Женщина в черном

Атласная ткань чёрного платья слегка трепетала на ветру. Листья на деревьях пока даже не начали желтеть, но солнце уже грело меньше обычного, уже как-то не по-летнему. Первые дни сентября всегда кажутся немного смешанными: вроде бы всё ещё лето, тепло, а вроде бы вот-вот деревья останутся голыми, и всё завалит золотой листвой, которая через пару суток будет грязной и дырявой.

Дети играли на площадке, бегали, кричали, кто-то сидел в сторонке. В такие моменты они казались счастливыми, словно их никто никогда не бросал, словно им совсем не причиняли боль. Они с удовольствием кричали, наслаждаясь прекрасными моментами своего детства, даже не подозревая, как быстро оно ускользнёт от них, и больше такое беззаботное время уже не наступит никогда. Разве что только в глубокой старости, в каком-нибудь доме для престарелых, где им будут менять горшок и помогать спускаться с лестницы, если повезёт вообще дожить до такого возраста, а не умереть в собственной кровати от рака лёгких или инсульта.

— Здравствуйте, — нянечка подошла к женщине, которая уже больше часа наблюдала за детьми, сидя на лавочке, расположенной недалеко от площадки. Лавочка находилась в тени. Большое дерево, растущее в нескольких метрах, раскидывало свои ветви, создавая большое чёрное пятно на земле.

Женщина видела, как те, что постарше, уходят в дальнюю часть двора, чтобы незаметно покурить за деревьями. Они не делают это из-за зависимости или из-за наслаждения, это своеобразная попытка самовыражения, вызов обществу, крик о помощи, который никто никогда не слышит. Это просто стадный инстинкт, возможность быть такими, как все, возможность быть частью какой-то группы, быть частью хотя бы чего-то. Она видела, как кто-то дрался за зданием, а после был пойман. Маленькие кулачки касались лица, тела, а после один из них бросил песок в глаза другого. Отсутствие принципов, лишь жадное желание победы, а скорее желание выжить, ведь в итоге сражаться приходится всем. Видела небольшую группу радостных малышей, которые весело играли в мяч, и видела изгоев, которые сидели вдали ото всех. Эти изгои были лучшим из всей картины: они не были стадом, не были «дикими животными», не были слепыми глупцами, а это уже хорошо. В век «индивидуальности» людей стало слишком легко разбить на группы.

— Добрый день, — женщина в черном платье плавно повернула голову, чтобы одарить её приветственным взглядом, а после взор снова соприкоснулся с подвижными телами детей.

— Простите, но кто вас сюда пустил? Вы уже говорили с директором? Заочный этап...

— Не волнуйтесь, моё разрешение уже несколько месяцев лежит у вашего директора. Нет, никакого заочного этапа не было.

Она могла спокойно заходить на территорию детского дома, однако ни разу не смотрела дела детей, не разговаривала с соцработниками или врачами. Она не знала о детях ничего, кроме того, что видела лично, а остальное её и не интересовало. Никакая жизнь на бумагах не могла и не сможет заменить того, что можно узнать в реальности.

Выбор ребёнка из детского дома — слишком кропотливая процедура. Мы не выбираем, кого нам рожать, но можем выбрать, кого усыновить.

— Но...

— У меня есть заключение о возможности быть усыновителем, что-то ещё? — в голосе начинало звучать лёгкое раздражение. Ещё секунда, и она могла превратиться в собаку, у которой пытаются забрать кусок свежего мяса. Девушка заметила, как опустились веки незнакомки, а взгляд начал выглядеть более суровым, немного жестоким и даже пугающим.

— Кажется, вы уже приходили прежде. Я могу ош...

— Да, я приходила месяц назад, — спокойный, уверенный и слегка низкий голос для женщины. Казалось, она специально подавляла свои эмоции, а в другой момент, что у неё их нет. Злость в глазах могла быть лишь миражом. На вид ей было не более тридцати. В тоне не было задора, жизнерадостности или какого-то стремления к существованию. Он был похож на призрачное эхо. Монотонное, плавно изливающееся эхо, словно она читала речь новоприбывшим душам в Аду. И это уже даже далеко не тысячный раз, а речь была всё той же.

— Вам кто-то понравился? Хотите познакомиться с детьми поближе? Я могу рассказать, если вам интересно, — девушка приветливо улыбалась изо всех сил, больше по привычке, чем по собственному желанию.

Она часто знакомилась с будущими родителями. Они называли имя ребёнка, ни разу не увидев его в лицо, но уже зная всю подноготную. Задача воспитателя — рассказать, какой у него характер, чем он любит заниматься, как взаимодействует с ребятами. В общем, доложить о нём всё, что знает.

— Кто-то? — женщина ухмыльнулась, а нянечка немного вздрогнула. Казалось, ещё одно неверное слово — и произойдёт что-то ужасное. Она чувствовала холодок, который сочился от незнакомки, и не знала, что с ним делать. — Забавно, что, когда рожаешь ребёнка, такого выбора тебе не дают, как и ему. Может, скоро и доставку можно будет на дом оформить? Чтобы быстро и без выезда? — у неё были тёмно-коричневые волосы, которые порой казались чёрными и начинали сливаться со всем её образом. Большие, шоколадного цвета глаза, слегка прикрытые тёмными ресницами. Взгляд пронзительный, словно она смотрела на врага, который собирался сбежать, и была готова остановить его своим взором. Он давил, прожигал, заставлял подчиниться... Верхняя губа была чуть меньше нижней, но совсем не походила на тоненькую полоску, а небольшой кончик носа был слегка приподнят вверх. Родись она пару столетий назад в Европе, её бы сожгли, а прах остался бы лежать на грязной земле.

— Простите, — еле скрывая дрожь, проронила няня, словно малыш, которого только что отругали. Она не понимала, почему боялась, но не могла контролировать дрожание собственных рук.

Она была одной из тех добрых девушек, которые всегда улыбаются человеку при встрече и здороваются первыми. Девушек, что любят животных и не могут пройти мимо бездомной кошки, которую кто-то выкинул ещё маленьким котёнком под палящее летнее солнце. Нянечку звали Настя, даже дети не звали её полным именем. Она выросла в небольшом городке, жила вместе с бабушкой, а после её смерти переехала к своей тётке и устроилась на работу. Сначала работала официанткой, потом готовила кофе и лишь спустя несколько месяцев смогла устроиться на постоянную работу в качестве воспитательницы в детском доме. Человек требовался срочно, поэтому ей повезло. В любом другом случае её бы вряд ли взяли на работу без образования, которое бы уничтожило в ней все знания вместе со стремлением обладать ими.

Девушка была счастлива работать с детьми. Она искренне улыбалась им, они улыбались в ответ. Никакой фальши, никакой лжи. Если грустно, то сразу видно. Если больно, то говорят и просят о помощи. Она нравилась работникам старшего поколения и презиралась молодыми за тусклые наряды и лицо без макияжа, за необразованность и наивность, которую они видели в ней вместо правдивости и искренности.

— Вы можете уйти?

— Простите?

— Не могли бы вы оставить меня одну?

— Да, конечно, — растерянно пробубнила девушка, уже поднимаясь со скамейки.

Через несколько минут к женщине подошла маленькая девочка, на вид ей было не более семи. Она была очень худой и бледной, словно её не кормили уже несколько недель, но маленькие глазки излучали свет, потерянный в пустоте её взгляда. Немного неуверенный, ещё только зарождающийся лучик света, но почему-то покрытый серой пеленой.

— Не слушайте её, — девочка села рядом, поправляя подол своего бежевого платьица. Застиранного, выцветшего, слегка пошарпанного, но все равно милого. Или же оно только казалось таким, потому что девочка аккуратно поглаживала его своими маленькими ручками.

— Почему же?

— Что бы она не сказала, это неправда, - прямо ответила девочка, посмотрев на женщину, что внимательно ее слушала, не сводя глаз.

— Хочешь сказать, что она постоянно врёт?

— Нет. Она никогда не врёт. Но видит всё вокруг иначе, - девочка начала немного болтать ногами, смотря на землю.

— И как же?

— Наверное, слишком хорошо.

Она не видела раньше этого ребёнка, возможно, потому что та большую часть времени проводила на заднем дворе, где-то между дерущимися ребятами и теми, что курят.

— А всё намного хуже? – любопытно продолжала расспрашивать женщина с коварством в голосе, которое ребенок принимал за чистое любопытство.

— Нет, просто всё не может быть идеально. Разве вы так не думаете? – маленькие глазки посмотрели ей прямо в глаза.

— Возможно, — всё ещё не сводя глаз с девочки, она качнула головой, тихо шевеля губами.

— Но скажите, почему вы снова здесь?

— Ты меня помнишь?

Порой дети бросали на неё свой взгляд, но никогда не подходили близко, не начинали с ней разговор, лишь мельком осматривали, а после забывали, ведь она просто ещё один прохожий в их жизни. Ещё один взрослый, который их оценивает, рассматривает с разных сторон, чтобы после сказать: «Нет, он нам не подходит».

— Да, в прошлый раз вы так же сидели на лавочке несколько часов, а после ушли. Вам никто не нравится, да?

— Почему ты так думаешь?

— Обычно пары приходят, смотрят ребёнка, разговаривают с ним, после ещё раз, а потом либо забирают его, либо оставляют здесь. Они приходят, зная заранее, с кем хотят пообщаться.

— Тебя смущает, что я здесь одна?

— Нет, скорее всего ваш муж очень занят.

— Ты бы хотела жить в семье с обоими родителями?

— Я бы хотела семью, в которой меня любят и заботятся об мне. И которую могла бы любить я. Семью, где люди крепко обнимают друг друга и не врут... Я знаю, что она не может быть идеальной, но мне бы хотелось, чтобы она хотя бы была.

— Семья так важна?

Девочка пожала плечами. Скорее всего у неё был ответ, но, как и во многих ситуациях, она не хотела его озвучивать, потому что не была уверена. Не была уверена в том, насколько он верен и насколько сильно отражает её чувства. Разумеется, в тот момент она ещё не понимала истинной причины своего молчания, многие люди даже в более старшем возрасте не всегда могут точно назвать причину, почему они решили промолчать. Общество не поймёт? Сомнения? Кто знает, если они просто решили промолчать.

— А если это будет всего один человек, тебе этого хватит?

— А разве это важно? Число не так важно.

Женщина коснулась своей рукой ладони девочки, повернувшись к ней своим телом. Она внимательно смотрела в её глаза, которые ничего не говорили в ответ. В них буквально была пустота: ни надежды, ни боли, ни отчаяния, ничего...

— Что вы делаете? — спокойно спросила девочка, даже не пошевельнувшись, словно и не замечала чужого прикосновения. Мир мог начать рушиться прямо у нее под ногами, и она бы даже не повела бровью.

— А можно я стану твоей мамой?

— Мамой? А почему именно я? — этот ребёнок ещё, наверное, даже не умел читать, но уже испытал на себе, что такое выбор в этом мире. Она знала, что люди выбирают что-то не просто так, а уж детей тем более. И если она множество раз видела, как приходили забирать других, то, вероятно, с каждым разом её самооценка падала ниже, а ведь она ещё даже не было знакома с таким словом. Сложно представить, насколько брошенной, ненужной и никчёмной она могла ощущать себя. Ребёнок, которого никто ни разу не выбрал в этом мире.

— Ты не хочешь?

— Хочу, — девочка опустила голову вниз, тихо бубня, словно она не хотела этого признавать, словно это было чем-то постыдным. Ее могли обмануть, дать ложную надежду и, возможно, уже делали так не раз, но она все равно открывала немного свое маленькое сердце.

— Тогда пойдём за твоими вещами? — она протянула руку девочке, а та несколько секунд сидела, боясь пошевелиться, и лишь через некоторое время с лёгкой опаской начала протягивать свою маленькую ручку, словно боясь, что её могут в любой момент отшвырнуть и раздастся издевательский хохот, который будет мерзко скрестись у перепонок.

Женщина ощущала, как неуверенно малышка держала её за руку, но всё же шла рядом, порой бросая на неё свой взгляд, а после тихо улыбаясь самой себе и боясь собственному счастью. Они уже практически перешли через всю площадку и подходили к корпусу, как их окликнула нянечка, которая бежала позади.

— Куда вы?

— За её вещами, — обернувшись, ответила женщина.

— Что?

— У вас сейчас ребёнок с качели упадёт, — она махнула головой в сторону площадки, и нянечка тут же понеслась обратно.

Они зашли в здание и остановились у входа, женщина присела на корточки и посмотрела на девочку.

— Иди и собери свои вещи, а я схожу к вашему директору, — она уже хотела подняться и уйти, но девочка стояла, не поднимая голову и лишь крепче сжимая её руку. Она молча мотала головой. — Ты боишься, что я уйду?

— Вы можете передумать.

— Я редко меняю свои решения. Мне пойти с тобой? — девочка начала кивать головой. — Хорошо, пошли, раз ты так хочешь.

Через несколько минут они вошли в кабинет директора, которая одарила их улыбкой, как только они появились в поле её зрения.

— Добрый день, Анна Александровна, — директриса встала, как только они открыли дверь кабинета, и она заметила их лица. Это была крупная женщина с доброй улыбкой, но лишь когда люди смотрели на неё. Нужные люди, например, те, что любят делать пожертвования.

— Добрый, Надежда Николаевна.

Этот детский дом достался ей по наследству, она не особо любила детей, но всегда была рада спонсорам. Ей было слегка за сорок, на безымянном пальце красовалось милое колечко, а на столе стояла фотография дочери, которая терпеть её не могла. Она сейчас проходила один из самых эмоциональных этапов своей жизни — подростки часто отдаляются от родителей. Дочь считала, что мать слишком много времени посвящает чужим детям и у неё не остаётся любви для собственной, но правда была слегка печальнее — у неё просто не было этой любви. Ни к чему, что нельзя было бы купить или продать.

— Здравствуйте, — тихо проронила девочка, не поднимая голову.

— Привет, Эмили.

— Так вот как тебя зовут, — с лёгкой улыбкой протянула Анна, а директриса покосилась. Она была озадачена, нижняя губа слегка приспустилась вниз, но она вовремя опомнилась, и на лице вновь засияла фальшивая улыбка. Она знала Анну достаточно долго и уже смерилась с тем, что никогда не могла понять ее решений.

— Анна Александровна, кажется, вы нашли для себя ребёнка, — продолжая улыбаться, говорила директор.

— Она сама меня нашла.

— Да, точно, — тихо пробубнила Надежда Николаевна. — Хорошо, у вас уже готовы все документы, документы на эту девочку...

— Вышлите мне на почту вместе со всем, что ещё нужно будет сделать. И я хочу, чтобы у девочки была моя фамилия.

— Я отправлю все инструкции вам на почту....

— Постойте, — Анна присела на корточки и повернулась лицом к ребёнку. — Эмили, я хочу, чтобы у нас с тобой была одна фамилия, как у настоящей семьи. Ты же не против? — девочка помотала головой. — Можем продолжать, — Анна выпрямилась, обращаясь к директору.

— А отчество?

— Пусть будет Сергеевна.

— Это в честь вашего покойного супруга? — со слегка замедленной интонацией, не желая поднимать тему, говорила директриса, но ей явно было любопытно. Сколько бы раз она не видела Анну, женщина всегда приходила в чёрном. Спрашивать напрямую было бы слишком грубо, а тут появилась такая прекрасная возможность. Упусти которую, Надежда Николаевна бы себе никогда не простила. Что может быть интереснее чужой личной жизни?

— Я похожа на вдову? — холодный взгляд вонзился стрелой, даже воздух, казалось, похолодел.

— Тогда в честь кого же? — Анна ухмыльнулась в ответ, но улыбка быстро стёрлась с лица.

— В честь Есенина. Боже, неужели это значит, что вы частично правы? — ухмылка на несколько мгновений показалась на лице, словно саркастичная нотка, а после резко исчезла. — Думала, выйдет хорошая шутка, — с этими словами Анна вышла за дверь, а директор еще несколько минут пыталась осознать, что только что произошло.

Вскоре они уже ехали вдвоём домой. Девочка сидела на заднем сиденье и смотрела в окно, наблюдая, как высотки города начинали понемногу пропадать из вида, а перед глазами уже виднелись одинокие дома, которые были загорожены огромными заборами и казались совершенно неприступными, как крепости.