ᴄʜᴀɴᴇʟ

В комнате на мансардном этаже здания неприятно пахнет пылью. Окна - небольшие, кругловатые отверстия в стенах - плотно зашторены тканью. Свет падает только из-под небольшого светильника, аккуратно стоящего на письменном столе. Тишину разбавляет мерное постукивание швейной машины, что наматывает колесо снова и снова опуская иглу в ткань. Шов получается аккуратный и ровный, девушка за работой от большого усердия прикусывает нижнюю губу, присматриваясь к сделанному с такой отточенной бдительностью, что, вероятно, не один брак промелькнуть никак не должен, однако ткань после просмотра летит в дальний угол, туда, где стопкой сложены точно такие же. Это переходит все грани её железной выдержки.

Дело даже не в том, что у неё не получается сделать это правильнее, а в том, что шов, как и на всех покроях уже давно присутствующего и ненавистного, почти идентичен. Он неудобен. Натирает кожу, впивается так, что ходить в таком наряде без нижнего белья просто не представляется возможным. Этот сложившийся канон, одного и того же пошива плотно засел в самом сознании. Кажется, даже эти несчастные швейные машины заточены таким образом, чтобы не при каких условиях не позволить сделать что-то другое. У девушки и правда сдают нервы. Как бы ткань не ложилась, как бы она не изменяла фасон проблема всегда остаётся на глаза. Поэтому эскизов нового, совершенно другого шва, который оказался бы удобнее, практичнее с каждым днём становится всё больше и больше.

Очередной раздражённый вздох только свидетельствует о том, что работа на сегодня обязана подойти к концу. Ничего нового на сбитое и едва не засыпающее сознание сделать уже не получится. Перед глазами всё плывёт, а от напряжённого сидения в одной статической позе теперь невероятно ломит в спине. Она снова недовольно морщица, но из-за машинки всё же поднимается. Пора бы вернуться домой. На сегодня, слишком много, думается ей.

Работать по тринадцать часов, когда дома ждёт один из самых дорогих людей, не самая практичная и удачная идея. Джису безумно волнуется о том, как там справляется Дженни. Что она ела на завтрак, обед и ужин? Как провела день? Что вообще происходило с ней в то время, когда она занимала себя новыми эскизами. Это кажется ей самым эгоистичным поступком, однако поделать с ситуацией она ничего не может. Столько дней, проведённые в одиночной камере, словно. Дженни, наверное, этот месяц считает одним из самых худших на всём белом свете.

Джису дежурно забирает с небольшого кресла у дверей своё пальто и сумку и, повернув пару оборотов ключом, всё же выходит в подъезд. На часах давно за полночь, а будить до жути сварливую старушку с пятого нет совершенно никакого желания, поэтому, стараясь не сильно клацать каблуками, она аккуратно проходит мимо очередной квартиры, попутно натягивая на плечи пальто. Зима обещала наступить раньше, чем обычно, и добросовестно сдержала обещание. Обычно, Бруклин к концу октября не покрывается слоем рыхлого, холодного снега, однако не в этот год.

Всё как-то поменялось за последние пару дней, будто жизнь, развернувшись точно на триста шестьдесят градусов, начала идти против невыносимо сильного ветра. Всё в голове смешивается, дышать с каждым днём оказывается почти невозможной задачей и только возвращаясь домой, каждый раз поворачивая ручку, она с невероятным трепетом в сердце переступает порог.

Дженни её ждёт, она никогда не засыпает без её присутствия, и Джису, как самый понимающий человек, вполне знает, что это всё ужаснейшие последствия её прежней жизни. Поменять себя не так-то просто, как привыкли думать все, кому до проблемы этой нет никакого дела. Суждение с другой колокольни, советы о привольном поведении, вновь разговоры на важные, жизненные темы, по всей своей сути, не несут никакого результата. От них нет никакого прока, всё всегда идентично и образно, поэтому Джису даже не пыталась поговорить с Дженни. Она уверена, что один из дней станет тем моментом, когда она и сама во всём разберётся. Сейчас её детское и едва не разбитое сознание с ярчайшим внутренним миром, что почти всегда улыбается так ярко, как только может, волновать проблемы никак не должны. Поэтому Джису о них не говорит.

Она успевает только снять обувь, как в тёмном коридоре появляется маленький силуэт. Дженни из-под хаотичной чёлки смотрит так уставше, словно работала все эти часы она, а не Джису. В её глазах будто скопились извечные проблемы какого-то бренного существования, замкнутого круга, который никак не мог там уместиться. Она косо улыбается, шлёпая босыми ногами по полу и Джису к себе прижимает так сильно, что девушка оказывается не способна сдержать улыбки.

- Ты снова не спишь, Нини. - заботливо тянет она, поглаживая рукой густые каштановые волосы.

- Я ждала тебя. - вновь отвечает она, уже давно заевшую фразу. Джису постоянно об этом спрашивает, а Дженни всегда отвечает одинаково. В этом нет чего-то замысловато, сложного, они просто так здороваются. Вместо всех слов о том, как сильно скучали, Джису обычно достаточно её короткого "я ждала тебя". Потом разговор идёт легче, будто никаких слов в своё оправдание говорить вообще не обязательно.

Дженни как маленький луч в промёрзлом и тёмном мире, в котором нет оправданий и жалости к ближним. В котором собственное любопытство переступает границы другого человека, в котором желание знать правду, всегда превышает жаление не обидеть. Дженни к этим людям не относится. Она в своём юном возврате, кажется, намного старше их. Умнее, в плане том, что ей всегда важно что-то большее. Короткие объятья, улыбка, снова ответный взгляд. Она не любит всю эту формальность, которой люди перевязали себя с ног до головы.

- Не говори мне, что ты не ужинала. - Хмурится Джису, когда, раздевшись, проходит на кухню, а там нет ничего, что хоть намёк бы подало, о том, что Дженни в этой квартире прожила весь день. Она недоумевающе оборачивается, но Дженни в ответ не смотрит, а только садится на свой стул и опускает взгляд в столешницу.

- Мы будем пить кофе? - тихо добавляет она, вынуждая Джису в недоумении простоять ещё пару долгих секунд.

- Ты не ела? - звучит так, будто она сейчас обеспокоена этим больше всего на свете. Дженни в волнении поджимает губы, но даже действия не предпринимает, чтобы отрицать сказанного.

- Хотя, можно мне чай? - спрашивает она, поднимая глаза. У Джису взгляд такой, словно она на миг стала самым глупым человеком на свете. Будто ничего, что оправдывало бы этот поступок, в её голове, просто не может собраться.

- Дженни? - тихо зовёт она.

- Что? - тут же отзывается младшая.

- Почему? - этот короткий диалог вместе с игрой в гляделки, кажется, может существовать сколько угодно.

- Ты злишься? - осипшим голосом спрашивает она. Джису не злится. Она смертельно волнуется, не находит себе место, недоумевает в конце концов, но только не злится. - Прости, я просто..

- Боже, Дженни..- выдыхает она, подходя к столу. Садится на корточки точно напротив, в глаза смотрит долго, правда стараясь понять, без лишних разговоров, но Дженни тут же отворачивается, снова швыркая носом. - Ты скажешь мне?

- Нет. - коротко заключается она. Джису выдыхает через нос, заставляя напрячься, а потом едва не расплакаться, когда она со стула поднимает, к себе прижимая так крепко, что у Дженни весь мир внутри переворачивается. Слов не находится. Она так не привыкла к этим объятьям. Не привыкла к жалости, постоянным вопросам. Для чего всё это надо, думается ей. Зачем же Джису снова и снова старается помочь. Это звучит так странно. До невозможности, нагнетает где-то внутри. Но в ответ Дженни всё же прижимается, руками оплетает шею, глазами утыкаясь в плечо и изо всех сил старается не плакать. Она ведь самая сильная, и ей совершенно не нужна вся эта помощь, однако стекающие по щекам мокрые дорожки сами собой говорят об обратном. Дженни сильно устала, у неё больше нет никакого желания. - Ты не говорила мне об этом, ничего не сказала, когда уходила.. - произносит она дрожащими губами. - я каждый день думаю, что ты не придёшь.. - голос у неё ломается, снова кажется каким-то неестественным, странным, пугает даже её, поэтому она ту же замолкает, больше не произнося ни слова.

- Я никуда не уйду, Дженни.. - на самое ухо шепчет Джису, руками оплетает худую спину, и к себе прижимает с таким трепетом, что, вероятно, даже самые промёрзлые ледники пойдут большими трещинами. Дженни помощь, правда, не нужна. Она всего-то ещё не научилась доверять людям, не научилась жить так, как живут все остальные и в этом нет никакой вины самой Джису. Просто мир так устроен, что если кто-то действительно счастлив, значит где-то на Земле есть тот кто, так же сильно страдает. Дженни просто тот второй человек и в этом нет ничего особенного. - всё хорошо.. - старается она успокоить.

- Куда ты уходишь? - едва слышно спрашивает Дженни. В голове нет никаких вопросов, кроме того, который так сильно волнует.

- Я работаю. - так же тихо отвечает Джису.

- И ты не можешь брать меня с собой? - у неё в голосе больше разочарования, чем когда-либо, однако Джису коротко улыбается.

- Ужасное место не для маленьких детей. - Дженни хмыкает, ничего не может быть ужаснее одиночества.

* * *

Солнечные лучи, крадучись, пробираются за приоткрытые зановески комнаты. Дженни с такими удивлёнными глазами наблюдает за всем, что составляет это пространство, что кажется, будто глаза её наливаются целым океаном янтаря. Тёплого, притягательного, Джису каждый раз, обращая на это внимание, коротко улыбается. Дженни сидит на большом сундуке, покачивая ногами под только ей понятную мелодию. Она удивлённым взглядом наблюдает за тем, как Джису вновь берёт другой кусок ткани и как она из этого куска делает что-то невероятное. Сшитое в одну, бесспорно красивую модель такого платья, которого Дженни никогда не видела на улицах.

Сначала это кажется ей странным, неуместным. Она не находит слов, чтобы выразить свои чувства, кажется, что мир моды в голове девочки вызывает настоящий бум. Но с каждым новым швом, с каждым новым наброском в руках Джису это превращается в нечто иное, прекрасное. Дженни неотрывно наблюдает, как она поднимается из-за швейной машины, как проходит к тёмному манекену на подставке, и как это платье - угловатая, прямая модель - идеально ложится на созданную фигуру.

Дженни беззвучно вздыхает с таким притворством, будто стала свидетельством чего-то по-истине невероятного. Однако Джису этого удивления не разделяет. Она совершенно холодными глазами бегает по всем швам, снова задерживает взгляд на воротнике и потом беспокойным движением поправляет его некую неровность. Что-то неразборчиво произносит губами, снова тяжело вздыхает и будто осознав, что теперь всё выглядит так, как было описано в эскизах, беспокойно моргает. У неё в голове, вероятно, так много мыслей, которые теперь никак не могут обрести свой исход. Она выглядит волнительно, напряжённо, в глазах на секунду замирает доля неверия в происходящее, но Джису от безвыходности пожимает плечами.

Дженни в моде ничего толком не смыслит. Она всегда судила из того, что было удобно и выглядело практично, исходило из её личных предпочтений и она никогда в голову не брала мысль, что это "совершенное" можно создать самостоятельно. Просто парой часов работы, которая прошла в полнейшем молчании, парой тканей, и мыслям, что, задерживаясь в её голове, создавали что-то подобное.

Платье приталенное, без лишних преукрас выглядит так словно сошло с тех картин, которые заполнили квартиру Джису. Однотонного тёмного оттенка, с белым поясом для поддержания формы. С длиной, отходящей от канонов бала и, наконец, такое, что бесспорно можно назвать самым простым. Дженни на секунду кажется, что если бы все девушки надевали нечто подобное, то мир перестал бы выглядеть столь пышно, богато, разукрашено. Совершенно ни так, как он выглядит на самом деле. И от этого, все проблемы, наверное, значительно сократились бы.

Джису стала той, которая во благо чужим фантазиям создала некий образ, который обязательно будет иметь огромную цену. Будет востребован, важен для всех без исключения, однако сейчас являясь лишь наброском для чего-то более высшего. У неё словно, наконец, получилось выйти за навязанные рамки, отступив от канона так далеко, что его массивный шлейф вымышленной красоты постепенно угасает на горизонте. От осознания этого, она оказывается неспособна даже вдохнуть полной грудью, полминуты прибывает в некой агонии, а потом с горящими глазами поворачивается на Дженни и сталкивается с самой тёплой улыбкой, наполненной искренним восторгом.

- Красиво..- всё, что получается произнести у Дженни. Джису головой мотает, тут же поджимая губы от некого внутреннего волнения, однако сказать в ответ ничего не может. - это очень красиво.. - тут же повторяется Дженни. Джису смеётся. Как маленький ребёнок, который в этот момент по-настоящему счастлив. Она сбито дышит, снова оборачиваясь на модель наконец "простого" платья, что не будет казаться дешёвой обёрткой, не будет сковывать движения, не будет наседать своей немыслимой тяжестью, и не может сдержать эмоций, которые накрывают с головой. У неё ведь получилось, действительно получилось..

- Думаешь, что они пропустят его? - едва не с дрожью в голосе спрашивает Джису. Дженни совершенно не знает ответа, она с большим бы удовольствие пожала плечами, вновь сказала, что ничего в этом не смыслит, но расстраивать Джису в этот момент желания нет никакого. Поэтому она в ответ активно кивает, соглашается с тем, чего себе даже не представляет.

Кто примет? Куда его должны принять? Эти вопросы в голове на повторе снова и снова не дают покоя, но когда Джису с искренней радостью, едва не кружится по дощатому полу, Дженни в один миг забывает всё, о чём стоило бы думать ещё очень долго. По крайней мере сейчас это не несёт совсем никакого смысла.

- Ты будешь самая-самая известная? - в силу своей фантазии, которая давно уже напридумывала кучу всего, спрашивает Дженни. У неё глаза едва не светятся от предвкушения, восторга, совершенно непонятных смешанных ощущений радости и непонимания.

А чувство гордости, захватывающие с ног до головы, накрывает так стремительно, что дышать в один момент становится слишком трудно. Но Джису рядом оказывается, треплет по растрёпанной макушке и так счастливо смеётся, что, вероятно, Дженни до сих пор не уловила главной сути.

- Не знаю, Нини, но они обязательно нас заметят. - скоро отвечает она, присаживаясь рядом. Её взгляд снова цепляется за висящее платье и она улыбается, обворожительно, избавляясь будто от всей скопившейся неуверенности. - Хочешь, я покажу тебе кое-что? - восторженно восклицает, тут же поднимаясь с места. - Ты же не думаешь, что оно у меня одно? - С наигранным удивление выдаёт Джису, проходя по комнате к шкафу, что стоит у противоположной стены. Открывает дверцы, а потом отходит в сторону, рукой указывая на десятки вешалок. Дженни в неверии хмурит брови, это по всей сути, какая-то глупая шутка, что не может быть явью.

Платья разного фасона, посадки, совершенно непохожих моделей, с пиджаками, приталенными юбками, рубашками, разного цвета неизвестно откуда взятой тканью. Дженни окончательно теряет дар речи. Да и что же ей говорить, кроме того, что на языке постоянно крутится "с ума сойти". Сколько работы вложенной в каждое и них, сколько потраченных ночей. Она даже вообразить не может, через что Джису пришлось пройти, чтобы сейчас с гордостью демонстрировать это ей.

- Джису.. - шепчет Дженни, совсем не слыша собственного голоса.

- Это пустяки. Ты не видела той коллекции, которую я выкинула недавно. - вздыхает она, будто наконец наступил тот момент, который вынуждает пожалеть о содеянном, - не выкинула, разумеется, отдала... - тут же добавляет следом.

- Просто отдала? - сбито спрашивает Дженни.

- Посчитала неправильной и разочаровалась в себе. - хмыкает она. Дженни в изумлении вздёргивает подбородок. Да как вообще можно так поступать с вещами, в которые вложили столько стараний. Это не час, не день работы. Долгие недели, который даже не носят её имени. Дженни внутренне становится так обидно, что она в недовольстве выдыхает через нос. Однако Джису усмехается с такого вида, толкая ту в плечо.

- Как глупо.. - цедит Дженни сквозь стиснутые зубы.

- Нет, разумеется, нет. Каждый человек учится на ошибках. Их просто нужно исправлять. Делать что-то новое, совершенно другое. Мне казалось, что те модели вынуждают меня снова и снова оборачиваться назад, я словно не могла отказаться от прошлого. Можешь не думать, они были не очень.. - хмурится Джису.

- И ты сделала новые. - кивает она собственным словам.

- И я сделала новые. - подтверждает Джису.

Дженни в силу каких-то глупых мыслей хочется задать десятки вопросов. Особенно, когда взгляд сам собой цепляется за наряды, когда она с неким трепетом осматривает каждый и потом сглатывает собственное удивление, совершенно не способная подобрать этих самых слов. Она пожёвывает щёку изнутри, оборачивается на женщину так, будто в известных проблемах теперь, есть самая огромная суть.

- Ты делаешь это, потому что..

- У нас неделя сезонной моды, - будто не слыша её голоса начинает женщина, - я всё боялась, что не успею. Всё никак не находила себе места, представляешь? - пожимает она плечами. Отходит обратно к швейной машинке, беспокойно разряжая её от тёмной нитки. Дженни будто завороженная за этим наблюдает. - Я и подумать не могла, что они это заметят.. - от невероятного волнения у неё мелко дрожат руки, особенно заметно становится, когда она вынимает катушку, - А потом мне на почту пришло письмо. Они просили приехать к зиме. В конце ноября. Я даже не могу слов связать.. - утверждает она, присаживаясь на стул рядом. Её рассеянный взгляд метается по комнате, снова задерживает внимание на Дженни и вновь изучает неровный дощатый пол. - Мы в Марсель уезжаем. - заканчивает она так, будто это совсем не подлежит объяснениям.

Дженни словно напуганный маленький зверёк вздрагивает от этих слов. В глазах прячет смущение от услышанного. Абсолютно явно не верит в первые секунды, а потом выдыхает с такой внутренней пустотой, будто сказала Джису какую-то необъяснимую глупость "Мы в Марсель едим". Какой Париж может быть. Этот ведь так далеко от сюда, да Дженни даже океана глазами не видела, а здесь целый Марсель. Город, большой, с другими людьми, лицами, с другим языком, звучание которого она даже не представляет. Дженни ведь пару недель назад не знала, что будет делать следующим утром, как сложится день, о чём думать следующие часы до захода Солнца. А тут Марсель. Она глупо усмехается, конечно, ожидая от Джису других слов. Может быть даже "мы - это я и моя помощница". Есть ли у Джису вообще помощники или она в этом мире тоже самая-самая одинокая?

Одиночество, в конечном итоге, разумеется, не только люди рядом, но их влияние давно привыкли считать решающим. У Дженни нет никого. Поэтому мысли эти об одиночестве постоянно не покидали головы. Преследовали днями, плелись неотрывным хвостиком все эти немыслимо длинные месяцы. Дженни ощущала себя забытой всеми. Брошенной, оставленной, никому не нужной и тут на голову словно настоящий раскат грома сваливается эта Джису. Забирает к себя становится самым-самым близким человеком. И в момент тот, когда Дженни начала считать её родной, предлагает улететь отсюда. В Марсель, с ума сойти.

Ей пару секунд не хочется в это верить, она руками беспокойно перебирает края кофты, губу пожёвывает от волнения и никак слов связать не может хотя бы о том, что ничего-то она в большом смысле не поняла.

- Эй.. - тихо зовёт Джису. Она за пару шагов рядом оказывается, за плечи берёт, аккуратно сжимая пальцами. От неё как ни от кого другого веет неземной уверенностью, кажется, отступает от своих слов она собирается меньше всего. - Дженни, я тебя во Францию забираю, представляешь? - смеётся она, вновь притягивая в свои объятья. У Дженни по щекам текут тёплые дорожки слёз, плакать, оказывается, можно и от искреннего счастья.