пролог
Тёплый полуденный свет мягко скользил по гладкой поверхности мраморного пола, отражаясь в оконных стеклах просторного особняка семьи Тосскано. В саду, чуть поодаль от дома, под сенью оливковых деревьев, стояла Амалия, милая девушка девятнадцати лет, старшая дочь Донской семьи.
Её каштановые волосы были собраны в аккуратный низкий пучок, из которого выбивались несколько тонких прядей, обрамлявших милое лицо с нежной блестящей кожей, на ней не было слоя макияжа, она лишь подкрасила свои и без того густые реснички. Глаза глубокие, темно-синие, сияли светом юношеской надежды и лёгкой внутренней тревоги. На ней было простое, но элегантное платье пастельного кремового оттенка, ткань которого струилась по телу и подчёркивала изящную, точеную фигуру. На ногах кожаные балетки, цвета светлого кофе, почти невесомые, чтобы она могла легко скользить по идеально вымытой дорожке сада.
Учитель, мужчина средних лет с добрыми глазами, только что закончил уроки, аккуратно сложил книги и тихо попрощался, оставив Амалию наедине с лёгким шумом сада.
Амалия училась дома с первого класса школы, и несмотря на это была очень эрудированной и продвинутой девушкой. Когда она поступила в университет, отец приказал преподавателям читать Амалии непосредственно индивидуальные лекции.
Девушка сделала несколько шагов по садовой дорожке, вдохнула аромат свежего жасмина, который наполнял воздух, и на мгновение почувствовала себя свободной.
Но вдруг неподалёку раздался приглушённый голос, с балкона на первом этаже, где находилась комната её родителей.
Амалия подошла ближе к окну, прикрыла ладонью губы, дабы заглушить легкую задышку, и прислушалась к словам:
- Ты же понимаешь, Мария, - говорил отец, Дон Тосскано, - Амалия не может оставаться здесь до конца жизни. По законам, она должна быть выдана замуж до своего двадцатилетия, иначе её будущее и моя собственная честь окажутся под угрозой!
Голос Дона Винченцо был глубоким и твёрдым, словно гранит. Он был одет в безупречный тёмно-синий костюм из тончайшей шерсти, с заправленной белой рубашкой и сдержанным шелковым галстуком цвета тёмной сливы. На руке блестело тяжелое золотое кольцо с гравировкой семейного герба.
Отца Амалии уважали, считали человеком слова и мужчиной, который умел держать власть так же легко, как бокал вина.
- Но, - осторожно начала Мария, его жена. - я так боюсь за неё. Ей ведь всего девятнадцать! Её сердце ещё слишком молодо, чтобы понять, что значит быть чьей-то женой...
Мария сидела в кресле у окна, окутана в мягкое платье из тонкого шёлка нежно-лавандового цвета, которое тянулось вниз по её фигуре, подчеркнутой изяществом и женственностью. Волосы, аккуратно уложенные в гладкий пучок, уже начинали слегка серебриться по краям, придавая её лицу изящную строгость.
- Ты должна отпустить дочь, - сурово отвечает Дон. - ей уже пора жить своей жизнью.
Амалия сжала кулаки, сдерживая удар в груди, словно пытаясь заглушить волну страха и бессилия. Она хотела повернуться и уйти, спрятаться в тени, но ноги не слушались.
Она тихо отошла от окна, стараясь скрыть дрожь в руках и ногах.
Её дыхание стало поверхностным. Будто воздух внезапно стал гуще и тяжелее, её лёгкие отказывались впустить его внутрь. В горле встал ком, дрожь, тонкая и предательская, прокатилась от груди к ключицам.
Остался один месяц. Всего один месяц, последний, который она проживет в спокойствии и умиротворении.
Амалия прикусила внутреннюю сторону щеки, пока не почувствовала солоноватый привкус крови. Её кожа побледнела, плечи чуть опустились.
Она не слышала больше слов, голос отца растворился в густом воздухе. Даже материнский, робкий протест, тонущий в напористой уверенности дона, звучал как далекое эхо.
Амалия не могла вспомнить, когда последний раз принимала решение сама. Даже цвет платья на ужин ей подбирала мать.
Даже книгу, которую читала по вечерам, одобрял учитель.
Теперь ей также подберут мужа, человека, с которым она проживет всю свою жизнь, без права на протест и уж тем более, на развод. Она знала, что этому мужчине будет позволено все.
Сердце сжалось, наполнившись безвыходностью и разочарованием. Невольно она представила себе пожилого консильери с тяжёлым взглядом, или молодого наследника, для которого она будет просто статусом, кольцом и фамилией. Ни одного лица. Только тень, и ожидание этой покорности...
Амалия отвела взгляд от окна. Слёзы, невольно начали жечь глаза, но она не позволила им упасть. Она была дочерью Дона. И если уж ей суждено быть чьей-то женой - она хотя бы запомнит этот момент. Тот самый, где детство закончилось.
Она тихо отошла прочь, и лишь когда скрылась за углом, позволила себе выдох - глубокий, хриплый и отчаянно горький.