Гукюн

— Аккуратно, без засосов, — шутливо отталкивает от себя целующего его шею Чонгука Юнги. — Через пару часов свадьба, я не хочу, чтобы в меня тыкали пальцами или шептались за моей спиной.

Чонгук нехотя отстраняется и валится на постель.

— Я не смогу тебя увидеть до самого вечера, а ты не даёшь насытиться, — жалуется альфа и поворачивается к омеге. — Чего ты резко загрустил?

— Я рад свадьбе, правда, — тихо говорит Юнги, поглядывая на потолок, роспись на котором уже наизусть выучил. — Я хочу быть твоим супругом, но я скучаю по своей семье, и мне грустно, что мои братья и отец не будут со мной в этот день. Если бы мы не торопились, ты ведь выслал бы за ними людей? — подползает к нему омега.

— Конечно, — прижимает его к груди Чонгук и поглаживает волосы. — Я бы сделал всё, лишь бы ты не грустил.

Удобно устроившись на его груди, Юнги медленно засыпает. Долго проспать омеге не удаётся, его от сладкого сна пробуждает настойчивый стук в дверь. Юнги нехотя присаживается на постели и, увидев, что Чонгука в спальне нет, матерясь, что уже надо вставать, просит стучащихся войти.

— К вам пришли, — докладывает стража.

— Пусть ждут в зале, — приказывает Юнги, уверенный, что это прибыли портные и, соскользнув с кровати, начинает одеваться. Закончив с утренними процедурами и подождав, пока лекарь осмотрит его рану, омега плетётся в зал. Только переступив порог, Юнги, забыв про рану и своё положение, бежит к седому мужчине, лицо которого изрезано глубокими морщинами, и виснет на его шее.

— Отец, — не верит глазам счастливый Юнги и поочередно обнимает братьев, которые в удивлении смотрят на сильно изменившегося омегу.

— За нами прислали ещё пару недель назад, — вновь притягивает его к себе Динх.

Юнги плачет от счастья, не отлипает от семьи и мысленно благодарит своего альфу, который не оставил его в этот день без родных.

— Ты всегда был красивым, — поглаживает его по голове Динх, — но сейчас ты будто светишься. Кто знал...

— Кто знал, — продолжает вместо отца парень, — что войдя в этот дворец пленником, я стану его хозяином.

— Но как? — не понимает мужчина. — Мирас в шоке, мы в шоке. Дьявол не просто женится, он женится на тебе.

— Любовь, — широко улыбается Юнги, следя за тем, как слуги расстилают для прибывших издалека гостей скатерть.

— Ты счастлив? — несмело спрашивает старший брат омегу.

— Очень. Я люблю его и счастлив стать его супругом, но это не единственная хорошая новость, — поворачивается Юнги к Динху. — Ты скоро станешь дедушкой.

— Меня не убили войны, но твои новости убьют, — не в силах скрыть улыбку, говорит мужчина.

— Знаю, что мы поторопились с ребёнком, но надеюсь, ты не будешь меня осуждать, — опускает глаза омега.

— Я думал, я тебя навеки потерял, но я тебя нашёл, всё остальное неважно, — треплет его по волосам Динх.

— Мы будем сидеть с ним за одним столом, — восторженно переговариваются братья. — С самим Дьяволом! В Мирасе нас все будут бояться.

— Не нужно кичиться родством с Гууком, — смеётся Юнги, — и ещё, учтите, что у него тяжелый характер, так что не провоцировать его и не доставать.

— Да они его мельком по прибытию увидели, даже поздороваться толком не могли, заикались, — журит детей Динх. — Ладно, тебе нужно готовиться, а мы будем во дворе, проследим за приготовлениями.

— Сперва вы хорошо поедите и отдохнёте, — настаивает Юнги и, убедившись, что семья собралась вокруг скатерти, идёт к себе.

<b><center>***</center>
</b>
— Ещё подарки, — Биби врывается в заваленный вещами, сундуками и шкатулками третий зал и пропускает вперёд несущих на больших серебряных подносах очередные подарки от правителя слуг. Сразу за ними в комнату проходит ещё одна шеренга, нагруженная подарками.

— Эти от правителя Юга, два сундука с парчой внизу от государства Мион, остальные подарки пока всё ещё во дворе, — записывает себе Биби, который должен отметить всех, делающих подарки, потому что Гуук им потом вернёт всё в двойном размере.

Ещё только утро, а Юнги, который от переживаний перед важным днём спал только три часа, уже валится с ног. Омега вместе со своими помощниками на время занял третий зал, потому что в его комнате от подарков уже ступить некуда. Юнги даже представить себе не может, сколько времени Гуук собирал этой невероятной красоты сокровища и шелка. Он вроде бы давно привык к щедрости своего альфы, но всё равно ему поражается. Вчера ночью, ещё до того, как омега уснул, Гуук вручил ему ключи от своей казны. Юнги отказывался, не понимая, зачем ему казна, ведь если ему нужно золото, то ему его просто дают, но альфа настоял, объясняя это тем, что всё, что у него есть, отныне принадлежит и омеге.

Юнги от души благодарен суетящемуся рядом Биби, ведь без него он бы не справился и давно бы потерял в этой суматохе голову. Прямо в зале же для Юнги ушивают и подправляют очередной наряд, потому что он никак не определится, что именно наденет для первого выхода. Пока для Юнги в купальне готовят ванну, он по настоянию Биби, который беспокоится о ребёнке, наспех завтракает и просит позвать в купальню и Чимина с Тэхёном. Гуук слово сдержал — гарем распущен, но не все омеги разошлись, некоторым Биби после свадьбы подыщет мужей, а некоторые ждут свою родню. Юнги распорядился, чтобы им тоже подготовили подарки и даже накрыли праздничный ужин в гареме.

<b><center>***</center></b>

В центре Иблиса с утра уже поставлены котлы, в которых варится мясо, распространяя аппетитный запах, на который собираются горожане. Прямо на улицах расстелены скатерти, заваленные сладостями, стоят бурдюки с вином, и любой желающий с самого утра до позднего вечера может бесплатно попробовать угощения и разделить с господином его праздник. Улицы украшены разноцветными лентами и цветами, с окон домов свисают знамёна империи, изображающие трёхлучевую звезду, каждый конец которой отображает одного из правителей. На главной площади с утра и ещё четыре дня будут играть музыканты, лучшие воины империи покажут умения владеть мечом, пройдёт турнир единоборств. Горожане, разодетые в свои лучшие наряды, гуляют и празднуют самую главную свадьбу империи. На протяжении всех этих дней все лавки и магазины будут закрыты, население Иблиса забудет о работе и будет отдыхать.

В Идэне стоит невиданный доселе ажиотаж. Во дворе выстроилась шеренга из купцов, которые прибыли даже из отдалённых городов и государств со своими лучшими товарами, которые они подарят жениху правителя, получая при этом благосклонность Гуука. В саду, прямо рядом с ручьём, вокруг длинных скатертей расстелены ковры, на которых лежат подушки. Перед дворцом расставлены дополнительные столы, доходящие аж до ворот, за которыми будут пировать самые приближённые воины Дьявола. Слуги развешивают на деревьях венки из полевых цветов и фонари, готовясь к ночи. Для войска Гуука за пределами Иблиса расстелены не уступающие идэновским скатерти, альфа в первую очередь распорядился о том, чтобы мясо раздавать начали с войск. Гуук как и считал своё войско своими руками, так и считает.

От покоев новобрачных до сада расстелены дорогие восточные ковры, по которым омега будет идти к своему супругу. Сама спальня правителя украшена белыми цветами, лепестки которых лежат даже на полу, соседствуя с покрытыми орнаментами многочисленными серебряными подсвечниками. С настенного балдахина на кровать ниспадает белая органза, по краям вышитая кружевом, само брачное ложе тоже украшено цветами.

Гуук увидит Юнги только на церемонии. По обычаям омегу выведут к нему и гостям три раза, и на третий раз он должен будет забрать его в спальню.

<b><center>***</center></b>

Юнги после короткого пребывания в разбавленной эссенцией розы воде сидит на скамейке в купальне и терпеливо ждёт, когда ему закончат втирать в кожу ароматические масла. Тэхён всё ещё в воде, где, облокотившись о бортик бассейна, грызёт яблоко и нервно поглядывает на дверь в ожидании Чимина, надеясь, что его приход разгладит морщинку меж глаз Мина. Чимин, видимо, не смог прийти, и пусть Юнги допускал этот вариант, но всё равно грустит, что в такой важный для него день не сможет поделиться счастьем с другом. Звонкий смех друга, который Юнги уже давно перестал слышать, придал бы сил и поднял бы настроение, да и Чимину бы не помешало отвлечься от мрачных мыслей о скором будущем, не дающих ему покоя. Внезапно двери в купальню распахиваются, впускают внутрь Чимина, и Юнги, на радостях случайно пнув массирующую его ступни прислугу, извинившись, срывается к нему.

— Ты смог! — восклицает счастливый Мин.

— Свадьба моего лучшего друга, как бы я не пришёл, — пожимает плечами Чимин и, выбравшись из объятий друга, разводит руки, пока подбежавшая к нему прислуга снимает с него одежду.

— Вода — лучшее, что есть на этой земле, — в блаженстве прикрывает веки опустившийся в бассейн к Тэхёну Чимин. — Она прекрасно смывает усталость и тяготы дня, жаль, что её волшебный эффект действует только снаружи.

— Как тебе удалось? — передаёт ему яблоко из блюда перед собой Тэхён.

— После ужина мой господин был сильно голоден, видимо, ему мясо не понравилось, — хмыкает Чимин. — Я утолил его голод, и я присутствую на свадьбе.

Юнги радоваться мешает тень грусти в глазах Чимина, пусть тот и улыбается, и шутит, но он слишком долго его знает, чтобы понять, что скрывается под фальшивыми эмоциями. Даже маска Чимина уже трескается, Юнги не хочет думать, что это последний этап перед полным коллапсом, потому что если уже нет сил даже на то, чтобы контролировать своё лицо, то значит, внутри всё в шаге от полной катастрофы.

— Я и вам подарки подготовил, — решает поднять настрой друзей Юнги. — Они будут ждать вас в ваших покоях после ужина.

— Умру от нетерпения теперь, — морщит нос якобы недовольный Чимин.

— Мне было сложно выбрать вам подарки, учитывая, что ваши альфы осыпают вас золотом с головы до ног, но надеюсь, вам понравится, — улыбается Юнги.

— Я сам себе выбрать ничего не могу, — снова грустнеет Чимин. — Мне всё приносят, я даже немного завидую вам, что вы можете выходить в город и покупать себе всё, что вам понравится. У меня куча золота и одежды, но всё выбирает он.

— Драгоценности я сам не покупаю, хотя мой господин настаивает, чтобы я выбирал всё, что хочу. Раньше я часто ходил на базар и необдуманно тратил золотые, но сейчас я умерил пыл, — делится Тэхён.

— В смысле умерил? — не понимает Юнги. — Он тебе что-то сказал?

— Нет, я просто не трачу золотые и не покупаю всё подряд, — Тэхён смотрит на ошарашенных друзей и продолжает, — у меня всё есть и даже больше. Он каждый день оставляет мне мешочки с золотыми на траты, постоянно дарит драгоценности, но зачем мне очередные браслеты или парча, если я даже то, что есть, ещё не всё носил. Поэтому я откладываю их в особый сундук на чёрный день.

— Это твой выбор, и я всё понимаю, — разминает затёкшую от сидения в одной позе шею Юнги. — Но о каком чёрном дне ты говоришь? Если падёт империя, да поберегут высшие силы наших альф, то падёт и Идэн, и мы. Эти золотые вряд ли будут использованы, потому что в нашем случае, будучи омегами главных альф, у нас не будет «чёрного дня». Вы прекрасно знаете, как поступают с омегами павших правителей. Нас казнят.

— Нашли о чём говорить в день свадьбы, — фыркает Чимин.

— Это ты так думаешь, — хмурится Тэхён, смотря на Юнги. — Быть бережливым вовсе не плохо, и кто знает, что будет завтра, если мой альфа всё потеряет, у меня будет сундук золота, который обеспечит нам сносную жизнь. Я не хочу думать о том, что потеряет он жизнь. Я предпочитаю думать о будущем, в котором мы вместе и в котором не важно, правитель ли Хосок или обычный подмастерье, у нас будет с чего всё заново начать, а бережливость никому не помешает. Чтобы это понять, надо было родиться в нищете, поэтому этот разговор бессмысленный.

Юнги просит чай и больше к этой теме не возвращается.

После того, как парни заканчивают с волосами и лёгким макияжем, Юнги, отказавшись кого-либо слушать, первым нарядом выбирает чёрный шелковый костюм, расшитый золотом. Он полностью игнорирует истерику Биби, косящихся на него в недоумении слуг и, пока те подготавливают одежду, бежит на террасу и смотрит вниз. Солнце уже окрасило небесный свод в красный, но Гуук ещё не вернулся. Слуги с факелами поджигают фонари, Бао с важным видом ходит меж столов и проверяет работу своих подчинённых. Юнги с восторгом смотрит на убранство двора, на празднующих внизу гостей, слушает мелодию, наигрываемую музыкантами, и возвращается к себе. Омегу переодевают, не умолкающий Биби закрепляет на его талии широкий золотой пояс, а на голову надевает золотой венок с пришитой к нему тонкой вуалью.

— Господин сам решит, захочет ли он показать твоё лицо, — говорит Биби.

— Биби, ты издеваешься, — хохочет Юнги. — Я живу с ним почти год, ношу его ребёнка, какого чёрта ты пытаешься представить из меня девственника, — стаскивает венок омега и отбрасывает в сторону. — Я всё это проходил на первой свадьбе.

— Но это же красиво, — подползает к нему лежащий на подушках на ковре Чимин. — Я всегда мечтал о диадеме с вуалью.

— Скоро ты её наденешь, — говорит Юнги, потом понимает, что не стоило.

— Не надену, — уводит взгляд Чимин.

— Он же грозил тебе свадьбой.

— Да, но он на мне не женится, — уверено говорит Пак.

— Что ты замышляешь? — обеспокоенно спрашивает Мин.

— Ничего, просто свадьбы не будет, а сейчас возвращайся к своим делам, — закрывает тему Чимин.

По резкому шуму со двора и крикам гостей, приветствующих господина, Юнги понимает, что жених вернулся. Он, как и есть, не до конца одетый и босоногий, бежит на балкон и смотрит на спрыгнувшего с Маммона альфу. Гуук не один, Юнги узнаёт во всаднике позади него того, с кем сбежал Чимин. Гуук здоровается с гостями, приказывает раздать всем подарки, обходит столы и останавливается у фонтана рядом с Хосоком. Гуук одет в свой любимый наряд — костюм воина. На альфе парадные доспехи, украшенные серебром и драгоценными камнями, которые обрамляет филигранная оправа, на груди гравировка трёхлучевой звезды. Под доспехами чёрная шёлковая рубаха, штаны из плотной кожи, так же из кожи сшиты и его сапоги. С пояса Гуука свисает его любимый меч. Юнги дождался своего воина.

— Ну же, подними голову, — топает ногой Юнги, злясь, что альфа только и делает, что на Хосока смотрит. Гуук будто бы чувствует недовольство омеги, поднимает лицо к балкону и сразу же получает воздушный поцелуй, на который отвечает улыбкой.

Юнги утаскивает с балкона выбежавший за ним Биби, который всю дорогу до зала отчитывает омегу за плохое поведение.

— Ты не коза, чтобы по лугам носиться! — не перестаёт возмущаться Биби. — У тебя в животе ребёнок, а ты скачешь туда-сюда.

— Не сдержался всё-таки, — смеётся Чимин и тянется за очередной булочкой, — пошёл на своего альфу смотреть.

— Может, я соскучился, — хихикает Юнги. — Кстати, тот альфа, с которым ты сбежал, тоже прибыл.

Юнги садится перед зеркалом и не успевает заметить, как кровь отливает от лица Чимина, а булочка возвращается на тарелку.

Пак незаметно выбирается из зала и, выбежав на балкон, спрятавшись за перилами, смотрит вниз. Юнги не солгал — Ким Сокджин здесь, он рядом с Гууком, о чём-то с ним разговаривает. Он выглядит безупречно: на нём начищенные до блеска доспехи, он твёрдо стоит на ногах, улыбается партнёру, где-то наверху на балконе Чимин частями на пол оседает. Сокджин приехал отдохнуть, погулять на свадьбе друга, для Чимина будто его собственный конец света настал: знать его и жить воспоминаниями — привычно и терпимо, видеть его, слышать урывками голос — невыносимо.

Чимин замечает идущего к ним Намджуна, как альфа хлопает по плечу Сокджина и шумно сглатывает. Чимин о Сокджине постоянно думает, мысленно к той ночи возвращается, но даже не надеялся, что снова его увидит, а сейчас сердце ходуном ходит, то, что он к этой встречи не готов, доказывает. Для Сокджина та ночь была просто сексом, для Чимина — надежда, которую альфа с утра меж ладоней растёр и развеял по ветру, подталкивающим Чимина в сторону Идэна. Чимин никогда не хотел умирать, сколько бы об этом не говорил, никогда всерьёз о смерти не думал, но тогда, на пути в Идэн вместе с его войсками, он молил высшие силы о дожде из камней, которые бы погребли его у ворот Иблиса, лишь бы не видеть Ким Намджуна. Не видеть, потому что Монстр, потому что уничтожил всю его жизнь, вырвал душу, потому что сломал веру в лучшее, а самое главное, потому что Чимин боится. Он даже Юнги об этом не рассказывает, но его страх — это не смерть, не пытки и вовсе не сам Монстр. Чимин боится себя рядом с ним. Он, не задумываясь может убить Намджуна, он постоянно об этом думает, сидит на постели, пока альфа спит, и представляет, как встаёт на ноги, берёт его же меч и изо всей силы вонзает в его грудь. Но Чимина останавливает не страх стать убийцей. Чимин боится, что если убьёт Намджуна, то он же будет тем, кто ляжет на его могилу, орошая её своими слезами.

Судьба Чимина ненавидит, иначе каким образом он получил это проклятие, когда балансируешь на тонкой грани между ненавистью и необходимостью, и в какую бы сторону не завалился, то только кусками, оставляя половину себя на другой стороне. Потому что эти чувства идут рука об руку, одно полностью пропитано вторым, они неделимы. Потому что в Чимине дремучий лес, и деревья там чёрные, выгоревшие, под ногами вместо травы зола, любой другой бы сломя голову сбежал, но он ходит между ними, поглаживает, своё же, какая разница, как уродливо выглядит, но родное, от своего не избавиться, не выкинуть. От запаха гари дышать невозможно, а Чимин в этом лесу обживается, только по сто раз на дню себе один и тот же вопрос задаёт, и услышав ответ, ещё больше в себе разочаровывается. Чимина от себя тошнит.

Каждый новый день — это пытка, и его палач не Ким Намджун. Это он сам. Он ненавидит Намджуна до немых криков и спазм в горле, до дрожащих от напряжения пальцев на чужой спине, до слёз, которые на вкус давно не солёные, а горькие, но в то же время он прекрасно понимает, что тоже заражён, что отравлен этим странным отвратительным чувством, которому даже название не придумано. А Сокджин был светом в этой тьме, тем, кто показал, что можно лежать в чьих-то руках не будучи разрываемым на сотни эмоций, без того, чтобы балансировать на грани одержимости и ненависти. Можно ровно дышать, не бояться, что в следующую секунду будет больно, не проходить через ураган эмоций, который после себя оставляют выгоревшую пустошь, на которой Чимин заново пытается вырастить хоть травинку. Именно его образ и спасал Чимина все эти дни. У него отобрали надежду и веру, но никто, даже Монстр, не отберёт умение мечтать. Чимин представлял, как Сокджин придёт во дворец, как усадит его на своего коня и заберёт к себе, выстроит вокруг него стену, где острыми клинками будут усеяны обе стороны, об одну будет биться Намджун в надежде его достать, о вторую сам Чимин, который будет к нему тянуться. <i>Чимину нужен спаситель</i>. Пусть звучит отвратительно, банально, пусть нереально и глупо, но впервые в жизни он готов на коленях об этом молить, лишь бы его из собственного ада вытащили, от его личного Монстра забрали. Потому что с каждым следующим днём Чимин становится к нему ближе и ищет ему оправдания, а потом, сидя в одиночестве, бьёт себя по щекам, раздирает пальцы и шипит в тишину, давясь слезами «не смей».

Он знает, что его мечтам суждено остаться просто мечтами, и готов был, цепляясь за них, проживать все дни, которые ему остались, но он не был готов вновь увидеть своего принца из грёз и вновь ковырять свежие раны — на это никаких сил не хватит. Лучше бы не приходил, не появлялся в Идэне, не ворошил воспоминания, Чимин и без него прекрасно с этим справляется. Чимин истощён настолько, что чтобы перейти в следующий день, придумывает причины, неважно, мелкие и крупные. Эти дни он убеждал себя держаться, чтобы увидеть свадьбу лучшего друга. Он понятия не имеет, какая причина будет следующей, но совсем не хочет, чтобы она была в Сокджине. Легче вообще не получать надежду, чем терять её и оставаться с горьким привкусом разочарования. Пусть Сокджин погуляет на свадьбе и вернётся в свою империю, оставит им же в том числе выпотрошенного и наполненного безнадёжностью омегу придумывать причину самому. Может, повезёт, он больше придумать не сможет или уже от придуманной откажется. Чимин с трудом отлепляет себя от пола и возвращается в зал. Тэхён и Чимин собираются раньше жениха и покидают зал, отправившись во двор к своим альфам, где будут ждать Юнги.

<b><center>***</center></b>

Юнги надевает костюм, нанизывает на пальцы кольца. В ухо он вдевает серьги-капельки из бриллиантов. Омега отказывается от подвески, заявив, что в паре с поясом — это будет перебор, и, позволив прислуге последний раз причесать его волосы, отправляется вниз. До дверей он доходит в сопровождении Биби и слуг, а наружу выходит уже в одиночестве. Он под пристальными взглядами вмиг притихших и шокированных цветом наряда гостей, мягко ступая по ковру, идёт в сторону сада. Юнги проходит мимо скатертей, слушая наперебой восхваляющих его красоту гостей, и останавливается напротив восседающего во главе и явно недовольного Чонгука. Семья омеги сидит слева от альфы, Юнги успевает им улыбнуться до того, как обернуться к альфе. Гуук следит за ним взглядом с момента, как он появился в саду, он, как и всегда, поражён его красотой, но искренне не понимает, почему в день своей свадьбы омега выбрал цвет траура.

— Мой господин, — смотрит ему прямо в глаза Юнги, — в первую нашу встречу вы окрасили мою душу в чёрный.

Омега почтительно кланяется альфе, губы которого трогает лёгкая улыбка, и удаляется.

— Меня казнят, — бьёт по коленям и причитает Биби. — Эту твою выходку мне не простят.

— Умолкни уже, — стаскивает с себя блузку Юнги, — и тащи красный наряд.

Юнги одевает на себя ярко-алую сатиновую блузку, ждёт, пока на его шее закрепляют тяжёлую золотую подвеску, и, оставшись довольным, опускается в кресло в ожидании следующего выхода. Разгулявшиеся гости, которые опустошили не один бурдюк вина, уже вовсю пляшут во дворе, повара разделывают тушу очередного быка, от запахов и шума Юнги уже подташнивает, но он просит малыша быть терпеливее и, встав на ноги, следует за Биби к дверям. Он вновь проходит тот же маршрут и подходит к откровенно пожирающему его взглядом альфе.

— Мой господин, — кланяется омега, — все последующие наши встречи вы окрашивали мою душу в красный, — улыбается омега и замечает озорные огоньки на дне чёрных глаз.

Чонгук не хочет больше ни церемонии, ни гостей, он хочет, чтобы всё вокруг испарилось, оставило его наедине с его жизнью, чтобы альфа показал этому омеге, как сильно он на него действует, как подбрасывает дров в вечный огонь их любви одним своим взглядом и словами. Юнги удаляется, Чонгук провожает его долгим взглядом, с трудом усмиряет тянущееся за ангелоподобным парнем нутро.

Биби поплохело настолько, что прислуга побежала за нюхательной солью. Юнги только смеётся с мужчины и, попросив лёгких закусок, заваливается рядом отдохнуть до последнего выхода.

<b><center>***</center></b>

Чимин одет в небесно-голубой шелковый костюм, на голове омеги золотые цветы, сливающиеся с его волосами и мерцающие под светом фонарей. Он покорно сидит рядом с Намджуном и отчаянно пытается не смотреть туда, где сидит Сокджин.

Сокджин весь его путь от бассейна до скатерти не дышал, глаз свести не мог. Его ангел сел рядом с Монстром, тот самый ангел, которому Сокджин сам крылья отрубил, он его даже взглядом не удостоит и прав будет. Альфа ту ночь в шатре посередине степи никогда не забудет, навеки в памяти сохранит. Пусть только Чимин к нему шаг сделает — он его на руки поднимет, по битому стеклу босоногим пройдёт, потому что ни один омега в мире его мысли так не занимал, жить только одной случайной ночью не заставлял. Намджун к Чимину нагибается, что-то в ухо шепчет, слишком близко, интимно, Сокджин за кубком тянется, вином вспыхивающие внутри костры ярости тушит. Альфа, который привык за клочок земли воевать, расширять империю, оберегать, до сих пор это всё на автомате делал, а сейчас любое его действие, и перед глазами лицо пусть и разбитого вдребезги, но всё равно самого красивого омеги стоит. Сокджин войну с собственным папой из-за Чимина выиграл, по союзникам галопом с визитом прошёлся, не уставая, империю восстанавливает, сил набирается, и всё ради него. Один его взгляд, и Сокджин ему свой мир подарит, потому что эйфория от побед или достижений к завтрашнему дню сменяется поиском новой цели, новых открытий, чего-то, что бы дало смысл пресной жизни. А ведь можно возвращаться домой с боя и падать у его ног, можно просыпаться по утрам, чтобы видеть его улыбку, про прикосновение Сокджин и думать не хочет, потому что боится не выдержать, потому что как ту ночь провёл и на утро выжил — не знает.

Кто-то влюбляется в характер, кто-то в красоту, в живой ум, Сокджин влюбился в его необъятную, струящуюся из многочисленных трещин и ползущую за ним, как шлейф, чистую боль. Влюбился в глаза, в которых даже дыма от костра больше нет, в холодные пальцы, цепляющиеся за него, влюбился в его голос, в котором жизни ноль целых ноль десятых. Сокджин не знает, как это называется, как так получилось, но знает, что его сердце бьётся только ради этого омеги, который так далеко, но альфа, надо будет, до него через гору трупов дорвётся. Чимин пробил титановый панцирь, уничтожил все принципы, разместился и сидит внутри, а альфа этому и рад, потому что оказалось, что жизнь — это не вечное поле боя и не место, где доминируют красный и чёрный. Жизнь — это улыбка, которая будучи самой вымученной из всех, всё равно заставляет цветы головы поднимать, к нему, как к свету, тянуться. В мире Чимина превалирует золотой, и Сокджин хочет стать пусть хоть маленькой его частичкой. Чимин сам — запретный цветок, кто-то его срывает, а Сокджин за ним ухаживать хочет. Это его омега, он должен принадлежать ему, Намджун не должен прикасаться к этому сгустку боли, а Джин его раны залечит, жизнь полюбить научит.

<b><center>***</center></b>

В третий раз Юнги выходит к Гууку в белой тончайшей тунике с укороченным до середины бедра передом, и длинной, ползущей по полу шлейфом задней частью, усеянной жемчугами. Ворот туники расшит серебряными нитями, рукава отделаны кружевами. На голове омеги поблёскивает покрытый жемчугами серебряный венок, любимое колье, которое вернуло омегу к жизни, висит на шее. Он останавливается напротив альфы, который от обрушившейся на него красоты дар речи теряет. Красота Юнги может составить конкуренцию всем небесным созданиям, и Гуук в который раз в этом убеждается. Он жадно рассматривает парня, еле сдерживается, чтобы не сорваться и не прижать к себе. Убеждает себя, что это его омега, что он здесь и рядом, не испарится в следующую секунду, но в Гууке жадность просыпается, а на смену ей приходит жуткая ревность. Он злится, что все на Юнги смотрят, что все поражены не меньше, чем он, чуть ли серебряный кубок в руке не гнёт.

— Отныне и далее вы будете дарить мне счастье, а я сделаю вас самым счастливым альфой вселенной, — кланяется ему Юнги и собирается возвращаться в свои покои, как Гуук поднимается с места и, обойдя стол, берёт его за руку.

— Твоё место рядом со мной, — поглаживает его щеку Гуук и под удивлённые вздохи гостей, которые не привыкли к присутствию омеги на собственной свадьбе, ведёт его к скатерти.

Только Юнги опускается на подушки, как Чонгук ставит перед ним маленькую шкатулку.

— Опять подарок? — дует губы Юнги. — Я в комнату пройти не могу, она завалена подарками. Пойми наконец, что мне всё это неважно.

— Я знаю, но кому мне дарить то, что я завоевывал годами, если не тебе. Самое лучшее для самого лучшего. Вот родится у нас омега, буду всё ему дарить, а ты будешь завидовать, — усмехается альфа. — Этот подарок тебе понравится, должен понравиться, — тихо говорит Гуук, незаметно поглаживая его спину.

Юнги берёт шкатулку и, открыв, смотрит на золотое кольцо, которое ничем не украшено. Он достаёт кольцо и только сейчас замечает гравировку на внутренней части — «моя жизнь». Омега протягивает руку, и альфа вдевает кольцо на его безымянный палец.

— Оно совсем простенькое, но его удобно носить, такое же есть и у меня, — показывает руку Гуук.

— А на твоём что написано? — любопытно поглядывает на кольцо Юнги.

— Моя любовь, — целует его в лоб альфа. — Ты — моя жизнь, а я — твоя любовь. Считай, мы обменялись кольцами.

— Люблю я тебя, — тихо бурчит Юнги.

Юнги весь вечер светится счастьем, общается с семьёй и друзьями, таскает еду Гуука и, ещё нет даже полуночи, отключается на его плече. Альфа, взяв его на руки, под восторженный гул гостей, которых оставляет пировать пока без него, отправляется вместе с ним в свои покои. Проснувшийся ещё на его руках Юнги присаживается на постель, пока Гуук снимает с его головы венок.

— Помнишь, ты в Мирасе сказал, свадьбы не было, а брачная ночь будет? — помогает ему избавить себя от одежды омега.

— Не хочу это вспоминать, — хмурится Гуук.

— Я помню, ведь забыть такое сложно, — опускается на подушки Юнги. — Но зато ты тогда своё получить не смог, ты и сейчас не получил бы, если бы я сам не захотел.

— Не сомневаюсь, — улыбается Гуук, — но сейчас я получу брачную ночь, — целует его в живот альфа, задирает тунику, и Юнги поднимает руки.

Гуук раздевает его медленно и нежно, каждый оголившийся сантиметр кожи поцелуями покрывает. Сегодня была свадьба, но ничего не изменилось, это его же Юнги, его жизнь и любовь, тот, кого он привёз в Иблис в кандалах, и тот, кто надел эти кандалы на Гуука. С улицы доносится музыка и гогот, а Юнги ему в плечо стонет, сильнее ногами сжимает, под поцелуи подставляется. Потухшие свечи погружают комнату в темноту, слышны только рваные вздохи и стоны, сегодня луна, свет которой пробивается в окно, единственный свидетель их союза. Чонгук знает его тело наизусть, но каждый раз с Юнги как в первый, альфа так же жаден до него, как и в ту самую первую их ночь, которую ему удалось получить обманным путём. Ни один бой, ни одна победа не дают ему даже толику тех чувств, которые он получает, только увидев его улыбку, только услышав слетевшее с самых желанных губ своё имя. Чонгук построил себе алтарь и поклоняется он омеге, который вовсе не Бог, но тот, ради которого Дьявол готов вырвать своё сердце. Если и жить, то только рядом с ним, приходя в его дом, кушая с его рук и растя их детей, по-другому Чонгук не то чтобы не хочет, он просто не сможет. Он потерял его совсем недавно, и ясное летнее небо чёрные тучи накрыли, но что они перед тем, что дыша, передвигаясь, безумно завывая его имя посередине степи, Гуук перестал чувствовать себя живым. Пусть только рядом будет, возмущается, ругается, жалуется ему на него же, но пусть будет здесь всегда, пусть хранит в себе, как в сосуде, его сердце.

Он опять его целует, Юнги хихикает, что губы распухли, Чонгук даже не оправдывается, зажимает в руках так, что омега чуть не задыхается и, только услышав шутливое «ребёнка раздавишь», моментально отпускает.

— Люблю тебя. Всегда любить буду, — шепчет альфа, прислонившись лбом ко лбу.

— Я знаю, — обхватывает ладонями его лицо Юнги. — Я запомнил — ты моя любовь, я — твоя жизнь. Нарушишь слово — я тебе Ад на земле устрою.

— Я лучше умру, чем это изменится, — твёрдо заявляет Гуук и увлекает омегу в долгий поцелуй.

Юнги отключается сразу же после секса, а альфа, укрыв его, одевается и спускается вниз дальше праздновать.

<b><center>***</center></b>

Тэхён в тёмно-синей тунике, обнажающей ключицы, меж которых поблёскивает чистой воды бриллиант, на длинных пальцах омеги поблёскивают усыпанные драгоценными камнями кольца. Он сидит рядом с Хосоком, улыбается его комплиментам и чувствует, как счастье грозится пробить грудную клетку.

— Никогда не видел его таким счастливым, как эти два дня, — кивает в сторону вернувшегося во двор Гуука Хосок.

— Он вновь обрёл любовь всей его жизни, его можно понять, — улыбается Тэхён.

— А знаешь, кто любовь всей моей жизни? — притягивает его ближе Хосок, и Тэхён отрицательно машет головой.

— Ты.

Омега моментально заливается краской.

— Я даже представлять не хочу, что пережил Гуук, пока искал Юнги, потому что, мне кажется, я бы твою потерю не пережил, — твёрдо заявляет Хосок.

— Мой господин, — тепло улыбается ему Тэхён, — вы меня не потеряете.

— Я люблю тебя, — кладёт голову на его плечо альфа.

Часть гостей, откланявшись, удалилась, приглашённые издалека уже занимают отведённые им покои во дворце, но музыка не умолкает, а слуги по прежнему суетятся вокруг столов и скатертей, обслуживая тех, кого не берёт ни усталость, ни вино. Музыканты вновь настраивают инструменты, Гуук вместе с Намджуном и Хосоком, которые оставляют омег продолжать без них, переходит за стол воинов, и веселье начинается заново.

<b><center>***</center></b>

Чимин поднимается наверх переодеть тунику, на которую разлил вино, и решает делать это очень долго, надеясь, что к тому времени пир уже закончится и ему больше не придётся воевать с собой, стараясь не смотреть на Сокджина, чей взгляд он чувствовал на себе весь вечер. Дворец абсолютно пустой, все во дворе, внутри тихо и прохладно, хочется навеки в этом приглушенном свете одному остаться. Он уже доходит до лестницы, как его, резко схватив за руку, тянут в сторону подсобной комнаты и закрывают за ними дверь. В комнате темно, только лунный свет в окно падает, но Чимин его по запаху узнаёт.

— Господин, выпустите меня, — испуганно просит пришедший в себя омега.

— Выпущу, но сперва послушай, — удерживает его за плечи Сокджин.

— Пожалуйста, эта выходка будет стоить мне жизни, — пытается дорваться до двери Чимин, который бежит не из-за страха перед Намджуном, а перед собой, потому что его рвёт на куски от желания прислониться лбом к его груди, пусть он заплакать и освободиться хоть от части душащей его боли не сможет, слёз не осталось, но зато тепло вновь почувствует.

— Я не могу перестать о тебе думать, ты мне снишься, ты сидишь в моей голове и не хочешь уходить, — закрывает грудью путь к выходу Сокджин. — Я не хотел приезжать на свадьбу, потому что знал, что увижу тебя и сойду с ума, а я ведь пока не готов. А сейчас, сидя там внизу, я не мог смотреть на то, как он тебя обнимает, от ревности умирал.

— Он убьёт меня, если нас поймают, тебе ничего не будет, — отчаянно машет головой омега, отказываясь воспринимать информацию, которая опять пахнет надеждой. Чимин помнит, что боль от неё не стоит этой веры.

— Не убьёт, я не позволю, я никому не позволю навредить тебе.

— Положишь империю, войска, возможно, свою жизнь ради омеги, с которым переспал? — истерично смеётся Чимин.

— Ты не просто омега, с которым я переспал, — обхватывает ладонями его лицо Сокджин. — Ты тот, ради кого и нужно воевать, а если надо, то и умереть не страшно. Я собираю силы, я приду за тобой. Я хочу, чтобы ты мне верил.

— Я не верю обещаниям, не верю словам. Вы меня у ворот дворца бросили, как я могу вам верить? — ищет в темноте, за что бы уцепиться, Чимин, а то на ногах стоять всё тяжелее. — Оставьте меня, прошу вас.

— Просто скажи мне одно слово, о многом я не прошу, — вглядывается в поблёскивающие под лунным светом глаза Сокджин. — Скажи, если я встану у порога с войском, если смогу с ним справиться и не лягу под землю, ты выйдешь ко мне? Ответь мне «да» или «нет».

Чимин опоры не находит, она его находит. Сокджин притягивает его к себе и обнимает. Пауза длится пару минут, Чимин давится поднявшимся к горлу сердцем, а Сокджин слушает тишину, потому что его сердце в ожидании ответа замерло, не бьётся.

— Выйду, — треснуто отвечает Чимин, — но захотите ли вы меня?

Сокджин сперва не понимает, а потом внимательно слушает короткий монолог омеги и касается губами его лба.

— Жди, прошу тебя, не сломайся и жди меня. Я заберу тебя от этого чудовища, я отдам тебе своё сердце, оно и так твоё, а ты решишь, как с ним поступить.

Сокджин выходит из подсобки первым, убедившись, что коридор пуст, он выводит Чимина.

Чимин во двор больше не возвращается, плевать, как будет зол Намджун. Он умывается, даже не открыв стоящий в углу подарок от Юнги, ложится в постель. Под утро двери с грохотом распахиваются, и проснувшийся на шум Чимин видит раздевающегося Намджуна.

— Ты не вернулся на свадьбу, — кровать прогибается под весом альфы.

— Я устал, — коротко отвечает омега и даже не дёргается, когда Ким со спины его обнимает и зарывается лицом в шею.

— Мне ничего не принадлежит, — тихо говорит альфа. — Ни твоё сердце, ни твоё тело. Ничего.

— Вы пьяны, мой господин, — следит за рукой, поглаживающей его живот, омега.

— Неважно, пьян я или трезв — утро всё равно будет одинаковым — ты будто здесь, но тебя нет, — напевает явно сильно выпивший альфа и сильнее его в руках сжимает.

— Мне больно, мой господин, — пытается вырваться омега.

— Что ты знаешь о боли? — смеётся Намджун, хотя смехом это и не назовёшь, и внюхивается в его волосы. — Больно держать тебя в руках, сжимать изо всей силы, но не чувствовать.

Намджун засыпает, а Чимин, выбравшись из его объятий, сидит на постели и, прижав колени к груди, смотрит на груду одежды на полу, среди которой поблёскивает любимый меч альфы. В этот раз хочется видеть рукоять меча торчащей из собственной груди, хотя бы так, может, душа омеги, наконец-то, обретёт покой, а демоны покинут истощенное нутро. <i>Только Чимин никогда не хотел умирать, он учится со своими демонами танцевать.</i>