глава 4
„Сдерживать себя, когда обидно, и не устраивать сцен, когда больно, — вот что такое идеальная женщина."
Габриэль Бонёр Шанель
Я стояла перед большим зеркалом в своей комнате, медленно натягивая салатовое платье из тонкого шёлка. Ткань скользила по коже, мягко облегая мои плечи и пухлую грудь, но всё же оставляя немного простора для движения. Каждая складка казалась мне прекрасной.
Волосы были собраны в аккуратный пучок, но из него упрямо выбивались несколько тонких прядей, которые я то и дело убирала за ухо. Лицо без макияжа, только лёгкий блеск увлажнённой кожи и чуть подкрашенные ресницы.
Вся наша семья упорно готовилась к этому внезапному ужину. Сегодня к нам заглянет семья Манфреди, в неполном составе. После посвящения Леоне мой отец будто сошел с ума, то и дело преподносил нового Дона как своего Бога.
Сначала это выглядело почти смешно. Он пересматривал меню, отменял блюда, заказывал новые, и все только потому, что где-то слышал, что Леоне предпочитает морепродукты в лимонном соусе, а не в чесночном. Он лично проверил, как вымыт и начищен стеклянный стол, и даже велел переставить кресло на главном месте, «чтобы наш уважаемый гость чувствовал себя как дома».
Но хуже всего было сидеть рядом и наблюдать за ним, когда он говорил о Леоне. «О, девочки, это лучший Дон, что когда-либо стоял во главе Сицилии», - сказал он вчера за ужином, и при этом его голос дрожал от какого-то почти наигранного благоговения. «Он принесёт нашему острову порядок. Он моложе, умнее и жестче всех остальных».
Мне казалось, что он уже заранее готов согласиться на всё, что тот предложит, даже если это будет означать потерю собственной власти. Это было похоже на то, как слабые тянутся к сильным, в надежде заполучить хотя б кусочек уважения и доверия.
И я не знала, что в этом опаснее: его готовность склонить голову или то, что Леоне наверняка заметит это с первого взгляда.
Кухня наполнялась ароматами свежих пряностей, которые мама тщательно подбирала для каждого блюда, я лишь наблюдала за ней издалека. Её спокойствие казалось мне искусственным, словно за её лучезарной улыбкой скрывалась тревога, которую она не хотела нам показывать. Виттория суетилась рядом, проверяя расставленные по столу приборы и поправляя выглаженную скатерть.
Адриана отвлекла меня своим смехом, сидя у окна с ноутбуком на коленях, перебирая фейсбук Леоне, который она откопала на просторах интернета.
- Вот это мужик. - усмехалась она, глядя на экран.- Все так серьезно, Боже мой! Ты бы так смогла, Амалия? Гляди, ни на одной из пяти фото он не улыбается.
Я не ответила сразу, чувствуя, как внутри растёт лёгкая тревога. Леоне казался мне кем-то недосягаемым, как полная моя противоположность.
- Обычный картонный красавчик.
Адриана пожала плечами, улыбаясь:
- Наверное он чертовски богат.
Его имя звучало как название какой-то фирмы, или компании по изготовлению дорогих часов. Но так не мог называться серьезный мужчина.
Я опустила взгляд на себя в зеркало, затем вернулась к сестре.
- Это все странно, Адри.
- Странно? А что в нашей жизни не странно, сестренка? Для многих наша жизнь прекрасна. Живем ни в чем себе не отказывая, вокруг прекрасные мужчины, что не так?
Я подошла ближе и села на край кровати, стараясь не смять выглаженную юбку. На сердце было тяжело, моё подсознание кидало мне странные сюжеты того, как может закончится этот вечер.
Прекрасная жизнь о которой тараторила Адриана имела две стороны. Первая - роскошные дома, где даже воздух пахнет дорогими духами и свежесрезанными розами. Мужчины в безупречных костюмах, которые всегда подают руку, открывают двери и умеют смотреть так, что ты чувствуешь себя единственной женщиной на свете. Украшения, которые сверкают на солнце и при свечах одинаково ослепительно. Праздники, где шампанское льётся рекой, а блюда приносят в таком виде, что их хочется сфотографировать, прежде чем попробовать.
Но была и другая сторона, та, о которой мы никогда не говорили. Здесь каждое слово взвешено, потому что неосторожная фраза может стоить тебе или кому-то из близких слишком дорого. Где дорогие подарки иногда были не знаками внимания, а скрытой сделкой, цену которой приходилось платить чуть позже. Здесь торговали людьми и перевозили наркоту тоннами. Здесь царило насилие и издевательство над молодыми девушками, которых выдавали замуж в восемнадцать лет.
Золотая клетка, об которую я билась как обессиленный мотылек, которому уже обломали одно крыло.
Да, для чужих глаз всё это выглядело как сказка.
- Я не знаю, чего от него ждать, - призналась я. - он выглядит... не то чтобы жестким, нет... Он серьезен, и решителен...
Адриана посмотрела на меня, смягчив голос:
- От него ждут той жестокости и решительности, Амалия, он же стал Доном! А от тебя ждут покорности и красивой обертки.
Я молчала. Она была права.
- Просто будь собой, веди себя как полагает дочери Тосскано.
Я тихо кивнула.
В коридоре послышались шаги.
Виттория мягко постучала в дверь и приоткрыла её, просунув голову.
- Signorina, - тихо сказала она. - семья Манфреди прибыла. Дон Винченцо просит вас спуститься.
Моё сердце дернулось, точно натянутая струна. Я почувствовала, как леденеют пальцы, хотя в комнате было очень тепло. Сделала глубокий вдох и кивнула.
- Уже иду. - ответила я сдержанно, стараясь не выдать дрожь в голосе.
Виттория взглянула на меня с тем особым выражением, которое бывает у тех, кто видит чуть больше, чем положено. Девушка улыбнулась.
Она исчезла за дверью, оставив нас с Адрианой наедине.
Сестра поднялась с кровати, поправив свою джинсовую юбку она захлопнула крышку ноутбука.
- Ну, всё, Amà. Главное держись. - Она подмигнула, стараясь разрядить обстановку, но в её ангельском голосе тоже слышалась тревога.
Я подошла к зеркалу, в последний раз взглянув на своё отражение. Волосы аккуратно убраны, шёлк платья мягко струится по телу, на запястье тонкий браслет с подвеской в форме оливы. Подарок от мамы на день рождения. Мой оберег...
Я расправила плечи, глубоко вдохнула и вышла в коридор.
Огни дома были ярче обычного. В холле пахло жасмином и лимоном, посуда на длинном столе сверкала, как оружие перед парадом на день независимости. Мужчины в строгих костюмах стояли, о чём-то тихо переговариваясь. Мама с лицом, вылепленным из фарфора, поправляла складки на скатерти, и шепталась с незнакомой мне длинноногой блондинкой.
А потом я увидела его.
Леоне Манфреди стоял в глубине зала, высокий, крепкий, сдержанный, в идеально сидящем тёмном костюме. Все как на том фото, которое мне показывала Адриана. Свет падал на его лицо, очерчивая резкие скулы, прямую линию подбородка и греческий нос. Его глаза встретились с моими.
И все на секунду словно остановилось. Разговоры вокруг как будто замолкли, я не замечала людей вокруг.
Он не улыбнулся. Но и не отвёл взгляда.
Отец заметил мою нерешительность и жестом подозвал меня к себе.
- Идём, figlia mia. Поздоровайся.
Я подошла, чувствуя, как стучит кровь в висках.
- Леоне, - сказал отец. - это моя старшая дочь, Амалия.
Представляет меня как товар на базаре. Или мне просто кажется...
Леоне заговорил. Низким голосом. Тихим, но очень отчётливым.
- Рад знакомству, синьорина Тосскано.
Я чуть склонила голову.
- И я, синьор Манфреди.
Уф...
- Прошу, - мужчина указал на длинный стол, за которым уже заняли места представители обеих семей. - присаживайтесь.
Я кивнула и заняла своё место сбоку от матери. Леоне, конечно же, сел рядом, справа от меня. Его движение было неторопливым, даже ленивым, как у человека, привыкшего ко всему этому вниманию. Но в этом было что-то опасное, он как хищник засел в тени, выжидая.
Я чувствовала на себе его взгляд, но не поднимала глаз. Руки аккуратно лежали на коленях, спина как и всегда ровная. Всё во мне говорило, что Я воспитанная дочь хорошей семьи. Еще я умею молчать, а также умею слушать как ваша маленькая покорная слуга.
- Как добрались? - первым нарушил тишину мой отец, поднимая бокал.
- Без происшествий, - ответил Дон Джованни, отец Леоне, с лёгким кивком. - дороги Сицилии по-прежнему полны ям, но, к счастью, все в порядке.
Все мягко засмеялись. Нервно. Только не Леоне. Он не рассмеялся. Он вообще почти не двигался. Лишь медленно переложил вилку и нож, собираясь вскрывать свою рыбу.
- Амалия, cara, - сказала мать, мягко коснувшись моей руки. - Дон Манфреди хотел бы узнать тебя ближе. Почему бы тебе не рассказать немного о себе?
Я на мгновение задержала дыхание, потом посмотрела на Леоне. Впервые прямо. Он ждал. Без тени ухмылки, без вежливого любопытства. Он снова смотрел, глубоко, холодно.
- Что именно вы хотели бы знать? - спокойно спросила я.
- То, что не говорят в присутствии отцов, - снова смешки вокруг. - но, думаю, придётся начать с формальностей.
Я ощутила, как мама чуть сильнее сжала мою руку.
Мне пришлось снова улыбнуться, в который раз за этот вечер меня заставляют это делать?
- Я учусь дома, очень люблю литературу. - глубоко вдыхаю, всего на секунду прервав свою исповедь. - Иногда помогаю матери в садах. Ничего необычного в моей жизни нет, все довольно... спокойно.
Леоне медленно провёл пальцем по краю бокала.
- Прекрасно. - он кивает головой, подвигаясь ко мне чертовски близко, почти касаясь моего уха своими губами. - Думаю, есть очень много того, что ты утаиваешь от своих папочки с мамочкой, правда, котенок? - шепчет он, обдавая мою ушную раковину своим горячим дыханием.
Отец улыбнулся, довольный, и сказал:
- Кажется, вы найдёте общий язык.
Я не знала, что именно я чувствую. Опасность? Лёгкий холод с его стороны? Или странное, непризнанное волнение, как перед штормом, когда небо ещё ясное, но море уже начинает волноваться.
Леоне откинулся на спинку стула, будто давая мне передышку.
Я лишь сделала глоток холодной воды, смачивая сухое горло.
- Вижу, вы неплохо поладили, - снова с довольной полуулыбкой начал мой отец, поставив бокал на стол и сложив руки перед собой. - это радует, davvero. В наше время взаимопонимание настоящая роскошь. Особенно между будущими мужем и женой.
Моё сердце оборвалось на секунду, прежде чем снова застучать глухо, глубоко в груди.
Я не подняла головы. Просто уставилась на тарелку, в которой почти не тронутая паста уже начинала остывать, слипаясь между собой.
Будущими... мужем и женой.
Он сказал это так... буднично?
- Мы с Джованни давно обсуждали возможность объединения наших семей, - продолжил отец. - время идёт, старые связи требуют нового дыхания. А какой союз может быть крепче, чем союз кровный?
Слово союз звучало, как мой приговор.
Джованни, сидящий во главе стола напротив моего отца, кивнул.
- Мы с уважением относимся к вашему дому, Винченцо. И, конечно же уважаем вашу дочь. - Он повернул голову к Леоне. - Мой сын человек чести. Если ты скажешь слово - он сразу же выполнит его, до конца.
Я краем глаза взглянула на Леоне.
Он сидел так же, не изменившись в лице. Лишь пальцы на краю бокала чуть сильнее вжались в стекло.
- Конечно, решение будет приниматься обоюдно, - с нажимом произнёс отец, как будто этот акцент что-то менял. - но я полагаю, у нас есть все основания говорить сейчас об этом всерьёз.
Я почувствовала, как мама сжала мою коленку под столом. Словно знала, что я хочу встать и уйти. И правда.
Но я не пошевелилась. Не моргнула. Только ровно, почти машинально подняла глаза и встретила взгляд Леоне.
И в нём, среди всей его холодной сдержанности, вдруг мелькнуло что-то, чего я не ожидала. Возможно, сожаление и жалость.
Он понял, как это сейчас для меня.
И, кажется, в ту секунду... мне стало не так страшно.
Отец тем временем продолжал говорить, но слова уже проходили мимо.
И небо за окном, где сгущались сумерки, казалось, потемнело ещё глубже. Разговор за столом перешёл в зону, где я уже совсем ничего не понимала. Я никогда не принимала участие во взрослых переговорах и обычно уходила в свою комнату, когда за ужином начинались такие моменты.
Всё это было как фоновый шум, через который я слышала только звон вилок, льющийся в бокалы вино, и своё собственное дыхание.
Я держала осанку. Не позволяла себе опустить плечи или взгляд. Слишком много глаз и так много пустых ожиданий. Моя спина уже болела от постоянного напряжения, мои позвоночник и поясница уже начали медленно, мучительно ныть. Я представляла тот заветный момент, когда трупом рухну на свою мягкую кровать и усну, на радостях от пережитого дня.
И вдруг, не громко, почти шёпотом, рядом со мной:
- Ты всегда такая тихая, или просто не знаешь, что сказать?
Леоне.
Я повернула голову. Он наклонился ближе, почти не касаясь моей руки, но я почувствовала тепло его тела, аромат дорогого парфюма, он показался мне слишком пряным, немного древесным, с какой-то дерзкой горечью.
- Я умею молчать, не думаю что это плохо... - ответила я сдержанно, не отводя взгляда.
- Значит, ты умеешь слушаться, котенок? - его голос всё ещё был низким, спокойным, но в нем зазвенела опасная игра с моим разумом. - Хорошо. Это мне пригодится, да и не раз.
Я слегка приподняла бровь, и в голосе появилась прохлада.
- А вы всегда разговариваете с невестами за столом как со своими подчинёнными?
Он усмехнулся, не отводя взгляда от моего лица.
- Нет. Обычно я с ними не разговариваю вовсе. Но ты... - Он наклонился ближе, его горячая тяжелая рука приземлилась на мою ногу, смяв идеальную шелковую юбку. - думаю, ты окажешься такой дикой.
Я затаила дыхание. Слова, произнесённые почти на выдохе, пробудили у меня мурашки на коже. Его голос был слишком близко. Слишком... интимно.
Его ладонь двигалась ниже, оказавшись на моем колене он стал сильнее мять моё платье, задирая его выше. За столом гудели разговоры, мои глаза метались от людей до его руки под столом, которая ласкала моё колено грубыми поглаживаниями.
- Осторожно, - прошептала я, сохраняя лицо спокойным. - вы можете обжечься.
- Я не боюсь ожогов, cara mia. - Он отстранился, снова выпрямился, глядя на отца, будто ничего и не было.
А я сидела, сдерживая мелкую дрожь, она появилась далеко не от страха, нет. Совсем не от этого...