глава 7 «уже работаешь»
проснулась я рано, от тихих шагов вити по квартире.
утро было серым — солнце ещё не пробилось сквозь облака, и тусклый свет из окна только подчеркивал тишину в доме. я какое-то время просто лежала, прислушиваясь. витя ходил осторожно, стараясь не шуметь — как будто боялся, что громкий звук опять разрушит его маленький, только что начавший заживать мир.
прошла примерно неделя.
я поднялась, натянула на себя первую попавшуюся кофту, накинула тёплые носки. пол был холодным — июнь выдался пасмурным, ветреным. когда я дошла до кухни, он уже сидел за столом, сгорбившись, обхватив ладонями кружку.
он пил чай. медленно, осторожно. на столе лежал ломтик хлеба, почти не тронутый.
я подошла молча и села рядом.
витя медленно поднял на меня глаза. взгляд настороженный, уставший. совсем не детский. в нём не было прежней легкости. ни капли.
я старалась говорить спокойно, ровно. не давить.
— врачи вчера сказали, что ты уже в полном порядке. только пару ссадин остались, нужно будет их обработать. хорошо?
он кивнул. коротко.
я сделала паузу, посмотрела на него чуть внимательнее.
— к нам сегодня должен приехать дядя женя. ты не против? — спросила я ещё тише.
витя опустил глаза в чашку, провёл пальцем по ободку.
— дядя женя?.. который меня спас? — прошептал он, не поднимая взгляда.
— да, он. он хороший, он добрый, — я попыталась улыбнуться. тепло. по-настоящему. чтобы он почувствовал, что всё хорошо.
витя снова кивнул. на секунду уголок его губ будто бы дрогнул — как будто он хотел улыбнуться в ответ, но не позволил себе.
я уже не видела в нём того мальчика, каким он был раньше — добрым, весёлым, жизнерадостным. теперь он был тише. замкнутее. закрытым.
он словно свернулся внутри себя, как улитка, спрятавшаяся в панцирь. я понимала: ему нужно время. и безопасность.
— на днях приедет тётя валя и дядя миша, — сказала я осторожно, — они заберут тебя к себе, увезут. ты будешь жить у них. в безопасности. а я буду приезжать.
он уже знал. просто кивнул. и в этот раз — по-настоящему, будто с облегчением. я увидела, что он рад.
в этот момент раздался звонок в дверь.
витя тихо поднялся и ушёл в комнату. я пошла открывать.
на пороге стоял женя.
спокойный, собранный, с лёгкой усталостью на лице, но с тем же внимательным взглядом.
— привет, — сказала я.
— привет.
мы поздоровались, и я жестом пригласила его пройти. он молча прошёл в кухню, сел за стол, потянулся к чашке с кофе. я налила себе чай.
мы сидели молча несколько секунд.
— как ты? как витя? — наконец спросил он. — уже неделя прошла. должно быть немного полегче.
я кивнула.
— в порядке. и он, и я.
наступила пауза. я тихо выдохнула.
— скоро приедут родственники. тётя наша родная и её муж. заберут витю к себе. как только узнали обо всём — сразу связались…
— а ты? — спросил женя.
— меня они тоже хотели забрать, — я пожала плечами. — но я отказалась.
он посмотрел на меня пристально. не осуждая — просто… с вниманием.
— слушай, — начал он и чуть подался вперёд. — я пришёл не просто так.
— да?
— надо сегодня в прокуратуру поехать. должны дать благодарность. ты тоже должна быть там.
я удивлённо приподняла брови.
— а я-то зачем? я же не работаю даже...
он усмехнулся. мягко.
— уже работаешь, — сказал евгений и сделал глоток кофе. — я в прокуратуре давно объявил, что ты отучилась на следователя, но не успела выйти на должность. а уже помогла нам в деле. а бумаги... нечего их на столе оставлять.
он поднял на меня глаза.
— тебя приняли. как стажёра. уже давно.
я остолбенела.
— правда?.. жень... — прошептала я. — спасибо тебе...
я подошла к нему, обняла. крепко, благодарно. он не отстранился, наоборот — аккуратно, чуть настороженно, но с теплом обнял в ответ.
— и ещё одно дело, — сказал он чуть тише, не отпуская меня. — там надо… фишера допросить.
я отстранилась, посмотрела ему в глаза. вздохнула.
— когда?
— нужно ехать через час-два. будет ещё один допрос. валера пытался разговорить его, я тоже. но он — ни в какую. делает из нас врагов всего мира и молчит.
— я помогу, — кивнула я. — попробую его опросить.
— не сомневаюсь в тебе, — улыбнулся он. — ты у нас хоть и стажёр, но самый лучший при этом.
я пошла собираться.
когда вернулась, уже готовая, снова вышла на кухню.
и остановилась в дверях.
женя сидел рядом с витей. они о чём-то шептались, переглядывались, оба — с заговорщицкими улыбками. витя даже засмеялся — впервые за всё это время. по-настоящему.
и у меня на сердце стало тепло. я невольно улыбнулась.
женя заметил мой взгляд, подмигнул вите.
мы попрощались с витей. я наклонилась, поцеловала его в лоб, а потом мы с женей вышли из квартиры.
и вот, мы уже шли по коридорам мрачного здания тюрьмы.
бетонные стены были серыми, будто впитавшими в себя всё зло, что проходило через эти коридоры. лампы под потолком моргали, издавая тихое, нервное жужжание, и я шла рядом с женей, чувствуя, как холод пробирается под тонкую ткань пиджака. охранники впереди шагали с равнодушием, будто мы пришли не к убийце, а за бумагами. я старалась не думать ни о ком, не вспоминать ни одно лицо, потому что тогда мне стало бы невыносимо дышать.
нас охрана завела в одну из камер. тусклая лампа под потолком, низкий потолок, пахло сыростью, металлом, чем-то прелым, тяжёлым. как в подвале. зайдя туда, я села на стул, скрипнув ногой по полу. женя остался стоять рядом, на полшага позади. спиной я чувствовала его напряжение — он, как и я, был собран, сосредоточен.
напротив, на узком, продавленном матрасе, без наручников, сидел фишер. он вытянул ноги вперёд, руки сложил за головой, смотрел в потолок. расслабленно. нагло. будто всё происходящее — спектакль, а он — режиссёр. когда мы вошли, он медленно повернул голову, взглянул. в его лице не было страха. будто он не в камере. будто у него есть время.
— ну как дела? как самочувствие? кошмары тебе не снятся? — первым заговорил евгений. голос у него был сухой, будто обидевшийся старший брат.
фишер хмыкнул.
— бывает. недавно снилось, что у меня под кожей черви. я их выкапываю ногтями, а они всё лезут и лезут. всё больше и больше становится.
у меня в животе всё перевернулось от этих слов. мерзко. страшно. но я не подала виду.
— эти черви — доказательства наши. одиннадцать уже у нас есть. — холодно сказала я, скрестив руки на груди. — а сколько ещё осталось? по порядку пойдём? или сам вспоминать будешь?
мой голос был резким, чужим. я сама удивилась, насколько в нём не было колебаний. даже евгений посмотрел на меня — с лёгкой ухмылкой, одобрительно. как будто я только что пробила стену, которую он сам не смог.
— я уже говорил. кого вспомнил — назвал. больше я не помню, — ответил фишер и пожал плечами, как будто речь шла не о детях, а о каких-то случайных прохожих.
— я прекрасно понимаю, что ты время тянешь перед судом, — сказал женя, делая шаг ближе. — жить хочешь. но я, честно, могу прямо сейчас дело закрыть. и через неделю тебе уже выпишут приговор. хочешь?
— всё равно, — равнодушно отозвался тот.
— ну, тогда всё-таки, может, повспоминаешь? — не сдавался женя. голос был мягче, но в нём чувствовалось напряжение.
я выпрямилась, посмотрела фишеру в глаза.
— ты сашу ивановна помнишь?
имя это будто отозвалось эхом внутри. я сразу увидела мальчишку. маленький, упёртый, взгляд у него был дерзкий, но какой-то добрый внутри. я не показала, как больно мне было говорить о нём.
— я уже говорил. не знаю я их имён. не спрашивал.
я медленно открыла папку у себя на коленях. пальцы чуть дрожали, но я сдержалась. достала фотографию, повернула её к нему.
— а так? помнишь?
фишер прищурился, наклонился вперёд.
— помню. саша. наглый такой был, ужас. за палец меня укусил. я думал, у меня заражение будет. уколы себе ставил, — ответил он с улыбкой. и посмотрел на фото, потом на меня. этот взгляд... меня тряхнуло внутри от его спокойствия.
— где ты его убил? тело где его? — спросила я.
— не помню.
— что значит — не помнишь?! — выдохнул женя, уже с яростью. — только что ты говорил, что помнишь!
— ну, здесь не помню, а здесь помню, — он постучал себе по голове. — что вы от меня хотите?
— смотри, серёжа, — начала я, медленно. — у саши мама есть. она с этим горем смирилась, как могла. сына потеряла. и ей... ей хотелось бы нормально проститься с ним. чтобы была могила. чтобы крестик был. чтобы она туда цветочки носила.
я чувствовала, как голос начинает дрожать. сдержалась.
— у тебя же тоже мама есть.
он замолчал, не смотрел на меня. потом сказал тихо:
— да. после того как вы меня убьёте, она тоже не будет знать, где я похоронен. всё честно.
мне вдруг стало холодно. не от того, что он сказал, а от его интонации — там была обида. искренняя. будто мы не дали ему что-то важное.
— а если мы ей скажем? — сказал евгений, спокойно, как будто в шутку.
фишер поднял на него взгляд.
— по закону — ничего нельзя. после приговора меня увезут. и всё. вы меня забудете.
— вряд ли у нас получится забыть тебя, — тихо сказала я.
женя шагнул ближе.
— но в тюрьмах у нас люди есть. человечку шепнём, он нам шепнёт. мы матери твоей передадим, где твоя могилка. чтобы она знала, где ты. чтобы она могла тебе цветочки принести. ты ж тут библию держишь... как-то не по-христиански всё это, понимаешь?
фишер улыбнулся. но в улыбке этой было что-то хищное, холодное.
— а убивать меня — по-христиански? око за око. безымянная могилка за безымянную могилку. не знаю я ничего. не скажу.
я выдохнула. медленно, тяжело. всё внутри было горьким.
— на выход его, — сказал женя.
в камеру тут же вошли охранники. они нацепили на него наручники, взяли под руки. фишер больше не говорил. только смотрел на меня, пока не вывели.
— посмотри, — сказал евгений, обращаясь к головкину.
фишера держали двое полицейских, прямо напротив двери с небольшой дыркой в ней, так, чтобы можно было видеть, кто там есть. я стояла рядом с евгением, чуть позади него. я не боялась фишера. просто женя слишком много переживает. а я не вывожу его на нервы лишний раз.
— нет, — резко ответил фишер. спокойно. коротко.
— а шо — нет? — спросил у него евгений.
— ну, вы меня не заставите, — пожал плечами сергей.
— ну харош ты, — женя говорил с наигранной усталостью. — там сюрприз тебя ждёт. посмотри, посмотри. человеком хоть раз будь.
— человеком?.. — фишер усмехнулся. — вы меня за человека не считаете. а я вас не считаю. и этих ублюдков маленьких тоже. кстати... печень я его в банку замариновал. могу банку найти, а вы похороните. достаточно будет?
он усмехался. почти играл.
— ты шо, мразь?.. ахуел, шо ли?! — резко спросил евгений и ударил его по лицу.
— достаточно! — крикнула я. резко. отрывисто.
евгений отступил, дышал тяжело.
— что ты хочешь-то от меня? — прошипел фишер, обращаясь теперь ко мне.
— с тобой соучастницей она пойдёт и пожизненное получит, — резко бросила я, даже не думая как сильно эта фраза может его задеть. сейчас хотелось сделать ему больно, как он делал другим.
— вы не можете... ты так не сделаешь. я же знаю, — фишер смотрел прямо мне в глаза. с улыбкой.
— да?.. а шо это мы не можем?.. ты нам, шо ли, запретишь, гнида? — евгений уже почти кричал. — знаешь, шо ей в тюрьме сделают?..
— вспоминай. время есть, — добавила я. коротко. без эмоций.
— а может, вы мне фотографию дадите? — он снова усмехнулся. — я повспоминаю.
— блядь... сука ты... сеанс захотела... — я выдохнула. чувствовала, как из меня уходит всё. не злость, не жалость — всё. — я три дня тебе отдаю. гнида. понял?
— уведите его, — сказал евгений.
и когда его вели — за руки, вниз по коридору — он вдруг дёрнулся и закричал:
— да! я вспомню! вы только её отпустите! отпустите, лика! пожалуйста!.. лика! ты обещала! ты обещала поговорить со мной, ты обещала мне!
я не обернулась.
— скажите матери его, что он отказался от встречи, — сказала я второму полицейскому. он кивнул.
а мы с евгением пошли к выходу из этого ужасного места.
оказавшись на улице, евгений закурил.
я молча стояла рядом, чуть поодаль, кутаясь в куртку, хотя было не так уж холодно. не потому что мёрзла — скорее, потому что на душе было как-то прохладно, будто внутри пустота. я хотела бы тоже попросить у него сигарету. просто по привычке. просто чтобы занять руки. просто чтобы вдохнуть этот дым, как глупое, бессмысленное утешение.
но он, будто почувствовав мой взгляд, даже не обернулся, только бросил в сторону:
— тебе достаточно будет. надо перестать, чтобы зависимость не началась.
я вздохнула. щёлкнула языком и отвернулась.
не потому что обиделась — скорее, потому что он был прав, а мне это не нравилось. спорить не стала. он иногда бывал слишком внимательным, и именно в эти моменты я злилась. на себя. на него. на то, что кто-то рядом умеет чувствовать, когда мне плохо.
мы сели в машину.
нам выделили полицейскую — простую, серую, немного прокуренную изнутри, с треснутым зеркалом заднего вида. своя была в ремонте — евгений умудрился угробить её почти до основания, когда гнался за фишером. я помню только, как он сжимал руль так, будто хотел его сломать, и не моргал минут десять подряд. теперь, пока мы ехали, он молчал. смотрел вперёд, как будто дорога могла дать ему ответы. я же смотрела в окно.
в городе всё было как всегда. прохожие. лавки. кто-то бежал на автобус, кто-то выгуливал собаку. будто ничего и не было. будто никого не убивали. будто никто не сидел сейчас в изоляторе, усмехаясь в лицо людям, которым он ломал жизни.
через пятнадцать минут мы уже шагали по коридору прокуратуры.
пахло старой мебелью, бумагами и крепким кофе. освещение тусклое, лампы мигали. охранник у двери кивнул нам. я бросила на него короткий взгляд, и вдруг на миг захотелось просто остановиться здесь, в этом полутёмном проходе, сесть на подоконник и ничего не говорить. не заходить.
но мы вошли.
в кабинете было полно людей. камеры. вспышки. диктофоны.
я резко втянула воздух. не любила такое. точнее, ненавидела.
чужие взгляды. чужие голоса. чужие вопросы.
всё это — как плёнка, натянутая на горло.
мы сели за длинный стол. евгений справа. валерий — слева.
я сидела, выпрямив спину, сцепив пальцы под столом, стараясь не теребить ногтем ладонь. в комнате было душно, кто-то всё время что-то говорил, щёлкал, записывал, шуршал.
вопросы сыпались как град.
про фишера. про детали.
я отвечала редко. коротко. по делу.
евгений молчал почти всё время.
он и сидел напряжённо, будто всё ещё был там, в той комнате с дыркой в двери.
валерий держался спокойнее, уверенно. он отвечал, улыбался, говорил то, что нужно.
и вот — вопрос.
— васильева лика, — обратились ко мне, — вы такая молодая. как вам удалось задержать такого опасного человека? не было ли страшно? были ли мысли бросить это всё и уйти в безопасность?
я чуть приподняла голову.
посмотрела прямо на девушку с микрофоном.
тонкий голос, идеально выпрямленные волосы, глаза, в которых не было ни капли понимания.
— я всё делала быстро, — тихо сказала я. — я не думала о своей безопасности.
они зашумели.
ещё вопросы. глупые. нелепые.
про чувства. про мораль. про женскую силу.
я замолчала.
евгений коротко бросил:
— получилось у неё из-за хорошего ума. логики. и понимания.
в комнате стало тише. я даже не повернулась к нему. просто смотрела вперёд. я не слышала, что было дальше. только мелькали лица. кто-то благодарил. кто-то говорил, что мы молодцы. что подвиг. что честь.
но всё это — как сквозь вату.
очнулась я уже на улице.
стояли вдвоём. я и евгений.
возле моего дома.
заметив, что я какая-то рассеянная и грустная, он напрямую спросил меня об этом.
мы стояли у подъезда. фонарь над дверью мигал, словно уставший от своего собственного света. сквозняк гнал по двору бумажки и пыль. сентябрь — тот самый мерзкий конец, когда вроде ещё не осень, но и летом не пахнет. воздух холодный, как лёд, но уже без той красоты. просто грязь, слякоть и тишина.
я втянула этот прохладный воздух и ещё плотнее закуталась в лёгкую куртку.
она почти ничего не давала — я носила её с осени, и ткань уже вытерлась на рукавах, чуть расползлась по швам. но я к ней привыкла.
подняв глаза на евгения, я медленно сказала:
— завтра моё двадцатилетие. а праздновать не получится.
тихо хмыкнула, будто это была шутка. но мне самой не было смешно.
евгений чуть наклонил голову, выгнул бровь.
— почему это не получится?
голос у него был тёплый, без наезда, просто вопрос. но с ним — как всегда — вкрапление какого-то внутреннего веселья, будто он наполовину всерьёз, а наполовину играет, старается вытянуть из меня хоть что-то живое.
я опустила взгляд куда-то на его куртку, потом чуть в сторону, в темноту между машинами.
— ну... такое горе в городе. все о детях говорят. — голос у меня стал тише. — да и у меня на душе не спокойно. не могу я, когда у кого-то беда, устраивать себе праздник.
пауза.
— да и тем более... с кем? — добавила я уже шепотом.
что-то внутри сдавило. прям в грудной клетке. я не плакала. я просто устала. у меня всё было внутри так, будто я сидела на краю пропасти — не в слезах, не в истерике, просто на грани.
евгений ничего не сказал. просто молча закинул мне руку на плечо — не резко, не дружески, не насильно. просто спокойно.
его ладонь была тёплой, тяжелой. как будто в этой тишине кто-то держал меня на месте.
— ну-ка... — пробормотал он. — давай-ка пройдёмся немного.
и повёл меня в противоположную сторону от подъезда.
я пошла. не спрашивая куда.
— ну как это так, шо это такое, день рождения, такая красивая цифра — и не будешь праздновать? — заговорил он, глядя вперёд, будто в темноту. — а мамка шо? а витя? разве с ними нельзя?
я усмехнулась криво. не в настроении, но его интонация, как всегда, была по-доброму тёплая. с ней не поспоришь. он умел подбирать нужный тон.
— а что мамка-то?.. — я пожала плечами. — толку от неё. она и не помнит, что это за день.
— витя... ему отдых нужен, а не шарики с тортами выбирать.
мы шли медленно, почти касаясь друг друга плечами.
— а одной... — я замолчала на секунду, — как-то это уже и не праздник.
— может, куплю тортик, свечку задую — и хватит.
грустно выдохнула.
евгений остановился и посмотрел на меня в пол-оборота. в его лице не было ни капли жалости. только твёрдость и забота.
— значит так, моя драгоценная ты девочка... — начал он с той самой своей интонацией, которая сразу заставляла опустить глаза. — завтра мы и тортик купим, и шарики, и свечки, и цветочки.
— и унывать не надо.
— и грустить тоже.
я смотрела в землю, прикусывая губу. не от обиды — от того, что мне так давно не говорили ничего подобного. я даже не знала, что сказать в ответ.
когда мы вернулись к моему подъезду, он остановился, сбросил с плеча свою руку, легко толкнул меня локтем в бок.
— а теперь домой. простудишься. холодно совсем.
— хорошо... — кивнула я.
как всегда, коротко сказали друг другу «пока». он — в машину.
а я — домой.
зайдя домой, я повесила вещи — куртку на крючок в прихожей, шарф сунула в карман, небрежно, без сил, — и уже собиралась идти на кухню, как вдруг из глубины квартиры раздался голос витеньки:
— лика, там тебе звонили! я номер записал, сказал, что ты перезвонишь! — крикнул он из своей комнаты, отчётливо и громко, так что голос его отразился от дверных косяков и стен.
я повернулась на голос, чуть кивнула, будто он мог это увидеть.
— хорошо, вить, спасибо, сейчас перезвоню! — ответила я так же громко, почти машинально, и уже тянулась к телефону, который стоял в прихожей, на узком деревянном столике, рядом с миской для ключей и пыльной вазой с засохшими цветами.
в комнате было прохладно, окна кто-то оставил на проветривание, и тянуло лёгким сквозняком. я опёрлась рукой на столик, присела на корточки и, сверившись с номером на бумажке, начала набирать.
гудки.
один.
второй.
а потом в трубке раздался женский голос, спокойный и уверенный:
— здравствуйте, васильева лика михайловна?
я выпрямилась, взяла трубку крепче.
— добрый вечер. верно.
— вас тревожит начальник полиции и следователь по одному важному делу из города курортный, райкина надежда семёновна. вам удобно сейчас говорить?
тон у неё был вежливый, но слышалась твёрдость. человек, привыкший командовать, но не давящий. я тут же собралась, почувствовала, как с плеч слетает остаток вялости.
— да, конечно. — подтвердила я, стараясь говорить чётко.
— о многом сказать так не могу, — продолжила она, — но я слышала о вас. и о ещё двух следователях, до которых, к сожалению, не смогла дозвониться.
— вы поймали фишера, за что хочу сказать, что уважаю вас.
я сжала пальцы на шнуре телефона, провела взглядом по старым обоям с трещинами в углу.
— спасибо, — выдохнула я. — я вас поняла.
— сейчас у нас есть одно дело, сотрудничество с вами могло бы нам помочь. как вы смотрите на это?
мне показалось, что сердце дрогнуло. в груди что-то замерло. я смотрела в стену — ту самую, где висел старый календарь и чьи уголки я так часто цепляла взглядом, когда о чём-то думала.
— впрочем... я согласна. — сказала тихо, но уверенно.
— тогда на днях я вам перезвоню, чтобы уточнить время приезда.
— я вас поняла. до свидания, надежда семёновна.
— до скорой встречи, лика. — сказала она, и трубка щёлкнула.
я медленно положила телефон обратно на рычаг. всё внутри меня вдруг стало слишком громким — тишина в квартире теперь казалась напряжённой, как перед грозой.
я осталась стоять в прихожей, в полутьме, среди запаха пыли и старой мебели, уставившись в никуда. всё казалось чужим, будто я пришла не домой, а в декорации.
правильно ли я сделала, что согласилась?..
в голове вдруг всплыла мысль — настойчивая, как капля, падающая на стекло.
почему меня тоже просят приехать?.. я ведь неопытна.
все эти разговоры, статьи, газетные заголовки — это же больше про эффект, чем про правду.
все пишут, будто я смогла выстроить логическую цепочку, будто именно я его нашла.
но ведь это не совсем так. я ведь… не сильно помогла.
и сразу — лицо евгения.
его спокойный, внимательный взгляд, как он слегка морщит нос, когда чувствует, что я что-то недоговариваю.
стоит ли говорить об этом евгению?..
он ведь...
он ведь не пустит.
но почему я так думаю?
он же... просто коллега. не больше.
просто человек, с которым я рядом по делу. просто тот, кто может сдерживать мои паники, читать по глазам, когда я сама не понимаю, что со мной.
просто тот, кто развернёт обратно к дому, если мне плохо.
но я чувствую, что стоит промолчать.
иначе будет слишком много вопросов.
слишком много мнений.
пусть евгений меньше знает — зато будет крепче спать.
я всё ещё стояла у стены.
в темноте.
в одиночестве.
а за окном кто-то хлопнул дверью машины. где-то в соседнем подъезде засветилось окно.
и ведь он ни за что не узнает,
что я одна поеду в этот город курортный,
чтобы помогать в поисках нового маньяка…
и пусть всё будет так.
может, у меня получится хотя бы немного помочь.
хочу попросить вас ткнуть на звёздочку и оставить свое мнение в комментариях, а также не забывайте подписаться, мне будет очень приятно!) спасибо за прочтение главы до конца! пока!
