14 глава
— ...Мама? — прошептала я, с трудом выговаривая слово, которое столько лет звучало в голове только с горечью. Я всё ещё стояла, не в силах пошевелиться.
По её щеке скатилась слеза. Она не ответила словами — только коротко кивнула, и в следующий миг сорвалась с места. Обняла меня так крепко, будто боялась, что я исчезну, что это всего лишь сон.
— Ангелочек... — выдохнула она у меня над ухом, сдавленно, надломленно.
Я не ответила. Я даже не знала, как дышать. Столько раз я думала о том, что скажу, если она вернётся. Столько слов, гневных, отчаянных, больных. Но ни одно из них не пришло на ум сейчас. Они будто растворились в воздухе, исчезли.
Я даже не узнала её.
Не узнала собственную мать.
Это было её виной, конечно. Она ушла. Исчезла из нашей жизни. Но... я не могла на неё злиться. Не сейчас. Вся злость, обида, ненависть, которую я годами растила внутри, всё это исчезло в одно мгновение, будто и не существовало.
Я обняла её в ответ. Осторожно, растерянно. Почти как ребёнок.
Мне было стыдно перед Егором. Он заслуживал знать первым. Он больше страдал. Он слишком многое пережил. Но я просто не могла оттолкнуть её. Мне так не хватало её тепла, её голоса, её рук.
И, наверное, несмотря на всё, в глубине души я всё ещё была её дочерью. Её ангелочком.
— Ангелок, прости, прости меня! — щебетала она у меня над ухом, судорожно хватая меня за плечи, за локти, прижимая к себе, будто боялась, что я уйду. — Прости... пожалуйста...
Её голос дрожал. Он казался таким же разбитым, как и я. Она говорила быстро, будто боялась, что я не стану слушать, не дам ей договорить.
— Мам... я скучала... — прошептала я, сдавленно, с комом в горле. Слова вырывались с болью, будто рвались изнутри, задевая всё, что я прятала годами.
Но она будто не услышала. Или не хотела. Она просто продолжала:
— Ты злишься на меня, я знаю... — в её голосе слышалась паника. — Ты имеешь право. Господи, как же ты имеешь... Но прости меня... Я тогда была слабой, я не знала, что делать... Я не должна была уходить...
Я стояла, всё ещё прижатая к ней, и не могла понять, как мне быть. Её слова падали на меня, как дождь после засухи, но не всегда в нужное время, не всегда желанный, но такой нужный. Потому что под этим дождём я наконец могла расплакаться. Могла перестать притворяться сильной.
— Просто скажи, что ты не ненавидишь меня, — выдохнула она уже тише. — Скажи, что у тебя всё хорошо... Скажи, что ты счастлива...
А я... я не знала, что сказать.
Мне хотелось кричать. Хотелось продолжить обнимать её. Хотелось убежать. Всё сразу. Всё вместе.
— Я пыталась дозвониться папе, но он не берет трубку... — голос мамы дрожал, она то и дело смахивала слёзы, но они текли с новой силой. — А ваших с Егоркой номеров у меня нет... Я не смогла предупредить вас о моём приезде...
Она отодвинулась от меня буквально на шаг, будто хотела разглядеть. Её ладони всё ещё лежали у меня на плечах, тёплые, дрожащие.
— Как же ты выросла, ангелок... — прошептала она, будто не верила. Её глаза, покрасневшие от слёз, смотрели на меня с той самой материнской нежностью, которую я так отчаянно искала всё это время. — Доченька...
Я сжала губы, боясь, что если сейчас скажу хоть слово, то сорвусь, и не остановлюсь. Её голос, её прикосновения... всё это одновременно причиняло боль и лечило.
— Ты такая красивая... — добавила она, чуть улыбнувшись сквозь слёзы. — Ты всё это время была без меня... — и снова покачала головой, словно ругала саму себя. — А я... я была такой трусихой...
— Почему ты вернулась? — мой голос дрогнул. Он прозвучал тише, чем я ожидала, но в нём было всё, страх, надежда, усталость, злость. — Почему... сейчас?
Мама замерла, чуть сильнее сжала мои плечи и, закрыв глаза, выдохнула:
— Я скучала... все эти одиннадцать лет... — голос её надломился, и каждое слово будто тянулось сквозь боль. — Каждый день. Каждую ночь. Я... я помнила, как ты выглядишь, как смеёшься... как говоришь «мама»...
Её губы дрожали, и она снова потянулась ко мне, словно боялась, что я исчезну, если не коснётся меня ещё раз. Её пальцы легли на мои щёки, осторожно, будто я была чем-то хрупким, что легко могло разбиться.
— Ты, ненавидишь меня... — она с трудом проглотила слёзы, — и я заслужила это... Я всё разрушила тогда... но я... — она запнулась и чуть громче добавила: — Я здесь. Я пришла, чтобы всё исправить. Если ты только позволишь мне... хоть как-то...
Я смотрела в её глаза, такие же, как у меня, только уставшие, заплаканные. Она была чужой и своей одновременно. Частью прошлого, от которого я пряталась, и частицей детства, которое у меня украли.
И я не знала... простила ли я её. Но я знала одно: я так долго мечтала, чтобы она просто стояла передо мной. Живая. Настоящая.
— Я просто хотела, чтобы ты вернулась... — прошептала я, и голос мой окончательно сорвался. — Просто хотела, чтобы ты однажды пришла... и обняла меня. Как сейчас.
Я разглядывала маму, как будто видела её впервые, и в каком-то смысле это действительно было так.
Тёмные, почти чёрные волосы мягкими волнами спадали на плечи, будто время над ними не имело власти. Ярко-зелёные глаза, невероятно глубокие. Пухлые губы дрожали, будто она сдерживала всё, что не успела сказать за эти одиннадцать лет. Аккуратный, чуть вздёрнутый нос, деталь, которую я почему-то запомнила особенно отчётливо из детства.
Я поняла, что почти ничего в ней не изменилось. И всё же она казалась другой. Уставшей. Чуть потускневшей. Но всё такой же красивой.
Хоть я больше пошла в папу, те же черты лица, та же улыбка, в Егре всё было от неё. Егор был её отражением. Копия. Те же глаза, тот же цвет волос, даже манера хмуриться, когда он сосредоточен. И, наверное, поэтому он всегда злился сильнее. Потому что слишком напоминал её, а потому не мог забыть.
А у меня от мамы достался лишь цвет глаз.
По моей памяти ей должно быть сейчас тридцать шесть. Но сейчас, стоя перед ней, я никак не могла дать ей больше тридцати.
Слишком молодо она выглядела.
Никаких морщин вокруг глаз, ровная, гладкая кожа, лёгкий румянец на щеках. Ни следа усталости или прожитых лет. Она была словно вырезана из другого времени, как будто эти одиннадцать лет просто не существовали.
Это пугало и очаровывало одновременно.
И, наверное, чуть злило.
Позади послышались тихие шаги, с едва различимым стуком подошв по асфальту. Я обернулась, и сердце упало в пятки: к нам подходил Егор.
Он хмурился, щурясь в темноте, пытаясь разглядеть, кто стоит рядом со мной. Его лицо выражало недоумение, и, возможно, раздражение. Я знала, что он, скорее всего, тоже не узнает маму. Если я старшая, ждавшая её и мысленно готовившаяся к этой встрече, не узнала, то он... он уж точно нет.
— Почему ты ещё не дома, Лин? — спросил он, подходя ближе. Голос был спокойный, но твёрдый. — Уже поздно.
Я чуть выдохнула, стараясь не показать, как внутри всё сжимается. Мне вдруг стало жутко тяжело, оттого, что придётся сейчас сказать ему это. Сказать то, что и сама не до конца осознала.
Мама, услышав голос, вздрогнула всем телом. Медленно открыла глаза, будто только сейчас отважилась снова смотреть на мир. В её взгляде была паника. Страх. И что-то почти священное. Она смотрела на Егора, как на чудо. Как на что-то невозможное, вот так вдруг ставшее реальным.
— Я вообще-то старше тебя, Егор. — сказала я, стараясь держаться спокойно. — Поэтому это ты должен быть уже дома, а не я.
Егор недоверчиво посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на маму. Его брови сдвинулись ближе. Он смотрел на неё долго, и в темноте, где черты лица мягко терялись в тенях, она действительно могла показаться просто... взрослой подругой, соседкой, кем угодно.
Он вскинул бровь, и, нахмурившись, спросил:
— Это кто?
Мама не проронила ни слова. Только крепче сжала мои плечи и смотрела на брата с такой болью, что у меня в горле тут же встал ком.
— Егор... — я медленно повернулась к нему. — Это мама.
Тишина упала на нас как тяжёлое одеяло. Даже ветер словно стих.
Мама всхлипнула, тихо, едва слышно. Её пальцы дрожали у меня на плечах.
Егор выпрямился, будто его ударили. Он резко перевёл взгляд с меня на неё. Его глаза расширились, и он замер. Он не сказал ни слова. Только стоял и дышал чуть чаще, чем обычно.
Егор выпрямился так резко, будто получил пощёчину. Его глаза метнулись от меня к ней, к женщине, которая, по сути, давно стала для него чужой. Он замер, не дыша. Лицо его побледнело, губы чуть дрогнули. Он не проронил ни слова. Только стоял и молча смотрел. Слишком долго.
Мама, словно ощутив его внутреннюю борьбу, сделала шаг вперёд. Нерешительный. Второй смелее. И в какой-то момент просто заключила его в объятия. Обняла крепко, как будто надеялась согреть всю ту ледяную боль, которую он носил в себе все эти годы.
— Прости меня... — прошептала она, уткнувшись в его плечо. — Прости, малыш...
Он не обнял её в ответ. Стоял, как камень, сжав челюсть. Только пальцы дрогнули, как будто он колебался, поддаться или отвергнуть. А потом... аккуратно, почти бережно, отстранился.
Он посмотрел в её лицо. Долго. Словно искал там что-то... ответы, сожаление, правду. А потом молча повернулся и пошёл к подъездной двери. Его шаги были твёрдыми, но плечи напряжёнными до боли.
Я осталась стоять, чувствуя, как сердце скручивает тугой узел. Мама даже не пыталась остановить его. Она стояла на месте, с потухшим взглядом и дрожащими руками. Как человек, который только что прикоснулся к прошлому, но не смог его вернуть.
— Я пойду, — тихо сказала я, с трудом находя в себе голос. Мама кивнула еле заметно, будто заранее знала, что я не останусь.
Не оглядываясь, я пошла за братом. Он уже почти дошёл до двери, но я догнала его и молча встала рядом.
Он не смотрел на меня, но я чувствовала, как напряжено он дышит, как будто сдерживает бурю внутри. И в этот момент мне было всё равно, что я сама была в шоке, что у меня в груди всё клокотало от чувств. Мне было важно быть рядом с ним. Потому что я знала: ему сейчас больно. Не меньше, чем мне. А может даже больше.
— Егор... — неуверенно начала я, протягивая к нему руку.
Он резко обернулся, и в его взгляде не было ничего, кроме злости и боли.
— Не трогай меня! — выплюнул он, будто каждое слово жгло ему горло. — Вот просто отстань от меня!
Его голос резанул по сердцу, но я не сердилась. Я понимала. Понимала, что он в панике, в шоке, что в нём сейчас кипит то, чего он даже сам не может выразить. Его предали тогда, когда он был слишком мал, чтобы это осознать. А теперь слишком взрослый, чтобы простить так сразу.
Я стояла, не зная, что сказать. Всё внутри сжалось. Хотелось броситься за ним, удержать, обнять, но я понимала, сейчас это не сработает.
Он скрылся за дверью, и в подъезде снова стало тихо.
И тут до меня дошло, я даже не спросила у мамы номер телефона. Не попросила ни контакта, ни адреса, ничего. Просто отпустила её, словно она снова могла исчезнуть. Навсегда.
Сердце застучало сильнее, будто сигнал тревоги. Не раздумывая, я развернулась и побежала вниз. Почти кубарем скатилась по лестнице, чуть не оступившись и не упав.
— Мам! — крикнула я, выскочив на улицу, в темноту. — Подожди!
Я не могла снова её потерять. Не после того, как мы только что... нашли друг друга.
Я видела, как её силуэт дрожит, как она будто вытирает слёзы, но всё равно упрямо идёт дальше. Быстрым шагом, не оборачиваясь, будто бежит от нас, от прошлого, от своей вины.
— Мама! — крикнула я уже срывающимся голосом. — Не уходи! Стой!
Она подошла к машине, открыла дверь и резко села внутрь. Мои ноги будто сами понесли меня вперёд. Я бежала, не чувствуя, как хлещет по лицу ветер, как колет горло от рыданий.
— Стой, мама! — выкрикивала я снова и снова, почти не слыша себя за собственным плачем. — Пожалуйста!
Машина медленно тронулась. Фары ослепили на миг, и я остановилась, как будто ударившись в воздух. Потом ещё шаг, и ещё. Но силы кончились. Всё рухнуло внутри.
Я опустилась на колени прямо посреди двора, на холодный асфальт, в каком-то дикого бессилии. Пальцы дрожали, грудь сотрясалась от рыданий. Мне было всё равно, кто увидит, кто услышит. Всё равно, как я выгляжу.
Я просто плакала.
— Лин... — послышался за спиной тихий, усталый голос Егора. — Пошли домой...
Он уже не звучал злым. Он не злился. Он был точно такой же, разбитый, растерянный. Такой же, как и я.
Я не оглянулась. Только почувствовала, как он подошёл, обхватил меня за плечи и помог встать. Я пошатнулась, но он удержал. И не отпустил. Мы молча двинулись к подъезду, он всё ещё держал меня, словно боялся, что я снова рухну прямо там, посреди двора.
— Ты знаешь... — тихо начал он, когда мы подошли к двери. — Это... это в её стиле.
Он потянулся к домофону, открыл дверь, и мы вошли внутрь.
— Прийти. Разбередить всё. А потом просто... уйти, — продолжал Егор, глядя куда-то перед собой, но не видя ничего. — Как будто её и не было.
У меня перехватило дыхание. Мы поднимались по лестнице, и я вдруг заметила, как сильно дрожат его пальцы.
— Нет, Егор! — выкрикнула я, чувствуя, как все внутри выворачивается. — Она вернётся! Вернётся! Я это знаю!
Он ничего не ответил, только опустил взгляд. Мы зашли в квартиру, и я почти на автомате скинула туфли, небрежно отбросив их в сторону, и поплелась в свою комнату. Егор шел за мной.
— Лин... — его голос был тихим, надломленным. — Лина...
Я резко развернулась и в ту же секунду крепко обняла его. Он застыл на миг, а потом крепко вцепился в меня, как будто я была последним, что у него осталось. Я чувствовала, как он дрожит, как его грудь резко вздымается от дыхания, как он вжимается лбом мне в плечо, стараясь сдержать слёзы.