обратная сторона доверия|фишер.

пришла в себя я не сразу, минут десять, наверное, просто сидела, уставившись в разбитое лобовое стекло, сквозь которое уже почти ничего не было видно — только искривлённый свет, мутный, будто мир снаружи стал водянистым, как сквозь плёнку. я не чувствовала ни ног, ни рук, ни даже дыхания. просто сидела и слушала, как громко стучит сердце. стресс, страх, шок и адреналин — всё накрыло одним тяжёлым, ледяным комом.

руки дрожали, будто я стояла в мороз по пояс в ледяной воде. пальцы вцепились в сиденье, так, что аж побелели костяшки. потом медленно повернулась вбок. евгений. он сидел, запрокинув голову на подголовник, с закрытыми глазами. не сразу поняла — в сознании он или нет. дыхание перехватило.

— жень... — хрипло вырвалось из горла.

он резко вдохнул, закашлялся, наклонился вперёд, провёл ладонью по лицу, потом тут же повернулся ко мне. его глаза встретились с моими — в них была и тревога, и контроль, и что-то ещё… что-то резкое, горячее.

— ты в порядке? цела? сильно ушиблась? — заговорил быстро, напористо, одновременно щупая моё лицо, волосы, лоб. — голова кружится? ты можешь дышать? где болит, скажи.

я молча кивнула. отрицательно. не знала, цела ли. вроде да. ноги двигались. руки тоже. просто всё гудело, как после взрыва в ушах.

вгляделась в него — и только тогда увидела.

— у тебя кровь... голова... — прошептала, еле выдавливая слова.

он отмахнулся, будто это была пыль, мелочь. взгляд стал холодным, сосредоточенным.

— сиди здесь. не выходи. поняла?

голос — стальной. не резкий, но такой, что спорить было глупо. командир. защитник. мужчина, за которым хочется спрятаться, даже когда внутри всё крушится.

он потянулся под куртку, достал пистолет, проверил патрон в патроннике, быстро, с точными, выученными движениями. всё это — молча. потом открыл дверцу, и в лицо сразу ударил холодный уличный воздух, пахнущий гарью, пылью и чем-то тревожным, что висело в воздухе, как натянутая струна.

дверь хлопнула. я осталась одна.

не двигалась. даже не моргала. просто уставилась в одну точку — туда, где была панель приборов. пустой взгляд. чтобы не чувствовать, не слышать, не вспоминать. чтобы сердце, которое всё ещё бешено колотилось, наконец-то перестало напоминать, что я жива.

вдруг через какое-то время я услышала крики. резкие. испуганные. вопли, как будто кто-то борется за жизнь.

— не надо!.. пожалуйста!.. нет! —
голос рвался на части, срывался, бился в стенки чужих ушей, как птица в стекло.

я дёрнулась. сердце пропустило удар. посмотрела в окно, резко, будто меня ударили током.
и замерла.

на земле, прямо посреди двора, где валялись обломки, камни и куски старой фанеры, лежал серёжа. он уже не выглядел, как человек, которому я когда-то верила. он выглядел, как что-то сломанное. а над ним — евгений.
он бил.

бил его ногами, с такой яростью, будто не было больше ничего, кроме этого предателя под ногами.

я не думала.
не чувствовала, как ноги касаются асфальта. просто выпрыгнула из машины, не обращая внимания на боль, которая ударила в левый бок.
я бежала.

— евгений! — закричала,
— хватит!

я подскочила, обхватила его за руку, за плечо, потянула на себя —
и он… послушался.
он не сопротивлялся.
лишь тяжело дышал, будто сдерживал зверя внутри.

— дети где?! отвечай, где дети?! — его голос треснул воздух, как хлыст.
я всё ещё держала его, крепко, будто сама не верила, что он не сорвётся снова.

— не знаю!.. клянусь, не знаю!.. я никого не обижал! — заорал серёжа снизу, поднимая голову с земли. голос его дрожал, захлёбывался. — не трогал я никого!..

— тогда чего ты убегал, а?! — взревел евгений, его пальцы сжались в кулак, плечи снова напряглись.

— потому что ты догонял!.. — в отчаянии выкрикнул серёжа. — ты!.. ты за мной!.. я испугался!..

я увидела, как евгений рванулся снова, кулак пошёл вверх, и я вскрикнула:

— жень, не трогай его!.. пожалуйста!.. ты его убьёшь!

он остановился. вдохнул. глубоко.
как будто боролся не с сергеем, а с самим собой.

я снова встала между ними. рукой отодвинула евгения в сторону, и он, тяжело дыша, отступил. медленно. почти нехотя.

а я… я подошла к сергею.

села на корточки рядом.

и впервые посмотрела на него не глазами девушки, которой он улыбался когда-то, а глазами той, кого он предал.

— дети где? — вырвалось у меня резко.

мой голос дрожал, как стекло на грани трещины.

словно всё, что я держала внутри, вырвалось наружу одним болезненным толчком.

я смотрела ему в лицо — грязное, в ссадинах, со страхом в глазах.
но мне было всё равно. я не видела перед собой человека. только ответ. только правду.

— где витя? саша? петя и ваня? — я почти прошептала эти имена, но каждое из них отдавало болью в груди.

в груди, в голове, в ладонях, которые сжались в кулаки.

серёжа поднял голову, с трудом глотнул воздух.

— троих я... до памятника довёз, — прохрипел он, — а про четвёртого... не знаю.

я не отреагировала.
внутри будто включился механизм. хрустящий, ржавый, но неумолимый.

— кого ты довозил? — спросила я медленно, глядя ему прямо в глаза.

он отвёл взгляд.
сжался.
попытался отвернуться.

— не знаю… не помню... — прошептал.

и тогда меня прорвало.

— отвечай! отвечай, сука! дети где?! куда ты их дел?! — закричала я, хватая его за рубашку, тряся изо всех сил, как будто могла выбить из него правду вместе с его дыханием.

руки дрожали, сердце билось в горле, как бешеное.
я не слышала себя — только его лицо перед собой.
его губы, дрожащие от лжи.
его глаза, упрятанные за страхом.
его молчание, которое казалось самым страшным ответом.

вдруг —
вой.
сирены.
где-то позади.

голова дёрнулась на звук, сердце — в пятки.

и чьи-то руки.
сильные, знакомые.
евгений.

он оттянул меня назад, аккуратно, но твёрдо.
я не сопротивлялась — не могла.
ноги подкашивались, всё внутри было пустым.

сергея уже вели к машине.
руки за спиной, лицо в крови и пыли. и всё ещё молчание — оглушающее, тяжёлое, как бетон.

евгений положил ладонь мне на плечи. чуть притянул к себе, приобнял. голос его был рядом — тёплый, уверенный, как щит.
он шептал мне что-то, слова, пытавшиеся собрать меня обратно, как осколки.
но я не слышала их.
не слышала ничего.

в голове — только имена.
детские лица.
улыбки.
ветер.
ночь.
страх.
камни.
дорога.
и пустота.

воспоминания били, как стекло в грудь. каждое касание — боль.
каждая мысль — рана.

я стояла, не двигаясь. а в груди что-то медленно, очень медленно умирало.

и уже нельзя было понять — это сердце... или надежда.

через двадцать минут я сидела в участке. на лавке у стены.
прямо напротив камеры.
железные прутья, холодный бетон, слабый запах пыли, сырости и чего-то горького.
напротив — он. тот, кого я знала с детства. серёжа.

он сидел, опустив голову, руки сцеплены в коленях.
спина согнута, будто под тяжестью вины или страха.
а может, он просто был пуст.
как и я сейчас.

валерий козырев сказал, что сам пойдёт на допрос.
евгений остался со мной.

тишина в коридоре давила на виски. дальний звон телефона, шаги где-то за дверью, щелчок ручки, писк рации.
а внутри всё глохло.

евгений присел рядом. не спеша, спокойно. в его движениях не было спешки — будто понимал, что я сейчас на грани.

он аккуратно коснулся моей руки.
мягко. почти невесомо. будто спрашивал разрешения на прикосновение. будто боялся разрушить меня окончательно.

— ты в порядке? — тихо спросил он.

голос...
я не ожидала от него такого голоса.
нежного. бережного.
в нём не было приказа, не было привычной твёрдости.
только забота.

я медленно кивнула.
неуверенно.
даже не себе — ему.
как будто мне самой было страшно в это поверить.

он чуть улыбнулся.
губы дрогнули, глаза остались серьёзными.

— ты молодец. ты умница... ты... моя отважная пташка, — прошептал он.
словно боялся спугнуть мои хрупкие мысли.

я подняла взгляд.
не сразу, медленно.
будто поднимаясь с глубины.

в глаза ему.

и спросила.
едва слышно, но каждый слог отдавался во мне болью:

— где витя?

горло сжалось.
кончик языка дрожал.
вопрос был к нему, но ответа я не ждала.
я просто должна была это произнести.
иначе бы взорвалась.

он чуть подался ближе, не отводя взгляда.

— давай я отвезу тебя домой, — тихо предложил он, — а когда узнаем что-то про витю, то сразу сообщим.

я замотала головой. резко, будто отгоняя чью-то руку от шеи.

— нет! — вырвалось у меня.
громче, чем хотела.
но я не могла иначе.

я опустила плечи. вздохнула глубоко, медленно, словно через стекло.

— я останусь тут. и буду ждать новостей... — сказала я.
глухо, с тяжестью.
словно эти слова вытаскивали из меня остатки сил.

и тишина. коридор замолчал.

я смотрела в пол, а голос мой вдруг дрогнул. словно стекло треснуло под давлением.
впервые — я не сдержалась.

— я с ума сойду одна дома... — прошептала. не глядя на него.

в голосе... горе. тревога.
отчаяние, которое я всегда прятала глубоко внутри.
но сейчас — не могла.

евгений не ответил. только остался рядом. молча. просто сидел рядом. и в этот момент — это было всё, что мне нужно.

— он требует разговор с девчонкой! — резко, на взводе, вылетело от валерия козырева, как только он вышел из камеры допроса. глаза у него были бешеные, воротник сбит набок, рука судорожно сжимала папку.
в коридоре глухо пахло куревом, мылом и уставшими полами.

евгений стоял у стены, рядом со мной, скрестив руки на груди. как только услышал это, лицо его резко напряглось.
— с кем? — коротко, холодно.

— с ней! с кем же ещё?! — козырев резко кивнул в мою сторону, будто не я, а фигура из улик.

— со мной?.. — я не поверила. глаза мои округлились, будто я ослышалась. я — в допросную?
к нему?

евгений сразу выпрямился, шагнул вперёд.

— не позволю. — голос сталь. коротко. строго. без малейших колебаний.

— жень, он мне ничего не отвечает! совсем ничего! — козырев раздражённо потряс руками. — молчит и только просит её позвать! как заклинило его!

евгений выругался. на этот раз — вслух, зло.
— да вы шо, крышой тронулись? к нему её отпустить? нет! и точка!

они почти закричали друг на друга. я стояла между ними — будто растянутая струна. сердце колотилось. но я чувствовала — это, возможно, мой единственный шанс.

— жень... а если это наша последняя и единственная возможность? — я посмотрела ему в глаза. спокойно. ровно. — я смогу. он ничего не сделает мне.

он вскинулся. удивился. испугался. но я увидела — он начал сомневаться.

— она права! — рявкнул козырев, будто искал любую поддержку.

евгений повернулся ко мне, будто в первый раз увидел.
— ты шо, мать, умом тронулась? откуда уверенность такая?!

я глядела ему прямо в лицо.
ровно. сдержанно. но внутри уже шёл пожар. всё дрожало.

— я знаю его.
проглотила ком в горле.
— я потом объясню всё. а сейчас... разрешите зайти туда. я хочу узнать, где мой витя. где мальчики!

в груди стук обрушился лавиной.
я закричала. словно вырвала кусок боли из себя.

— да нельзя! даже по закону нельзя! ты тут кто?! просто сестра одного из жертв! нам бошки отрубят же! валер, ты не понимаешь этого?! — евгений перешёл на крик. но голос его дрожал. он боялся не за закон — за меня.

— да мне кристально вообще! понятно?! мне брат важнее! — закричала я, шагнув вперёд, мимо них, к двери.

и в этот момент всё внутри него взорвалось.

— нет, блядь! — рявкнул евгений, резко перехватив меня за плечи.
резко отдёрнул назад. я ударилась о его грудь, захрипела от неожиданности.

— увидите его! в камеру! одного не оставляйте! — крикнул он офицерам, отводя меня в сторону, зажимая моё плечо, словно держал не меня — а саму свою жизнь.

я увидела, что его увели, но он не увидел меня. сергей. весь в крови, с поникшей спиной, будто он не человек — тень от чего-то бывшего. его провели мимо стеклянной перегородки, и он даже не поднял взгляда.
наверное, и не знал, что я рядом.
наверное, и не хотел.

мы остались с евгением вдвоём, стояли в узком коридоре, где тускло мигала лампа, а сквозь полуоткрытое окно тянуло сыростью и сигаретным дымом — валерий ушёл курить на улицу, хлопнув дверью с таким раздражением, будто хотел ею разрубить нашу перепалку пополам.

— я знаю, что делаю! — я уже почти не контролировала свой голос.
— я поступаю так, как нужно!

евгений шагнул ближе, будто собирался схватить за плечи, но сдержался.
его голос дрожал от гнева.
— ты не понимаешь серьёзности ситуации! это не улица, не разговор на лавочке, это уголовник! ты хочешь туда просто зайти и...

— да! хочу! потому что это не просто "уголовный"! это человек, которого я знаю с детства, чёрт возьми! он мне отвечать будет, мне — а не вам с вашими бумажками!

он прикусил губу. в глазах — тревога. и злость. и что-то ещё… более личное. я видела, как сжимались его пальцы, как он снова хотел что-то крикнуть — и в этот момент раздались резкие крики.

глухие стуки, как будто кто-то бьётся в закрытую дверь.
а потом — грохот.
сердце моё подскочило к горлу.

мы оба рванули туда. не сговариваясь, как слаженный механизм.

я бежала рядом с ним, чувствуя, как дрожат ноги, как тяжело бьётся сердце в висках. тело моё помнило страх, а разум гнал вперёд.

дверь камеры была открыта.
мы влетели внутрь — и я остолбенела.

серёжа лежал на полу, руки его были в крови — неясно, своей или чужой.

его держали двое полицейских, прижав к полу, пока он бился всем телом, как зверь, которого поймали в капкан.

в углу сидел парень, молодой, бледный, с вытаращенными глазами.
— он вскрыться хотел! он что-то в раковину скинул! — закричал он, указывая трясущимся пальцем.

— что скинул?! — я бросилась ближе, сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди.
парень заморгал, покачал головой.

— не знаю... крестик вроде у него был... а сейчас нет...

серёжа захрипел, вздёрнул голову:
— жизнь я свою скинул! — голос его был сорванный, как будто он говорил сквозь слёзы. — всё, что было...

— быстрей! воду вырубай! — крикнул евгений.

он подскочил к умывальнику, почти отшвырнул полицейского, начал шарить под раковиной, лез под трубу, откручивал что-то на ощупь.

руки его дрожали, а в глазах — была ярость. и отчаяние.

я стояла чуть в стороне, сжимая в кулаке собственные пальцы так сильно, что ногти впивались в кожу.

в груди теснило, дыхание сбилось, и я ловила каждое движение, каждое слово — как будто от них зависело всё.

— есть. — выдохнул евгений.
в руках у него оказался крестик — маленький, с оборванной цепочкой, ещё влажный.
он держал его, как улику.
а я смотрела на него — как на последний кусочек пазла.
не жизни, а страха, в котором мы все застряли.

разглядев крест, я схватила его в руки — пальцы сжались сами, будто меня выдернули из тела и снова всунули в него, в это дрожащее, чужое, дёргающееся тело.

позади кто-то громко крикнул:
— не трогай! нельзя его в руки брать, твою ж мать, надо через что-то! — это был евгений.
но я его не слышала.
или не хотела слышать.
этот крестик будто сам прыгнул мне в ладони.

я кинулась к сергею — на колени, прямо на холодный пол камеры, будто ноги меня больше не держали.

его всё ещё держали полицейские, он уже не бился, только дышал тяжело, с каким-то глухим, надорванным звуком.

я сунула крестик прямо перед его лицом, трясущейся рукой.
— чей это крест?! — голос мой уже не звучал, он разрывал.
— чей крест, отвечай!

он медленно поднял взгляд.
под глазами у него были тени, губы растрескались, кровь на руках подсыхала.
— мой крест... меня крестили с ним... — пробормотал он.

тихо.
слишком тихо.
будто сам не верил.

— не ври! — я снова закричала, будто хотела вытолкать из него правду силой своего голоса. — чей крест?! отвечай!

в этот момент евгений подхватил меня под руку. мягко, но крепко.
он не сказал ни слова, просто тянул меня наружу, сквозь гул в голове, сквозь мои собственные крики, сквозь шок и дрожь, что пробирала до костей. я не сопротивлялась. мне было холодно. внутри. везде.

в коридоре всё ещё пахло табачным дымом от курившего валерия.

труба где-то протекала — капало в ржавую железную миску.
было ощущение, будто всё это не со мной.

будто кто-то другой сейчас говорит моим голосом.

— в чём дело? — евгений остановился, смотрел на меня внимательно.

его голос был глухим, срывающимся. как будто он уже знал ответ, но боялся его услышать.

я выставила крестик вперёд, сжала его в ладони.
— это его крестик... витин... это я ему подарила! я! — я почти задыхалась.
в груди не осталось воздуха, только гул, в котором всё тонуло.
— я говорила ему... говорила никогда не снимать его! говорила!

я не плакала.
глаза были сухими.
я не могла плакать.
не умела.

— ты уверена? — евгений выдохнул, почти шёпотом.
на его лице была усталость, тревога, и что-то ещё — я не разбирала. не хотела.

— уверена! уверена! — голос мой сорвался на крик. — это его крестик! он убил его?!

тишина повисла между нами.
тяжёлая. почти липкая. я сжимала крестик так сильно, что чувствовала, как он врезается в кожу. пальцы побелели.

евгений опустил взгляд, выдохнул, будто сдался.
— тебе нужно отдохнуть. — сказал он коротко, устало.

— нет! я не хочу ехать домой! — я крикнула, отступив на шаг.

он сделал шаг ко мне. не грубо.
но решительно. взгляд стал жёстким, будто он снова на работе, снова всё по протоколу.

— поехали. я отвезу тебя. останусь с тобой, чтоб делов не натворила. — коротко сказал он, уже ведя меня к выходу из участка.

я не сопротивлялась. я просто шла рядом, с крестиком в руке,
в который вложено было всё, что у меня оставалось. всё,кроме него.
вити.

совсем скоро мы уже были у меня дома. тишина в квартире была почти удушающей. ни тикания часов, ни звука улицы — будто весь мир замер, замер специально, чтобы я могла сойти с ума в этой тишине.

я сидела на кухне, на табуретке у стены, сжав в ладонях стакан воды, в который плеснули чуть-чуть валерьянки.
вода была тёплая, горькая.
валерьянка не помогала.
совсем.

напротив, у стены, сидел евгений.
он молчал.

время от времени бросал на меня взгляды — осторожные, как будто проверял: я ещё здесь? или уже ушла внутрь себя, туда, где кричат мысли?

он не говорил ничего.
и я — тоже.
потому что любые слова сейчас были бы слишком... громкими.
слишком настоящими.

через какое-то время он встал.
тихо, сдержанно, как умеют только такие, как он.

— я выйду на улицу, покурю... и зайду. — голос у него был спокойный, но в нём чувствовалась усталость.

я подняла взгляд.
впервые за всё это время — по-настоящему.

— можно я с тобой? — спросила я, почти шёпотом.

он немного удивлённо приподнял бровь, потом напомнил, не без иронии:

— ты же говорила, что не куришь.

я отвела взгляд.
стакан всё ещё был в руках.
я смотрела в мутную воду, будто там могла быть другая реальность, другая я.

— плевать, что я там говорила... — выдохнула я.

он молча постоял, потом кивнул.

— открой окно. — я указала подбородком. — там, на подоконнике, пепельница. возьми её сюда... будем курить тут.

он ничего не сказал, только сделал, как я просила. открыл окно. принёс пепельницу.
сел рядом. подал мне сигарету.
поджёг.

дым пошёл в тишину. тягучий, тёплый. мы курили молча.
и в этой тишине было что-то...
что-то почти интимное.
почти человеческое.

евгений немного повернулся ко мне, глаза у него стали мягче.

— ты только много не кури, ладно? — сказал он тихо.
— ты ж молодая совсем... меня совесть замучает, что подсадил тебя на сигареты... испортил тебя.

он улыбнулся уголками губ.
мягко. почти по-доброму.
как-то так, что мне на миг захотелось просто... взять и обнять его.

я встала, подошла к окну.
опёрлась спиной на подоконник, смотрела ему прямо в глаза.
он подошёл ближе. встал рядом.
вытянул руку, положил её мне на плечо. тёплая ладонь. настоящая.
живая.

— всё будет хорошо, слышишь? — спросил он.

тихо.
но в голосе была уверенность.
та, которая держит, когда ты сам уже не стоишь.

я докурила сигарету. медленно.
прожигая пальцами фильтр.
выкинула её в окно.
он — следом за мной.

тишина вернулась. не тягучая, не тяжёлая. спокойная. почти мирная.

— а если мы его не найдём? — спросила я, и голос дрогнул.
самый конец фразы сорвался на полуслове. страх показал себя, ненадолго. но показал.

он не дал тишине затянуть нас.

— я убью его. — коротко, глухо.
а потом, чуть мягче:
— но добьюсь правды. я найду его. я тебе слово даю.

и в следующую секунду он притянул меня к себе. не резко.
не навязчиво. просто... так, как будто всегда имел право.
а может — как будто понял, что я уже не держусь.

я уткнулась лбом ему в грудь.
коротко, рвано выдохнула.
всё внутри оборвалось, распалось на осколки.

и в этот момент — я почувствовала его руки у себя на голове. он гладил мои волосы.
ровно. уверенно. медленно.

и почему-то только у него получалось вот так... вот так быстро и так тихо успокоить меня. даже в такой ситуации.

и в этот вечер, на тёплой кухне,
с запахом дыма, и с крестиком вити в моей руке — я впервые почувствовала, что, может быть, мы действительно найдём витю.

а если нет —
то, по крайней мере,
не сдадимся.

и это уже было чем-то.

конец главы.
но не конец истории.

хочу попросить вас ткнуть на звёздочку и оставить свое мнение в комментариях, мне будет приятно!) спасибо за прочтение главы до конца! пока!