012

Толстая стеклянная дверь вибрировала от ударов снаружи. Голоса матери и Хоппера сливались в единый клич отчаяния: 

— Уилл! Уилл! 
— Где ты, Уилл?! 

«О боже, мама...» — мысль пронеслась как спасительный луч. Он рванул к двери, не видя ничего вокруг, не чувствуя боли в запястье, где когти твари оставили кровавые борозды. Лабиринт стерильных коридоров лаборатории казался бесконечным, но он бежал на звук, как мотылёк на свет. 

— Мама! — его крик сорвался хриплым эхом. — Я тут! Я ЗДЕСЬ! 

Он свернул за угол — и увидел их. Джойс Байерс, свою маму, чьё лицо искажено гримасой ужаса и надежды, билась кулаками в пуленепробиваемое стекло секторной двери. Хоппер рядом пытался отыскать панель управления, его лицо было багровым от напряжения. 

— О БОЖЕ! УИЛЛ! — Джойс вскрикнула, увидев его. Её крик был похож на стон раненого зверя. 

Щёлкнули замки. Дверь со скрежетом отъехала в сторону. И тогда она была рядом — пахнущая дождём, слезами и домашним печеньем. Она вцепилась в него так, будто хотела вдавить в себя, спрятать от всего мира. 

— Сынок... мой мальчик... — её голос дрожал, слова тонули в рыданиях. 

Уилл обнял её в ответ. Крепко-крепко. И тогда плотина прорвалась. Всё — страх, боль, вина за Двенадцатую — вырвалось наружу громким, надрывным рёвом. Он не плакал — он выл от горя и облегчения, его маленькое тело сотрясали спазмы. 

Хоппер не стал ждать. Он подхватил Уилла на руки — легко, как перо, несмотря на его двенадцать лет. 

— Держись, парень! — хрипло бросил он, уже бегом направляясь обратно по коридору, откуда доносился нарастающий гул и треск ломающихся коммуникаций. 

— Вена! — закричал Уилл, извиваясь в его руках, пытаясь увидеть хоть что-то позади. — Она отдала жизнь за меня! Я не заслуживаю! Она должна была жить! НЕТ! ДВЕНАДЦАТЬ! 

Он бил кулаками по груди Хоппера, по его плечам, отчаянно пытаясь вырваться, вернуться в тот ад, найти её тело... Хоппер только крепче прижал его, не останавливаясь. 

— Не сейчас, парень! Позже!

Они ворвались в сектор 7. Подвал. Здесь, в эпицентре разлома, воздух звенел как натянутая струна. Посреди комнаты, на месте старого бассейна, зиял портал. Огромный, пульсирующий, как открытая рана в реальности. Края его мерцали чёрным и кроваво-красным, из глубины доносился вой ветра. 

— Джойс, вперёд! — рявкнул Хоппер, подталкивая её к светящейся бреши. 

Она прыгнула, исчезнув в мерцании. Хоппер сжал Уилла, сделал шаг...  и их окутало ледяное сияние. 

Уилл замолчал. Рыдания оборвались. Силы покинули его. Он безвольно обвис на руках Хоппера, когда они вывалились обратно в подвал лаборатории Хоукинса. Настоящей. Здесь пахло пылью, старым бетоном и... свободой. Он уставился мёртвым взглядом в одну точку на потолке. Вспоминать её смех, её последнюю улыбку перед тем, как шагнуть навстречу монстрам... и не видеть её рядом было невыносимой, физической болью. Он погрузился в оцепенение, отгородившись от мира стеной шока. 

***

POV Одиннадцать

Школьный спортивный зал Хоукинса превратился в поле боя. Одиннадцать сидела, закутанная в чей-то спортивный плед, прислонившись к плечу Майка. Слёзы текли по её лицу беззвучно, оставляя чистые дорожки на запылённой коже. *Сестрёнка... Моя сестрёнка...* Пустота в груди, где раньше была тонкая нить связи, горела ледяной пропастью. Она спасла Уилла. Отдала за него всё. Как истинная героиня. А она, Одиннадцать, не смогла защитить ни одну из тех, кого любила. 

Внезапно дверь зала с грохотом распахнулась. В проёме стоял запыхавшийся Дастин, лицо белое как мел. 

— Народ! — он выдохнул, едва переводя дух. — Плохие люди! Много! С пусками! Они врываются с южного входа! 

Холодный ужас сменил горечь. Лаборатория. Бреннер. Они нашли их. Сейчас им не хватало только их. 

Майк схватил Одиннадцать за руку. 

— Эль! Бежим! 

Он потащил её за собой через зал, мимо баррикад. Они выскочили в коридор — длинный, освещённый мерцающими люминесцентными лампами. За спиной уже слышались тяжёлые шаги и окрики на ломаном английском: «Стой! Стрелять будем!» 

Одиннадцать пыталась собрать силы. Адреналин гнал кровь быстрее, но тело было вымотано до предела — связь с Уиллом, потеря сестры, постоянные битвы. Искра силы копилась медленно, мучительно. 

— Вперёд! В химическую лабораторию! — крикнул Лукас, указывая на дверь в конце коридора. 

Они рванули туда. Но из перекрёстка коридоров впереди высыпали ещё трое — в чёрной тактической форме, с автоматами. Окружение. 

Одиннадцать остановилась. Майк заслонил её собой. 

— Руки вверх! — скомандовал один из солдат, целиясь. — Номер Одиннадцать, с вами закончили игры. 

И тогда она увидела его. Из-за спины солдат вышел Папа. Его костюм был безупречен, лицо — холодной маской, лишь в глазах горел знакомый, хищный азарт. 

— Одиннадцать, — его голос был мягким, как яд. — Довольно бегать. Пора домой. 

Всё — страх, горе, ярость за сестру, за себя, за Майка — слилось в единую белую вспышку. Она не думала о последствиях. Не думала о цене. 

Она взглянула, точнее , она ударила. Сосредоточила всю свою телекинетическую ярость, всю боль потери, всю ненависть к этому человеку и его творениям — в один сокрушительный импульс, направленный не на тела, а прямо в их глаза, в мозг.

Трое солдат впереди взвыли в унисон. Не от боли — от невыносимого *давления* внутри черепа. Из их глазниц, ушей, ноздрей хлынула алая кровь. Они рухнули на пол, дергаясь в предсмертных судорогах. 

Бреннер отшатнулся, схватившись за голову. Кровь тонкой струйкой потекла у него из носа. Его ледяное спокойствие дало трещину — в глазах мелькнул шок, почти страх. 

— НЕЕЕТ! — закричал Майк, увидев, как Одиннадцать падает на колени. Кровь рекой хлынула у неё из носа, заливая подбородок и свитер. Она белела на глазах. Они подняли её и завели в кабинет химии, лажа её на дальний стол.

И в этот момент из тени за спиной Папы выползло Оно. 

Демогоргон. 

Настоящий. Не тень, не воспоминание. Его сегментированное тело заполнило коридор, цветок-пасть разверзся с шипящим звуком разрывающейся плоти. Он шагнул вперёд, игнорируя тела на полу, его безглазое «лицо» было обращено к павшей Одиннадцать. К источнику боли и силы. Он зашёл в их комнату, вызывая крики у парней. Они кричали Лукасу быстрее нацеливаться рогаткой, их единственной защитой сейчас. Камни из-за нервозности выпадали их его рук, прежде чем он сжимал их с новой силой. Когда Демогоргон был неимоверно близок, последний удара рогатки Лукаса отправил его назад и он отлетел к доске на другом конце класса. Все сразу поняли, что самодельная рогатка Лукаса не могла быть такой сильно отбрасывающей. Парни уставились назад на Одиннадцать, что стояла в несколько шагах за ними, рукой придерживая его к доске. Она шагнула вперёд, вставая между ними и Демогороном, еле стоя на ногах.

— Оди... — Майк рванулся к ней. 

— Нет... — Одиннадцать выдохнула, отбрасывая его слабым телекинезом назад, к Лукасу и Дастину.

Она подняла голову. Глаза её были двумя бездонными колодцами чёрной боли и решимости. Она знала, что делает. Цена была ясна. Но альтернативы не было и она отпустила тормоза.  Всю силу. Всю свою суть. Она выплеснула единым сокрушительным потоком телекинеза, сфокусированным на уничтожении, на абсолютном распылении.

Демогоргон взревел. Его тело пригвоздило к доске класса с такой силой, что дерево треснуло. Невидимые тиски сжимали его, ломая хитиновые пластины, вытягивая из пасти хриплый, нечленораздельный вопль агонии. Он бился, рвал когтями воздух, но не мог сдвинуться ни на миллиметр. Сила Одиннадцать была абсолютной.

Но плата была мгновенной. Её кожа стала прозрачной, как пепельная бумага. По ней поползли трещины, светящиеся изнутри кроваво-красным. 

— Оди... — Майк снова попытался подойти, его голос был полон ужаса. 

Одиннадцать повернула к нему голову. Её губы дрогнули в подобии улыбки. В глазах — бесконечная нежность и прощание. 

— Прощай... Майк... — её голос был едва слышным шепотом. 

И тогда она рассыпалась.

Не упала. Не умерла. Она превратилась в облако мелкого, тёмного пепла. Пепел завихрился в ледяном сквозняке класса, на мгновение образовав силуэт девочки и рассеялся. 

Крик Майка — протяжный, разрывающий душу — прозвучал как похоронный звон.

***

POV Двенадцатая

Боль была вселенной. Она лежала на холодной, липкой земле у развалин Замка Байерса. Сознание плавало где-то на грани, цепляясь за обрывки мыслей: «Уилл... спасён? Мама... его держит? Одиннадцать... плакала...»

Она попыталась пошевелить пальцами ноги — тупая, разрывающая боль в бедре заставила её застонать. Рана, оставленная когтями Демодога, когда её волокли, воспалилась. Гнойная, зловонная, она пульсировала жаром, контрастируя с леденящим холодом мира. 

«Встать... Надо встать...»

Она упёрлась локтями в землю, попыталась приподняться — мир поплыл, боль ударила с новой силой. Она снова рухнула, лицом в гниющую листву. Отчаяние, густое и чёрное, подкатило к горлу. Она была беспомощна. Силы — её огонь, её защита, её суть — ушли.

Хруст. 

Чёткий, громкий. Неподалёку. Хруст листвы под ногой.

Двенадцатая замерла. Сердце забилось так, что боль в ноге отошла на второй план. Страх, острый и первобытный, сжал горло. Не сейчас. Только не сейчас.

И тогда она почувствовала знакомое покалывание в кончиках пальцев рук. Лёгкое, едва заметное. Как будто тысячи невидимых муравьев пробежали под кожей. Потом — ощущение сухости, хрупкости.

Да. Давай.

Она знала это ощущение. Тело отказывалось служить, превращаясь в прах. Значит, что сюда кто-то попал.

Если Оно выйдет из кустов... и увидит меня в этом состоянии... я исчезну навсегда.

Впервые в жизни она желала этого опыления. Желала его ускорить, сгореть. Исчезнуть. Лишь бы не попасть снова в лапы к тем, кто отнял у неё всё. 

Шаг. Ещё шаг. Существо приближалось, тяжёлое, дышащее хрипло. 

Двенадцатая зажмурилась. Покалывание усилилось, перешло в жжение. Она чувствовала, как кожа на лице теряет эластичность, становится как пергамент. Быстрее... Пожалуйста, быстрее...

Кусты впереди раздвинулись. 

Она не видела его, но чувствовала его присутствие — голодное, хищное. Тварь. Крупный. 

Он зарычал — низко, вибрирующе. Побежал вперёд, навстречу лёгкой добыче. 

Лицо Двенадцатой распадалось. Пепел, мелкий и тёплый, струился с её щёк, лба, как песок в песочных часах. Он застилал ей глаза, попадал в рот. Она не чувствовала страха. Только облегчение. 

Чудовище прыгнуло. 

В последнее мгновение её лицо, обращённое к кровавому небу, превратилось в облачко пепла. Когти Демодога впились в пустоту там, где секунду назад была её грудь. Чудовище с недоумённым рыком рухнуло на землю. 

***

Боль. Немая, всепоглощающая. 

Двенадцатая очнулась от ощущения, что её бедро пропустили через мясорубку. Она лежала на холодной, гладкой поверхности. Открыла глаза — белый потолок с решётками вентиляции. Длинные, безликие бело-жёлтые коридоры уходили в обе стороны, с множеством дверей на каждой стороне.

Лаборатория?

Ледяной ужас, знакомый до кошмара, сжал сердце. Память набросилась образами: белые халаты, уколы, боль, крики в изоляторе, холодный взгляд Папы. Она скорчилась, пытаясь стать меньше, незаметнее, но движение отозвалось адской болью в ноге. Она застонала. 

«Надо встать... Найти того, кто попал сюда...» — мысль была слабой, но упорной. Договор. Её клятва Тому, Кто Правит. Час начал отсчёт. 

— Кто тут? — её голос прозвучал хриплым шёпотом, эхом разнесясь по пустым коридорам. — Отзовись! 

Тишина. Лишь гул вентиляции. 

И тогда из-за угла показалась фигура. Невысокая. В рваном платье. Короткие каштановые волосы. 

— Двенадцать? — голос был знакомым до слёз. Хриплым от усталости, но родным. Одиннадцать несколько раз моргнула, словно не веря своим глазам. 

— Одиннадцать! — имя сорвалось с губ Двенадцатой рыданием, смесью невероятного облегчения и новой волны горя. 

Одиннадцать бросилась вперёд, опустилась рядом, обхватив её дрожащими руками. 

— Сестрёнка... — её голос срывался. — Я думала... я думала, что потеряла тебя навсегда... я сходила с ума... 

Они обнялись так крепко, как будто могли вдавить друг друга в себя, слиться в одно целое, чтобы больше никогда не разлучаться. Боль в ноге, ужас лаборатории — всё отошло на секунду. Они были вместе. 

— Одиннадцать... — Двенадцатая выдохнула, когда объятие ослабло. — Надо выбраться. Скорее. Час... 

— Давай, вставай! — Одиннадцать схватив её за руку, пытаясь помочь подняться. 

Двенадцатая вскрикнула от боли. Лицо её исказилось. 

— Не... не могу... — она показала на свою окровавленную, неестественно вывернутую ногу. 

Одиннадцать осторожно отодвинула рваную ткань её халата. Рана была ужасна. Глубокая рваная дыра в бедре, из которой сочилась алая кровь, а внутри виднелся осколок чего-то острого — коготь одного из тварей. 

— О Боже... — Одиннадцать побледнела. — Это... это очень серьёзно. — Она глубоко вдохнула, собираясь с духом. — Я... я попробую вытащить. Закрыть... 

— Нет! — Двенадцатая схватила её за руку. — Одиннадцать... У тебя и так сил нет. Ты... ты еле стоишь. Просто... — она сделала усилие, — ...помоги дойти. Возьми под плечо. 

Одиннадцать кивнула, сжав губы. Она подставила плечо, осторожно приподняла Двенадцатую. Каждый шаг был мучением. Двенадцатая кусала губу до крови, чтобы не кричать, опираясь на сестру. Они двигались по бесконечным коридорам, как две раненные птицы, поддерживающие друг друга. Одиннадцать вела их интуитивно, к едва уловимому, знакомому ей холодному сквозняку — тяге к ближайшей точке разлома. 

Когда они выбрались наружу через портал, Двенадцать заметила, что это не было их лабораторией. И когда они поспешили в сторону леса и достигли опушки у гигантского, мёртвого вяза — Двенадцатая не выдержала. Она рухнула на холодную траву, теряя сознание от боли. 

— Держись... — прошептала Одиннадцать. Она уложила сестру поудобнее, осмотрела рану снова. Коготь торчал, как зловещая заноза. Без него — шансов не было. 

— Это... будет больно, — предупредила она, встречаясь с мутным от страдания взглядом Двенадцатой. 

Та слабо кивнула. 

Одиннадцать выставила руку над раной. Её лицо исказилось от концентрации. Брови сдвинулись, из носа снова потекла кровь. Она водила пальцами в воздухе, будто вытягивая невидимые нити. 

Двенадцатая завыла, впиваясь пальцами в землю, когда осколок когтя медленно, мучительно начал двигаться в ране. Казалось, прошла вечность. С хлюпающим, отвратительным звуком окровавленный осколок, длиной с палец, вырвался из плоти и завис в воздухе перед Одиннадцать. Она швырнула его в кусты. 

Двенадцатая выдохнула, обмякнув. Боль не ушла, но стала... чище. Острее, но без того ужасного давления изнутри. 

Одиннадцать, бледная как смерть, шатаясь, опустилась рядом. Она попыталась свести края раны силой мысли, но получилось лишь немного стянуть их. Чёрная слизь всё ещё сочилась. 

— Позже... — прошептала Одиннадцать, вытирая кровь с лица тыльной стороной ладони. — После... после того, как я нам добуду еду... тогда наберу сил... и закрою хорошо. Договорились? 

Двенадцатая, едва держась в сознании, кивнула: 

— Х... хорошо... 

***

Одиннадцать вернулась, неся несколько коробок вафель и пару жёстких, но съедобных кореньев. 

— Вот, — она протянула коробку Двенадцатой. — Ешь. 

Они ели молча, сосредоточившись на крохотном акте выживания. Сладковатый вкус ванили на языке казался нереальным в этом аду. Одиннадцать взяла свою вафлю и посмотрела на сестру. В её глазах был вопрос. 

— Что? — Двенадцатая отломила ещё кусочек. 

— Может... — Одиннадцать неуверенно указала на оставшиеся вафли. — ...нагреем их? Станут вкуснее... 

Двенадцатая замерла. Кусочек вафли застрял у неё в горле. Она посмотрела на свои руки — пустые, безвольные. Воспоминание ударило с новой силой: шипящий голос вожака, ультразвуковой вой, ощущение высасываемой жизни... 

— Я... не могу, — прошептала она, опуская голову. Голос её был плоским, лишённым эмоций. — Они... монстры... сказали, чтобы освободить Уилла... я должна была отдать им свою силу. Я... — она сглотнула, — ...я сразу отдала. Без колебаний. Теперь... — она развела руками, — ...теперь у меня нет сил. Совсем. 

Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь потрескиванием костра. Одиннадцать смотрела на сестру, и в её глазах Двенадцатая прочла не жалость, а горечь и гордость.

— О Боже... — выдохнула Одиннадцать. Она переползла через листву и обняла Двенадцатую за плечи. — Зато ты спасла Уилла. Ты дала ему шанс. 

Двенадцатая кивнула, не в силах говорить. Слёзы подступили к глазам. 

— Мы справимся, — твёрдо сказала Одиннадцать, глядя вдаль леса. Её рука сжала плечо сестры. — Вдвоём. Как всегда. Сёстры.

Двенадцатая посмотрела на холодные вафли в коробке, на слабый огонёк костра, на измождённое, но решительное лицо сестры. Силы не было. Будущее было туманным и страшным. Но они были вместе. Она слабо улыбнулась. 

— Сёстры. 

И в этом слове, прозвучавшем тихо над холодным лесом Хоукинса, теплилась крошечная, непотопляемая искра той самой надежды. Они были ранены, обессилены, но не сломлены. Они были сестрами. И пока они были вместе — огонь, даже самый маленький, не погаснет.