Гукюн

— Сокджин выслал гонца с просьбой разрешить посетить дворец, мой повелитель, — останавливается напротив Чонгука поднявшийся на стену помощник.

Гуук собрал военачальников из всех своих городов на общую встречу, которая только что закончилась, и любуется со стены возвращающимися домой воинами. Раз в три месяца в спокойное время Гуук проверяет военные силы и, лично разговаривая со своими людьми, не позволяет им расслабляться.

— Мы же не пустим врага в свой дом? — обеспокоенно спрашивает альфу подошедший Хосок.

— Мы никогда не были трусами, — спокойно отвечает Чонгук. — Когда-то Намджун нас так же впустил в свой город.

— У Сокджина империя и войска, а у нас тогда ничего не было, — хмурится Хосок.

— Я не соглашусь, — встревает в разговор Намджун, — у вас было имя, и оно пострашнее всех войск мира.

— Пусть выдвигается, мы встретим гостя с почестями, — обращается к помощнику Гуук, и тот покидает стену вместе с Хосоком, решившим спуститься к коню.

— Интересно, зачем ему приходить к нашим ногам? — задумывается Намджун.

— Вот и узнаем, — оборачивается к нему Гуук и тоже идёт вниз к поглаживающему Хана другу.

— Ты с каждым днем всё мрачнее, — подходит к Хосоку альфа. — Не то, чтобы ты обычно был не таким, но морщин на твоем лбу точно прибавилось. Что тебя беспокоит?

— Это не связано с нашими делами, — отмахивается Хосок.

— Мне всё равно интересно, — не отступает Гуук. — Мы делили с тобой одну лепёшку на двоих, сейчас делим огромные богатства и земли. Многое поменялось, но то, что мне важно, что с тобой происходит, — осталось неизменным.

— Дело в омеге, — уводит взгляд Хосок, а Чонгук усмехается.

— Я не намерен обсуждать с тобой омег, но как я понимаю, это не просто очередной омега, имя которого ты забудешь к утру. Поэтому я выслушаю и, может, даже помогу.

— Ты знаешь, что уже долгое время я живу с омегой, который...

— Принадлежал Йибиру и Намджуну. Знаю, — перебивает Гуук.

— Всё сложно, — пытается прекратить этот странный разговор Хосок.

— Сложно — справиться с Чжу и Сокджином. Всё стальное несложно, — подходит ближе Гуук и тоже поглаживает жеребца.

— У меня к этому омеге чувства, которых я ранее ни к кому не испытывал.

— Понимаю.

— В то же время у меня не получается в себе разобраться и перестать мучить и его, и себя.

— Не понимаю, — хмурится Гуук. — Я встретил омегу, которого сейчас зову не иначе, как «моя жизнь», и я, несмотря на ошибки, сделал всё возможное, чтобы он меня принял. Тебе даже сил прилагать не пришлось, спасибо Намджуну, который не пошёл против твоих желаний. Так в чём проблема?

— Я без ума от него, все мои мысли заняты только им, но в то же время есть кое-что, что всё время меня настораживает, — трёт виски Хосок.

— В его поведении?

— В его прошлом, — смотрит на друга. — Он сам выбрал гарем. Он предложил родителям продать себя, чтобы жить безбедно, и я это тоже понимаю, но в то же время это оставило некий осадок во мне. Я никак не мог отпустить этот факт и даже позволял себе думать, что и со мной он из-за каких-то причин, а не потому что любит. Поэтому эти дни я пытался разобраться в себе и убрать эти последние барьеры между нами.

— А чего ты хотел? Чтобы он утаил правду? — усмехается Гуук. — Были бы у него мозги — он так бы и сделал, чем сеять семя сомнения в тебе. Но, видимо, он глупый ребёнок, и в этом, мне кажется, вся его прелесть. Он тебе открылся, и нет ничего ценнее.

— Я тоже так думаю, и поэтому решил, что сегодня вечером пойду просить прощение за то, что вёл себя, как идиот, поставлю ему метку и распущу гарем, — твёрдо заявляет Хосок.

— Ничего себе ты разогнался, — удивлённо смотрит на него Гуук.

— Да, распущу. Я не ты, мне будет простительно. Я хочу, чтобы даже формально моё имя ассоциировалась только с ним.

— Только со свадьбой не торопись, я хочу быть первым, — хлопает его по плечу Гуук.

— Ты серьёзно?

Чонгук кивает.

— Это неожиданно.

— А чего мне тянуть? Мне почти тридцать, я нашёл того, для кого уже заказал трон справа от себя, я хочу наследников, но больше всего хочу, чтобы этот омега окончательно стал моим. После визита Сокджина я объявлю ему об этом.

— И он откажет, — смеётся Хосок.

— Значит, церемония бракосочетания пройдёт без жениха, — подмигивает другу альфа и возвращается к своим войскам.

<b><center>***</center></b>

Снизу продолжают доноситься крики, Юнги отползает подальше от парапета и, продолжая повторять «я не хотел», плачет и зажимает в руке лоскуток рубашки Субина. Таким его и находит первым выбежавший на крышу Биби. Биби понимает всё без слов, вопросов не задаёт, вместе со своим помощником переводит Юнги в спальню и даёт ему успокаивающий отвар. Юнги всё время плачет, стоит прислуге или Биби войти, повторяет, что он не виноват. До самого вечера омега места себе не находит, отвары не помогают, и от каждого шума в коридоре вздрагивает. Ему не поверят — Чонгук подумает, что он преднамеренно убил Субина. Гарем правителя неприкосновенен, за убийство казнят, именно поэтому там убивают тщательно, заметая следы, а Субин упал перед всем двором, оставив на крыше только одного человека — Юнги. Омеге не страшно за себя, он даже о наказании не думает, все его мысли только о так рано оборвавшейся жизни парня, которого он толком и не узнал. Юнги готов ответить за свой поступок, и чем сильнее будет наказание, тем лучше, ведь физическая боль прекрасно затмевает душевную, а Юнги её заслужил. Даже Тэхён и Чимин ему не поверят, подумают, он конкурентов убрать хотел. Его теперь весь гарем будет считать убийцей и сторониться. Как Юнги со всем этим справится — он не представляет. Он так и сидит на кровати и, покачиваясь, повторяет «я не хотел», пока не видит остановившегося на пороге Чонгука.

— Чонгук, — всхлипывает Юнги и опускает глаза, не в силах выдержать тяжелый взгляд альфы. — Я бы так не поступил. Это вышло случайно.

Чонгук молча подходит к кровати и, опустившись у изножья, устало массирует свой лоб.

— Расскажи мне, что случилось на крыше.

Юнги утирает слёзы, подползает ближе, но не прикасается, хотя очень нуждается в тепле и пусть даже лживых «всё будет хорошо». Его бы воля, он бы ничего никому не рассказывал, он бы бросился в руки, которые считает своей крепостью, и выплакал бы всю эту горечь и обиду на собственную судьбу. Но за свои поступки надо отвечать, Юнги, как никто иной, это знает. Он дрожащим голосом рассказывает Гууку всё с момента появления Субина на крыше.

— Ты не виноват, это была самооборона, — стоит омеге умолкнуть, поворачивается к нему лицом альфа. Юнги, кажется, впервые с момента падения Субина именно после этих трёх слов делает глубокий вдох.

— Но я убил человека, — у Юнги подбородок от напряжения дрожит.

— Иди ко мне, — разводит руки Чонгук, и омега сразу бросается в его объятия, которых все эти минуты ждал, ради них и держался. — Ты ни в чём не виноват.

— Ты привык убивать, привык проливать кровь, я не могу так, я не смогу с этим жить, — мочит слезами его рубашку Юнги.

— Если бы он выжил и узнай я о покушении, то он бы так легко не умер, — поглаживает его по волосам Чонгук. — Ты облегчил его участь. Никто не может покушаться на моего омегу, и я рад, что ты среагировал.

Всю ночь Юнги проводит с Чонгуком, который не покидает спальню до рассвета и, прижимая омегу к себе, пытается его успокоить. Удивительно, но в его руках Юнги даже удаётся заснуть, словно его объятия — это своеобразный щит, через который ничего плохое не проходит и не тревожит его, и перед которыми даже воспоминания бессильны.

Утром к Юнги приходит Чимин, который категорически отказывается что-либо про себя рассказывать, но лежит рядом с ним вплоть до вечера, пока его не забирают к Намджуну. Юнги одного присутствия омеги уже достаточно. К вечеру в спальню заходит Тэхён, и Юнги благодарно улыбается, что его друзья не оставляют его одного, не позволяют недавней трагедии быть всем, о чём он думает и что видит перед глазами.

— Ты сильный парень, — опускается рядом Тэхён. — Тебе надо взять себя в руки и вернуться к жизни. Его похоронили вчера. Он стал жертвой собственной глупости. Я бы поступил так же. Любой бы на твоём месте поступил так же. Мы защищаемся как можем, и если для этого кому-то надо умереть, значит, так тому и быть.

— Я боюсь выходить из комнаты, — тихо говорит вымотанный постоянными думами Юнги. — Мне кажется, все будут плевать мне в лицо, обзывать убийцей.

— Я гаремный омега, — усмехается Тэхён, — и поверь мне, смерть в гареме — явление обычное, сегодня ты есть, а завтра нет. Тебя стали бояться — это да. Но это не значит, что ты теперь должен провести жизнь в заточении.

Юнги Тэхёна не слушается, отказывается покидать спальню и вторые сутки даже занавеси раздвигать запрещает. Сидит весь день в темноте и засыпает только, когда Чонгук приходит. На третий день, войдя в спальню, Чонгук не начинает как обычно раздеваться, готовясь ко сну, а подходит к кровати и долго смотрит на свернувшегося калачиком на постели парня.

— Быть моим омегой тяжело. Не каждый может справиться с этой ношей, пусть это кажется и легко со стороны, — садится на постель альфа. — Первое, что я увидел в тебе — была не твоя красота, хотя признаюсь, когда я поднялся в ту спальню, то был поражён. Я увидел в тебе тот стержень, ту силу, увидел, как ты боролся, как не сдавался. Ты мне кинжал в плечо вонзил, пустил мою кровь, и я понял, что никогда ранее не встречал противника, стоящего со мной наравне, — поглаживает волосы изучающего пустым взглядом стену Юнги. — Ты должен встать на ноги, перестать винить себя в его смерти и вернуть мне самую прекрасную улыбку из всех.

— Ты виноват, — смотрит на него стеклянным взглядом Юнги. — Ты несёшь смерть, ты к ней привык, она вечно рядом с тобой. А в чём я виноват? Почему с момента нашей встречи всё, что я вижу — это смерть? Ты её и мне принёс.

— Поэтому я и сказал, быть моим омегой тяжело, — мрачнеет Чонгук.

— Я не выдержу большей крови на своих ладонях, — присаживается на постели Юнги. — Поэтому я буду сидеть в этой комнате. Я не хочу никуда выходить, не хочу ничего делать, там, за порогом, я опять могу встретить смерть, я боюсь.

— Нет, ты не тот, кто будет отсиживаться в норе, — кривит рот Чонгук. — Ты встанешь на ноги, будешь стоять рядом со мной, встретишь со мной важного гостя, покажешь всему дворцу свою силу. Юнги, мы всегда чем-то жертвуем, мы всегда за всё платим. Выйди из этой комнаты. Ты ведь столькое хотел сделать. Ты меня дополняешь, только я разрушаю, а ты создаёшь. Как же быстро ты про свои цели помочь людям забыл? Только из-за того, что кто-то решил тебя убить, а ты ответил тем же?

— Почему ты мне так сильно веришь? — опять блестят глаза Юнги.

— Потому что я люблю тебя, — тянет его к себе Чонгук. — Ты — моя жизнь, моё имя, моё лицо. Ты не можешь быть слабым, потому что тогда слаб и я.

Юнги крепко обнимает альфу и всю ночь не позволяет даже на сантиметр от себя отодвинуться.

<b><center>***</center></b>

Утром Юнги требует Биби и, запретив себе вспоминать всё то, что произошло на крыше, приказывает набрать ванну. После ванны он надевает синие штаны и тунику из струящегося белого шелка. Он нанизывает на пальцы новые перстни, подаренные Гууком, выбирает красивое ожерелье, сплетенное из шести тонких золотых цепей, по центру которых массивный рубин, и направляется в гарем.

Юнги вплывает в гарем в сопровождении Биби, краем глаза замечает бледного, всё ещё плачущего, скорее изображающего слёзы, Рина и, игнорируя направленные на него взгляды острее лучших клинков империи, проходит к любимому дивану. Юнги окидывает взглядом омег, всё внимание которых зациклено на нём, и представляет тот гогот, который поднимется здесь сразу же после того, как он выйдет из комнаты. Слабость показывать нельзя, и именно поэтому, ещё раз вспомнив слова своего альфы, он делает глубокий вдох и обращается к омегам:

— Я скорбел о потери так же, как и вы, хотите верьте, хотите нет. Мне жаль Субина, который так рано покинул нас, но его смерть будет нам всем уроком. Те, кто осмелится навредить, получат должное. Любая подозрительная смерть повлечёт за собой еще одну — смерть убийцы. Я вам это обещаю. Поэтому в следующий раз, планируя что-то, — словно невзначай поворачивается он к Рину, — остановитесь на пару минут и подумайте о последствиях. Они могут быть совсем неожиданными.

Юнги поднимается на ноги и, высоко подняв голову, покидает гарем. Никто из присутствующих не замечает, с какой горечью смотрел, на теперь уже пустующее любимое место Субина, Юнги.

<b><center>***</center></b>

— Это правда, — бесцветным голосом заявляет шокированному Юнги сидящий за столом в пустующей кухне Чимин. — Я точно беременный. Сомнений нет.

— Что ты несёшь? Как ты это понял? — отказывается верить Юнги.

— Меня всё время тошнит, я думал, ем не то или из-за постоянных переживаний, но я-то знаю признаки беременности, я рос с омегами, и всё указывает на это. Кружится голова, тошнота по утрам, огромный аппетит.

— Меня тоже все время тошнит, и вообще я себя ужасно чувствую, но я себе голову ничем таким не забиваю, — растерянно говорит Мин. — И вообще, как ты можешь быть таким спокойным?

— Спокоен? — нервно улыбается Чимин. — Откуда ты знаешь, сколько раз за эти дни я умирал и воскресал? — прикрывает ладонями лицо парень.

Он последние сутки будто впервые ад прошёл, хотя адом с момента их знакомства он называет Ким Намджуна. Чимин настолько устал, разбит, измучен, что смирился с тем, что этот альфа его не отпустит, и думал ещё пару дней протянуть, и или от руки Намджуна умереть, или от того, насколько сильно он не хочет жить. Отец однажды рассказывал историю, что когда-то потерявший семью воин, которого он повстречал по пути в соседний город, очень сильно не хотел жить, но руку на себя поднять не мог, боялся гнева всевышнего. По словам отца, он часами сидел у дороги из города и просил смерть забрать его. Воин верил, что если очень сильно хочешь умереть и долго ее зовёшь, она этот зов слышит. Когда отец вернулся обратно, то воина уже не было. Говорят, его сердце не выдержало и лопнуло. Чимин надеется, что с ним произойдёт так же. Убедившись в своих подозрениях, он так и сидит в комнате часами, вызывая смерть, даже шутит, что если не придёт сама, Намджун заставит. Чимину всё равно больше нечего терять и нечему его на этом свете удержать. Человек должен найти в самой непроглядной тьме хотя бы мизерный лучик света, на который он пойдёт. Чимин искал. Сгорая в агонии и превращаясь в пепел в чужих руках по ночам, проживая из раза в раз одинаковые дни, он всё время искал. Сам себе пытался придумать причины, всё «завтра будет легче» повторял, но не нашёл. Все ожидания, надежды, всё в его же ладонях, как гнилое дерево, раскрошилось. Тяжело — не остаться без надежды и смириться с судьбой, где в твоей темноте света точно не будет. Тяжело — его всё равно искать, даже придумывать, хоть как-то себя на ногах держать. Последняя новость поставила точку. Чимин больше даже придумывать не в состоянии. Он как сто лет назад засохший родник, по которому больше никогда вода не пойдёт. Он умрёт, но заберёт вместе с собой и сердце своего личного Монстра, иначе ему нет прощения даже на том свете.

— У меня нет больше ни слез, ни сил, — облизывает сухие губы Чимин. — И меня больше нет. Одна дыра — вот здесь, — комкает на груди рубаху. — Я не понимаю, зачем нас создают и пускают в мир таких? Покалеченных, несчастных, придавленных к земле грузом своих проблем, и если бы у меня они были такими, с которыми бы я мог справляться. Нет. Мне дают больше, чем я могу поднять, а от меня уже почти ничего не осталось, — утирает одинокую слезу, скатившуюся вниз. — Почему мне не показали эту жизнь до появления на свет, почему не позволили выбрать? Я бы не выбрал, Юнги. Я думал, несчастье — это полюбить того, кто тебя не полюбит. Что я знал о несчастье? Я воспитанный в лучших традициях и выросший в достатке омега, который мог разреветься после крошечной царапины или сломанного ногтя. А сейчас я не плачу после побоев, после всех лишений и трудностей. Мне стыдно вспоминать, что именно я раньше считал трагедией, потому что в Иблисе я увидел ад и Сатану, но высшие силы посчитали, что мне этого мало. Только в этот раз я по их правилам не играю. Этот ребёнок на свет не появится.

— Что ты имеешь в виду? — перестаёт нервно ходить вокруг стола и садится рядом Юнги.

— Ты правда думаешь, что я бы родил этому чудовищу сына? Думаешь, это вообще возможно? Я ненавижу этого ребенка так же, как и его отца, — нервно перебирает пальцами зёрна в миске омега.

— Чимин, пожалуйста, я всё понимаю, и я тебя не осуждаю, но мне очень важно твоё состояние, — берёт его за руки Юнги. — Как ты от него избавишься? И что будет, если он узнает? Я боюсь за тебя. Очень сильно боюсь, потому что в обоих случаях тебя может ждать не просто наказание, а даже смерть.

— Лучше помоги мне, — молит его Пак. — Пока не видно живот и никто не знает, я должен решить этот вопрос. Ты теперь правишь Идэном, у тебя огромные возможности. Найди мне человека, средство, хоть что-то, чтобы избавиться от него. Или я сброшусь с крыши дворца, ждать остановку сердца в моём случае очень долго.

— Я сделаю всё, что смогу, — тяжело вздыхает Юнги и обнимает друга.

<b><center>***</center></b>

— Империя раскололась, мой господин, — почтительно опускает голову перед сидящим в шатре Сокджином его помощник Бейт. — Ваш отец в бегах, армия Чжу держит в кольце столицу.

— Браво моему папе, — трёт переносицу альфа. — Отцу хоть сбежать удалось, я не сомневаюсь, что он бы его казнил.

— Вы были правы.

— К сожалению, — соглашается Сокджин и просит оставить его наедине.

Ким Сокджину исполнилось тридцать в прошлом декабре. Альфа родился в семье правителя в то время всего лишь города-государства Чин — Ким Минсока. В ходе одного из походов Минсок встретил в гареме падшего правителя невероятной красоты омегу по имени Андэ и влюбился. Андэ сразу стал фаворитом господина и год управлял всем гаремом. Забеременев, Андэ намекал Минсоку, что ребёнка не оставит, мол, в их племени поверье, что рожденный не в браке ребёнок проклят. Минсок, который уже был женат и имел двух сыновей — от брака с меченым омегой отказался. Андэ потерял ребёнка и долго приходил в себя после трагедии. Спустя ещё год супруг Минсока погиб из-за несчастного случая, упав с лошади. Говорят, прежде чем упасть, он кричал «змея», но никто её во дворе не нашёл. Андэ забеременел во второй раз, Минсок, узнав об этом, сразу же сделал ему предложение. Сокджин родился в браке. Андэ не просто стал супругом правителя и занимался дворцом, он сладкими речами убедил Минсока разрешать ему присутствовать на переговорах и через какое-то время полностью взял на себя дела с соседними государствами. Сокджин очень сильно любил папу и был к нему привязан. Несмотря на холодность омеги и вечную занятость, Сокджин всё равно не шёл спать, не получив поцелуя. Отец в младшем сыне души не чаял, всячески его баловал, только братья Сокджина не любили, отказывались принимать, не могли простить отцу, что он не только женился снова сразу через год после смерти их папы, а женился на чужом, тем более поменявшем пять гаремов омеге с меткой на горле. Будучи ребёнком, Сокджин много страдал, всё не понимал, почему братья его ненавидят, называют отродьем шлюхи и запрещают называть свою фамилию. Сокджин всё равно долго пытался наладить отношения с ними, но поняв, что взамен получает только оскорбления и тумаки, бросил эту затею. Даже слуги во дворце за спиной осуждали правителя за связь с Андэ, а Сокджина называли сыном, не достойным трона. Юношество альфа провел за изучением языков, охоте и искусстве владения мечом. Будучи подростком, он не раз оставлял в бою позади лучших воинов империи. Сокджину было четырнадцать, когда старший брат, вернувшись с охоты, заснул и не проснулся. Было решено, что смерть наступила из-за отравления мясом кабана, которого он съел на охоте, при этом разделившие с ним трапезу воины не отравились. Сокджин слепо поверил в эту версию, пока сомнения не закрались в его душу после одного разговора с папой.

— Джин, сынок, ты видишь, как расширяется империя, какими богатствами мы стали обладать, — говорил альфе любящий в отсутствии мужа восседать на его троне Андэ. — Это всё для тебя. Папа готовит для тебя этот трон.

— Трон принадлежит моему брату, он старше, — ответил тогда не особо понимающий омегу Джин.

— Если твой брат будет тащить в рот что попало, то он отца вряд ли переживёт, — улыбнулся Андэ и впервые заставил Сокджина сомневаться в нём.

Альфа долго размышлял над словами папы, но, сорвавшись в очередной поход с отцом, обо всём позабыл. Сокджин до глубины души любил и любит отца, всегда мечтал быть на него похожим и старался оправдать его ожидания. Если с отцом со временем Сокджин только сближался, тот от ослеплённого властью папы отдалялся. Десять лет назад Андэ перепил вина и, перебирая волосы лежащего на его коленях сына, рассказал ему то, что поставило последнюю точку в их отношениях.

— Я его не любил, никогда не полюблю. Но он подарил мне империю, — прикрыв глаза, сказал омега.

— И сына, — нахмурился Джин, не понимая, почему империя папе важнее, чем он.

— И сына, — конечно же исправился Андэ.

— Я никогда никого не любил, но прекрасно всеми пользовался. Я сменил столько альф, что узнай твой отец, его удар хватит, — усмехнулся Андэ. — Минсок забрал меня к себе, как очередной трофей, а я научился выживать. Всегда можно представлять кого-то из бывших, если настоящий тебе не симпатичен, так и жить легче становится. Нет в этих землях второго омеги по силе и уму равного мне. Это моя империя, мои люди, мои решения, которым он следует. Твой отец глуп и самонадеян. Он сдохнет, и всем буду править я.

— Ты волен его ненавидеть, но он мой отец, при мне высказывай ему уважение, а ещё ты, вроде, трон мне готовил, но планы, кажется, поменялись, — отодвинулся от папы альфа.

— Ты или я — какая разница? — разозлился Андэ.

Со следующего дня Джин перестал с ним разговаривать. Минсок старел, а пользующийся тем, что муж уже не в состоянии уследить за всем, Андэ разошелся. Теперь он выбирал на кого нападать, куда выдвигаться, сам решал вопросы заключения мира и сам ставил условия. Минсок был просто формальным лицом, сидящим рядом с омегой. Весь дворец, как и вся империя, подчинялись и боялись Андэ. Все, кроме Сокджина. Холодная война достигла апогея, когда Андэ поставил запрет на нападение на соседнюю империю, объяснив это тем, что у него свои планы. Сокджин ослушался папу и, договорившись с братом, решил выдвигаться сам. Утром брат был найден мертвым в саду.

Обезумевший от горя отец закрыл себя в башне на три долгих месяца и впускал к себе только Сокджина, который отчаянно пытался вернуть отца к жизни.

— Если с отцом что-то случится, я убью тебя, — заявил в тронном зале перед всеми Сокджин и, забрав свои войска, покинул империю, отправившись в четырёхлетний поход.

Сокджин обосновался в одном из завоеванных городов и появлялся в столице империи только, чтобы навестить отца. Поход растянулся ещё на несколько лет, Сокджин свою империю расширял, за укрепление отвечал отец. Последний раз альфа видел Андэ семь месяцев назад, где в ходе короткого диалога понял, что омега всё так же амбициозен и Сокджину, чтобы вернуть себе трон, придётся воевать с собственным папой.

Именно из-за Андэ Сокджин категорически запрещает называть его Джин, а ослушавшихся казнит. Именно из-за Андэ Сокджин не видит всех меченых или проживших в гареме омег. Он не только, пока на ноги становился, оскорбления слышал, но и от папы достаточно настрадался. Даже на одну ночь он выбирает девственников, не говоря уже о серьёзных отношениях. Сокджин не свяжет свою судьбу с таким омегой, который даже в постели с ним будет думать о другом, как и его папа, и точно не заведёт с ним ребёнка, который впоследствии должен будет пройти такой же путь, полный оскорблений и унижений.

Сокджин собирался на днях отправиться в столицу, а сейчас узнал, что отправляться некуда. Империя Чин раскололась на две части — на последователей Андэ и его сына.

Сокджин со ста тысячью воинов к себе сунуться не может. Андэ объявил сына предателем и обещал за его голову вознаграждение, а пока он пытается взять под контроль те части империи, которые воюют за Сокджина. Андэ нашёл себе союзника в лице бывшего племенного вождя, а ныне правителя одной из самых крупных империй юго-востока Чжу. Сокджину одному свою империю не вернуть.

<b><center>***</center></b>

Без Хосока невыносимо. Тэхён не ждёт больше ночей, не живёт весь день в предвкушении, не бегает на балкон с закатом, высматривая альфу. После поцелуя в купальне Тэхён его не видел. Хосок совсем перестал приходить во дворец, и Тэхёну начинает казаться, что он окончательно про него забыл. Омега, конечно же, сразу гонит от себя мрачные мысли, убеждает себя, что Хосок завален делами и, закончив их, обязательно вернётся, и они помирятся. Для Тэхёна реальности, где они с Хосоком отдельно, не существует. Даже думать об этом доставляет боль, поэтому омега не позволяет этим мыслям травить свою кровь и всё с надеждой смотрит на дверь.

После обеда Тэхён твёрдо решает, что, если сегодня Хосок появится, то сам прекратит войну, а пока взяв двух стражников, отправляется в город. Альфа осыпает его дорогими подарками с того момента, как забрал к себе, Тэхён тоже сделает ему подарок, пусть и не такой дорогой, но от всей души. Он ещё пару дней назад заказал ремесленнику в центре парадное седло для любимого коня альфы и сейчас направляется узнать, как продвигается работа. Седло будет выложено слоновой костью, с двух сторон будет обито накладным украшением из серебра, а на обручах будет выведено имя альфы.

Решив прежде, чем пойти к мастеру, прогуляться, Тэхён идёт к искусственному озеру в центре города и проводит там пару часов, наблюдая за горожанами. Заметив, что начинает темнеть, омега направляется к мастеру. У мастера Тэхён проводит больше времени, чем рассчитывал, потому что ему не нравится орнамент на седле, и он долго объясняет старому альфе, что и как исправить. Во дворец омега возвращается ближе к полуночи и первым делом идёт к себе, где застаёт стоящего у окна и явно злого Хосока.

— Мой господин, — проходит в комнату Тэхён, попадая под волны идущей от альфы раздраженности. Он прекрасно чувствует его настроение и понимает, что лучше бы молчать и не провоцировать зверя, который и так все цепи до предела натянул, но омеге это неважно. Важно, что Хосок наконец-то его навестил.

— Надеюсь, вы не заблудились, а правда меня увидеть решили, — говорит Тэхён и слышит, как одна за другой лопаются цепи.

Хосок подлетает к нему в мгновенье ока, нависает сверху, топит в бурлящей на дне зрачков ярости. Тэхён сразу робеет, делает шаг назад, чтобы прислониться к стене, чтобы устоять на дрожащих коленях.

— Где ты был? — у Хосока черты лица заостряются, голос пропитан ядом. Тэхён, кажется, впервые вместо своего альфы известного всем верного воина Гуука — Ворона видит.

— В городе, — с трудом отлепляет язык от неба омега.

— Каждый день, большую его часть ты торчишь в городе, при этом отпускаешь стражу гулять, — медленно, с паузами выговаривает альфа.

— Вы сами мне разрешили! — обиженно отвечает Тэхён, запрещая слезам наполнять глаза.

— Я разрешил, но ты злоупотребляешь. В любом случае, отныне будешь выходить гулять со мной.

— Нет! Так нельзя, — выпаливает Тэхён, вспомнив о подарке.

— Что нельзя? — хмурится Хосок.

— Я... Вы мне не доверяете и обижаете меня этим!

— Не меняй тему, — громче, чем хотелось бы, говорит альфа, и Тэхён сразу ёжится. — Я никогда не поднимал на тебя руку, не считая, наказания назначенного Намджуном, почему ты меня боишься? — не понимает его реакцию альфа.

— Я не боюсь, — расслабляется омега.

— Так почему со мной ты гулять не хочешь? Ты кого-то от меня прячешь? Как я должен это расценивать? — мрачнеет альфа.

— Вы должны мне доверять, — пытается исправиться омега. — Я никогда вам не лгал, даже мысли такой не допускал. Как я могу с кем-то встречаться, если у меня в голове только вы! Я не заслужил такого отношения! И мне надо в Иблис одному, без вас, у меня есть причины!

— Любовник?

Тэхён сжимает зубы, переводит дыхание и только потом вновь поднимает веки. Он еле сдерживается, по швам трещит, но Хосок не отступает, напротив, напирает, заставляет сто раз уже о сделанном пожалеть.

— Я хочу остаться один.

— Ответь мне! — встряхивает его за плечи альфа. — У тебя в Иблисе любовник?

— Подарок, — срывается на слёзы напуганный Тэхён. — Я заказал подарок для вас и хожу его проверять, — прикрывает ладонями лицо, а Хосок отшатывается назад, чувствуя, как злость на омегу, испарившись, заменяется лютой яростью на себя. Он столько вариантов в голове, пока его не было, просмотрел, но и не подумал, что Тэхён может выбирать подарок. Ему. Хосок никогда не получал подарков. Выросший сиротой, называющий своей семьёй альфу, который помог ему сбежать от разгневанной толпы на площади его родного города, Хосок чувствует, как противный ком разочарования в себе собирается в горле. Обида за Тэхёна разъедает сосуды альфы, растекается внутри лавой, Хосок терпит, знает, что он заслужил.

— Я люблю тебя, — горько усмехается и, вновь подойдя, прислоняется лбом к его лбу. — Я так сильно люблю тебя, что ревную даже к солнцу, ласкающему твоё лицо. Я отвратительно себя повёл, и это чувство вины меня сожрёт. Скажешь уйти — я уйду, потому что твоё желание для меня важнее всего.

— Вы очень ревнивый, мой господин, — утирает слёзы улыбающийся омега, который впервые за всю свою жизнь услышал эти три слова. — И вы испортили сюрприз. Подарок будет теперь неинтересным.

— Я уже получил самый главный подарок судьбы, и это ты. И когда мы наедине можно обращаться ко мне на «ты», — притягивает его к себе Хосок и крепко обнимает.

Он целует солёные дорожки на его лице, вдыхает и вдыхает, с каждой секундой осознавая масштаб своей одержимости. Тэхён кладёт руки на его плечи, сам тянется к губам, по которым соскучился. Долгий поцелуй перетекает в торопливое копошение, где на пол летит вся одежда двух парней и кровать прогибается под тяжестью тел. Тэхён обвивает его руками и ногами, извивается под ним, тянется, не оставляет расстояния, показывает, как соскучился. Хосок оголодал по нему, будто не пару дней, а век прошёл, он припадает к нему, как к источнику силы, испивает, заряжается сам, делится с ним. Он трахает его без прелюдий, омега сам настаивает, Хосок соглашается, потому что сейчас не до нежностей. Потому что двое самых одиноких человека на земле нашли друг друга. Сейчас чувствовать Тэхёна, сжимающегося вокруг него, стонущего, принимающего его до конца — необходимость. Хосок надеется, что для того, чтобы и дальше его обществом наслаждаться, у них впереди длинная жизнь, хотя и целой жизни, чтобы любить Тэхёна, мало. Омега мечется под ним, как в огне, скулит, когда альфа, приподняв его за поясницу, насаживает на себя, держит под ягодицами и трахает на весу, заставляя комнату скакать перед глазами, а рассудок мутнеть. Будто только сегодня они впервые увидели друг друга, нашли в одном из запутанных коридоров дворца Йибира. Только сегодня Хосок увидел в его глазах своё отражение, а Тэхён вложил свою руку в его и прошептал «я тоже».

Искусанные губы омеги распухли, растрёпанные волосы липнут к мокрому лбу, он тяжело дышит после только что пережитого оргазма, а Хосок его красотой любуется, несмотря на то, что тоже кончил, его тело не покидает, продолжает медленно двигаться. Он нагибается к его лицу, невесомым поцелуем касается прикрытых век, опускается к губам и, оставляя короткие поцелуи, спрашивает:

— Ты знаешь, что такое любовь?

— Знаю, — выдыхает ему в губы Тэхён. — Ты научил меня любить. А ты сам знаешь?

— Знаю, — касается кончика губ. — Любовь — это ты.

Тэхён не успевает улыбнуться наполнившим его счастьем словам, как лицо искажает гримаса боли от вонзившихся в плечо зубов альфы. Тэхён зарывается пальцами в его волосы, что есть силы сжимает и оттягивает, знает, что ему больно, но омеге больнее, ведь под зубами альфы лопается его кожа и плоть. Горячая кровь Тэхёна, расползаясь по плечу, оставляет отныне навеки выжженные витиеватые узоры, которые к утру расцветут красивым цветком и объявят всему дворцу, чей именно он омега. Хосок отрывается от парня, облизывает губы и, сильнее его обняв, шепчет:

— Раз и навсегда.

Впервые за свои семнадцать лет Тэхён засыпает самым счастливым омегой в мире, а Хосок чувствует, что сделал самый главный поступок в своей жизни. Утром у Тэхёна начинается течка, и все дела и заботы остаются для Хосока за пределом их спальни.

<b><center>***</center></b>

Армия Сокджина располагается на подступах к Иблису через пару дней. Самого альфу, его помощника и двадцать верных воинов встречают у ворот Ким Намджун и Чон Хосок. Намджун остаётся за городом, учитывая, что его окружили пока ещё не ясно прибывшие с миром или нет войска, а Хосок сопровождает Сокджина во дворец, где его ждёт Дьявол.

Чонгук сидит на троне, слушает своего помощника, когда докладывают о прибывшем госте. Сокджин заходит в зал и, подойдя к трону, останавливается в пяти шагах от него.

— Столько воды утекло с нашей последней встречи, а ты не меняешься, — усмехается Сокджин.

— А ты всё так же почести выражать не научишься, — кривит рот в улыбке Гуук и, встав на ноги, подходит к альфе. — Добро пожаловать в Иблис, пришёл на своих двух, постарайся уйти на них же.

— Я долго ждал, когда ты ко мне уже пожалуешь, и решил зайти первым.

— А я ждал тебя, но представь, как я огорчился, узнав, что империя Чин раскололась. Значит, ты, наследник империи, теперь в бегах?

— Не совсем, и об этом я и хотел поговорить с тобой и двумя другими правителями.

— Поговорим. Ты гость в Идэн, и эти дни, пока ты гостишь, ты под охраной и неприкосновенен. Отдохни с дороги, увидимся на ужине через три часа, я отзову пока Намджуна и распоряжусь, чтобы твоих воинов расположили.

<b><center>***</center></b>

— Неужели мне так необходимо там присутствовать? — ноет Юнги, уже в четвертый раз пытаясь вдеть в ухо длинную серьгу, покрытую изумрудами. Вокруг него носится Биби, пытаясь выбрать наряд, а мальчик позади пытается расчесать гребнем влажные после купания волосы омеги. Юнги впервые будет принимать гостей во дворце вместе со своим альфой, он сильно нервничает и постоянно чешет слезящиеся от сурьмы глаза, вызывая этим очередное возмущение Биби

— Это огромная честь, — наконец-то выбрав нужный наряд, падает в кресло вымотавшийся Биби. — Омега, встречающий с господином его гостя, считается королём дворца, его супругом. Тебя уже официально представляют людям, неужели ты этого не понимаешь? Обычно омег вообще на ужин с альфами не берут, но господин сам пишет правила.

— Понимаю, — вздыхает Юнги. — Наверное.

Юнги покорно принимает из рук Биби одежду и, скинув с себя халат, переодевается. Он стоит перед зеркалом в бордового цвета, доходящей до середины бедра и сшитой из тонкой ткани тунике, разглядывает переливающиеся в свете свечей украшения и, остаётся довольным своим видом.

— Господин хочет вас видеть, — останавливается на пороге спальни стражник Гуука.

— Я ещё не готов! — восклицает раздраженный Юнги.

— Не вас, мой господин, — учтиво кланяется мужчина, — а Биби.

Биби, услышав своё имя, отшатывается к кровати, прислоняется к её изголовью, боясь, что дрожащие ноги подведут, и с отчаянием смотрит на Юнги.

— Прошу за мной, — повторяет слуга и, повернувшись, выходит в коридор.

Биби с трудом берёт себя руки, понимая, что или сам пойдёт, или его заставят, и на ватных ногах следует за ним. Юнги провожает омегу тревожным взглядом и вновь возвращает внимание зеркалу.

Биби проходит в третий зал дворца и видит стоящего у окон на всю стену Гуука. Двое стражников, положив руки на мечи, останавливаются невдалеке.

— Мой господин, — глубоко кланяется омега и замирает в этой позе, не рискуя разогнуть спину.

— Биби, — идёт к нему медленными шагами альфа, — скажи мне, кто для меня Мин Юнги?

— Он ваш омега, мой господин, — с трудом контролирует свой голос Биби.

— Именно, — цокает языком альфа. — Мой омега, тот, кто носит мою метку, тот, кто родит мне наследников. А что делаешь ты? Голову подними!

— Господин... — дрожащим голосом произносит омега, который настолько бледен, что сливается со стеной позади.

— Ты отвечаешь за моего омегу. Головой отвечаешь, — скалится Гуук. — Я с тобой разговаривал о нём, говорил, что его безопасность — твоя главная обязанность. Моего омегу чуть с крыши не скинули. Где ты был?

— Молю, господин, прошу вас, я больше не допущу, — падает на колени Биби и бьётся лбом о пол.

— Не допустишь, — протягивает руку Дьявол и стража вкладывает в его руку тяжелый меч. — Потому что у меня будет новый смотритель...

— Мой господин, — в комнату вплывает Юнги и, увидев распластанного на полу Биби, с огромным трудом сдерживает идущую трещинами улыбку. — Простите, что вмешиваюсь, — останавливается напротив альфы и кланяется омега, — но Биби не виноват.

— Юнги, — щурит глаза Гуук, губы вытягиваются в полоску, а скулы заостряются. Напряжения между двумя в комнате заставляет густеть воздух, а стражу отступить, лишь бы не попасть в эпицентр взрыва.

— Позвольте объяснить, — Юнги не даёт страху завладеть собой, иначе он может потерять Биби, который и правда ни в чём не виноват. — Я его заставил не идти за собой. Я очень люблю одиночество, хотел побыть наедине. Я знаю, как вы милосердны и добры, — склоняет голову омега. — Прошу вас, сделайте подарок вашему покорному слуге, не наказывайте Биби.

Гуук слышит дрожь в голосе парня, как бы он не храбрился, видит, как омега нервно сжимает и разжимает пальцами подол туники, и лучше всех знает, как тяжело ему заново уснуть, проснувшись от кошмара, в котором Субин разбивается о мраморный пол. Ещё одну смерть Юнги может и не пережить. Ещё одна смерть может запустить механизм саморазрушения и толкнуть омегу в пропасть, из которой даже Дьявол его не вытащит, и на краю которой он и так уже стоит. Гуук пару минут смотрит на парня, который так голову и не поднял, а потом оборачивается к Биби:

— Последнее предупреждение.

Биби подскакивает на ноги и, продолжая кланяться и благодарить, пятится к выходу.

— Оставьте нас, — приказывает Гуук страже, и стоит им выйти, как резко тянет Юнги на себя.

— Больше никогда не смей вмешиваться в мои решения, — цедит сквозь зубы, а сам нюхает самый любимый запах, по губам губами водит.

— Я сказал правду, — Юнги только отпускает после пережитого стресса, ведь Чонгук мог отказать, мог залить кровью Биби этот пол, потому что он и правда должен был следить за гаремом. — Он не виноват.

— Не тебе это решать! — резко отпускает его Гуук, заставляя Юнги отшатнуться и идёт к окну. — Иди к себе, через час ужин, — холодно добавляет альфа, и омега, давя в себя обиду, идёт на выход.

Стоит Юнги вернуться в спальню, как он оказывается в объятиях плачущего и без устали благодарящего его Биби. У Юнги отвратительное настроение, и если бы была возможность избежать ужина, он бы ей воспользовался, но её нет, поэтому омега сжимает зубы и, смирившись, спускается вниз.

За заваленной угощениями скатертью сидят Намджун, Хосок, Сокджин, его помощник и сам Гуук, музыканты наигрывают приятную и спокойную мелодию, слуги носятся по залу с подносами. Юнги, мягко ступая по ковру, подходит к скатерти и опускается на подушки рядом с Чонгуком.

Альфы, поклонившись, приветствуют новоприбывшего гостя, а Юнги легонько кивает каждому, стараясь с честью вынести сегодняшний ужин.

— Юнги — мой омега. Сокджин — наш гость, — протягивает ему бокал Гуук.

Юнги ещё раз кивает красивому альфе и благодарит Чонгука за вино.

— Думаю, что не стоит тянуть, — начинает Сокджин, — и с вашего позволения начну.

Все одобрительно кивают.

— Вы, наверное, наслышаны про моего папу и его амбиции.

— Я слышал, что он убил первого супруга твоего отца и его детей, — говорит Намджун, а Юнги чуть вином не давится.

— Это всего лишь слухи, — хмурится Хосок.

— Обоснованные, — опускает голову Сокджин. — Я лично считаю, что он их и убил. Но не будем о прошлом, потому что настоящее может оказаться пострашнее. Андэ сейчас в сговоре с Чжу, и именно это дало ему сил, воспользовавшись моим отсутствием, совершить переворот.

— Вот, значит, как, — задумывается Чонгук. — А я-то думал, как он один управился, учитывая, что большая часть войск с тобой в походах.

— Отец в бегах, но если его найдут, Андэ его не помилует, как и меня, в принципе, потому что я свою ненависть к нему давно не скрываю, — продолжает Сокджин. — Его слова о троне для меня были ложью, он мечтал о троне для себя. Я единственный законный претендент на престол, и я хочу вернуть свою столицу, встать во главе своего народа и править, как и мой отец, который, пока не обезумел от любви и не поставил под риск всю свою семью и империю, был прекрасным правителем. В итоге он потерял и первое, и второе.

Юнги опускает взгляд и чувствует руку Чонгука, мягко поглаживающую его по спине. Омега бы сбросил её с себя, и сказал бы Гууку всё, что о нём думает, ведь обида так и не прошла, но он улыбается гостям, своему альфе и даже кладёт руку на его бедро.

— Я пришёл просить, — откладывает кубок Сокджин. — Я мог бы начать с империи Синхов, но я начал с тебя, и этому есть причины, — смотрит он на Гуука. — Империя Чин твоими владениями никогда не интересовалась, скорее мы просто взаимно пугали друг друга, сотрясали воздух, но Чжу открыто идёт против тебя. Я предлагаю тебе помочь свергнуть моего папу и вернуть трон, а взамен я помогу тебя побороть Чжу.

— С чего ты решил, что мне нужна помощь? — выгибает бровь Гуук.

— С того, что аналогичный переворот с марионеткой Чжу ожидается ещё в паре государств, и если это удастся, ты будешь явно уступать ему в численности. Я воин, мои войска одни из лучших и обученных в этих землях, я предлагаю контракт, — заявляет Сокджин.

— Погостишь у меня два дня, я сообщу тебе о нашем решении, — говорит Гуук.

Вкусно покушавший и захмелевший Юнги под конец вечера дремлет на плече Чонгука, еле удерживает веки открытыми.

— Иди спать, — целует его в лоб Чонгук.

— И пойду. Один, — якобы целует его в щёку Юнги, а сам в ухо шепчет: — Не приходи. Не пущу, — омега поднимается на ноги и очаровательно улыбнувшись альфе, покидает зал.

— Если будет свадьба, то не забудь позвать, — усмехается Гууку Сокджин.

— Если вернёшь империю и выживешь, то возможно.

<b><center>***</center></b>

Чимин ходит по двору, отчаянно надеясь, что свежий воздух поможет и его наконец-то перестанет мутить, но безуспешно. Он смачивает руки в бассейне, подносит их ко лбу и чувствует, как вновь накатывает тошнота. Юнги, вроде, обещал помочь, сказал, что узнаёт, а Чимину с каждым часом всё хуже. Он уже устал от мыслей, рвущих черепную коробку, устал от страха, окутывающего его, стоит подумать, что альфа узнает про ребёнка. Чимин трещит по швам и только и успевает, что каждую обнажённую рану ладонями прикрывать, только рук у него всего две, а ран всё больше и больше.

Сокджин выходит на террасу и, вдохнув полной грудью, смотрит на усеянное звёздами небо. Взгляд альфы привлекает всплеск воды, идущий справа, и, повернувшись к бассейну, он видит светловолосого омегу, смачивающего в бассейне руки. С такого расстояния парня особо рассмотреть не удаётся, но он в чёрной одежде, на запястье в свете фонарей поблескивает массивный и явно дорогой браслет. Сокджин уже собирается вернуть внимание небу, как парень, резко покачнувшись, падает в воду. Альфа медлит пару секунд, думая, что, может, омега решил искупаться среди ночи, но поняв, что тот и не собирается выныривать, перепрыгивает через парапет и, на ходу стащив с себя кожаный жилет, прыгает в воду. Он достаёт из воды потерявшего сознание омегу и, положив на пол рядом с бассейном, бьёт его по щекам. Чимин, прокашлявшись, открывает глаза, а Сокджин чуть не слепнет от отражение звезд в них. Он промаргивается, вновь зачарованно на него смотрит, задыхается от разом обрушившейся на него красоты, которая на мраморном полу в его руках заставляет померкнуть всё остальное вокруг. У Сокджина голова кругом идёт, тот, кого ничто никогда не удивляло, впервые растерян и даже рот открыть не в состоянии. Спроси кто его, что самое прекрасное он видел в жизни, он назовёт этого омегу. Его прилипшие ко лбу волосы цвета жидкого золота, пушистые ресницы, обрамляющие красивые глаза, пухлые алые губы, рядом с которыми даже розы от стыда голову склоняют — завораживают. Кажется, Сокджин впервые понимает отца, потому что он настолько поражён омегой, что попроси он ему луну с неба достать, альфа будет думать, как это сделать. Парень похож на ангела, глаз не оторвать. «Заклеймённого ангела», мрачнеет Сокджин, увидев метку из-под сползшей рубахи и, встав на ноги, отходит от него.

— Ты чуть не погиб, тебе нужно быть осторожным, — строго говорит альфа.

— Может, я этого и хотел, — бурчит омега и, поднявшись на ноги, оставляя за собой мокрый след, идёт во дворец.

Его голос пропитан такой болью, что у Сокджина табун мурашек по телу проносится, а в горле резко сухо. Ярче всего горят те, у кого внутри всё и так выжжено. Поднести к омеге факел, и он вспыхнет, но уже в следующую секунду потухнет, потому что оболочка давно полая. Сокджин увидел в его глазах звёзды, но ошибся. В его глазах не звёзды, а мерцающие угольки, на которые вместо дождя его же слёзы капают.

Сокджин никогда не был самоубийцей и мёртвых при жизни ещё не встречал, а рядом с этим омегой он впервые, хотя не одну битву прошёл, холод смерти почувствовал. Мальчик с золотыми волосами будто её любимое дитя, у альфы от этих мыслей сердце сжимается. Выжженные города дают надежду на построение новых. Из такого, как этот омега, уже ничего не построишь. Новую жизнь не вдохнёшь. Сокджин гонит внезапно обуревавшее его любопытство, которое уговаривает метнуться за пареньком и задать только один вопрос — «кто это сделал?», но альфа не знает, что такое боль, теперь и знать не хочет. Он ещё раз втягивает в себя странный запах, который словно объединяет в себе несколько, и развернувшись, возвращается в главный зал.