Зеркало

«Но ей так смешно от этой лирики,
Взглядов и выстрелов вверх и в упор.
Она не любит тебя так искренне,
Нарисуйте ее, Сальвадор!»

Немного Нервно — Атомная Леда

Максим тяжело дышал, навалившись на Соню всем телом, — двигался так, словно в последний раз: кто же знает, когда еще родители уедут в сентябре на дачу? Вчера он, как истинный джентльмен, предложил ей весьма романтическую авантюру — выпить и посмотреть фильм, не без намека, разумеется. Соня согласилась, а сейчас, когда она лежала под Максимом, в голове набатом стучал один вопрос: зачем?

Скользкая жалость и тягучая вина обвивали ее ребра двумя сильными мужскими руками. Соня не представляла, как Максим протянет без нее. Он звонил, писал каждый день миллион сообщений и постоянно требовал встреч, а Соня уставала — на себя-то иной раз сил не оставалось. Но Макс не виноват, что случайно вышел жертвой ее эксперимента над собой, а не любовью всей жизни. Она бы лучше язык проглотила, чем сказала ему: «Максим, прости, я от тебя ухожу, потому что мне нравятся женщины». Что, если бедный, зависимый от нее Макс не выдержит такого крутого сюжетного поворота? Вот Соня и молчала, но осознавала с каждым рывком внутри себя, что делает это зря. «Дура, дура, дура!» — осуждающе кричал внутренний голос.

Внезапно движения прекратились, и Максим, шумно выдыхая, улегся на нее. Сегодня он побил рекорд и покорил небывалые экстатические вершины — продержался аж десять минут.

— Тебе понравилось?

— Очень, — Соня ласково взъерошила его русые волосы.

— Точно? — нахмурился он. — А то ты так лежала, словно тебе все равно.

— Ну что ты, вовсе нет, — мотнула головой она и погладила его по спине.

Соня врала. Ей не понравилось еще в самом начале, когда Макс оскорбился тем, что он у нее не первый. Девушку он в расчет не брал, а вот Сониного одноклассника Вадима презирал по сей день. Она переспала с ним еще в школе — картинно, под градусом, на вписке у знакомых. С Вадимом Соне тоже не понравилось, но она решила не отчаиваться и попробовать еще: нормальной же надо быть девкой, а не «черт-те чем». Так вот проще оказалось ничего не пробовать — вывод напрашивался сомнительный. Вслух его озвучивать Соня боялась.

— Нам же так хорошо вместе, — наконец очнулся Максим и переместился на подушку рядом. — Давай почаще, что ли?

— Ой, не знаю, — протянула она. — Я так устаю на работе...

Мысль о частом сексе с Максимом пугала сильнее, чем закричать на всю Дворцовую площадь о том, что ей нравятся женщины. Соня не испытывала отвращения к мужчинам — скорее, она ничего не чувствовала. Нелепо терлись два липких тельца ради достижения оргазма — ни больше ни меньше. Максим старался изо всех сил, но все равно не научился тонкому искусству игры на инструменте: ни чувства такта, ни ритма, ни мелодии. Исполнитель бездарен и глух — все ноты фальшивы.

— Так ты же в отпуске еще? — спросил он и взял с тумбочки вейп.

— У меня уже завтра первая смена, — помрачнела Соня.

— Я тоже тут собирался пойти работать, — задумчиво произнес Макс. — Если я устроюсь куда-нибудь, давай съедемся? Родаки достали до жути.

Соня чуть не поперхнулась паром от его слов.

— Ага, и что мы снимем? Уютные пятнадцать квадратов в Мурино? — фыркнула она. — Не смеши. Я на полставки, считай, работаю, и ты тоже больше не сможешь из-за учебы.

— Да уж лучше студию в Мурино, чем с ними жить, — Макс поморщился и повернулся к Соне. — Я на стажировку в архитектурное бюро хотел пойти — на паре препод сказал, что его знакомые готовы взять студентов.

— Ну хорошо, снимем мы конуру, а жить на что? — в ее голосе скользило раздражение. — Хватит, Максим. Тебе родители помогают, а мне мать три копейки посылает — и не потому, что денег нет, а из принципа. Уж лучше в общаге останусь, пока есть такая возможность.

По мнению Ларисы, Петербург — не только столица ее незакрытых гештальтов, но и рассадник страшных пороков. Соня и без того ерундой тут занималась сутками напролет, а если появятся лишние деньги — не дай бог торчать начнет от безделья. Чему эти дизайнеры учиться могут? Кнопки нажимать и бумагу портить? Лариса все время повторяла: «Раз стала такая взрослая и пошла матери наперекор — выживать будешь сама». Максим, Алиса и другие одногруппники имели право нормально учиться, а Соня — нет.

У Максима главная проблема — сдать курсовую, у Сони главная проблема — протянуть еще хотя бы месяц своими силами и не рехнуться от ежедневной гонки. У Максима в уютной квартире — готовый ужин на плите, а после пар — куча свободного времени и встречи с друзьями. У Сони в старой общаге — ненавистная соседка, а после пар — шестичасовая смена и желание проспать двое суток подряд.

— Мы почти полгода встречаемся, а ты на ночь со мной всего пару раз оставалась, — он поднялся с дивана, чтобы одеться. — Ты вообще хочешь совместного будущего или нет?

— Максим, мне завтра в семь утра вставать надо, а потом пятнадцать часов на ногах провести, — Соня натянула на себя его домашнюю футболку. — Ты в субботу отдыхаешь, а я целый день работаю.

— Не думала уволиться из своей долбаной кофейни? — хмыкнул он. — Рабский труд за сотку в час.

— Тогда у меня не будет даже этой сотки, — устало вздохнула она. — И поеду я домой к матери.

— Я все понимаю, — он застегнул штаны и сел обратно. — Но тебя нет рядом, Соня. Совсем нет.

— Прости, — она поджала колени и опустила голову. — Иногда мне кажется, что мы с тобой живем в разных мирах.

***

Неделя, проведенная за просмотром лекций, Соне ничего не дала — загадочная Маргарита Стрелецкая так и не проявила своего истинного лица. Соня переключалась с вкладки на вкладку, но все равно не выяснила ни йоты: Рита ослепительно улыбалась ей с экрана в разных ракурсах, но понятнее от этого не становилось. Голова раскалывалась, подсознание кричало, что правда ближе, чем кажется, но как найти заветный ключик от шкатулки с воспоминаниями? Если честно, Соня думала, что вот-вот начнет сходить с ума.

Сегодня вместо пары она стояла у музея в одиннадцать утра — строго по расписанию, ни минутой раньше, ни минутой позже. У Сони со временем сложились непростые отношения: оно угрожало ей, злобно шипело с циферблата и норовило дать подзатыльник за несобранность, но она чудом успевала уворачиваться. Рита предупредила, что опаздывать ни в коем случае нельзя, и даже Соня совершила немыслимый подвиг — пришла вовремя. Но куда же пропала сама Маргарита Андреевна?

— Да ладно... — Соня прищурилась, глядя на стремительно приближающуюся к ней Алису. — Был же на той неделе синий?

— Думаешь, мне не идет?

Алиса шагала в черных лакированных ботинках по слякоти и переливалась всеми цветами радуги: розовые кудри, волчьи глаза с широкими стрелками и длинные красные ногти. Соня в шутку называла ее Рамоной Флауэрс, а Алиса закатывала глаза на это и говорила, что с девушкой Пилигрима ее связывало только то, как часто она красила волосы.

— Ты прекрасна, как и всегда, — Соня крепко обняла ее и улыбнулась.

Она невольно улыбалась каждый раз, прижимаясь щекой к родному плечу.

— Ну и чего, где наша мадам Шанель? — Алиса поежилась от холодного ветра. — Платье не может выбрать?

— Задерживаться можно ей, а не нам, — Соня накинула капюшон и застегнула куртку. — Почему она тебе так не нравится? Круто ведь, что на лекциях теперь не скучно.

— Не могу пока понять, — нахмурила густые брови Алиса. — Мутная она какая-то, да еще и в твоем вкусе — а это априори значит смерть всему живому.

— Неправда! И вовсе не в моем!

— А что, когда-то бывало иначе? — с неприкрытым сарказмом спросила она. — Сколько раз с утра тебе уже Максим написал?

— Боюсь, не сосчитаю, — выдохнула Соня, терпеливо принимая укол суровой правды.

Крылова обладала волшебным чутьем — мгновенно вычисляла тех, с кем не стоило связываться. Соня поначалу не верила ее прогнозам, но за год дружбы убедилась: Алиса не врет. Максим ей сразу не понравился, а местный серпентарий, считающий себя выше всех, она обличила еще до того, как те себя проявили. Правда, сейчас показания ее детектора Соня отрицала на корню — ну разве Алиса не могла сказать что-то более удобное?

— Извините, застряла в пробке, — Рита пролетела вдоль толпы студентов, оставляя за собой тонкий шлейф духов. — Все же здесь, да? Мне нужно отдать ваши студенческие на кассу — заберете там же после экскурсии.

— Это чтоб не сбежали, — ухмыльнулась Алиса, шепнув Соне на ухо.

Но та ее даже не расслышала. Мадам Шанель сегодня, очевидно, наряд долго не выбирала — пришла вся в аскетично-черном и ненакрашенная, словно собиралась наспех. Соня опять смотрела на Риту широко раскрытыми глазами и не могла им поверить.

Она наконец-то вспомнила.

***

2011 год

Майское солнце заливало светом квадратную хрущевочную кухню — Соня сидела за столом и увлеченно рисовала, наблюдая за тем, как яркие лучи падали на лист бумаги.

— Соня, убирай мазню свою со стола! — проворчала Лариса. — К нам скоро одна женщина в гости зайдет.

— А кто? — спросила Соня, болтая ногами и тщательно вырисовывая глаза на портрете.

— Да неважно, ко мне по работе, — отмахнулась Долорес и продолжила оттирать плиту до скрипа.

— Ну вот как придет, так и соберу, — Соня усердно закрашивала коричневым карандашом радужку и рисовала реснички — порыв вдохновения захлестнул нешуточный.

— Господи, а в коридоре-то беспорядок какой! — ахнула Лариса и побежала убирать в шкаф и без того аккуратно составленную обувь. — Хоть бы матери помогла — опять сидишь ни черта не делаешь.

Соня подумала: «Неправда». Она уже старательно сделала домашку по русскому языку, справилась с ненавистной математикой и даже собрала портфель в школу на завтра. Выполнила все так идеально, чтобы Долорес с воплями не затирала лезвием косую закорючку в тетрадке. А иначе учительница начальных классов Наталья Ивановна подумает, что у Сони мать безалаберная и домашнюю работу проверить не может. Лариса такой трагедии не переживет.

— Опять куртка твоя не на вешалке! — донеслось из коридора. — Сколько можно повторять...

Делать уроки Соня ненавидела, потому что Долорес вечно стояла над душой: сначала десять черновиков, только потом — чистовик. И не дай бог Соня абзац или пример перепишет криво! Листок с криками вырывался из тетради, а непутевая дочь, наматывая сопли на кулак, переделывала все сначала. Соня должна вырасти вундеркиндом — иного у Ларисы родиться не может.

Зато рисовать она любила страшно — туда мать не совала свой нос. Долорес Сонину «мазню» не поощряла, говорила, что ничего выдающегося в ее рисунках нет. Бесполезное хобби, по мнению матери, Соне вредило — лучше бы она столько времени посвящала учебе, чем своему бездарному увлечению. Наталья Ивановна и так недавно пожаловалась, что Соня на уроках математики нагло рисует, — Долорес чуть не упала в обморок. Ей же, мелкой чиновнице из горадминистрации, виднее, где прекрасное произведение, а где каракули. Мнение преподавателей тоже для нее не авторитет. Да разве они настоящие художники? Чего они добились? Сидят в уездном городишке и детей рисовать учат. Не то что Долорес — до власти благодаря матери дорвалась!

— Соня, а ну живо собирай все! — крикнула Лариса и побежала открывать дверь.

Но ей вовсе не хотелось останавливаться. Девушка на бумаге получилась такой красивой — прямо как она и задумывала у себя в голове. Волосы длинные, каштановые, глаза большие, темно-карие, и платье красное в пол — настоящая принцесса! Уж очень Соне нравились портреты, в отличие от натюрмортов и пейзажей: в художке недавно показали, как рисовать людей, вот она и творила каждый вечер, сидя на кухне. Она бы и не выходила из своей комнаты, но на маленьком столе, где света не очень много, не разложить кучу карандашей и бумаги.

В коридоре хлопнула дверь — Долорес поприветствовала гостью, участливо предложив ей выпить чаю.

— Сонечка, ну что ты не прибралась? Иди скорее к себе, — проворковала Лариса. — Рита, ты проходи, тут поговорим.

— Сейчас, — буркнула Соня и положила карандаш.

— Привет, — улыбнулась ей Рита.

Соня смотрела на нее, как завороженная: волосы длинные, каштановые, глаза темно-карие и платье красное, но по колено... Быть того не может — прямо как оживший рисунок! И улыбка сияющая, и движения грациозные, и взгляд добрый. Неужели принцессы до сих пор существуют? Таких красивых девочек Соня видела только на картинках.

— Давай, собирай вещи, — Лариса начала складывать фломастеры в пенал. — Рита, а ты тут какими судьбами сама-то?

— Квартиру решили продать наконец, — она мельком взглянула на рисунок. — Красота какая! Талантище растет.

— Правда? — спросила Соня, закрывая альбом.

— И ничего, кроме правды, — Рита по-доброму усмехнулась. — Говорю тебе как искусствовед.

Соня расплылась в нелепой улыбке и скрылась за дверью. Интересно, зачем Рита пришла? К ним домой обычно никто не заходил, кроме бабушки и изредка тети: у Сони друзей толком нет, а у мамы и подавно. «Кто ж ее вытерпит?» — молча догадывалась Соня.

Она вернулась в свою комнату, но долго усидеть на месте не смогла: интерес съедал изнутри. Оказывается, Рита не рисунок и не иллюзия — она живой человек из плоти и крови, Соне точно не показалось! Кто же она такая? Сказала, что искусствовед. Их Соня видела — рассказывали в художке про мифы. Нудные они, правда, до жути, бубнили и картинки показывали — заснуть хотелось неимоверно. Вдруг Рита такая же скучная?

Надеясь хотя бы подслушать разговор, Соня тайком прокралась в коридор.

— Да, Оля нам звонила, — донесся из кухни голос матери, — но ничего толком не объяснила, лишь предупредила, что ты придешь. Бумаги принесла?

— Поверь, я знаю не больше твоего, — хмыкнула Рита. — Я в ее делах ни черта не понимаю и даже вникать не хочу. Она сказала, что там ничего серьезного и времени у нее на подобную мелочь нет.

Лариса зашуршала бумажками:

— Действительно мелочь для таких, как Ольга, — задумчиво протянула она. — Даже не ее профиль... Зачем ей этим заниматься?

— Понятия не имею зачем, на самом деле, но она сказала, что попросил один хороший знакомый.

— Бессмыслица какая-то получае... — Лариса запнулась на полуслове. — А это еще что?

— Ну, видимо, благодарность по старой дружбе. Собственно, за этим я и здесь, — Рита прочистила горло. — Она просит внести кое-какие изменения в документы и... дать комментарий.

— Кошмар, — фыркнула Лариса. — С освидетельствованием — уж слишком самоуверенно с ее стороны, пусть не рассчитывает. И почему передает через тебя?

— В этой истории я всего лишь курьер, — тяжело вздохнула Рита. — Она узнала, что я собираюсь навестить отца, и теперь приходится заниматься, помимо квартиры, ее просьбами. В первый и последний раз на подобное соглашаюсь.

— Ладно, дай-ка мне еще вон тот файл...

Внезапно раздался звонок телефона Ларисы. Соня вздрогнула и побежала обратно к себе.

— Да, мам! — рявкнула та. — Подожди... Стой-стой. Как сердце? Какое давление?! Господи, что, прямо сейчас? Ты шутишь? К нам Рита пришла, — она помчалась в гостиную. — Ладно, не надо скорую! Да, привезу. Боже...

— Что случилось? — подошла к ней Соня.

— Бабушке нездоровится опять, — Лариса набросила на плечи куртку. — Рита, извини, матери срочно надо таблетки купить. Я минут на двадцать, не больше — вернусь, и договорим.

— Конечно, иди, я все понимаю.

— Соня, побудь хозяйкой, налей тете Рите чаю, — бросила напоследок Лариса и захлопнула дверь.

Она кивнула и зачем-то пошла обратно за альбомами и карандашами. Вернулась на кухню и замерла в дверном проеме, глядя на Риту.

— Не бойся, я не кусаюсь, — Стрелецкая собрала документы в папку и улыбнулась. — Что там у тебя?

— Рисунки, — Соня робко положила их на край стола. — Вы мамина подруга?

— Нет, — качнула головой Рита. — Я виделась с ней в далеком детстве, но мы никогда не дружили. Моя мать знает твою бабушку и Ларису — такая вот запутанная история.

— Вы здесь живете? — Соня взяла чайник и налила кипяток в кружки.

— И снова нет. Я приехала из Петербурга.

— Как здорово! — воскликнула она. — Я тоже хочу жить там когда-нибудь. Но мама говорит, что лучше не стоит.

— И почему же?

— Она не рассказывает, — Соня поставила кружки на стол. — Ей просто не нравится Питер.

— Знаешь, главное ведь то, что нравится тебе.

— Мне нравится рисовать и смотреть на картины, — Соня села напротив. — Маме не нравится из этого все.

Рита рассмеялась и взглянула на Сонины альбомы.

— Так, значит, ты художник?

— Наверное, — пожала плечами она и сделала глоток чая.

— Покажешь мне свои работы?

Глаза Сони загорелись. Как такой прекрасной, яркой и смелой Рите могут быть интересны ее каракули? Даже маме неинтересно! «Да никому, наверное, до них нет дела», — думала Соня до сегодняшнего дня...

Она открыла свой любимый альбом с принцессами и положила его перед Ритой.

— А вы умеете рисовать? — спросила Соня, восторженно глядя на нее.

— Увы, — вздохнула Рита, перелистывая страницы. — Когда-то я тоже хотела научиться, но так и не смогла. Зато теперь я много чего знаю об искусстве.

— Расскажете что-нибудь?

Рита задумалась, рассматривая Сонины картинки с девочками: наивные, местами смешные, местами реалистичные, но столь искренние и живые, что хотелось верить им всем сердцем. То по пояс, то в полный рост, то в необычных ракурсах, то зарисовки в стилистике мультфильмов — Соня очень любила экспериментировать.

— Кандинский перестал бороться со своей любовью к живописи только в тридцать лет. Врубель выучился на юриста, но после, в двадцать четыре года, поступил в художественную академию. Ван Гог впервые взялся за кисть в двадцать семь. Страшные цифры, правда? — Рита усмехнулась и посмотрела в большие светло-зеленые глаза напротив. — Так что твори, Соня, и никого не слушай. У тебя все непременно получится.

Соня просияла широкой улыбкой — она понятия не имела, кто такие Кандинский и Врубель, но сама точно не собиралась останавливаться! Если аж Рита сказала ей, что у нее все получится, то непременно надо продолжать — и плевать на то, что говорят мама с папой. Они в искусстве ничего не понимают, в отличие от Риты, а значит, шанс точно есть.

— Ух ты, а тут что? — вскинула брови Рита, переворачивая страницу.

— Фото, — Соня вытащила из альбома несколько черно-белых бумажек. — У меня есть детский фотик — я постоянно с ним хожу. Тут вот мама, тут папины собаки с работы, а тут наш двор... — она замолчала, глядя на то, как Рита, нахмурившись, рассматривала ее маленькие кадры. — Вам не нравится?

— Пробовала еще на что-нибудь снимать? — спросила Рита и отложила фотографии в сторону.

— У нас есть мыльница, но мне не нравятся снимки, которые мама потом приносит, — Соня подперла голову рукой. — На них все так же, как и в жизни. Зачем они тогда нужны?

— Рассуждаешь как настоящий импрессионист, — улыбаясь, произнесла Рита. — У тебя очень красивые кадры и сильные идеи — не переставай, пожалуйста, снимать.

Соня поджала губы и сцепила руки в замок, не веря услышанному. Неужели Рите, правда, так сильно понравилось? Да и зачем ей врать? Она единственная за все время посмотрела на Сонино творчество с любовью и неподдельным интересом. Как много удивительного произошло за один вечер!

— Кто такие имприсиониты?

— Импрессионисты, — мягко поправила ее Рита. — Художники, которые ценили сиюминутное впечатление и не стремились рисовать реальность. За это в свое время их не принимали, ругали и не брали на выставки.

— Нам надо сделать как они! — сказала Соня и вскочила со стула. — Я сейчас.

Она с замиранием сердца побежала к себе в комнату и схватила фотоаппарат — маленький, простенький, печатающий черно-белые снимки на бумаге, скорее похожей на чековую ленту. Главный Сонин друг, ее сокровище и верный помощник.

— Можно я вас сфоткаю? — она направила объектив на Риту. — Вы очень красивая!

— Ой, я не знаю... — но Рита осеклась, глядя на вдохновленную Соню.

Она облокотилась на стол и посмотрела в камеру, а Соня несколько раз нажала на кнопку спуска затвора. Размытые, засвеченные, но оттого и прекрасные снимки Риты теперь стали любимыми у Сони, ведь на них она совершила невозможное — зафиксировала в реальности то, чего нет: свою самую светлую и эфемерную фантазию.

— Это вам, — Соня аккуратно разорвала две фотографии и отдала одну Рите. — Когда я вырасту, то хочу стать такой же, как вы: умной, яркой, доброй и все-все знать об импрессионистах.

— Соня... Спасибо, — с умилением глядя на нее, ответила Рита. — Тебе не нужно становиться такой, как я: ты уже самая талантливая и очаровательная девочка.

— Можно вас обнять? — выпалила Соня и застыла на ровном месте.

— Ну конечно.

Соня кинулась к ней в объятия маленьким ураганом, едва не снеся со стула. Прижалась, глубоко вдохнула и стиснула ладошками ее спину. Рита ахнула от неожиданности и рассмеялась. Тепло разлилось в груди мягкой патокой.

— А вы еще придете? — зажмурившись, спросила она.

— Не знаю, — Рита отпрянула от нее. — Все может быть.

Ключ провернулся в замочной скважине, а в прихожей послышалось ворчание — Сонин сказочный мир рухнул в одно мгновение.

— Вечно все не слава богу и в самый неподходящий момент, — причитала Лариса, снимая туфли. — Ой ужас, Рита, она и к тебе со своими рисунками пристала?

— Вовсе не приставала, мне самой было очень интересно. Соня — маленький гений.

— Так, ладно, гений, шуруй в свою комнату, — отмахнулась Лариса и прошла на кухню. — Посоветовалась я с мамой насчет Олиной просьбы...

Соня ушла, запрещая себе оборачиваться и подслушивать, — иначе боль между ребер стала бы совсем невыносимой. Будь ее воля, просидела бы так с Ритой еще целую вечность, разговаривая об искусстве, о своих работах и о Ней.

Рита пришла к ним домой на неделе еще два раза, но долго не задерживалась: обменивалась с матерью какими-то бумажками и решала скучные взрослые дела. Она приветливо улыбалась Соне и даже позволила себя обнять под бурное возмущение Ларисы: «Господи, как некрасиво! Ну что ты лезешь к чужому человеку и донимаешь своей болтовней?» Чужой человек, в одночасье ставший для Сони самым близким по духу, смеялся и повторял, что все в порядке, крепко прижимая к себе.

Спустя еще несколько дней Лариса сказала Соне, что Рита уехала и больше не заглянет даже на пять минут. Тогда она расплакалась. Горько, тихо, в темноте — потому что мать не выносила ее слез.

Но Рита осталась феей — безотчетной фантазией на границе с серой реальностью. Яркой вспышкой, ослепительным проемом, куда Соня шагала всякий раз, вспоминая ее образ. Мысли о ней — тонкие кружева недосягаемого идеала, прозрачные соцветия грез света и радости. Она, принцесса, сошедшая прямо со страниц детского воображения, надолго стала хозяйкой Сониных снов. В них не было ни одиночества, ни печали, ни страха, ни горечи. Там добрая фея хватала за руку в последний миг, удерживая прямо над пропастью, и возносила за облака. Когда Соне снилась далекая волшебница в платье, сотканном из хрупкой рубиновой вуали, пробуждение превращалось в пытку. Остаться бы рядом с ней навсегда, не боясь ничего и никого, и с улыбкой плавиться от мерцающего тепла ее солнечных лучей...

Когда Соня выросла, фея перестала приходить во снах. Реальность становилась все тусклее и суровее, а мир вокруг — все сложней и безобразней. Взрослые проблемы сыпались на голову одна за другой, убогий быт и опостылевшая рутина топили в трезвости и холодной прагматичности, не оставляя места для хрустальных замков маленькой девочки. Теперь Соня училась колдовать сама, но что-то пока выходило криво: палочка не слушалась, заклинания запоминались со скрипом, а магические снадобья горько опьяняли, а не лечили. Соня уверяла себя в том, что знай она, как стать такой же могущественной волшебницей из детских снов, то тогда все непременно бы получилось. Но где же крылась загадочная формула превращения?

***

Соня очнулась от прострации к середине экскурсии. Сотрудник музея, кажется, вещал минут сорок, водя по залам, полным сюрреализма Дали. Пространство причудливо изгибалось вокруг, Гала распадалась на атомы, часы плавились, а фигура Нарцисса принимала очертания каменной руки.

— Эта картина много значила для художника — он даже взял ее с собой в Лондон, куда поехал на встречу с Зигмундом Фрейдом, — рассказывал мужчина в белой рубашке с бейджиком на шее. — К «Метаморфозам Нарцисса»* Дали написал и поэму, последние строки которой скажут о его искренности гораздо лучше меня: «Знаешь, Гала (а впрочем, конечно, знаешь), это я. Да, Нарцисс — это я».

Миф о юноше, влюбленном в собственное отражение, Соню волновал меньше всего — она пропустила мимо ушей слова экскурсовода, искажая в памяти свое настоящее не хуже сюрреалистов. Правда найдена, а легче не стало. Почему ей так хотелось рассказать обо всем Рите? И что ей говорить? Может: «Вы случайно стали для меня светлой детской фантазией»? Или: «Вы снились мне чаще всех»? А если: «Благодаря вам я не бросила кисти и фотоаппарат»? Абсурд, фантасмагория! Теперь Рита другая. Да даже внешне — совсем другая. Эта строгая женщина в кольчуге из последней коллекции совсем не похожа на фею в легком рубиновом платье. Но Соне отчаянно требовалось ее увидеть. Срочно увидеть! Иначе голова взорвется. Господи, где она? И почему, черт возьми, говорила не Рита, а какой-то мужчина? Соня огляделась в зале и плавно отстранилась от толпы.

Риту искать долго не пришлось — Соня прошла вглубь музея и заметила ее напротив величественно парящей в воздухе Галы-Леды. Она стояла к Соне спиной и неотрывно глядела на картину, кутаясь в черный шерстяной платок так, словно находилась на морозе. Соне хотелось протянуть руку, коснуться ее плеча и наконец убедиться в том, что Рита не галлюцинация. Но она вовремя одернула себя и встала с ней вровень.

— Устали от экскурсии, Соня? — неожиданно спросила Рита и обернулась.

Филатова чуть не пошатнулась от того, что Рита назвала ее по имени, — ни к кому из группы она пока не обращалась лично. Изящные черты ее лица, не замаскированные гримом, вблизи словно проявились из расфокуса объектива. В приглушенном желтом свете, где ничто не отвлекало от созерцания, Соня разглядывала ее лицо, как экспонат: все те же пухлые губы, острые скулы, нос с небольшой горбинкой, но глаза другие — не карие, черные, цвета вороньего крыла.

— Да нет, я лишь...

— Не волнуйтесь, я тоже их не люблю, — в голосе Риты проскользнула ирония. — Считаю, что собственное восприятие важнее.

— Разве не должно быть наоборот?

— Вы помните сюжеты ваших любимых фильмов или имена главных героев? — она прищурилась, рассматривая Галу. — Вот я, признаться, не особо. Зато хорошо помню самое главное — свои чувства во время просмотра.

— А я думала, что знать исторический контекст важно, — Соня сжала ладонь в кулак, скрывая мандраж.

— Безусловно, важно. Но как будто цепляет другое. — возразила Рита и подтянула ворот водолазки повыше. — Скажите, вот вам нравится картина? — она намекнула взглядом на полотно.

— А может не нравиться? — случайно вырвался нервный смешок у Сони.

— Может, — кивнула Рита. — Я, например, долго не понимала, чего все находят в образах Галы и больном восхищении Дали.**

— И почему теперь поняли?

— Наверное, искренне проникаешься многими произведениями, только если сам пережил нечто подобное, — Рита улыбнулась краешками губ и снова обратилась к Гале. — Про что для вас миф о Леде?

— Синоним изнасилования, если судить на современный лад, — Соня поморщилась и сцепила руки за спиной. — А если по-другому, то... Леда, как и Лето, — очередные символы материнства и женственности. Вы думаете, Дали и вправду видел ее такой?

— Кто знает, — пожала плечами Рита. — Сам он говорил, что соотносит Галу с дочерью Леды — Еленой, но на картине все наоборот, и я склоняюсь к тому, что он врал. Как врал и о том, что увидел образ Галы еще в детстве, даже не зная ее.

— Я тоже все время видела то, чего нет, — Соня посмотрела на Риту в упор. — Мне почему-то всегда хотелось представить Леду за прялкой.***

— Колесо бы многое объяснило, но в то же время и запутало, — она склонила голову набок. — По замыслу Дали, связей быть не должно — ведь частицы атома разделены пустотой и никогда не соприкасаются друг с другом.

— Наверное, мне просто нравится додумывать, — легкая усмешка тронула ее губы.

— Видите, Соня, разве об истории вы сейчас рассуждали? Произведение — одно, а трактовок — сотни, и это нормально, — Рита заинтересованно взглянула на нее. — И ваша мне, кстати, очень нравится. Первое впечатление бывает обманчивым.

— Да, простите за то, что помешала вам на лекции, — Соня нервно заломила пальцы. — Но я правда пыталась вспомнить кое-что очень важное.

— И что же это было?

— Ну... Я хотела спросить у вас насчет одной... — начала говорить Соня, но прикусила язык, испугавшись ее пристального внимания.

Нет, нет, нет! Какая глупость. Детская, наивная, несусветная глупость. Зачем Рите вспоминать? Что тогда изменится в их отношениях? И почему Соне хочется что-то в них менять? Рита наверняка не помнит ее, ведь в перспективе Сониной жизни десять лет значат едва выйти из детства, а в перспективе Ритиной — насыщенный отрезок пути.

— Рита! — сзади послышался громкий мужской голос. — А я уж думал, не заглянешь к нам. Как же так! Ты — сюда и под самое закрытие?

— Здравствуй, Ром, — вежливая улыбка застыла на ее лице. — Да что-то работы слишком много навалилось... Еще даже не все успела обойти.

— Гравюры-то видела? — Рита в ответ замотала головой и поправила платок на плечах. — Кошмар, сколько требований у испанцев было! Пошли хоть покажу.

— Соня, если все-таки надумаете спросить, подойдите ко мне на следующей паре — с радостью отвечу вам, — сказала Рита, прежде чем развернуться. — Так и чего они прислали?

— Ой, без ста грамм не обойтись... Ты лучше расскажи сначала, у вас как в галерее дела?

Рита вновь исчезла, оставляя за собой легкий запах «Мон Герлен» и стук каблуков вдалеке. Соня вновь обернулась к Леде, глядя на то, как воображаемое чертово колесо дало новый оборот в атомной пустоте.

______________________________________________________

Сноски:

* Метаморфозы Нарцисса – картина, которую Сальвадор Дали написал в 1937-м и которая, по заявлению самого художника, может считаться первым его полотном, созданным в абсолютно полном соответствии с разработанным Дали параноидально-критическим методом. Подробнее почитать про метод, саму картину и поэму:
https://artchive.ru/salvadordali/works/333341~Metamorfozy_Nartsissa

** Отсылка к знаменитой истории любви Дали и Галы. «Елена стала его музой и женой, подругой и помощницей, матерью и нянькой, продюсером и натурщицей». Дали любил ее до самой смерти, хотя их отношения, конечно, не были простыми.https://artchive.ru/publications/3431~Istorija_ljubvi_v_kartinakh_Sal'vador_Dali_i_Gala

*** Колесо, прялка – символ вечного возвращения. Соня упоминает одну из трактовок, которую действительно можно увидеть на картине: Леда сидит в позе, чем-то напоминающей женщину за прялкой. Рита говорит ей, что колесо бы все запутало, потому что нити (Мойры, Макошь и прочие богини за прялкой), как связь между небом и землей, непрерывный поток времени (цикл жизни и смерти), отсутствуют на картине, ведь «Леда не опирается о сиденье, сиденье не касается постамента, постамент не прикасается к морю, море не соприкасается с берегом».