9. Жизнь в Кастилии
Кастилия, январь 1501 года.
Филипп снова не пришёл. Хуана спустилась в обеденный зал, в котором уже находилился её отец Фердинанд II Арагонский и мать Изабелла I Кастильская. Отец, завидев дочь, радостно улыбнулся. Мать, окинув беглым взглядом комнату, спросила:
– Филипп снова не пришёл? – и тут же себе ответила: – Конечно, кто бы сомневался!
– Изабелла, – с укором посмотрел на неё Фердинанд, так и не закончив предложение.
Хуана глубоко и горько вздохнула, но воздержалась от ответа.
Королевская семья ела молча, пока слуги не сменили основные блюда десертом.
– На твою коронацию будущий король хоть соизволит явиться? – Нарушив тишину, холодным голосом спросила Изабелла и посмотрела на дочь.
– Да, мама, – Хуана не смогла поднять на мать глаз, которые были полны слёз, то ли от обидных вопросов, то ли от собственного бессилия.
– Оставь её в покое! – Громко и грубо сказал Фердинанд жене.
Изабелла с немалым удивлением посмотрела на него, бросила столовые приборы в тарелку и, не дожидаясь десерта, встала из-за стола.
Фердинанд тут же пожалел о своих словах. Он любил Изабеллу, и это резкое и грубое замечание он сказал ей, должно быть, впервые. По крайней мере, Хуана впервые слышала, как он повысил голос на мать.
– Прости, милая, – Фердинанд нежно накрыл своей ладонью руку дочери. Он очень хотел сказать ей что-то ещё и усиленно шевелил губами. Но слова не шли, и он лишь с жалостью посмотрел на дочь, встал из-за стола и медленно направился к выходу.
Хуана осталась одна. Принесли десерт, который так и остался стоять нетронутым.
Всё рушилось. Всё снова шло не так. Мать ненавидела Филиппа за его недостойное поведение. За то, что в Кастилии его видели в каждой таверне. За то, что уходил он оттуда под утро пьяный, а потом заявлялся во дворец и сидел под закрытыми дверьми собственной спальни.
– Это моя спальня, дорогуша, – говорил он, допивая ром из бутылки, которую принёс с собой из таверны, – открой сейчас же эту чёртову дверь!
Но Хуана не открывала и лишь отчаянно плакала, сидя в тёмной холодной комнате.
Так повторялось каждую ночь. Утром Филипп спал, а днём заявлялся к жене словно побитая собака, стыдливо смотря в пол.
– Мне так тяжело, – говорил Филипп, – я устал, разве ты не видишь, как сильно я устал. Вспомни, как счастливы мы были в своём дворце в Бургундии! Твоя мать сводит меня с ума. Она изводит меня, она ненавидит меня. Не далёк тот день, когда она подсыпет мне яда в еду! Я не намерен больше терпеть эти унижения. После коронации мы возвращаемся в Бургундию. Выбирай: либо я, либо твоя мать.
С этими словами он выходил из комнаты, оставляя жену наедине с тяжёлыми мыслями.
Так повторялось изо дня в день: мать и зять вели необъявленную войну, в которой её отец Фердинанд занял нейтральную позицию, лишь взглядом сочувствуя дочери и мысленно подсчитывая дни до её коронации, ожидая, что после коронации, это безумие, наконец, кончится.