Глава 49. Юля
– Его посадят, да? Посадят надолго? Дядя Арсений поэтому мне сказал, что надо надеяться на лучшее, а готовиться к худшему? – спрашиваю грустно.
Устраиваю голову на коленях у мамы поудобнее. Она тяжело вздыхает и продолжает монотонно перебирать мои волосы.
– Я честно не знаю, Юль. Кто их разберет этих адвокатов? Юмор у них специфический, сама видишь. А вот мой внутренний оптимизм, уже более двадцати лет порицаемый твоим отцом, отказывается воспринимать вторую часть фразы Милохина. Давай представим, что он этого не говорил…
Улыбаюсь широко.
– Думаешь… это будет достаточно по-взрослому? – закусываю губу.
– Уверена, – подмигивает мама.
Прислушиваюсь к своим ощущениям.
Надо надеяться на лучшее! Надо надеяться на лучшее!
– Так действительно легче, спасибо.
Я правда ни за что не вспомню, как, обнаружив вещи Милохина на тумбочке, набирала на мобильный водителю отца, одевалась впопыхах. И как приехала сюда…
Вообще, ничего не помню.
Только резь в груди. Тупая, ноющая боль после просмотра видео в университетской группе.
И, не знаю, гордость, что ли?..
За меня всегда было кому постоять. Папа, брат…
Но только лишь безумная ярость и агрессия Милохина к моему обидчику вызывает невольный трепет в душе. Глядя на кадры из видео, я действительно поняла – он меня любит. Любит до такой степени, что решил сломать себе жизнь, а своему отцу политическую карьеру.
«Пьяный сын сенатора устроил дебош в ночном клубе».
«Сенаторский сынок напился до невменяемости».
«Сколько мы будем терпеть мажоров?».
Это лишь малая часть новостных утренних заголовков. И абсолютно все статьи включают в себя то самое видео, разошедшееся на одинаковые стоп-кадры. На одном из них мой мужчина запечатлен практически в профиль. Красивый и безумно злой. С красными, дикими глазами. Он заносит над застывшим лицом Афанасьева внушительный кулак и, по всей видимости, что-то кричит. Не знаю зачем, но я сохранила этот снимок.
И за последний час посмотрела трижды.
Что касается отца, оказалось, что он был в курсе происходящего и даже вызвал дядю Арсения, друга нашей семьи и самого уважаемого адвоката в городе. Вот уже три часа, как они уехали к старшему Афанасьеву, дежурящему рядом с дверью реанимации в городской больнице, куда доставили Яна.
– У тебя новая цепочка? – спрашивает мама, поправляя крупное плетение золотой нити на моей шее.
– Это… Даня оставил. Утром нашла, сразу надела.
Поглаживаю ребристую поверхность крестика и мысленно прошу Бога о помощи.
– «Даня оставил», – передразнивает мама. – Удивила меня Юлька.
– Почему? – скромно отвожу взгляд.
– Потому что не рассказывала ничего, всё втайне держала. Вы все знали. Все, кроме меня. Это честно?
– Так получилось, ма. Не обижайся. Я тебе потом всё-всё расскажу. Сейчас переживаю слишком. Не хочу…
– Ладно уж, – вздыхает она.
В тишине комнаты слышится звук мобильного телефона и поначалу я чувствую знакомые переливы в груди. Потому что это звук его мобильного. Но потом вспоминаю, что самого Милохина здесь нет, а его Андроид пытается докричаться из моего рюкзачка.
Резко подскочив с места, вскрываю замок и пялюсь на экран.
«Отец»
Собрав всю волю в кулак, отвечаю. Надо быть сильной. Меня сам Айсберг любит, значит, я должна хотя бы попробовать быть такой же, как он. С твердым характером и холодным рассудком.
– Да…
– Кто это? – спрашивает Вячеслав Андреевич.
В его голосе столько злости, что мне приходится сжать дрожащий подбородок, дабы моя речь была связной:
– Юля.
Три секунды тишины и повторяю:
– Да…
– Юля, блядь. Юля. А где этот… выродок?
– Ваш сын? – Тоже сержусь. Разве можно так о родном человеке? – Вы же про него спрашиваете?
– ДНК не делал, но судя по тому, что он творит, уже вряд ли сделаю. Так отречься придется.
Оборачиваюсь на маму, которая кивает, как бы интересуясь кто на связи. Машу ей рукой и бегу в гардеробную. Всё потом. Закрыв плотно дверь, произношу:
– Вы хоть понимаете, что говорите?
Милохин-старший вздыхает и бурчит что-то под нос. Догадываюсь, что он пьян.
– Всё я понимаю. А этот… этот понимает, что творит?
– Мы разберемся. Не переживайте…
– В чем ты разберешься, девочка? Ты даже несовершеннолетняя.
Закатываю глаза раздраженно.
– Мне девятнадцать, – гордо возражаю. – И Данилу помогает папа.
– Папа…
– Мой папа, – с укором договариваю и прикусываю язык.
Обвинение в моём голосе такое явное, что Данил Андреевич усмехается.
– Осуждаешь меня, значит?
Ну само собой.
– Нет, что вы.
– Ну, и где дебошир? – спрашивает Демидов уже чуть спокойнее.
– В полиции, – вздыхаю, вспомнив, что несколько часов назад из отделения звонил Мирон. – Может…
– Что?
– Да ладно, ничего, – с сожалением произношу. – Все нормально, Вячеслав Андреевич.
Большим пальцем правой ноги рисую круги на ламинате. Сжимаю Данин телефон. Сдерживаю слезы. Ещё один Айсберг на том конце провода.
– Что ж тут нормального, девочка? – мужской голос становится очень грустным, будто он отдал все свои силы на пламенное приветствие и больше не может злиться физически. – Меня вот завтра на ковёр к главному вызывают.
– К президенту? – округляю глаза.
Милохин снова ругается. Бурчит. В этом так напоминает своего сына, что я невольно улыбаюсь.
– Ну а к кому? Ты обществознание не изучала? Школу-то вообще закончила?
– Школу заканчивают в восемнадцать, – назидательно сообщаю.
Снова тяжелый вздох.
– Это те, кто на второй год не оставались…
– Считаете, ваш сын мог полюбить необразованную?
– Полюбить…
– Да, полюбить. Мы любим друг друга, – для уверенности нахожу на шее крестик и стискиваю его в ладони.
– Лучше бы вы учиться любили. Оба.
Ну и о чем здесь можно разговаривать?
– Я пойду, Вячеслав Андреевич. Приятно было пообщаться. Кстати… в общем, Ленинское.
– Что?
– Отделение полиции. Вы же за этим позвонили? – с хитринкой добавляю. – Мирон, мой брат, связался с Яной Альбертовной, она тоже сказала, что всё узнает, но вдруг вы… у вас же старые связи.
– А… Ну да. Старые…
– До свиданья, Вячеслав Андреевич.
Следующие три часа мы проводим вместе с мамой. Пытаемся не разговаривать о том, что случилось, но периодически синхронно проверяем мессенджеры. Мама кому-то отвечает, постоянно хмурится.
Подозреваю, что общается с папой, но не выпытываю. Не лезу. Информация имеет свойство всегда долетать до адресата, поэтому просто жду.
Твердый характер. Холодный рассудок.
Я мини-Айсберг.
Когда хлопает входная дверь, вздрагиваю и прикладываю ладони к горящим щекам. На пороге гостиной появляется Мирон, а за ним Милохин и папа. У последнего такое сосредоточенное и уставшее лицо, что я… взрываюсь.
Слезами.
Воем.
Сиреной.
Словно в меня на полной скорости врезается ледокол, и я рассыпаюсь на тысячи мелких осколков.
Тысячи льдинок, теряющихся в Северно-ледовитом океане.
Я думала, что я сильная. Но нет.
Без него – нет.
Мама мягко обнимает меня, гладит по голове, убаюкивает. Чувствую, что папа усаживается рядом.
Эмоционально хватает за плечи, целует в макушку и тихо произносит:
– Не реви, Юлька. Пятнадцать суток. Почти отвоевали…
______________________________________
Звездочки)
Люблю❤️
Дальше интереснее