Хеску. Кровь Дома Базаард

Жизнь - вещь непредсказуемая.

Вот машина с маленькой семьей - мама, папа и двенадцатилетняя дочь - едет по шоссе, возвращаясь в город после выходных. Дождь льёт стеной, а в машине тепло и сухо, и барабанящие по крыше и стекающие по стеклу окон капли только усиливают ощущение уюта. Девочка на заднем сиденье отрывает взгляд от телефона, пытается разглядеть дорогу через лобовое стекло, но дворники не справляются, видимость почти нулевая, и она возвращается к чтению ленты новостей.

Раз.

Два.

Три.

Визг тормозов.

Мать вытягивает руку назад, пытаясь закрыть глаза дочери - чтобы та не видела несущуюся на них фуру и ужас на ее собственном лице.

Отец впивается побелевшими пальцами в вывернутый руль, пытаясь вывести машину на другую полосу.

Удар.

Скрежет. Столь громкий, что заглушает играющую в наушниках девочки музыку, заглушает шум ливня за окном, заглушает весь мир вокруг, и не остаётся ничего, кроме этого скрежета.

**
Потом были взволнованные голоса и внимательные взгляды взрослых в униформе - врачей, спасателей, пожарных, - долгое и бессмысленное ожидание в машине скорой помощи, пока доктора осматривали ее, стремясь убедиться, что им не показалось: девочка действительно отделалась шоком и несколькими царапинами.

Она смотрела в одну точку, когда ей светили в глаза фонариком, когда поворачивали, попутно задавая вопросы, стараясь добиться хоть какого-то ответа - до тех пор, пока не заметили на безвольно лежащей на коленях руке специальный браслет. Смотрела в одну точку и пыталась не видеть, как все не стихающий ливень пытается и не может смыть с асфальта алое пятно крови.

Она смотрела в одну точку, пока ее везли в больницу, пока там новые врачи повторяли прежние действия, пока сидела на кушетке, словно провалившись в вакуум реальности, откуда-то издалека слыша чужие голоса и трели телефонных звонков. Пока в ее ушах все ещё стоял этот невыносимый скрежет.

Молодой врач, взяв Лилиан за руку, словно маленького ребенка, вывел ее из палаты и усадил на кресло рядом с постом медсестры. На секунду замешкавшись, будто надеясь в последний момент найти кого-то, кто займёт его место, он все же опустился перед ней на корточки. С трудом подбирая слова, сообщил, что скоро приедут люди из соцслужбы, и она не останется одна.

На этой фразе Лилиан подняла на него взгляд и посмотрела прямо в глаза. Зрачки за стеклами очков дрогнули, перескакивая с левого ее глаза на правый и снова на левый, словно удостоверяясь, что ошибки нет, и они действительно разного цвета. Врач замолчал на полуслове, вздохнул, повторил, что ему очень жаль, и ушел, испытывая искреннее облегчение от того, что этой девочкой теперь займется кто-то другой.

Лилиан сидела, смотрела в одну точку и катала в мозгу слово "сирота". Оно всплыло само, откуда-то из подсознания, будто жило там всегда и лишь ждало момента, когда понадобится, и вот теперь заявилось - серое, как застиранная футболка, перекрученное, пронизанное сквозняками.

Коридор - казенный оттенок голубого на стенах, лампы дневного света на потолке, белый кафель на полу. Запах антисептика в воздухе, гул посторонних голосов.

- Ты Лилиан, Лилиан Томпсон? - Медсестра, Роберта, судя по бейджику, встала рядом и, помолчав секунду, поставила на соседнее кресло бумажный стаканчик с мутной коричневатой жижей. - Это какао. - Она замялась на мгновение, не зная, что еще сказать, и добавила: - Иногда от теплого питья становится легче.

"Но я же не простыла!" - подумала Лилиан, поднимая глаза на Роберту и устало отмечая привычное движение зрачков. Ей подумалось, что мама бы оценила всю глупость и бестактность, присущую людям, но следом из вязкого тумана, царящего в ее сознании последние часы, выплыла мысль "Мамы больше нет", и Лилиан задохнулась.

Простая истина - родителей больше нет, родители мертвы - то всплывала в ее мозгу, то уходила куда-то в темные глубины сознания, предоставляя возможность обращать внимание на всякие ненужные мелочи. Обертка от конфеты скользит по кафелю коридора, подгоняемая сквозняком от постоянно открываемой двери; голубая краска на стене облупилась у туалета - видимо, но ней постоянно ударяют ручкой, выходя; лампа дневного света мигает раз в десять секунд.

Лилиан медленно вдохнула, вцепившись пальцами в край сиденья. Она чувствовала, как что-то огромное внутри нее нарастает, режет внутренности, раздувается, становясь все больше и больше, крошит кости, дробит мысли, и знала, что когда это что-то вырвется наружу, она уже не сможет с ним совладать, и слезы польются ручьем, и им не будет конца - но пока упрямо сопротивлялась, сама не зная, зачем.

Она не плакала в салоне искореженного автомобиля, откуда ее вырезали спасатели, не плакала в машине скорой помощи, не плакала в палате - не заплачет и из-за чашки водянистого какао.

Юридически она не была полной сиротой - где-то за много километров существовали родители ее отца, Генри, переставшие общаться с сыном после его женитьбы. Отец Лилиан происходил из «приличной семьи», и достопочтенных Томпсонов не устроил его брак с «чернявой бродяжкой», никогда не говорящей о своих родителях. Не смягчило их и рождение внучки, а уж когда они узнали о ее особенностях, то не поскупились на красноречивые комментарии.

Текли минуты - звенел телефон, уходила и возвращалась Роберта, периодически пытаясь о чем-то заговорить с Лилиан, перепрыгивала на следующее деление прямоугольная стрелка на круглых часах, висящих на стене, ходили мимо люди, чей мир не изменился эти утром, не рухнул, не рассыпался осколками стекла.

Остывал нетронутый какао.

Лилиан сидела, вцепившись пальцами в край кресла, и смотрела в одну точку, пытаясь не видеть сквозь чистый белый кафель алую лужу на асфальте, по которой бьют тугие струи дождя.

⁃ Я пришёл за девочкой.

Голос, низкий и густой, прокатился по коридору, каким-то образом заглушая все остальные звуки, подобно тому, как набежавшая волна смывает следы с песка.

Лилиан повернула голову.

Напротив Роберты, будто разом заняв все свободное пространство, несмотря на средний рост и худощавое телосложение, стоял мужчина.

На вид ему было лет шестьдесят, гладкие чёрные волосы с намечающимися залысинами убраны в хвост, на висках серебрится абсолютная седина. Он стоял к Лилиан в профиль, и она скользнула взглядом по крупному орлиному носу и твёрдой линии губ, придающих ему властный вид. Смуглая кожа лица испещрена глубокими морщинами, однако, не наводящими на мысли о старости или немощности. Большие чёрные глаза требовательно впились в медсестру, которая невольно попятилась под этим прямым взглядом, рассматривая незнакомца. Лилиан, на одну благословенную секунду забыв о событиях этого дня, подалась вперёд, разглядывая одежду незнакомца.

Расстёгнутый чёрный сюртук являл миру темно-фиолетовую жилетку, надетую на чёрную рубашку с расстегнутым воротом, которая заканчивалась чёрным же шейным платком с какой-то посверкивающей брошью. Чёрные брюки опускались на сверкающе-чёрные ботинки, а рядом с ними в пол упиралась эбеново-чёрная трость с навершием в виде серебряного черепа какой-то птицы. Мужчина слегка оперся на неё длиннопалой рукой с выступающими венами, пропуская клюв между пальцев, и на безымянном блеснул перстень с зелёным камнем.

Медсестра, чуть приоткрыв рот, изучала новоприбывшего с нескрываемым удивлением, и он, видимо раздосадованный ее молчанием, медленно выдохнул, отчего его хищно вырезанные ноздри чуть дрогнули.

⁃ Я. Пришёл. За девочкой, - вновь повторил мужчина раздельно, будто разговаривая с неразумным ребёнком. - Где она?

Роберта мотнула головой, будто пытаясь прогнать наваждение, и сложила губы в дежурную улыбку.

⁃ За какой девочкой, сэр? Как вас зовут? Можно увидеть ваши документы?

⁃ Меня зовут Джеймс Кроу, - произнес мужчина со спокойным достоинством человека, чьё имя открывает любые двери. Вопрос про документы он проигнорировал, - и я пришёл за Лилиан Томпсон.
Брови Роберты взмыли вверх, к прямой тёмной челке, и она посмотрела на замеревшую от удивления Лилиан. Джеймс Кроу, проследив за ее взглядом, тоже повернулся к ряду кресел.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Джеймс - разглядывая ее, но без праздного любопытства, к которому она уже привыкла, а скорее с долей усталого интереса. Лилиан - пытаясь вписать этого странного мужчину в окружающую реальность.

Он привычным движением упер перед собой трость, сложил на нее руки и коротко вздохнул.

- Ты пойдешь со мной?

Лилиан моргнула. Ее родители вели довольно уединенный образ жизни, в почтовом ящике только счета, по телефону звонят только с работы, и она не знала никого с таким именем. И все же...

Хлопнула входная дверь. Порыв воздуха прокатился по коридору, взметнул полы черного камзола, колыхнул тонкие прядки волос у лица Лилиан, обдавая ее запахом свежести после отшумевшего ливня и почему-то соли.

Что-то непонятное колыхнулось в ее сознании, и неожиданно для себя она кивнула.

- Я ее забираю, - Джеймс обернулся к Роберте с таким видом, словно пришел выбрать племенную кобылу и сообщал, что этот жеребенок ему подходит.

⁃ Нет, так не делается, - Медсестра нервным движением заправила за ухо прядь темных волос, всем телом подаваясь назад, словно пытаясь оказаться подальше от этого человека. - Есть документы, бумаги, ее отправят к родственникам...

⁃ Я и есть ее родственник, - спокойно оборвал ее Джеймс, - и я все подпишу. - Он махнул в воздухе рукой, словно демонстрируя, что это не стоит ему никаких усилий.

Роберта моргнула. Потом ещё раз. Лилиан, подавшись вперед со своего места, с удивлением наблюдала, как пухлогубый рот женщины чуть приоткрылся, а взгляд стал мутным и сонным. ⁃ Х-хорошо... - Проговорила она тусклым голосом, глядя куда-то мимо Джеймса, который неотрывно смотрел на неё, чуть наклонив голову вперёд. - Б-бумаги...

- ...не нужны, - спокойным, чуть скучающим тоном закончил за нее Джеймс.

Когда Роберта, опустив голову так, что волосы скрыли лицо, уткнулась остекленевшим взглядом в лежащие на столе больничные карты, мужчина вновь повернулся к Лилиан.

- Идем?

Шагая рядом с ним в сторону выхода, Лилиан поняла, что еще удивило ее в Джеймсе – он оказался единственным, чей взгляд не метался по ее лицу, кто не обратил внимания, что глаза у нее разного цвета.

Двери больницы выдохнули их на улицу, в по-вечернему шумный город. Больницу они покинули просто и быстро, никто даже не взглянул на мужчину в черном сюртуке, никто не спросил, куда он ведет девочку в ярко-розовой толстовке, держащуюся от него на некотором расстоянии и смотрящую себе под ноги.

Красные лучи солнца отражались от окон окружающих небоскрёбов, бросали блики на дома, слепили зайчиками спешащих домой людей, которые торопились вернуться к своим семьям.

Лилиан инстинктивно задумалась о времени, прикидывая, когда отец вернётся с работы - и горло сжалось, а глаза защипало.

Никогда.

Мысль о потере обоих родителей ещё не стала ей привычной - даже в своей дикости - и Лилиан замерла в нескольких шагах от серо-белого здания больницы, хватая ртом воздух и до боли сжимая кулаки, чтобы не дать хлынуть слезам. Нет, не сейчас.

Джеймс, отошедший было на несколько шагов, обернулся и остановился. Он явно не привык ходить по улице с ребёнком, с кем-то, кто не следует за ним просто потому, что сам он идёт вперед.

Джеймс стоял и смотрел на Лилиан, чуть наклонив голову и сложив руки на своей трости, не пытаясь ни утешить, ни заговорить. Вздохнув, он подошёл ближе.

Мягкий ветерок, к вечеру ставший прохладным, хоть весна в этом году выдалась и ранняя, чуть шевелил полы его сюртука, длинные солнечные лучи придавали смуглой коже красноватый оттенок, делая его похожим на вождя какого-то древнего племени.

Взяв себя в руки, Лилиан дёрнула подбородком и вперила в мужчину тяжёлый взгляд - странный порыв, заставивший ее в больничном коридоре встать и пойти с ним, почти прошёл, и хотя девочка не чувствовала от Джеймса никакой угрозы и каким-то непонятным для себя образом была твёрдо уверена, что он не причинит ей вреда, его мотивация оставалась для неё загадкой.

⁃ Пойдём, - голос мужчины и здесь, на шумной улице, звучал четко и ясно.

И снова она послушалась, шагнула раз, другой – мелькнули носки ботинок с нелепыми лиловыми бабочками - и последовала за Джеймсом.

Они прошли до конца улицы, обтекаемые людским потоком, и повернули в небольшой тихий переулок. Стоило им завернуть за угол, как уличный шум стих, будто они оказались в каком-то другом, существующим отдельно от гудящего мегаполиса, месте, Лилиан, оторвавшая взгляд от носков своих ботинок, удивленно вскинула брови.

У тротуара стояла не просто машина - это была крепость на колёсах, будто появившаяся здесь прямиком из какого-то гангстерского фильма. Сияющий на солнце чёрный корпус, тяжёлые «крылья» над широкими чёрными колёсами, угловатые линии и дверцы, открывающиеся в обратную сторону - такие автомобили Лилиан видела только на картинках. Она удивленно оглядела машину, скользнув взглядом по хромированным ручкам дверей и крупным круглым фарам, торчащим вперёд и вверх словно рожки улитки, и невольно попятилась.

Рядом с машиной стоял пожилой мужчина - простой чёрный костюм с фиолетовым ромбом на груди, фуражка и излишне прямая осанка выдавали в нем водителя. Он чуть склонил голову, здороваясь, и в его официально-отстраненном взгляде Лилиан заметила искорки любопытства.

⁃ Спасибо, Рошто, - кивнул Джеймс, когда водитель одним церемонным движением распахнул перед ними дверцу. Лилиан замешкалась - насторожённость детей больших городов запрещала ей садиться в машину к незнакомцу.

Джеймс, положив руку на дверцу, чуть приподнял брови.

- Ты, конечно, можешь бежать за машиной, но путь неблизкий.

Лилиан вскинула на Джеймса гневный взгляд, шумно выдохнула через нос – и сдалась.

Внутри монструозное авто оказалось не менее впечатляющим, чем снаружи - кожаные сиденья, панели из вишневого дерева, медь и бронза. Будь этот день обычным, Лилиан бы не переставая крутила головой и радовалась возможности прокатиться на такой машине, но сейчас она, устало откинувшись на сиденье рядом с Джеймсом, лишь отстранённо отметила про себя необычность обстановки и уперлась взглядом в спинку переднего сиденья.
Машина шла плавно, словно неровности асфальта ее ничуть не беспокоили, и вскоре они покинули знакомый Лилиан район. За окнами мелькали улицы, выглядящие все более холодными и чужими по мере того, как солнце опускалось за горизонт, небоскрёбы постепенно уступали место обычным жилым домам, а те становились все ниже и появлялись все реже. День стремительно угасал, в воздухе уже разлились синие чернила подступающей ночи.

Они ехали уже больше получаса - в полной тишине. Джеймс хранил молчание, неотрывно смотря вперёд и поглаживая птичий череп на своей трости. Лилиан пару раз бросила на него быстрый взгляд и снова уставилась прямо перед собой - что-то в его позе, в манере держаться, не свойственной пожилым людям, не дающей думать о нем, как о пожилом человеке, словно заставляло держать дистанцию.

⁃ У тебя, думаю, много вопросов, - наконец подал голос Джеймс. Лилиан чуть вздрогнула от неожиданности и обернулась к нему, - отвечу на первые из них.

Джеймс замолчал, будто собираясь с мыслями. Тени, проникающие через окно машины, скользили по его лицу, то скрывая морщины, то подчёркивая блестящую черноту глаз.
⁃ Да, я действительно твой родственник. Нет, я не причиню тебе вреда - ты моя кровь и, к тому же, совсем детёныш. - Лилиан смотрела на него, не шевелясь и не выказывая никакой реакции. Бросив мимолетный взгляд на пейзаж за окном, Джеймс продолжал: - Мы едем ко мне домой - точнее, теперь к нам домой, потому что жить ты будешь со мной. Да, ехать далеко. - Он сделал паузу и посмотрел прямо на Лилиан. - И чтобы стало понятнее, - твоя мать была моей дочерью. Но не вздумай называть меня дедушкой. И нет, Джеймс Кроу - не настоящее мое имя. Меня зовут Тиор Базаард.

Наверное, Лилиан нужно было удивиться. Попытаться выяснить что-то. У них в семье бытовало негласное мнение, что ее мать, Джулия — сирота, и что не рассказывает о семье ничего потому, что потеряла родителей каким-то чудовищным образом. В другой ситуации Лилиан могла бы задать массу вопросов, но сейчас лишь кивнула, опустошенная и, казалось, разучившаяся испытывать сильные эмоции.

Какое-то время она просто сидела не шевелясь, подложив под себя руки и уперев взгляд в вишнёвую обивку переднего сиденья.

У мамы был отец. У мамы есть отец. А вот самой мамы – мамы больше нет.
То огромное, что медленно заполняло все ее существо с момента аварии, с момента, когда она, открыв глаза, увидела безжизненно повисшую между сиденьями мамину руку, вдруг развернулось, заполняя ее до конца, без остатка, навалилось, поглощая, топя в своей вязкой бесконечности, впивающейся в нее миллиардами бритвенных лезвий, из глаз Лилиан хлынули слезы. Она опустила лицо в ладони, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, пытаясь понять, как, как это могло произойти, как ей жить теперь в мире, где нет странных маминых сказок по вечерам, нет огромной порции мороженого на всех по пятницам, которые приносил отец по пути с работы; нет маминого голоса, требующего не заходить к ней в мастерскую без стука; нет запаха растворителя и крохотных мазков масляной краски на одежде и коже, которые она не заметила и не оттерла; нет папиных утренних поисков ключей от машины, нет его ставшего ритуальным каждодневного обещания купить батарейки в кухонные часы; нет препирательств родителей, можно ли ей шоколадные хлопья перед сном; нет даже их ссор - нет ничего, что она привыкла считать своей жизнью.
С какой-то неумолимой отчетливостью Лилиан поняла, что никогда больше не увидит свой дом, свою комнату, свои игрушки, что эта дорога - ее прощание с привычным укладом дней, что эта огромная чёрная машина уносит ее не просто от родного города, но от всей ее жизни, которая теперь навсегда осталась в прошлом и уже никогда не будет прежней.
Слёзы текли и текли, пока лёгкие не заболели от судорожных всхлипов. В груди образовалась пустота, в мыслях – тягучая вата.

Когда она оторвала руки от лица, то увидела, что Тиор протягивает ей платок. Он смотрел на неё ещё пару секунд, а затем, вздохнув, вновь устремил взгляд вперёд, на летящую перед ними дорогу.
Лилиан, рассеянно сминающей в руках платок, показалось, что в отстраненном выражении лица его что-то изменилось, и даже чеканный профиль выглядит не таким жестким.

Когда Тиор вновь заговорил, не отрывая взгляда от дороги, Лилиан вздрогнула от неожиданности.

⁃ Я не видел твою мать пятнадцать лет. Но это не значит, что я ничего не чувствую. - Он помолчал, и повернул к ней голову - тяжело, медленно, словно через силу признавая, что горе Лилиан касается и его. - На самом деле ее звали Джабел.

Они ехали долго. Коттеджи сменились полями, деревьями, ночь окончательно завладела миром, укутав его чёрным бархатом. Лилиан, измученная событиями этого дня и убаюканная мерным движением машины, заснула, прислонившись головой к дверце.