"....спустя.."( Закончен)

«Едва появившись на свет, мы по кусочкам начинаем рассыпаться»
Г. Флобер

Чимину не впервой врать своим родителям. У него это уже в привычки, и чёрт его знает: хорошо это или плохо. А вот Юнги врать не привык, он всегда говорил младшему что-то вроде: «Я не вру, поэтому могу спать спокойно», а вот теперь ему не до сна. Совесть штука противная. Чимин спит у него под боком и жмётся ближе, словно боясь потерять. Во сне парень ещё больше похож на ребёнка. На того самого ребёнка, которого впервые увидел Юнги у себя на приёме. Чёрт. А вот это плохо.

Юнги ещё раз взглянул на спящую рядом мордашку. Ничего. Всё так же плохо, не проходит это дурацкое чувство и всё тут! Чимин ребёнок, а Юнги взрослый мужик, на минуточку, и ему не стоит этого забывать.

«Это уголовно наказуемо!» — твердит внутренний голос.
«Срал я на этот грёбанный закон!» — шипит в ответ Юнги.

Да, он понимает, что сейчас в полной заднице. Что сказать Чимину? Типо, давай подождём ещё годика три-четыре? Ну, не глупо ли? Он понимает, что сам сейчас не сможет отказаться от Чимина. Теперь, когда их отношения начали налаживаться, ломать их всё равно, что резать Чимина заживо. А если проложить эти отношения? Всё ведь в любой момент может выясниться и вот тогда ему точно не поздоровится.

Он гладит по голове Чимина, слушая его тихое сопение, и с каждой секундой всё сильнее злится на себя. Почему он не мог выбрать кого-то другого? Почему влюбился именно в Чимина? Юнги смотрит на его и сходит с ума всё больше.

Ему чертовски нравится такой Чимин. Нравится его детская непосредственность, ещё не совсем взрослые черты лица, пухлые щёчки и губки, которые хочется снова поцеловать. Да, он в заднице, ибо сейчас чувствует себя настоящим педофилом, которому нравятся маленькие мальчики. Ну, вот Чимин, например. И пусть он сейчас подрос, но тот образ тринадцатилетнего Пака упорно продолжает всплывать в голове, и к своему ужасу Юнги осознаёт, что уже тогда ему нравился Чимин. Просто он не признавался себе.

Чимин резко распахивает глаза и начинает сопротивляться, потому что сейчас его прижимают к кровати и грубо целуют. Ладно бы, если он не спал. Но спросонья это слишком неожиданно, и мозг не до конца понимает, что тут вообще происходит. Пак конкретно так пугается. Юнги перехватывает его руки и заводит их над его головой. Он целует грубо, как-то отчаянно и совсем не по-детски, как было до этого. У Чимина такое ощущение, что Юнги спятил, ну, или слетел с катушек. А Юнги думает, что это одно и тоже и всё правда.

Чимин ещё что-то мычит в поцелуй, пинается кое-как, а потом старший садится на его колени и абсолютно обезоруживает Пака. У младшего чувство, что это сон. Очень страшный сон. В темноте Юнги кажется совсем не Юнги, даже голос у него какой-то не такой, когда он говорит.

— Расслабься, ты сам этого хочешь.

Ну, глубоко в душе хочет, конечно. Но не в таких условиях и не при таких обстоятельствах!

— Хён, — чуть ли не хнычет Чимин, — что с тобой происходит? Отпусти, мне больно.

Но хён не отпускает, а лишь назло сжимает крепче его запястья, отчего младший сдавлено шипит и начинает кусать губу. У Юнги всегда была мертвая хватка, и испытывать её на себе Чимин не хотел. Не хотел, но испытал. Юнги снова целует, оттягивая губу Пака, но тот упирается и кусает в ответ, тут же смыкая свои губы, не желая, чтобы этот дурной поцелуй снова повторился.

— Не веди себя, как малолетняя девственница, — он впивается короткими ногтями в кожу младшего и Чимин вскрикивает, потому что больно и, возможно, до синяков или крови.

Этого и хочет Мин. Он усмехается, когда проводит по нёбу младшего, а потом и по его языку. Чимин уже не так отчаянно сопротивляется, то ли он устал, то ли смирился. В любом случае Юнги меньше проблем. Он продолжает терзать его губы, а потом спускается к шее. Если раньше он не позволял себе такой вольности, как засосы, то сейчас он позволяет. Он решает позволить себе сегодня всё. Как же раньше его бесило, когда он видел эти красные следы на шее Чимина, которые принадлежали этому уроду Чонгуку. Хотелось просто схватить Пака и высказать всё, а потом пометить всё его тело, чтоб другим неповадно было. А теперь парень только его и Юнги всеми способами это доказывает. Старший уже не держит руки Чимина — не требуется, он слезает с его колен и садится на кровати. Пак надеется, что его мучения кончились, но это оказывается лишь видимостью. Уже в следующую секунду его усаживают на колени Юнги и продолжают кусать кожу на шее и ключицах. Пак периодически всхлипывает, но сопротивления не оказывает.

Может, Юнги ещё передумает?

Но тот лишь забирается одной рукой под футболку Чимина, проводя от живота до его груди и обратно. Тело парня начинает непроизвольно дрожать. И кто знает, чем бы всё кончилось, но их обоих спас звук открывающейся двери и голос отца Чимина.

— Ты спишь, малыш? Мы с мамой вернулись!

Холодок пробегает по телу не только у Юнги. Чимину сейчас стоит больших усилий ответить родителям буквально в нескольких метрах от его комнаты, что у него всё хорошо и он лёг спать, поэтому им не стоит его сейчас беспокоить.

— Вставай, — шепчет едва различимо Чимин и тянет парня за руку.

А Юнги не двигается. Внезапно до него доходит, что он сейчас чуть не натворил. Что на него нашло? Словно временное помутнение рассудка.

— Ну, Юнги, вставай, умоляю!

А у Юнги всё перед глазами картина, где Чимин сидит на его коленях с зажмуренными глазами, кусает свои губы, по щёкам текут слёзы, а руки безвольно висят вдоль тела. А в это время злой и бессердечный дядька Юнги нагло лапает этого маленького беззащитного мальчика. Что же он только что сделал?

Юнги теперь реально педофил. И маньяк озабоченный заодно.

Чимину страшно и теперь Юнги тут не причём. Он слышит родительские шаги по лестнице и боится, что они войдут сюда. Ему ничего не остаётся, как метнутся к двери, заперев её изнутри. Он прижимается спиной к стене и замирает. Отец останавливается прямо за дверью. Чимину кажется, что он даже дышать не может сейчас.

— Ты заперся? — отец тщетно дёргает ручку двери в комнату сына.

И наконец Юнги приходит в себя. Вот он так и знал, что попадёт. Правда, не думал, что так скоро. Он машет Юнги, показывая ему, на дверь в ванную, чтобы он мог там хотя бы временно спрятаться. И Юнги вроде не дурак, он наконец соображает и как можно тише и одновременно быстро прячется в ванной, а Пак приоткрывает дверь отцу, наигранно зевая и сонно щурясь. Он надеется, что в темноте отец не особо заметит его разукрашенную засосами шею.

— Я же говорю, что лёг спать.
— Просто хотел тебя увидеть. Чего хоть ты злишься?
— Я не злюсь, а вы бы хоть иногда в доме свет включали. Спокойной ночи.

Он захлопывает дверь прямо перед носом отца, оставляя того в недоумении. Сердце всё ещё бешено стучит и кажется, что отец никуда не ушёл, а караулит их за дверью и в любую секунду готов ворваться в спальню с разоблачением.

— И причём тут свет? — спрашивает, скорее себя, нежели Чимина мужчина, но ответ всё же получает.
— Потому что темно дома. Можно споткнуться.

А потом уже тихо добавляет:

— Или не заметить чего-то важного.

И впервые в жизни Чимин не бесится из-за родительской жадности, которая выражалась в постоянной экономии на всё, в том числе и на электричество. Впервые в жизни эта ужасная черта родителей сыграла ему на руку.

Но руки всё равно дрожат, словно его раскрыли. Он приоткрывает дверь в ванную и видит Юнги, который судорожно держится за голову. Воспоминая всё ещё свежи, поэтому Чимин держится поодаль от парня и не решается зайти в комнату.

— Они ушли, — тихо, дабы его не услышали родители, шепчет он.

А Юнги лишь подходит к нему вплотную и обнимает. У Чимина снова мурашки по коже и ком в горле. А вдруг он сейчас вновь примется за своё? Может, его не пугают родители Пака, что сейчас распаковывают свои вещи буквально в соседней комнате?

Но ничего такого, о чём успел подумать Чимин, не происходит. Он лишь слышит тихое «прости» и расслабляется в объятиях. Ему этого достаточно. Почти.

— Что… Почему ты так себя вёл?
— Я не знаю, — честно признаётся старший.
— Пожалуйста, не делай так больше. Я правда испугался.

Когда мозг мыслит здраво, эта фраза заставляет Юнги почувствовать себя последним кретином.

— И у меня теперь на запястьях синяки будут, — уже несерьёзно добавляет Пак.

А Юнги это добивает. Совесть гложет с новой силой. Он хочет снова начать просить прощения, но Чимин не даёт ему хоть что-то сказать.

— Завтра им сто пудов на работу, — шепчет ему на ухо Чимин, буквально прижимаясь к нему губами.

И кто его знает специально или нет. А потом продолжает:

— Так что придётся тебе потерпеть до утра, а потом со спокойной душой можешь свалить отсюда.
— Ты это к чему? — Юнги боится услышать подтверждение своих мыслей, но он обязан спросить.

Неужели Чимин его прогоняет? Ну ещё бы он не прогонял! Он маленький мальчик-подросток, беспомощный абсолютно, влюблённый во взрослого мужчину, который спокойно ночует с ним в его квартире, а пока нет родителей ещё и изнасиловать пытается. Ещё бы Пак его не гнал.

— Блин, хён, не тупи, — закатывает в ответ на это глаза Чимин. — Или ты хочешь рассказать про наши отношения моим родителям? — он тихо посмеивается на подвисшим Юнги, а у того камень с души падает.

— Прости, я думал, ты меня прогонишь после этого.

Чимин отводит взгляд в сторону, и Юнги понимает, что не всё так хорошо.

— Хён, я пьяный и я трезвый — два абсолютно разных человека. Я, конечно, понимаю, что после того случая, — Чимину снова становится неуютно и стыдно вспоминать это, пусть и урывками, но вспоминать, — это глупо слышать от меня, но это так, хён.
— Прости, Чимин, прости, я правда не хотел. Просто ты такой… — он никак не может закончить и касается осторожно губами его где-то за ушком.

Чимин сначала пугается и вздрагивает, что не укрывается от Юнги, и он снова себя корит за произошедшее, а потом расслабляется, потому что это просто лёгкий поцелуй и никаких укусов и боли. Только тёплые губы Юнги и его щекочущее шею дыхание.

— А я уже несколько лет смотрю на тебя и терплю, схожу с ума, когда вижу с этим, — он так и называет Чонгука по имени, а в его голосе Чимин слышит нотки ревности и обиды, — и когда просто вижу тебя спящего, сонного, обиженного, по-детски радостного — любого, тоже схожу с ума. Ты хоть понимаешь, что связался с не совсем здоровым человеком? Точнее, вообще с больным?
— Понимаю, — слышит он короткое в ответ, а потом его щипают за спину и так больно, что Юнги еле удерживается, чтобы не вскрикнуть.

Он отстраняется от Чимина и видит, как тот улыбается. Пусть всё ещё смущённо, пусть в этой улыбке ещё есть некая напряжённость, но он улыбается искренне, а значит, всё хорошо.

— Чимин, ты хоть понимаешь, что меня заводит твой образ маленького беспомощного мальчика? Ты хоть понимаешь, что я хочу тебя?

У Чимина сердце быстрее бьётся от этого, ему так нравится это слышать. Странный он: другие бы испугались таких слов, а он наоборот обрадовался. Но всё же это звучит смущающее, поэтому хорошо, что сейчас ночь, и Юнги, может не заметить смущения Пака.

— Меня всё устраивает. Значит, я постараюсь остаться таким же маленьким и невинным.

Он целует неторопливо, глубоко, так, что у Юнги слова разлетаются, когда он чувствует язык Чимина на своих губах. Он впервые сам так смело отвечает ему с тех пор, как они признались друг другу (а что было до этого — не в счёт, ибо это было по глупой чиминовой пьяни). Юнги сам отстраняет от себя парня и тяжело выдыхает. Ну, нельзя так. Он же сказал этому мелкому засранцу, как ему тяжело держаться рядом с ним примерным парнем, а он сам лезет, раззадоривая фантазию старшего. Хоть бы родителей побоялся.

— Ну, вряд ли тебе удастся остаться милым и невинным абсолютно, — тонко с усмешкой в голосе намекает ему Юнги, припоминая пьянки, Чонгука и танцы в клубе.
— Давай ты сделаешь вид, что ничего этого не было?

Наивный какой.

— И каким это образом? — он слегка прищуривается, глядя на младшего, лицо которого в лунном свете какое-то особенно красивое.
— Я буду себя вести как девственник, а ты будешь за мной бегать.

Стоп. У Юнги от удивления глаза расширяются, а Чимин забирается на кровать и укрывается одеялом. Быстро же он свалил. Ну не тут-то было.

— В смысле «как девственник»? Я что-то не знаю? — Юнги забирается следом на кровать парня и тянет его за руку.
— Ничего. Забудь.
— Пак Чимин, отвечай, мать твою!
— Не кричи, — шипит младший и прикладывает к его губам палец.

Он нагло так улыбается, а потом хватает старшего за нос.

— Я пошутил, хён.
— Ну и шуточки у тебя!
— Тише, — снова напоминает ему парень, и тот вроде как становится на тон ниже.
— Ещё раз так пошутишь…
— Накажешь? — он улыбается хитро как-то и чуть пошловато, а потом до самого носа натягивает одеяло.
— Чего? — уже в который раз за десять минут теряется Юнги.

Вроде ж сказал, что будет из себя невинного строить, а тут такое. Или просто Юнги извращенец?

— Я говорю, что не против. Наказывай, — он поворачивается на бок и таким образом заканчивает их разговор, но напоследок тихо добавляет, — папочка.

И вот это выносит Юнги окончательно. Нет, он явно не извращенец. Ну, по крайней мере не один. И нет, Чимин, строить из себя чистую невинность ты точно не сможешь.

Он тихо хмыкает и ложится рядом. Чимин уже засыпает, а Юнги никак не спится. Он как-то внезапно вспоминает про родителей Пака и вновь боится быть застигнутым врасплох.

— Ты спишь? — а в ответ тихое сопение.

Вот кому точно плевать. С горем пополам, но Юнги засыпает. А следующим утром он незаметно для всех ретируется из дома Пака, а тот, как принцесса из сказки, машет ему с балкона на прощание.

Юнги опаздывает на работу, он весь помятый и сонный, но ему сейчас на это плевать. Его больше интересует, что будет дальше между ними, если уже в начале их отношений произошёл такой инцидент.