Если ты держишь меня - я верю
На следующее утро не было громких голосов.
Не было Сери, хихикающей над завтраком.
Не было взглядов.
Никто не называл её по имени.
Но Соен ощущала: он — рядом.
Юнги не пытался подойти сразу.
Он просто стоял, прислонившись к перилам у старой беседки, где их почти никто не видел.
Она подошла сама.
Медленно.
Неуверенно.
Но — с желанием.
— Я думал, ты не придёшь, — произнёс он, не поворачивая головы.
— Я думала тоже самое, — тихо.
Он посмотрел на неё.
Глаза — усталые. Но мягкие.
— Прости, что не нашёл тебя ночью.
Я не знал...
— Тебе не нужно было. — Она села рядом. — Ты пришёл утром. Это... было важно.
Они сидели молча.
Она смотрела в его руки.
Он — в её плечи, в дрожь, которая всё ещё пряталась под кожей.
— Если ты хочешь сказать, — начал он, — что устала, боишься, хочешь тишины...
— Я хочу, чтобы ты был рядом. — Она перебила. — Только это.
Он не ответил.
Он просто взял её руку.
Пальцы — точно, уверенно, в переплетение.
Без просьбы. Без давления.
Она посмотрела на их руки.
И впервые — улыбнулась. Настояще.
Чуть-чуть.
Но достаточно, чтобы что-то сдвинулось.
Последние дни лагеря были словно в другой реальности.
Они ходили рядом.
Иногда молчали. Иногда говорили.
Он клал ей шапку на голову, когда было прохладно.
Она ждала его взгляда на перекличке.
Сери смотрела издалека.
Тэхён — не приближался.
Он будто исчез в собственных тенях.
А они — дышали рядом.
Учились быть.
Просто быть.
В день отъезда Соен села в автобус, положив рюкзак на колени.
Юнги сел рядом.
Не спрашивал.
Он знал, что его место — здесь.
И когда Сеул показался за окном,
она сказала, почти шёпотом:
— Как думаешь... если вдруг начнётся всё сначала?
Он повернулся.
В его голосе — не было сомнений.
— Тогда я буду держать тебя крепче.
Она кивнула.
И прошептала:
— Тогда я не сломаюсь.
Они не знали,
что в Сеуле уже ждал человек с мягкой улыбкой и старой виной,
и девушка с глазами, в которых Юнги когда-то тонул.
Крыша была такой же, как раньше.
Пыльная. Старая. С запахом асфальта и далёких выхлопов.
Но теперь — она пахла иначе.
Теплее.
Тише.
Юнги лежал на пледе, закинув руки за голову.
Соен — рядом.
На боку.
Смотрела на него.
Он молчал.
Она — тоже.
И в этом молчании была суть.
— Я скучала по этому месту, — сказала она.
— Я — по тебе в этом месте, — ответил он.
Она улыбнулась.
Тихо.
Той самой улыбкой, которую он запоминал.
Которую боялся потерять.
— Помнишь, как я впервые сюда пришла? — она прижалась щекой к его плечу. — Я была напугана.
А ты был... будто стена.
Высокая. Молчаливая.
Но — крепкая.
— Ты была тенью.
И в ней я впервые почувствовал, что кто-то дышит так же, как я.
Они замолчали.
Небо над ними — глубокое, сине-серое, с мерцанием первых звёзд.
Ночной город под ногами.
И ни одного чужого звука.
— Что если всё сломается? — спросила она. — Всё снова. Словно лагерь был только сном?
Он повернулся на бок.
Положил ладонь на её щёку.
Пальцы — нежные. Уверенные.
И посмотрел в её глаза.
— Тогда это был самый реальный сон в моей жизни.
И он поцеловал её.
Медленно.
Как будто не хотел, чтобы это заканчивалось.
Как будто каждое прикосновение губ было словом, которое он раньше не знал, как произносить.
Она ответила.
Губы тонули в губах.
Пальцы искали друг друга.
И когда он прижал её к себе,
она не испугалась.
Тело — дрожало.
Но не от страха.
А от доверия.
Он целовал её лоб, виски, руки.
Она дышала в его шею.
Сжала его рубашку, будто боялась, что всё исчезнет.
— Обещай, — прошептала она. — Что, даже если всё станет снова тёмным — ты будешь рядом.
Он не стал клясться.
Он просто провёл пальцами по её губам.
И тихо ответил:
— Я не уйду первым.
Они лежали так, обнявшись,
в этой единственной точке мира,
где было только "сейчас".
И никто из них не знал,
что завтра в их школу вернётся тот, кто знает,
как разрушать изнутри