Твой путь, мой путь
Первое, что я почувствовал – головная боль. Два тяжелых молота ударили в виски, и острое лезвие пронзило левое полушарие. Затем мерзкой удушливой волной накатила тошнота. Она поднялась от желудка и слишком близко подошла к горлу. Огромным усилием я подавил этот позыв и приоткрыл глаза. Ослепительно белое резануло с такой силой, что непроизвольно брызнули слезы. Я уже знал, что со мной. Это состояние я знаю прекрасно – оно преследует меня регулярно последние несколько лет. Чего я не знал, так этого того, где я нахожусь.
Небольшая комната с обшитыми белыми квадратами подушек стенами и единственным столом посредине, жутко напоминала мне палату психушки. Вот только в этой палате я не был один.
- Проснись и пой, солнышко, - хрипло усмехнулся бородатый человек справа.
На вид ему за сорок. С густой черной неухоженной бородой и небрежной прической он напоминал мне хипстера. Ну, или бомжа. У меня никогда особо не получалось их различать.
- Кто ты? – просипел я, щурясь от яркого света. – И где мы?
- Ну, видимо в аду, раз я вижу тебя.
Я не предал значения его словам. Я его не знал. Если он считал как-то иначе, то я ничем не мог ему помочь.
Я огляделся. Слева от нас, так же за столом, спал какой-то парнишка в черном балахоне с капюшоном натянутым до подбородка. Разило от него дай боже. Чуть дальше, в углу, тихо плакал маленький мальчик. Он сидел на корточках к нам спиной и ковырял стену совочком.
- Какого черта тут происходит? – спросил я. – И как я тут оказался? И где это «тут» вообще находится?
- Я что похож на Википедию? – огрызнулся бомже-хипстер, которого я про себя окрестил «бомжстер».
Окинув ироничным взглядом бомжстера, я подошел к единственной двери красного цвета с облупившейся краской и заколотил в нее:
- Эй! Меня кто-нибудь слышит?! Эй!
- Сядь и успокойся, мистер оригинальность, и улыбнись большому брату.
Я оглянулся на бомжстера, он указывал пальцем на черный глазок объектива камеры наблюдения.
- Они смотрят за нами! – воскликнул я.
- Они смотрят за нами, - передразнил меня бородач. – Да ты, мать твою, гений.
- Эй, - я махнул руками в его сторону, - я тебе что-то сделал?
- О, ты мне много чего сделал!
Я уже хотел кинуться к бомжстеру, как громкий всхлип привлек все мое внимание.
Я подошел к мальчику.
- Приятель, с тобой все в порядке?
Я попытался коснуться его плеча, но он оттолкнул мою руку и завопил:
- Я хочу к маме!
Брезгливо поморщившись, я вернулся на свое место. Осмотр комнаты позволил мне понять, что ничего нового узнать не получится, так как кроме стола и четырех стульев в ней больше ничего не было. Оставались только люди.
Я повернулся к бомжстеру. Он рассматривал меня с любопытством. К слову бомжем его назвать можно было с большой натяжкой: дорогое пальто, рубашка, часы. Даже запах парфюма казался дорогим. Дорогим и смутно знакомым. Нет, этот человек бомжем точно не был.
А вот кем он был, так это любителем выпить. От него разило вискарем так, словно он не только его пил, но и умывался в нем. Спящая красавица слева тоже источала не двусмысленные ароматы.
Я взглянул на мальчонку: он точно не мог быть пьяным. Нас объединяло что-то еще.
- Ну? – поинтересовался бородач, подперев голову руками. – И до чего дошла твоя светлая головка?
- Ты вчера пил, - констатировал я. – Этот ушлепок слева смердит всеми дарами алкогольной промышленности. У меня так же жесткое похмелье.
- И зачем ты мне это говоришь?
- Потому что этот пижон угашен в ноль, а мальчишка и двух слов связать не может. Ты хочешь понять, что происходит или нет?
Бородач развел руками.
- Итак, если дело не в похмелье, то, скорее всего, в самой причине похмелья. Что у тебя?
- День рождения в баре отмечал.
Я удивленно уставился на бородача.
- И я тоже.
- Элементарно, Холмс, - язвительно расплылся в улыбке бомжстер.
- Да пошел ты, - отмахнулся я. – Эй, мальчик... мальчик!
- И... и... и у меня.
Вот оно что. Три из четырех.
- Эй, обдолбышь! – я пнул ботинок спящего. Реакции не последовало.
- Попробуй ласково.
Я проигнорировал бородача и дернул парня за капюшон:
- Проснись и пой, солнышко... мать твою...
Я отшатнулся назад и, наткнувшись на стул, полетел на пол. Из-под капюшона черного панковского балахона на меня смотрело мое собственное лицо, только лет на десять моложе.
- Что-то не так, родная? – ничуть не смутился бородач, ехидно скалясь.
- Это же мое... это, мать твою, я!
- Нет, придурок, - чертыхнулся бородач, - это я!
Я вгляделся в его лицо: если убрать бороду и этот печальный потухший взгляд, то его лицо – мое лицо, каждый бугорок, каждая впадинка – мои. Еще один двойник. Только этот старше лет на десять.
Я поднял стул и ошарашено сел на место.
- Выходит этот мальчик...
- Тоже я... тоже мы.
Я опустил голову и замолчал. Понадобился час, может больше – кто может точно сказать, как идет время в этом проклятом месте? - чтобы хоть как-то прийти в себя, переварить все, что я увидел. Меня словно наполнила до краев мерзкая серая жижа, залила лицо, глаза, забралась под одежду. Ощущение дерьма, в котором я увяз, выворачивало мои внутренности, заставляло крепче сжать зубы и зажмурить глаза, лишь бы не видеть себя... таким.
- Что, не нравиться вид? – нарушил тишину бородач.
Я поднял на него взгляд. В углу продолжал всхлипывать мальчик.
- А чего ты ждал, засранец? Чего ты хотел от жизни, м? Кем ты себя видел? Думал, что пить беспробудно, веселиться, когда хочешь, трахать, кого хочешь, и каждый день спускать жизнь в унитаз бесцветными струями обеспечит тебе беззаботную старость? – Он вскочил с места и вперил в меня взгляд красных воспаленных глаз. – И не говори, что не знал, к чему это приведет. Ты все понимал. Но ведь так легко жить, когда за громким гулом желаний не слышно тихого шепота совести!
- А ты? – переспросил я спокойно. – Что стало с тобой. Что стало с нашей мечтой?
Он замолк. Только сопел и сверлил меня взглядом.
- Скажи где она? – Я озадаченно огляделся. – Где она, старик? Где та, чьи светлые волосы достают до пяточек? Где та, чьи глаза цвета летнего неба смотрят на тебя с неподдельным восхищением? Глаза столь прекрасные и столь похожие на глаза ее мамы. Ты слышишь частые шлепки босых ножек?
Я снова покрутил головой, приложив ладони к ушам. Бородач громко скрипнул зубами.
- Я не слышу ее шагов, старик. Я не слышу ее смеха. Что стало с мечтой? Ведь мы так хотели услышать: «Папочка, я так сильно люблю тебя»...
- Заткнись, - прохрипел он, роняя слезы.
- Что стало с мечтой, старик? Ее больше нет. Она умерла вместе с блеском твоих глаз.
Он упал обратно на стул и опустил голову. Я ему не мешал. Ни к чему было еще больше разжигать костер, он и так горел в нем заживо.
- Эй, а помнишь его?
Старик поднял голову и посмотрел на мальчика.
- Мы подвели его, - продолжил я. – Он мечтал стать космонавтом, покорять небеса, открывать новые горизонты. Он мечтал подняться к звездам. Он лишь хотел сиять своей невинной душой вместе с ними.
- Мы убили его мечту, - вздохнул бородач.
Я откинулся на спинку стула и скривился. Горький вкус разбитой мечты пожирал меня изнутри. Я знал свое прошлое, а теперь я видел и свое будущее. И если я умер, то попал в чистилище.
- Хоть что-то у нас осталось общего? - невпопад проронил я.
- Не знаю, - пожал плечами бородач, - я обожаю запах новой книги.
- Запах новой книги, - произнесли мы одновременно с мальчиком.
Дверь скрипнула и открылась, впуская в комнату нового меня. Точнее нового «старого» меня. Пятидесятилетний старик в дорогом костюме и с улыбкой голливудского актера приветливо развел руками.
- Вижу, вы поладили, друзья мои. Это хорошо, хорошо. Мне уже порядком надоело слушать ваше нытье.
- Ты смотри, какой щегол, - хмыкнул бородач.
- Позолота дерьма не скроет.
Старый «я» смутился, но лишь на секунду, а затем быстро взял себя в руки:
- Ну что вы, все это вздор. Идем, идем. Я вам такое покажу. Наш семидесятилетний приятель – просто бомба. Пошли, посмотрим.
Он приобнял за плечи бородача и потянул вперед в пустой длинный коридор, который венчала развилка в виде буквы «Y».
- Идем-идем! – махнул он мне, не обращая внимания на мальчика и спящего парня. – Вам понравится. У него уже яйца до колен отвисли, а он все за молоденькими девочками волочится.
Старый щегол вывел нас в белый коридор и свернул налево. Я на секунду замер и оглянулся: парень в балахоне все также сидел на стуле ни жив ни мертв, мальчик тихо всхлипывал в углу комнаты, продолжая ковырять стену. Этот путь я уже видел, этот путь я уже прошел.
Я повернулся и взглянул в левый коридор в спины удаляющимся двойникам. Они веселились, они смеялись. Они шли вперед. Их путь был определен. Мой путь был определен. Я знал, что там дальше, видел это в их глазах. Я допустил ошибку. Когда-то в прошлом я допустил ошибку. Когда-то в прошлом я выбрал неверную дорогу. Я свернул не туда и шел по этому пути слишком долго. Горечь слез и привкус тлена на губах – все, что остается, когда умирает мечта.
Я еще раз взглянул им вслед и свернул направо.
Апрель 2017, Красноясрк
1 место на конкурсе писательских миниатюр по теме "Неожиданная встреча"