ᴄʜᴀɴᴇʟ

Верить людям, если те без корысти стараются помочь – правильно. Нет никакой необходимости вести себя как маленький оскалившийся волчонок. Дженни заключает это для себя, когда большая металлическая дверь подъезда открывается с помощью ключа незнакомки. Когда женщина пропускает её первой и когда задумчиво хмыкает, осматривая потасканную, местами рваную и грязную одежду на совершенно худом теле. Дженни от такого взгляда – проницательного – вжимается в собственные плечи. Она в ответ старается не смотреть, особенно, когда света становится много и когда белый коридор пачкается следами её грязных сандалий.

От них отпечатки на протяжении всех её часто-скорых шагов. Дженни снова стыдно. Она краснеет до кончиков ушей, не знает куда деть руки, но не смотря на всё это, покорнейше следует за своей новой знакомой.

Называть её так, наверное, глупо. Дженни о ней ничего не знает. Даже имени. Не знает и того, куда её планирует отвести и что будут делать дальше. Ей боязливо делать следующий шаг, хочется свернуть в ближайшее крыло, потом бежать сломя голову в другой конец коридора и по второй лестнице сбежать прочь. Она ведь не наивная девочка, которую вот так просто можно поймать. Дженни на улице провела не один день. Бывали ситуации куда хуже, но она всегда находила либо колкое словечко, чтобы возразить, либо просто набиралась уверенности, чтобы сбежать. Здесь же, она даже слово сказать в ответ не способна и от этого чувствует себя максимально жалко.

– Почему ты сидела на той лавочке? – задаёт вопрос женщина, пока они останавливаются в ожидании лифта. – Тебя кто-то обидел? – тут же исправляет она себя.

Дженни всё больше кажется, что силы из организма стремительно исчезают. Она слабо слышит. Реагирует с большим затруднением, но всё равно где-то в уголках сердца греет надежду, что прямо сейчас – как только двери лифта откроются – она побежит прочь. Но двери лифта открываются, а она всё ещё стоит на месте. Женщина на неё смотрит обеспокоенно. Её будто что-то волнует. Причём настолько сильно, что на каждое движение девочки, она в неком страхе изламывает бровь. Дженни и этого объяснить не может.

– На улице ведь дождь. – заявляет Дженни, как что-то само собой разумеющееся. Потом губы искусанные от волнения поджимает и снова прячет руки в карманы вытянутого кардигана. – а над ней навес. – добавляет следом.

Женщина коротко хмыкает. Дженнин ответ, видимо, её не совсем устраивает.

– Хорошо. – соглашается она. – А что ты делала на улице, в принципе? – старается подобрать вопрос так, чтобы он не казался грубым.

– Ждала, когда кончится дождь. – сухо заключает Дженни.

Она своих потайных скелетов и тайн рассказывать совсем не собирается. И даже если женщина эта – самый светлый лучик в затянутом тучами небе, совсем не значит, что принять и выслушать она искренне готова. Дженни волнуется за свою жизнь. Она её до сбитого сердцебиения стыдится. Ведь так быть не должно. Чтобы одна. И чтобы без помощи. Против всего мира в одних лишь рейтузах, старой кофточке в полоску и кардигане, который едва не больше её в два раза. Мир никогда не отличался состраданием. Никогда не задавался вопросом бедных и неимущих. Никогда не ставил себя на их место. А ведь таких как Дженни много. Катастрофически много, чтобы считать новый день прекрасным. Дженни считать так перестала слишком давно. Теперь всё больше врёт, обманывает, вертится, как заводная юла, а толку всё нет и нет.

Он не появится, по всей сути, пока люди, проходя мимо, не научатся поднимать глаза, смотря в лица, а не в землю.

Лифт останавливается на девятом, двери его, громыхая, разъезжаются в стороны и незнакомка, снова заключает чужую руку в собственную. Она не настойчиво тянет её за собой, а Дженни, как маленький прицепной вагончик идёт следом.

– Почему вы не думаете, что меня кто-то ждёт? – неуверенно спрашивает девочка и чувствует, как ладонь женщины тут же отпускает. Она не смотрит в ответ, но продолжает идти к определённой квартире.

– Тогда, почему же ты до сих пор не сбежала? – отвечает она и Дженни тушуется. Глаза опускает в пол, снова смотрит на собственные худые колени и языком по нёбу скоблит от того, что слов не находит.

Дженни ответ на этот вопрос не знает. Она три раза подвергала себя мысли, что сбежать хочет, но всегда покорно оставалась на месте. Не стремилась, не пыталась кричать. Это, наверное, необоснованно, глупо, в какой-то мере слишком наивно, но Дженни даже думать об этом не планирует. Ей просто некуда сбегать. Обратно на холодную улицу? Обратно под струи ледяного дождя? Дженни в последние дни думать стала продуктивнее прежнего, потому что замёрзнуть в какой-нибудь подворотне нет никакого желания. Она, вообще-то планировала свернуть этот мир в тугую баранку.

– Меня зовут Ким Джису. – неожиданно представляется женщина. Она роется в своей сумочке в поисках ключей и одновременно метает на шоколадные глаза мелкие взгляды. – это на случай, если ты не знаешь, как ко мне обращаться. – она улыбается. Обворожительно. С какой-то французской ноткой загадочности. От неё приятно пахнет дорогими духами, она вся как божий одуванчик, сошедший с небес в эту адскую погоду. Дженни она определённо нравится, но говорить об этом в обществе не принято. Дженни улыбнуться старается в ответ, да только мешает некая неуверенность, что внутри огоньком беспокойным обжигает органы.

– Дженни. – семенит она. – Руби Джейн. – поправляет она сама себя. Джису в смятении приподнимает брови, смотрит пару секунд – пленительно и с удивлением – а после толкает дверь и рукой указывает зайти.

– Очень приятно, Дженни Руби Джейн. – тянет Джису голосом, когда следом за её спиной хлопает входная дверь.

Одним коротким движением в коридоре загорается свет. Перед глазами разворачивается мягкая палитра контраста. Дженни в каком-то предвкушении смешанном с капелькой зависти хлопает ресницами. Красиво. До безумия красиво по сравнению с местами, где ей приходилось ночевать. Хостелы, куда пускали по неимению паспорта и излишне детского лица были просто ужасны. От застиранных простыней, часто с дырами поверх матраса. С грязными полами, в углах которых скапливались горы пыли, с постоянно разными посетителями, что не внушали никакого доверия, и с детьми, что за стенами, в других, точно таких же комнатах, плакали по всей ночи. Как же так вышло, хотелось спросить ей каждый божий день, когда она глазами своими сталкивались с пустыми, потускневшими стекляшками людей. В них однообразно встречалось всё больше обречённости, будто вера во что-то лучшее и светлое давно погасла в них даже самым вечным огнём. Ничего нет. Всё разрушено было до основания. В такие моменты она до боли стискивала челюсть, слёзы сдерживала от поступающей истерики и в подушку утыкалась лицом, стараясь вообще не дышать. Невыносимо было смотреть на них, невыносимо слушать разговоры полные несчастных попыток существования, невыносимо осознавать, что их судьба через какие-то жалкие десять лет обрушиться на неё с такой же немыслимой тяготой.

Проблема этой игры была в том, что Дженни все эти месяцы отчаянно гналась за взрослой жизнью, а та, в конечном итоге, оказалась самой что ни наесть ужасной. Мир не обречён - это люди вынудили его стать таким.

В этом не было ничего постыдного, однако смрада присутствовало с достатком. Этот тухлый запах, который исходил, кажется, из все уголков. Этот перегар от алкоголя, который люди считали решением всех проблем и от того, утешали себя по несколько раз в день, забывая о ценностях, мотивах той жизни, которая царила за стенами старого клоповника. Дженни до сих пор с отвращением вспоминает каждую ночь проведённую в компании с чем-то скребущимся и ползающим прямо над головой. Это было не так давно. Всего пару месяцев назад, летом. Однако забыть обо всём хотелось с первой секунды, как она впервые сбежала от обитель растоптанных пылью надежд. Ей некуда было идти, поэтому жизнь не изменилась так существенно, как ей, с сознанием наполненным яркими красками девства, что пока только смешиваются с серостью мира, мечталось. Дженни обратно возвращалась снова и снова, в голове прокручивая обещания " этот раз определённо станет последним из сотни тех, что произойдут в скором времени". Отчаянные попытки не покидали её подряд несколько месяцев, казалось, мир совершенно утратил право выбора, особенно, когда на Бруклин, не подождав ещё пару недель, спустились дожди. Отвратно, грязно, с едким запахом прогнивших досок - это было её самым страшным кошмаром, который нещадно оборвался этой ночью.

У Джису в квартире полный порядок и у Дженни слов не находится выразить свою благодарность. Выкрашенные стены приятно разливались в глазах бежевым. Успокаивали, приводили в некое равновесие, которого так не хватает там, снаружи. Мебель: четырёх ярусный комод, выкрашенный и покрытый лаком, небольшой диван явно не с дерматином, а кожей и картины. Сколько же у Джису было картин. От пейзажей ночного Бруклина до источенных черт девушек. Их фигура, линии и изгибы, обтянутые срисованной одеждой отталкивали и заставляли смотреть снова. Дженни будто в трансе, зависла на пару секунд, жадно бегая глазами по всему, что позволяло заметить зрение.

– Дженни это сокращение от Дженнифер, верно? – доносится с гостиной и Дженни только сейчас понимает, что упустила Джису из вида. Она тут же стягивает с ног обувь, стараясь отставить её подальше, чтобы не видели – полы в квартире тоже светлые – и быстро семенит через коридор, чтобы снова наткнуться на образ женщины.

Что-то в ней есть такое, что вынуждает довериться. Слушать долго-долго. Запоминать. А страх этот, что Ким рядом нет, сам собой впивается глубоко под кожу. Дженни просто страшно находится в чужой квартире без её хозяина.

– Да. – кивает девочка головой. – Но мне больше нравится, когда меня зовут Дженни. – она останавливается в дверном проёме, всё ещё уверенная, что не может вот так запросто ходить здесь.

– Хорошо, Дженни, – Джису в капроновых колготках, юбке карандаш, что обтягивает её бёдра и смолистыми волосами точно самого тёмной ночи, бросает сумочку на большой диван в гостиной и не спеша, обходит довольно массивный стол. В её руках оказывается прозрачный бокал на тонкой ножке, а в другой бутылка явно не дешёвого вина. Она старательно открывает пробку, но замечая на себе взгляд пронзительных глаз, тут же оставляет это дело. Она с десяток секунд молчит, а потом отставляет всё ненужное обратно на стол. – Я, пожалуй, никогда не бегала по такому ливню за маленькой девчонкой, Дженни.

Руби кажется, что её упрекают. Однако она совершенно не разберёт причины. Кажется, что она совсем не просила спасать себя. Всего-то стоило пройти мимо. Как делают тысячи людей. Не поднять глаза, не прислушаться к плачу. А даже если и сделать это, то молча пожалеть у себя в голове. Джису необъяснимо сглупила, когда решила догнать бездомную девочку. У неё на это не было не единой причины.

– Я и не просила вас. – бурчит себе под нос Дженни. Ей и правда невдомёк выдвинутые предъявления.

– Да брось, я не осуждаю никого. Это было даже забавно, особенно, когда ты перепрыгнула через тот забор. – она активно жестикулируют руками, указывая, как именно Дженни прыгала и снова улыбается на этот раз с каким-то мнимым восторгом. – Я приготовлю тебе ванную, не против? – задаёт она вопрос, пока проходит через всю гостиную, видимо, в свою комнату. Дженни на цепочке следует за ней и что странно вдвойне не натыкается на осуждающий взгляд. – раз уж на улице дождь, то ты можешь остаться здесь.

– Зачем вам это? – Дженни никак понять не может, чем именно приглянулась состоятельной француженке с огромной квартирой. – У меня нет денег, чтобы вам заплатить...– звучит совсем обнадеживающе. Джису даже смеётся с упадка этого тихого голоса.

– С чего ты взяла, что мне нужны твои деньги? – спрашивает она, пока в большом шифоньере старается найти подходящую одежду.

– Люди ничего не делаю просто так. Им обычно нужен повод или выгода..– едва не дрожащим голосом проговаривает Дженни, – вы хотите меня продать?

– Что? – улыбка с губ спадает моментом. Она из-за дверцы шкафа смотрит на девочку, в уголках глаз которой скапливаются кристаллики слёз.

– Я видела, как их забирали. Люди в тёмной форме. Они ловили детей и садили их в свои большие машины. Вы тоже, да? Хотите меня увести..поэтому поймали?

В её юном сознании не звучит ни одного оправдания сложившейся ситуации. Как случиться так могло, чтобы совсем незнакомая женщина просто так взяла к себе маленького плешивого котёнка. Котёнка, который давно перестал верить людям, который радости детства не видел уже тысячи лет, который доверять разучился, убеждённый, что добра в этом мире не осталось. Оно, конечно, есть, да только не для неё. Для кого-то другого. Детей, у которых есть родители, что не бросили, не поставили один на один с жестокой реалью. Дженни до добра далеко, его, как правило, всегда нужно заслужить. Исправной работой, сделанными обязанностями, полученной оценкой в школе, прибранной комнатой. Просто так оно не появляется. Не бывает такого, не стоит верить в сказки. Всём в ответ на добро нужно давать что-то в замен. Порой, цена этого неимоверно велика.

Но Джису обеспокоена. Она в полнейшем смятении на такого рода заявление и она совсем не знает, как должна реагировать на обвинения.

– Дженни, я не хотела.. – она пару быстрых шагов делает, сокращая расстояние, а потом за плечи берёт, старательно вглядываясь в глаза. – Ты можешь уйти прямо сейчас. Если хочешь, я могу...вызвать тебе машину..– она тут же хлопает себя по лбу. – Никакой машины. Я провожу тебя сама. Куда угодно, ты только не плачь. – её руки оплетают худое тело, снова прижимают к себе. А у Дженни кардиган грязный и мокрый впитывает влагу в белоснежную блузку Джису. Не комфортно. Извинится хочется сотни раз подряд, да только не за чем, оказывается. – Но если ты не собираешься уходить, то я дам тебе вещи и ты пойдёшь в ванную, хорошо? – ласково спрашивает женщина, прямо над самым ухом. У Дженни вдоль позвоночника бегут мурашки, но в ответ она всё же кивает. – Отлично. – Джису тут же вспыхивает, подобно свечке. Она утирает с запачканного маленького лица слезинки и поднимается, только после вручая всё, что окажется необходимо.

Среди прочих вещей – полотенца и пары сменной одежды – оказываются заколочки и резинки. Дженни улыбается невероятно счастливо. Радоваться этому так ничтожно и мелочно, но они розовые. С бантиками, будто снятые с самой красивой куклы, а у Дженни волосы от природы густые и длинные. Она постоянно мучилась с ними и даже отстричь думала, да только теперь в этом отпала необходимость.

* * *

Тёплая ванна действует как никогда прежде. Дженни из неё выходит обвёрнутая в большое махровое одеяло, она прячет в него нос и босыми ногами шлёпает по светлому полу. Идёт, на самом деле, не совсем осознавая куда. Просто ноги ведут сами, пока гостиная не заканчивается и в дверном проёме не показывается край кухонного гарнитура. Она краем глаза отмечает, что Джису именно там, заглядывает в помещение боязливым зверьком и снова разворачивается, отходя назад. Что сказать ей? Предупредить? Попросить комнату? Да она же совсем не представляет, о чём ей говорить со своей "спасительницей". Дженни от недовольства на собственную разбросанность мыслей покусывает покрасневшие губы, а потом, напялив на лицо непринуждённость, делает шаг в обратную сторону.

– Ты так скоро? – поворачивается Джису. Она всю с ног до головы осматривает, пока не убеждается, что одежда подошла ей по размеру. Выглядит намного лучше, светлая пижама с кармашками и на пуговичках с узором в виде мишек сидит на Дженни прекрасно. Джису снова улыбается. – может быть чай? Какой ты любишь?

Дженни сказать, что она его не пила с самого детства совершенно не хочется, поэтому стушевавшись на пару секунд, она коротко заключает, что будет просто чёрный и на довольно большой стул забирается, поджимая к себе колени. Джису в ответ кивает и в маленькую чашку наливает ароматный тёмный чай. Дженни неотрывно следит за каждым её движением, а когда чашка оказывается на столе прямо перед ней, снова опускает глаза в столешницу.

– Я.. – с волнением начинает Ким, – не буду задавать тебе много вопрос. Просто хочу уточнить, чтобы больше не возникало проблем, – она за стол точно напротив усаживается и пальцами обхватывает собственную кружку. На безымянном пальце Дженни замечает кольцо. – если ты, остаться захочешь, там..– очередной вздох, – скажем, на пару дней, то не спрашивай меня, ладно? – она снова улыбается как-то сломано, по-особенному прекрасно, как Дженни кажется. У неё сердце бьётся быстро-быстро и связать слов не удаётся ещё пару секунд. Она просто стеснительно кивает головой.

– Ваш муж не будет против? – тихо спрашивает она и жалеет о своем вопросе в эту же секунду. Джису кольцо прячет за рукавом блузки, головой отрицательно мотает, но уже не улыбается. – вы извините, я...

– Нет, не извиняйся. – останавливает её женщина. – видишь ли, мой муж не может быть против, потому что он уже давно здесь не живёт. – Джису вздыхает опечалено, но Дженни в силу своего детского сознания всё ещё строит в голове сотню догадок.

– А где же тогда он живёт? – спрашивает без особо желания знать ответ. Джису отвечает. Называет адрес просто, без лишнего волнения, но у Дженни перед глазами рушиться мир. Она знает его. Это адрес кладбища.

– Мне так жаль.. – слетает с её губ шёпот, она с собственного стула спрыгивает, тут же оказываясь возле женщины и в крепкие объятья её вплетает, точно так же, как делала сама Джису полчаса назад. Она собственным телом чувствует, как грудная клетка её начинает вздыматься быстро-быстро, как Джису прижимает к себе её спину и как дышать старается, через сбитые, частые удары сердца. У каждого есть секреты. Незначительные, явные, самые дорогие, те, что душу каждые раз дробят на мелкие части и такие, разумеется, что обязуют жить дальше. Причин много – исход всегда один. Однако оставить некоторые из них секретами на всю жизнь оказывается намного легче, нежели сбросить с плеч непосильный груз.

– Всё хорошо. - зачем-то сообщает Дженни, хотя хорошо явно не наступило. Когда оно в последний раз было? Вчера? Может быть неделю назад? Год? Когда наступало то, "хорошо" что избавляло о наскучивший мыслей? Джису, вероятно, забыла эту дату уже очень-очень давно.

– На улице уже так поздно..– тихо начинает женщина. – давай не будем больше жалеть друг друга? У людей в жизни полно проблем и это не значит, что ты сможешь утешить каждого. – она отстраняется, поднимается со стула и ведёт Дженни в другую комнату.

– Но что если я хотела бы пожалеть только вас?

– Тогда это будет не справедливо по отношению к тем, кто продолжит страдать.

Платить за добро? Дженни права была. Чтобы кто-то жалел, нужно это заслужить.