Эпилог
Эпилог
Где-то далеко, в плотно запертой комнате Работорговца, старая кошка — мать Амфи — дрожала, прижавшись к своим новорождённым котятам. Пять крошечных тел, ещё слепых, но уже жадно и жизнерадостно тыкающихся мордочками в её бока. Её глаза были полны слёз.
Она не верила.
Не верила, что это произошло.
Она всегда думала, что уже слишком стара для материнства, что её тело уже не способно на это. А теперь она кормила пятерых… от того самого, кто держал её в цепях. От того, кого она ненавидела — но и боялась сильнее смерти.
— Прости, — прошептала она в темноту. — Прости меня, Амфи…
---
В башне высоко над землёй, в комнате с тёплыми покрывалами и мягкими мехами, Амфи кормила троих крошечных котят. Они пищали, тыкались в её живот, один из них цеплялся за её лапу, будто искал защиты. Её сердце билось тихо, уравновешенно. Она не плакала.
Когда-то она думала, что не выдержит рабства, что никогда не примет своей участи. Но время и истина разъедают даже самую прочную решимость.
Драконье Крыло сидел рядом. Его крылья были сложены, глаза — тихие, будто уставшие. Он смотрел на неё, на их детей, и, наконец, проговорил:
— Ты имеешь право знать. За то, чтобы забрать твоего брата… я… я должен был сделать потомство с твоей матерью. Работорговец захотел котят от неё. Это была его цена. Я согласился.
Амфи посмотрела на него долго. Словно бы в ней внутри что-то хрустнуло… но не сломалось.
Она не кричала.
Она не плакала.
Она просто перевела взгляд на троих котят у себя под боком. Они были живыми. Тёплыми. И нуждались в ней.
— Я не могу уйти. Не могу даже встать… — сказала она ровно. — Если не покормлю их — ошейник ударит меня током. Я... не хочу, чтобы они голодали.
— Я не хотел причинить тебе боль, — прошептал он.
Она молчала. Она не могла простить — но и не могла больше сопротивляться.
Любовь? Неизвестно. Но зависимость стала привычной. Тишина между ними была уже не чужой, а почти домашней. И когда он лёг рядом, не касаясь, просто чтобы быть рядом, она не отвернулась.
Она уже была мамой. Уже была любимой. Уже — в этом месте, этой башне, в этой клетке из мягкости — была частью чего-то.
Амфи больше не смотрела в небо.
Её небо теперь спало, прижавшись к её животу и тихо мурлыкало.
Прошло много лун. В башне стало немного тише. Драконье Крыло стал спокойнее, реже злился, больше времени проводил не в одиночестве, а рядом с Амфи и котятами. Шорох стал почти невидимым — тенью, выполняющей свою работу. Охотник — суровый и молчаливый, всё ещё таскал добычу. Песчаник вырос, начал помогать по-настоящему — вытирал пыль, собирал травы, иногда приносил Драконьему Крылу чашу с водой. Но больше всего он тянулся к котятам.
Амфи сидела у окна. Снаружи гудел ветер. На коленях у неё дремал один из малышей — бело-рыжий, с её глазами. Остальные двое играли неподалёку.
— Мама, — вдруг спросил один из них, — а что такое свобода?
Она замерла.
Песчаник тоже слышал. Он оторвался от пучка трав и внимательно посмотрел на неё.
Амфи долго молчала. В груди сжалось. Перед глазами всплыли картины: клетка, крики, железо на шее, крик брата, лицо матери, запах сырости и крови.
— Это когда ты можешь идти туда, куда хочешь… — прошептала она. — Делать то, что велит сердце. Жить без страха.
— А у нас её нет? — не понял котёнок.
Амфи прижала его к себе, поцеловала в темя.
— У нас есть дом. Есть тепло. Есть вы.
Это был не ответ. Но это была правда, которую она выбрала — ради них. Ради жизни, которую им подарила.
Позднее, когда котята уснули, она вышла в коридор. Там, у стены, сидел её брат — Песчаник. Повзрослевший. Умный. Уже почти не ребёнок.
— Ты всё ещё хочешь сбежать? — спросила она тихо.
Он не ответил. Лишь слегка кивнул.
— Если будешь бежать… не бери их с собой. Пусть хоть кто-то вырастет в тепле.
Он поднял на неё глаза.
— А ты?
Амфи вздохнула.
— Я уже слишком далеко. Я не пленница. Я… мама.
Вдалеке раздался шаг Драконьего Крыла. Он искал её. Она вернулась в комнату, легла рядом с котятами. Он вошёл, обнял её крылом, как делал всегда.
Она закрыла глаза.
Иногда любовь — это не свобода.
Иногда свобода — это не бегство.
А просто тишина, в которой никто не плачет.
Прошли луны. Башня больше не казалась мрачной клеткой. Котята Амфи и Драконьего Крыла выросли — трое красивых, умных, с сильными душами. У каждого был свой характер:
— Старший — рассудительный и строгий, в нём звучала сила отца.
— Средняя — тихая, чуткая, с ясными глазами матери.
— Младший — любопытный и добрый, с лёгким сердцем и умом.
В день, когда луна стояла особенно ярко, Драконье Крыло позвал двоих — старшего и среднюю.
Они стояли перед ним. Высокий, с крыльями, он смотрел на них, и в глазах у него была мягкость, редкая для его природы.
— Сегодня я отдаю вам самое великое, что у меня есть, — начал он. — Свободу.
Котята замерли.
— Вы не будете рабами. Никогда. Я поставил на вас знак, который никто не может снять. Я заплатил драконьей чешуёй, старой кровью и клятвой, которую дал в Звёздном Лесу.
Он дотронулся до лба каждого когтём. В воздухе мигнула бледная метка — древний символ, что отпугивает даже самых жадных Работорговцев.
— Вы вольны идти куда хотите. Хотите — останьтесь. Хотите — уйдите в мир. Только помните: у вас есть дом.
Сестра кинулась обнять отца. Брат лишь кивнул и сказал:
— Спасибо. Я сделаю что-то достойное этой свободы.
Младший, тот, кто остался, подошёл позже. Его глаза блестели.
— А я?
Драконье Крыло усмехнулся и наклонился.
— Ты — мой ученик. Я научу тебя магии, небесам и теням. Ты останешься здесь… пока сам не захочешь свободы.
Амфи, стоя у стены, смотрела на них. Слёзы текли по её щекам. Слёзы радости. Слёзы боли. Потому что она знала: цена за свободу двоих была велика.
Он отдал её. Он отдал себя.