Разрисуй мои зрачки

– Разрисуй мои зрачки... Разрисуй мои зрачки... – тихо шептала я, закрыв уши руками. Согнувшись на стуле, я обхватила дрожащими пальцами мочки и встревоженно переминала их до заметного покраснения.

Глупое, наивное ощущение защиты от внешнего мира. Оно не покидало меня с самого детства, нет, скорее даже преследовало всегда, словно заставляя глядеть на всё через эти проклятые розовые очки.

Но что значит это ничтожное чувство теперь, когда моя мать мертва? Как будто смеет оно ещё хоть на секунду затмить ясность моего разума!
Нет, теперь я осталась одна, осталась без защиты, хотя, видимо, её у меня никогда и не было.

– Ты что-то сказала? – поинтересовался мой напарник, оторвав взгляд от еженедельного выпуска «Событий города». Этот журнал он читал всегда, когда выдавалась свободная от работы минутка, и, казалось, не было этой вещице конца.

– Я? Нет, ничего, просто всё так... – едва слышно говорила я, скорее даже для собственного уха.

Сегодня я была ужасно рассеяна, эти слова не выходили из моей головы.

"Разрисуй мои зрачки", - что бы это могло значить?
Мать захлёбывалась кровью и дрожала всем телом, но эти слова она шептала без остановки. Значит, наверное, придавала им какое-то значение.

– Слушай, у тебя большое горе, я знаю... Если ты хочешь, я могу отработать этот день в магазине за тебя, – Снова вырвал меня из мыслей доброжелательный голос бескорыстного человека.

Светловолосый парень глядел на меня во все глаза, молодое, ещё совсем юношеское лицо его покрылось ярким румянцем - не мудрено, жара стояла страшная.

– Нет, Сэм, правда... Не нужно, я в порядке.

Наш цветочный магазин находится на тихой улочке Нью-Йорка, и, несмотря на огромное количество людей, живущих здесь, посетителей у нас всегда было немного. Работа тоже несложная: менять воду у цветов да букеты делать. С деньгами и расчётами обычно разбираются за нас. Правда, иногда покупатели особо вредные, ну или проверки всякие, но это ерунда. Справляемся.

– Хейзел, у нас посетитель! – сказал Сэм, пряча журнал в полку комода, и стеклянная дверь магазина распахнулась.

На пороге стоял мужчина в тёмном плаще и широкополой шляпе. Слегка сутулый его силуэт был вполне подходящим для возраста, – это отметила я про себя. Чёрные, слегка вьющиеся, но уже тронутые сединой волосы немного выглядывали из-под головного убора.
– Добрый день, могу я вам чем-то помочь? – с улыбкой произнесла я давно заученную и изрядно надоевшую мне за время работы в магазине фразу. Кому-то когда-то показалось, что эти слова будут настраивать покупателя на общение, а может, располагать к хорошей покупке, право, не знаю.

Однако мне так не кажется, да и не казалось никогда.

– Дайте мне алую гвоздику. – Его просьба показалась мне довольно странной, ведь мы отроду гвоздик не продавали. Нет, и ладно бы он спросил о наличии товара, ну или хоть пару слов для вежливости добавил, а то звучало это как приказ. Отвратительно, никакой тактичности, хотя я же, всё-таки, леди, хоть и всего лишь продавщица.

Тут же сама и удивилась своим мыслям. А что, продавщица не может быть леди?..

– Извините, но мы не продаём этот цветок. Может, вам что-то другое? У нас как раз недавно поступила партия отменных белых роз, ах, вы бы только видели, что за чудо эти цветы!..
– Одну алую гвоздику, – настойчиво произнёс он, перебив меня.

Желание разговаривать действительно отпало. Почему же смеет он говорить со мной так, будто уже целую вечность знает меня?! Даже Сэму, близкому мне, и, возможно, в какой-то степени родному (не по крови, конечно, а по душе) человеку, я бы не простила такого упущения.

Хотя нет, Сэму бы простила, но это лишь единственное исключение, а во всех остальных я предпочитаю видеть хотя бы намёк на хорошие манеры.

– Не хочу показаться грубой, но мы не продаём гвоздику. У нас нет этих цветов, – раздражённо повторила я, желая показать мужчине своё доминирование в этом разговоре.
– Да неужели? – мужчина приподнял голову и сверкнул светлыми глазами.

Морщины разошлись по лицу, придавая ему совершенно другую форму. На секунду сознание пронзила какая-то неведомая искорка, тут же заставившая мои мысли замолчать, а мозгу сосредоточиться лишь на этом взгляде. Ощущение, словно видела его я уже сотню раз, а сейчас не могу вспомнить где. – Вы мне откровенно лжёте, девушка, но... – он отошёл немного назад и оглядел меня снова, будто запоминая, – но я не буду настаивать.

С этими словам он резко развернулся и ускользнул из магазина.

Какая-то таинственность засела внутри меня. Почему гвоздика? Мне кажется, что много цветов есть гораздо привычней и проще гвоздики.

Но ещё и эти слова, что я солгала ему, - нет, теперь хочется, хотя, наверное, вовсе не хочется, чтобы приход этот что-то значил.

– Что он хотел? – поинтересовался Сэм, выходя из подвала, в который, видимо, спустился, пока я вела разговор с этим мужчиной.

– Хотел гвоздику. И не верил в то, что мы не продаём эти цветы! – с усмешкой ответила я.

Мой напарник лишь промолчал, улыбнувшись.

На секунду я снова забыла о смерти матери, но теперь, теперь очередные мысли и никак не связанные слова путались в голове.

Терзаний из-за утраты не было, непрекращающихся слёз тоже. Лишь только тихая грусть и непонимание.
Со стороны может показаться, что моим действиям присуща некоторая флегматичность, однако я не стану утверждать обратное.

Свою мать я видела настолько редко, что порой казалось, что я и вовсе вспомнить не могу, как она выглядит. Так и свыклась с одиночеством.

И не скажу сейчас даже, что сильно мне её не хватало. "Материнской заботы" от неё и ждать было глупо, ведь все инстинкты порядочной матери, наверное, давно угасли в ней сразу после моего рождения.

А что ещё требуется от матери?

Возможность жить в квартире и питаться у меня была, хоть и на этом ей спасибо.

Остаток рабочего дня мы провели в довольно-таки скучной обстановке.
Вообще моя работа не отличается особой сложностью, да и проявлением творческих способностей тоже. Но мне она приносит хоть какой-то доход, поэтому я не должна жаловаться. Порой вовсе не хочется делать ничего, но стоит только вспомнить, как бедняги-труженники в офисах кривят спину над бумагами – сразу настрой возвращается.

– Ну ладно, до завтра. Не забудь закрыть дверь на ключ и выбросить мусор. – С этими словами Сэм вышел за пределы магазина.

Уже стемнело, а лампа не работала, поэтому пришлось брести на ощупь.

На полу я сумела разглядеть коробку, полную обрезков и сухих лепестков, мусор из которой ежедневно выбрасывался, а выбрасывался он чаще всего мной, в большой контейнер, стоящий позади магазина.
Я вышла на улицу и аккуратно запустила руку в коробку.

Нет, я не воровка упавших кусков полиэтилена, и на обрезки стеблей тоже не претендую. Просто зачастую приходилось находить там упавшие монетки, цельные куски ленты или же обёрточной бумаги, а пропажу материалов спросят именно с нас. Ну, а на найденную мелочь можно купить мороженого, считая её за чаевые.

Но сейчас мои пальцы наткнулись не на мелкие монеты, что меня немного огорчило, а на что-то твёрдое, заставившее тело слегка вздрогнуть от неожиданности.

Я подошла к еле горевшему фонарю и медленно начала расчищать коробку, пока на дне я чётко не разглядела предмет. Его существование, его нахождение здесь я не могла объяснить. Не хватало только ужасающей музыки и кричащей девочки в светлом платье, чтобы полностью дополнить эту пугающую картину. Нет, вот сейчас совершенно серьёзно. Моё тело встревоженно дрожало, хоть обычно я и отношусь скептически к подобным вещам.

Возможно, на мой мозг повлияла недавняя потеря близкого, что бы там я ни говорила, человека, который унёс за собой немало ответов на те вопросы, которые сейчас одолевают меня, или же пребывание в одиночестве в тёмном районе Нью-Йорка, или же и то, и другое, но факт остаётся фактом: испугана я была не меньше, чем когда обнаружила мать с огромной раной посреди живота.
Я потёрла глаза, пытаясь убедиться в подлинности увиденного. В коробке лежала алая гвоздика, глубокого проникновенного цвета. Её лепестки были бодро приподняты, что означало свежесть растения.

Кто бы мог подумать, что обычный цветок так сильно напугает меня, однако это было не просто растение.

Мало кто знает причину, по которой мы не продаём гвоздику в нашем магазине, да и я перестала относиться к этой группе людей совсем недавно.

Будучи ещё заведующей магазином, любимая жена моего начальника попала в ужасную автокатастрофу. Поздно вечером она ехала домой с какой-то конференции, и в её автомобиль на высокой скорости врезалась огромная грузовая машина. Говорят, машину смяло так, что проезжающие мимо люди думали, что грузовик стоит один.
Он был до верху заполнен гвоздиками, и лишь за это смог зацепиться отчаянный рассудок моего работодателя.
Жена его скончалась на месте, а бедняге до сих пор кажется, что гвоздика эта повсюду.

С тех пор он возненавидел эти цветы, он буквально проклял их существование, хоть и не было в них порока. Он запретил поставлять их к продаже, чтобы больше ничего не напоминало ему о той страшной аварии. А мы лишь вынуждены подчиняться, хотя, наверное, несложно обойтись без этих печальных растений.

Я робко взяла цветок в руки и рассмотрела его. Свежий, как будто только срезанный, он источал весьма необычный аромат. Возможно, для меня он был таковым, потому что остальные цветы я знала вдоль и поперёк, а в нём... В нём, казалось, была ещё неразгаданная загадка, как в книге, которую ещё только предстоит прочесть...

Я дышала им, я чувствовала его холодное притяжение, такое сильное и необъяснимое влечение охватило меня вдруг.

Я распахнула пальто и аккуратно положила цветок за пазуху, стараясь укрыть его от прохладного окружения.

Быстро выбросив мусор из коробки, я заперла дверь и побежала домой. Выйдя на оживлённую улицу, я почувствовала некоторое облегчение.
Ветер спутывал мои волосы, подгоняя меня, и я уже буквально летела, чувствуя его усиливающиеся порывы. "Хейзел!" - окликнул меня знакомый голос. Я обернулась, но позади меня никого не было.

Мне показалось, что возглас прозвучал снова, хотя вряд ли я смогла бы его расслышать в таком шуме.

Несмотря на позднее время, людей на улице было не меньше, чем днём. Отчаянно сигналили автомобили, шумели колёса и моторы. Наверное, мне просто показалось.

Я развернулась, чтобы продолжить свой путь, но кто-то резко столкнулся со мной, и я упала на землю. В ушах начало гудеть, а перед глазами потемнело. На асфальт упала капля крови.

Я приложила палец к губе, и он сразу же обагрился. Пересилив боль, я смогла встать. Голова сильно кружилась, а ноги ослабели. Благо, находилась я возле небольшого пустынного сквера, поэтому удалось кое-как дойти до ближайшей лавки.

Мне сию минуту нужна салфетка, чтобы приложить её к губе, иначе новое пальто придётся стирать заново. Неприятный металлический привкус уже добрался и до языка, а горячая капля вот-вот скатится по подбородку.

Я засунула руку внутрь пиджака, но нащупала лишь цветок. Тем временем губа с новой силой начала кровоточить, оставляя тёмно-красные капли на коже.
Я достала гвоздику и, оторвав один из лепестков, приложила к ранке. К моему удивлению кровь впиталась мгновенно. Казалось, даже самые ничтожные следы исчезли.

Посидев ещё немного, разглядывая причудливые формы домов поблизости, я направилась в сторону собственного жилища. Голова по-прежнему болела, но я старалась не обращать на это внимания.

Завернув за угол старого здания, я увидела привычную ржавую калитку, открывавшуюся только с помощью пинка, затем несколько лестниц и мой пустой дом. Ну, пустой за небольшим исключением. Иногда ко мне через окно пролезает дворовый серый кот и начинает ласково тереться о мои ноги. Уж не знаю, что он во мне нашёл, но выгнать его не могу. Привыкла уже.

Я зашла в дом и, бросив вещи в коридоре, спешно зашагала к деревянной полке. Достав с неё старую вазу, я наполнила её водой и поставила туда гвоздику. Приятный аромат снова донёсся до меня, и я, насладившись им, выдохнула.

Время было уже позднее, я медленно побрела к постели. Есть абсолютно не хотелось, я чувствовала лишь сильную усталость.

Небыстро передвигая ноги, я словно заново изучала комнату.
Большое окно в деревянной оправе, а под ним старый крашеный стол, с которого давно уже сыплются куски. Небольшая изящная табуретка совсем другого стиля стояла подле стола. Её потёртая обшивка потеряла былую яркость, а изображение цветов на ней мог различить только истинный знаток, коим я не являлась. Сколько ни твердили мне, сколько ни водили пальцем по "чётким границам растения", всё было без толку.

Совсем не новая кровать стояла, прижатая к стене, в самом углу. Цвет её был сейчас, в этом светло-синем освещении, скорее зеленоватый, видимо забывая, что должен он красоваться нежным жёлтым, словно цветом тягучего плавленого сыра. Крупные пружины выпирали из матраца, будто твёрдые кости исхудалого человека через тонкую плёночку кожи.

Белесая наволочка болталась на подушке, явно меньшей по размеру, чем должна быть. Всегда от неё пахло дешёвым стиральным порошком, но сейчас этот запах немного ослаб.

Выключив свет, я легла в кровать, та же, в свою очередь, приветливо скрипнула мне. Сомкнув веки, я начала засыпать, периодически отгоняя путающиеся мысли.

До самого утра возле меня был тонкий аромат свежего цветка. Он прокрадывался в моё воображение и рисовал там новые картины. Он расслаблял мои мышцы и заставлял их быть в напряжении. Он проникал в каждую клетку моего тела, подчиняя её себе. Он абсолютно завладевал мной, но в то же время я чувствовала себя свободной.