины уже мёртвое дерево; садилась на сухую ветку и как птица в клетке озиралась по сторонам – вокруг неё никого не было: только она, впереди и позади песок с камнями, дальше облака, а за ними уже ничего не видно, но дикая птица знала, что ей надо именно туда.
Елена ворочалась, переживая каждый свой кошмар, как свою личную трагедию, разыгрывающуюся в её настоящей жизни. В сновидениях она стала видеть много разрозненных картинок, но все так или иначе были связаны с пустынями и огнём. Пробуждаясь по утрам, молодая женщина ещё долго не могла прийти в себя от ночных наваждений, лежала в постели, пытаясь понять, что значат её сны; но никаких более-менее внятных ответов ей не приходило – голова была как в тумане.
Сегодняшнее утро не было исключением. Вдобавок ко всему давящее чувство вины перед отцом никуда не ушло. Елена решила сделать для отца всё, что в её силах; она была даже готова уступать во всём матери, чтобы не вызывать лишний раз её недовольство, которое, как она считала, могло только навредить здоровью Николая Александровича.
За завтраком впервые за всё время, как Елена вернулась домой из Москвы, Амалия Сергеевна была как никогда молчалива. Было видно, что она тоже плохо спала. Елена съела приготовленный для неё омлет, хотя от бекона она отказалась, но мать, похоже, это и не заметила, так как была полностью погружена в свои переживания. И вот, когда две женщины допивали в спешке свой утренний чай перед тем, как отправиться навестить Николая Александровича в больнице, несвойственное для Амалии Сергеевны долгое молчание прервалось:
– Лена, так и скажи доктору, чтобы он сделал папе полное обследование.
– Я ему так и скажу, – соглашалась Елена.
– И УЗИ всех органов, – тут голос Амалии Сергеевны задрожал, – и анализы.
– Я обо всём договорюсь.
– Да, да, – закивала мать Елены и вдруг стала плакать. – На этот раз он точно умрёт, я останусь одна.
– Мама, не говори глупостей! – сразу резко запротестовала Елена.
– Как же я буду без моего Коленьки, – Амалия Сергеевна теперь рыдала. – Он никогда меня не слушал, а я ему всё время говорю, что надо обследоваться, в его-то возрасте, а теперь он при смерти или даже уже практически там умер.
– Мама! Ну хватит! Мне тоже тяжело. Если бы там что-то случилось, мы бы уже знали. Поехали!
– Останусь одна, никому не нужная, – Амалия Сергеевна вставала из-за стола.
– Мама, ну что ты говоришь!? – возмущалась Елена.
– А разве я не права? – на дочь смотрели заплаканные глаза матери.
Елене захотелось крикнуть матери, что да, та неправа. Но сдержала этот порыв и вместо этого вдруг обняла свою мать и стала её утешать, говоря, что всё будет хорошо.
– Пойду в ванную поправлю макияж, – отстранилась Амалия Сергеевна от дочери.
Елена почувствовала, что теперь на её плечи свалилось ещё и горе её матери, хотя причину такой паники Амалии Сергеевны она не понимала. «Я должна быть сильной», – подбодрила себя Елена. – «Сейчас я как никогда нужна своим родителям».
Из больницы две женщины уезжали уже в более приподнятом настроении. Николаю Александровичу было гораздо лучше, на этот раз приступа удалось избежать, но было решено, что ещё пару деньков он проведёт в больнице, дабы оградить, по словам Амалии Сергеевны, его супругу от излишних переживаний.
– Папа, мне так тоже будет спокойней, - обняла Елена отца.
И главе семейства пришлось согласиться.