Можно я буду называть тебя хёном?
Зачем живу, твердя: «Так надо сделать»,
Раз есть причина, воля, мощь и средства,
Чтоб это сделать
(У. Шекспир)
«Что снова ко мне?»
Он слышит эту фразу в сотый, если не в тысячный раз, она кажется такой противно-заезженной, но он снова согласно кивает, зная, что по-другому никак, что по-другому будет плохо, страшно, мучительно больно. И захочется вновь опустится на дно к сомнительным, но таким желанным радостям.
За окнами уже давно темно, лёгкий морозец пощипывает приятно кожу, а ветер разносит серебристые снежинки по улицам и мостовым города.
Погода кажется такой волшебной и прекрасной. А парню, что сейчас, покачиваясь идёт по пустой улице, просто наплевать на это. Он не чувствует холода, не чувствует, как снег неприятно липнет к ресницам полуприкрытых глаз. Привычный вкус алкоголя на языке и губах, а внутри жар и дерзкая обманчивая уверенность в своём всевластии. Глупая надежда, что мир такой офигительный и всё можно решить, взмахнув ладонью.
— Да куда ты снова выполз? — звучит где-то со стороны, когда юноша, не удержав равновесия, заваливается в сугроб, глупо улыбаясь. В данном состоянии ему посрать на всё. К нему подбегает его верный друг и подхватывает под руки. Мороз всё же начинает покалывать кожу, но парень на спине своего друга чувствует лишь эйфорию и готов продать душу, чтобы это чувство не покидало его никогда.
Хочется прыгать и смеяться, но сил хватает лишь на то, чтобы невнятно промямлить:
— Хён, смотри какой красивый фонарь, прям как ты…
— Ага, спасибо за комплимент, друг. В следующий раз не буду вытаскивать из сугроба.
— Может, девочек закажем? — он уже почти спит, но гиблые мысли не отпускают пьяного молодого человека.
— У нас нет денег на то, чтобы платить за то, как твою полудохлую тушку разглядывают какие-то бабы. Юнги, я больше не позову тебя к себе.
Но ответа не следует. Как обычно. Парень на его спине просто отрубился. Ему ничего не снится, он ничего не чувствует и это просто крышесносное чувство. Словно тебя и нет в этом мире.
Парень затаскивает, кряхтя, друга в подъезд своего дома, проклинает его, себя и деньги, которые Юнги спускает на элитное бухло. На фоне хмурого неба одиноко светит фонарь, ветер тихо свестит и больше никого нет.
Это самый обычный день.
Самый обычный вечер.
Самая обычная пятница, которая повторяется из раза в раз с глупой точностью уже который год.
***
— Не переживайте, вы не сойдёте с ума, не умрете и даже не превратитесь в зомби если вас, конечно, интересует именно это. Вы пришли ко мне, а значит, всё будет хорошо, — блондин устало трёт висок пальцем и тяжело вздыхает.
У него жутко болит голова, а все клиенты такие на редкость приставучие, честное слово, как занозы. Он выпроваживает очередного «больного» и просит никого к себе не пускать. Да, даже есть ещё записи. Сегодня ему на редкость плохо и мерзко.
Парень подходит к окну и смотрит туда, где кипит и бушует яркая, цветная жизнь, она переливается всеми оттенками событий. Событий, где люди испытывают то, что называют жизнью: любовь, ненависть, радость, восторг и грусть. Мин ведь может испытать такой спектр чувств, а он попал в порочный круг страха и безнадёжности. Сегодня ему снова снились кошмары, а на утро он проснулся от режущей череп на части боли в голове. И как назло он ничего с этим не может поделать.
— Хорош мозгоправ, — усмехается он, смотря пустым взглядом в даль. — Даже себе помочь не в силах, как же ты помогаешь другим?
Он снова просит секретаря принести ему таблетки. Чудо-таблетки, которые на время спасают его от адской боли где-то под корой головного мозга. Юнги думает, что неплохо бы было разнообразить свою жизнь, может, стоило б сходить в театр, в парк, познакомиться с кем-нибудь. Да, ему однозначно нужные новые знакомые, их свежие мысли.
— Извините, — девушка на том конце провода неуверенно обращается к юноше, знает, что ей может прилететь, если парень в не настроении.
— Я же просил не беспокоить, — Юнги шипит сквозь зубы, со злостью ударяя кружкой с кофе по подоконнику.
— Но, просто, там… Очень просят.
«Очень просят» — обычно, привычно, ничего удивительного, людям свойственно преувеличивать собственные проблемы, делать из мухи слона, а потом страдать, страдать, пока остальные не поверят в твою непростую ситуацию. Юнги работает психологом всего год, а уже понял, что большинство людей просто с жиру бесятся. Там даже проблем почти не бывает, но нет же, надо бежать к психологу, выворачивать карманы, лишь бы он разрешил их, как им кажется, конфликт который в состоянии устранить они самостоятельно. Ну Юнги же не привыкать к суровой действительности и к её очередным заскокам.
В кабинет парня заходят взволнованная семейная чета, они тут же приветствуют Юнги, будучи уверенными, что, блин, он Господь Бог, который вытащит из любой жопы. Юноша присаживается в своё кресло, по привычке складывает перед собой руки в замок и приветливо улыбается. Женщина ведёт, хотя скорее тащит за руку небольшого мальчика, который, опустив голову, упорно смотрит в пол и закусывает губу. По его виду сразу понятно — затащили не по собственной воле к мозгоправу.
«Уже с детьми родными не в силах совладать» — усмехается про себя Юнги и снова смотрит на мальчика. Он сжимает край кожаного дивана маленькими ручками и думает о чём-то своём.
— Доктор…
— Просто Юнги, — поправляет парень. — Так что у вас случилось?
Женщина, склонившись через весь стол к психологу, начинает рассказывать о проблемах её подрастающего сына, Юнги кивает, слушает рассказ, а сам наблюдает за пацаном таким тихим, мелким и милым. Дети всегда милые. В них ещё жизнь не отпечатала истории жестокости, самовлюблённости, эгоизма и алчности. Они ещё чисты и невинны. Как этот мальчик. Юнги слегка улыбается, глядя, как тот немного осторожно обводит кабинет парня изучающим и заинтересованным взглядом, а столкнувшись с тёмными глазами Юнги, теряется и испуганно опускает голову, сильнее сжимая обивку кожаного дивана.
— Можно мы побеседуем наедине, — просит Мин, а родители даже как-то радостно покидают кабинет юноши и предупреждают, что им надо отъехать по делам, так что у него есть время побеседовать с их чадом.
Дверь слишком резко и неприятно хлопает, от чего вздрагивает не только мальчик, но и сам Юнги. Этот звук оседает неприятным воспоминанием первого впечатления о родителях мальчика.
В кабинете наступает тишина, которую так не любят многие люди. Она неприятно давит, создаёт напряжённую атмосферу, смущает сильнее и заставляет теряться в безмолвии.
Юнги смотрит сначала на записанные им жалобы матери, затем переводит взгляд на мальчика. Он и хочет посмотреть на парня, но Юнги такой большой и кажется жутко серьёзным, а от этого теряется и доля существовавшей в нём уверенности. Кажется, что любое слово будет таким глупым, если он попытается заговорить. Да это даже не его желание было сюда приходить, он не хочет находиться с незнакомым взрослым парнем в замкнутом помещении один на один, а тем более не желает изливать ему душу.
— Пак Чимин? — Юнги вопросительно смотрит на мальчика, а тот вздрагивает от собственно произнесенного имени. — Тебя же так зовут? — добавляет Мин, чуть улыбнувшись, он подпирает ладонями подбородок и заинтересованно смотрит на подростка.
Тот утвердительно кивает и наконец решается заговорить:
— Вы, извините, мне правда не нужна помощь. И извините моих родителей,— речь выходит скомканной и нескладной, от чего Мин в очередной раз улыбается.
— Давай на «ты».
Мальчик смотрит с таким удивлением на парня. «Как это на «ты»?» — так и крутится у него на языке вопрос. Для Чимина он же хён, и он же старше, тем более они практически не знакомы.
— Не смотри так на меня, я не намного старше тебя.
— Мне тринадцать, — недовольно бурчит мальчик.
— Ну, а мне двадцать два. Правда небольшая разница? — и парень негромко смеётся, заставляя улыбнуться и младшего.
— Вот видишь, ты уже улыбаешься.
Юнги выбирается из своего уютного кресла и садится на тот же диван, что и Чимини.
— Ты же не против? — уточняет он.- Просто я в кресле выгляжу немного угрожающе, да? — он снова улыбается и слышит в ответ тихое «немного».
— Ну, Чимин, если честно, ты даже прав. Просто родители сильно волнуются, и это нормально. Я не собираюсь лезть в твою душу, если ты сам об этом не попросишь. Но ты же понимаешь, что тебе придётся ходить ко мне два раза в неделю? Родителей сложно переспорить.
— Понимаю, — обречённо вздыхает мальчик и рассматривает собственные пальцы, которые он постоянно гнёт.
Пак хотя бы рад, что этот молодой мозгоправ не лезет к нему в душу.
— Хочешь поболтать? — предлагает Юнги, а паренёк молчит.
— Не хочешь? Ты извини, у меня нет ни игр, ни фильмов, так что единственное, чем я могу тебя занять, это разговорами.
— Вам… то есть, тебе не будет интересно говорить с таким мелким, как я.
Юнги только усмехается. К нему иногда такие экземпляры приходят, что хоть вой, хоть стони. О чём вообще можно говорить с женщиной преклонного возраста, так ярко рассказывающей о том, что она мечтает о сексе со своими студентами? Или же о чём ему говорить с клерком, поправляющим очки на носу и сетующим на низкую зарплату и развившуюся на этом фоне депрессию? Вокруг него были сплошь нимфоманки да извращенцы. Чимин был самым адекватным среди всех остальных, а ещё он был ещё очень чистым и добрым.
— Поверь, мне будет интересно, — он смотрит на мальчика, а тот спустя долгие несколько минут молчания поднимает голову и спрашивает так осторожно и тихо:
— Можно я буду называть тебя хёном?
А у Юнги в этот предательский момент в груди что-то щемит где-то совсем рядом, под рёбрами, и это впервые не мышца сердечная так больно сократилась, и это не очередное неприятное воспоминание. Это что-то другое, от чего кажется, что в жизни ещё не всё потеряно. А в голове это тихое « Можно я буду называть тебя хёном?»