Запретно.
Чимин просыпается, когда на улице уже во всю светит солнце, ощущая чью-то тёплую руку на своём плече. Первые секунды он недоумевает, в чём собственно дело и какого на его плече чужая рука, а потом до него доходит… Он нерешительно поднимает голову, боясь столкнуться с уставшим и, может быть, раздражённым взглядом Юнги, а затем облегченно выдыхает. Юнги спит. Конечно, ещё бы он не спал, ему пришлось намучиться сегодня с новоиспечённым голубым воробушком Чимином. Мысль о том, что Юнги вчера застал Пака в очень смущающем положении, заставляет Чимина краснеть и желать исчезнуть не только с этой планеты, но из всей вселенной в принципе. Будь сейчас Пак у Юнги дома, он бы просто позорно сбежал и больше бы никогда не пересекался со старшим, но, увы, Чимин в своей квартире и бежать ему некуда.
Он уже грешным делом подумывает о том, как быстро и недорого продать квартиру с парнем в ней или же как вытащить за ноги Юнги из дома, при этом не разбудив его. А потом крушение. Он смотрит на его лицо и теряется. Юнги слишком красивый, слишком крутой и идеальный. Он как-то неожиданно, даже для самого Чимина, стал его единственным авторитетом, только он мог заставить испытывать младшего чувство стыда, смущения, мог заставить задуматься хоть чуть-чуть, но задуматься над собственными поступками. То, что он не послал Пака после всего увиденного и услышанного, было удивительно и странно. Может, просто Юнги такой понимающий?
Чимин снова взглянул на старшего. Живой, сопящий Юнги так близко, просто непозволительно близко. Это был тот самый момент, когда на парня можно было без зазрения совести неотрывно смотреть. Сейчас он не смутит Пака своим внимательным изучающим взглядом, не скажет что-нибудь умное или вроде того. Он просто спит. И это "просто" в понимании Чимина было таким непростым. Потому что было что-то в этом слишком близкое, даже интимное. Ведь так спят не какие-то малознакомые люди, а только очень близкие друзья там или же… Последнюю мысль Чимин с громкими криками и пинками вытолкал из собственных мыслей. В любом случае, это было волнительно и очень приятно.
Боясь нарушить сон Юнги, Чимин начал переворачиваться с бока на спину, рука старшего безвольно, но тяжело легла на грудь Пака, а сам парень по-прежнему спал. Желание коснуться запретного тела росло в геометрической прогрессии. И было бы слишком глупо отказывать себе в маленьких шалостях. Чимин осторожно коснулся кончиками пальцев тёплой ладони на собственной груди. Он раз сто касался так Юнги, но сейчас это было как-то по-особенному. От этого становилось не по себе, жар разливался по телу. Рука внезапно стала несильно трястись и, кошмар какой, Чимин чувствовал себя школьницей-малолеткой, которая делает что-то тайное и запретное.
Все мыслимые и немыслимые опасения Пака так и не оправдались, и Юнги по-прежнему тихо сопел, опустив голову вниз и чуть наморщив лоб. Теперь, чуть осмелев, младший накрыл тёплую ладонь собственной и на долю секунды застыл. Но, честное слово, пальцы Мина были такие притягательные, длинные, и, конечно же, было бы здорово, если бы этими пальцами Юнги касался…
Нет. Чимину снова пришлось избавляться от дурных мыслей. Правда, волей-неволей эти не совсем правильные и приличные мысли нашли своё воплощение. И Чимин это понял только тогда, когда обнаружил палец Юнги на собственных губах. Он в ужасе перевёл взгляд на старшего, готовясь получить, тонну презрения и парочку оплеух, но тот почему-то упорно сопротивлялся напору бессовестного подростка, продолжая сопеть в обе дырочки. Здравый смысл подсказывал Чимину не ерепениться и отпустить эти прекрасные пальчики, не тянуться, как дебил, к ним губами, но что такое здравая мысль по сравнению с подростковой безрассудностью? Тем более пальцы Юнги на ощупь были именно такими, какими представлял их себе Пак. Он обхватил ладонь парня и осторожно коснулся губами каждого пальца. Сверху послышался тяжёлый вздох, пугающий Чимина до холодных мурашек, но Юнги просто вдохнул, продолжая спать. Чимин только и рад, Чимину только и надо это. Он смелеет или точнее сказать наглеет с каждой секундой, потому что решается на сущее безумство, обхватывая указательный палец старшего губами и проводя языком по подушечке. Он слега посасывает его, гладит, чувствуя себя извращенцем. Собственно, что он сейчас творит? Зачем?
Для Юнги сон сегодня кончается на моменте, когда Чимин решает перевернуться на спину. Надо бы открыть глаза и встретиться с ним взглядом, пожелать доброго утра. Или что там ему ещё надо сделать? Но вот Юнги сегодня не хочет прибегать к слову «надо» или «обязан», у него сегодня лидируют слова «хочу» и «желаю». Потому он не открывает глаза, когда его рука ложится на грудь младшего, решив притвориться спящим. Он чувствует, как еле заметно приподнимается грудь подростка от дыхания, чувствует его тихое сердцебиение и ему хочется провести пальцами по этому телу, но всему есть свой предел. И раз уж решил притворяться спящим, так продолжай в том же духе.
А ведь Юнги и не подозревал, какая это сложная роль актёра. Потому что, когда рука Чимина накрыла его собственную, стало слишком непривычно и слишком приятно. А затем произошло нечто более пугающее, выходящее за рамки представлений Юнги. Он почувствовал, как младший, обхватив его ладонь собственной, потянул её чуть вверх, а затем коснулся губами каждого пальца. Юнги боялся лишний раз вздохнуть. Он совершенно не понимал, что происходит. Возможно, что он всё ещё спит и это прекрасный сон. А его сон тем временем разгорался и повышал рейтинг просмотра. От прикосновения языка к собственной коже пересохло в горле и стало тяжело дышать, а когда этот мелкий негодник принялся так невинной посасывать один из его пальцев у Юнги крышу начало рвать. Чем же объяснить поведение Чимина? Да вот ничем!
У Юнги вырвался тяжёлый вздох, но он продолжил молчать, притворяясь невинно спящим, пока Чимин игрался с его пальцами. Это было слишком: слишком горячо, слишком развратно, а главное слишком запретно. Юнги не знал, куда себя деть, ибо возбуждал этот подросток не хило. Про себя он дал ему второе имя — имя мелкого извращенца. А сам продолжил кайфовать от происходящего.
Юнги так и не смог тогда дать здравую оценку случившемуся и дело не в том, что он не мог тогда мыслить здраво, дело в том, что это было слишком нелогично для Пака. В результате всё было списано на недавний стресс и бурлящие гормоны. Нет, Юнги и в мыслях не допускал, что мог интересовать Чимина в плане, выходящем за рамки дозволенного.
***
У Чимина из рук выпадает пакет с продуктами, когда он видит вальяжно развалившегося Юнги, закинувшего ноги на спинку его дивана.
— Ты не планируешь никуда уходить? — спрашивает слегка раздражённо подросток, а когда сталкивается со взглядом Юнги, в котором смешиваются ехидство с ноткой укора, добавляет:
— Хён…
— Я взял отпуск, — улыбается он в ответ парню и наконец встаёт с насиженного места. — Должен же я когда-то отдыхать, — Юнги делает уверенный шаг, один за одним, всё ближе подбираясь к Паку, — тем более ты совсем от рук отбился. И учитывая то, что было вчера ночью… Я просто не могу оставить тебя одного.
Вся уверенность Чимина куда-то испаряется, и он уже опускает стыдливо глаза, чувствуя, как горят собственные уши от стыда.
— Прости…
Юнги оказывается слишком близко. Он буквально вжимает своим телом Чимина в дверь, опаляя дыханием сначала щёку, а затем и шею.
— Прости, прости… Какой толк мне от этого? От тебя опять пахнет сигаретами, даже я в твоём возрасте столько не курил.
— Это не я! — начинает было оправдываться Пак, но его жестом обрывают.
И снова приходится вслушиваться в повисшую в комнате тишину.
— Я говорил, конечно, что всё понимаю, но, видимо, ошибался и пришёл к выводу, что сейчас напрямую заняться твоим воспитанием.
И почему-то Чимина это не злит. Напротив, в нём разгораются два ярких огонька: первый вопит и искриться от того, что, кажется, он не безразличен Юнги, а другой полыхает ярко-алым, нашёптывая подростку, что это воспитание станет чем-то особенным.
— Как, кстати, день прошёл? — будничным тоном спрашивает его Юнги, и нет в этом голосе ничего пошлого. Ни намёка.
Это приводит Пака в чувства, заставляя спуститься с небес на землю. Ему становится неловко перед хёном, ибо ему мерещится, что Юнги грёбанный ясновидец и может читать его мысли. Как связанны ясновидец и его мысли Пак и сам не в силах объяснить…
— Хорошо, — хрипло отзывается он, мечтая поскорее скрыться с глаз старшего.
Юнги хочет сказать что-то ещё, но молодой жеребёнок быстро скрывается из поля его зрения, видимо, предчувствуя ряд не очень приятных вопросов.
Решение пожить в квартире Пака пришло Юнги спонтанно. А если быть уж совсем точным, то сегодня ранним утром. Что-то пошло не так в его плане «не соблазнять Чимина», «не покушаться на его невинность». Нет, всё же, оставаясь в квартире младшего, Юнги руководствовался благими намерениями, но внутри всё равно кипело. Дьявол, что все эти годы скрывался в душе, рвался на свободу и, увы, контролировать его Юнги становилось тяжелее день ото дня.
До слуха Мина донеслись отголоски плещущейся воды. Юнги тяжело вздохнул. Он уже чувствовал, как сам копает себе яму, в которую упадёт, когда сорвётся и пошлёт свои принципы в задницу.
«Нет, я пришёл, чтобы позаботиться о нём!»
А в голове всё абсолютно не так. И кто-то злобно хихикает.
«Не обманывай себя, Юнги, ты здесь чтобы наконец похитить сердечко Чимина!»
Чимин в огромной пижаме, которая больше него самого, с мокрыми волосами и около плиты. И это для Юнги теперь новая тема размышлений. Он вообще не задумывается, когда подходит непозволительно близко к пареньку и заглядывает через его плечо. А ведь он чувствует, как напрягается тело Пака от его действий, и это что-то да значит. Нет, может, конечно, Чимин просто не ожидал такого внезапного появления старшего или же просто выглядит это смущающие, но в любом случае, реакция у парня потрясающая. Юнги даже не надо прислушиваться: Чимин слишком громко дышит — он не раз это замечал, когда делал подобные вещи. И вот сейчас всё снова повторяется. Но стоит Мину положить подбородок на его плечо, как тело младшего натягивается тонкой струной, и Чимин стоит затаив дыхание.
— У тебя мясо горит, — на губах Юнги довольная улыбка.
Он отходит от Чимина на приличное расстояние, чтобы младший снова мог начать дышать, ибо преждевременная смерть ему ни к чему. Внутри что-то приятно щемит, Мин подмечает про себя, что это довольно приятное чувство. А после оставляет Чимина одного на кухне, растерянного, в компании с шипящим на сковородке мясом.
Однозначно Юнги хочет узнать о Чимине кое-что ещё…
Следующим утром Пак просыпается от того, что кто-то гремит в его комнате. Он сонно трёт глаза, а потом видит своего любимого хёна. Парень улыбается, щурится ото сна, а потом его улыбка сходит с лица.
— Юнги, ты что делаешь? — Чимин буквально вскакивает с кровати и пытается вырвать из рук старшего свой рюкзак.
Мин, судя по разбросанным вещам, уже успел так капитально обшарить комнату подростка.
У Чимина сил меньше априори, а после сна они так вообще в минус уходят. Руки слабеют и отпускают рюкзак, а Юнги всё с тем же невозмутимым видом продолжает рыться в нём.
— Я же сказал, что буду тебя перевоспитывать. Чем ты не доволен?
Чимину хочется сказать, что, между прочим, это очень неприятно, когда роются в твоих вещах без спросу, но слова почему-то застревают в горле, когда он глядит на то, как безжалостно вытряхивает всё содержимое рюкзака на пол Юнги.
— Это… жестоко, хён, — еле слышно говорит Чимин, и ему, наверное, показалось, но Юнги на секунду растерялся.
— Ты мне не оставляешь выбора, — и снова этот грохот падающих чиминовских вещей.
— Прекрати! — режет слух отчаянный крик подростка.
Рюкзак выпадает из рук на пол. Юнги, не зная, что и сказать, молчит, а Чимин смотрит зло, сердито, готовясь разразиться скандалом.
— Я живу не в тюрьме! Ты не лучше моих родителей! Нет! Ты хуже моих родителей, они пока ещё не докатились до того, чтобы рыться в моих вещах!
Юнги злится. Не понимает за что, но злится на Чимина, поэтому, когда младший порывается уйти из комнаты, хлопнув дверью, он хватает его за руку и толкает к кровати. Чимин от неожиданности летит на неё, попутно ударяясь о её спинку. От боли он прикрывает глаза, а до его слуха доносится тихий скрип повернувшегося ключа в замочной скважине.
— Я правда хуже твоих родителей? — Юнги встаёт прямо возле кровати младшего, а во взгляде не читаемая чернота, но подростку кажется, что там плещется волнами ненависть.
Этот взгляд, ранее не знакомый Паку, пугает. Чимин молчит, пытаясь придумать правдоподобную отмазку, но вместо этого лепечет еле слышное «нет». Он готов как какая-то малолетняя девчонка сейчас разреветься, но держится. Это было бы слишком унизительно.
— Я лучше? — звучит каким-то приказным тоном вопрос, и Чимин думает, что надо отвечать только да, поэтому согласно кивает.
- И это всё?
Иногда Чимину кажется, что Юнги и правда читает его мысли, потому что в мыслях у Чимина Юнги не просто лучше его родителей, он самый лучший.
— Хён, — впервые за долгое время так обращается к нему парень, чем вызывает лёгкую улыбку на губах Мина, — ты хочешь услышать что-то ещё?
— А если хочу?
Чимин молчит, потому что Юнги присаживается на корточки где-то возле разведённых ног младшего и кладёт свои ладони чуть выше колен.
— Думаешь, я не видел всех твоих пугливых взглядов? А сбитое дыхание, а охрипший, дрожащий голос?
Вот сейчас Чимину плохеет. Оказывается Юнги давно знал! Знал! Он знал о его чувствах и упорно скрывал. Словно пойманный на каком-то гадком и низком преступлении, Чимин хочет вырваться и спрятаться, куда подальше, но когда понимает, что это невозможно внезапно задумывается: «А может, он как раз хочет услышать моё признание? Может, я ему тоже дорог не как друг?».
— Почему ты снова молчишь?
Голос у Юнги какой-то надломленный или Чимину кажется?
Он не замечает, как взгляд старшего тускнеет, опускается в пол, и тот спешит убрать руки именно тогда, когда Чимин клонится ближе, желая сказать заветное «люблю», поцеловав.
— И всё же я был прав, — Чимин замирает с полуприкрытыми глазами. — Ты меня боишься и ненавидишь одновременно.
Вот так заявление, Мин Юнги. Да ты не то что не экстрасенс, ты даже не психолог! Желание что-либо говорить у Чимина отпало само собой за ненадобностью.
— Ненавижу, — вышёптывает Пак, прикрывая глаза и касаясь головой холодной стены.
Он слышит, как старший поднимается на ноги и спешит к двери.