ГЛАВА 15
Юлия
Спиной упираюсь в переключатель, снося тот на красную отметку, отчего визжу, потому что кипяток болезненно обжигает кожу. Черт возьми, вот это везение. Рука смазано тянется к защелке душевой кабинки в то время, как мысли хаотично разлетается по черепной коробке, вторая сбивчиво отключает напор воды. Ноги дрожат, вода перестает капать, а мощная тень плавно приближается ко мне. Сквозь горячий пар слышно лишь безумный стук сердца. Холодные капли стекают по коже водопадом. Ресницы склеиваются.
—Немедленно выйди! — сипло отвечаю, пока руки упрямо прикрывают все стратегически важные места. Да уж, укрылась, справилась. Словно это на самом деле хоть как-то поможет ситуации.
Несмотря на очевидную раздражительность, я начинаю понимать, что испытываю странное предвкушение. Совсем слетела с катушек.
—Я принес тебе полотенце и вещи. Ты уж извини, но порылся сам.
Голос с хрипотцой и смешинкой.
Облегчение с капелькой разочарования затапливает меня. Просто вещи принес, идиотка, ты ж приперлась сюда просто так. Словно у тебя тут шкаф.
—Миленькие трусики, особенно с мишками.
Господи, что за человек? Вздрагиваю и прикрываю веки, после чего устало кладу голову на мокрое стекло, ощущая приятную покалывающую прохладу. Все самое неловкое со мной уже случилось. Чего уж там…
—Выйди, — злобно отвечаю, представляя, что именно он мог увидеть. Плавным облаком меня укутывает какой-то дрожью. Мне кажется, что Милохин смотрит на меня и видит все в деталях, плевать, что через это стекло ничего не видно даже тогда, когда пара нет.
Кроме силуэта. Моего. Его.
Широкая ладонь ложится на дверь душевой с другой стороны. Прямо возле моей груди. Ощущение, будто бы меня торкает током. Насквозь.
Ладонь смещается ниже, отчего плавно разливается тепло в моем теле. Прикусывая губу, я на одеревеневших ногах делаю шаг назад. Мысли хаотично бегают. Боже.
Веду рукой вслед за Милохиным, еще больше стараясь прикрыться. Он кладет голову на дверь, упирается двумя ладонями и дышит тяжело, пока я в шоке смотрю на все происходящее и молчу, потому что дар речи потеряла.
Он не зайдет же, да?
Спиной упираюсь в кафель, пальцы на ногах скручиваются в спазме. Мне холодно и жарко одновременно.
—Включи воду и пропарься.
Данила рывком отскакивает от кабинки и резво покидает ванную комнату, пока я плавно сажусь на корточки и обхватываю себя руками, подрагивая от пережитого стресса.
И я сейчас не столько о стрессе по поводу встречи с отчимом, сколько о таком вот контакте с Милохиным.
Чертов ураган, который точно сметет все, что так терпеливо я отстраивала в своей жизни. Поворачиваюсь спиной ко входу и включаю воду, водопадом хлестающую по спине, но мандраж не отпускает тело, только сильнее сжимает в своих болезненных объятиях, не позволяя расслабиться даже под таким напором.
Вожусь достаточно долго, намыливая себя до скрипа. Словно боюсь вылезти наружу. Я боюсь себя, ведь мои реакции на присутствие Милохина настолько неординарны, что с каждым разом я боюсь потеряться окончательно в его магнетическом влиянии на себя.
Когда я наконец-то выныриваю наружу, обнаруживаю полотенце, на табурете, а под ним…трусики из той коллекции, что надевать надо лишь для того, чтобы снять. Боже. Как он их нашел?! Я их покупала в маразматическом состоянии, чисто для того, чтобы они были, потому что к стрингам всегда относилась скептически, тем более к таким.
Лицо резко краснеет, и я ощущаю пульсацию во всем теле.
Он трогал это.
Как стыдно. Хотя почему это стыдно, больше стыдно должно быть из-за мишек, ведь, да? На самом деле это мои самые удачные труселя из всех, и за них мне как раз не стыдно. Ведь комфорт — это не про стыд, это про другое.
Но когда мои глаза опускаются на лифчик, который я вообще ни разу в жизни не надевала, из ушей идет пар. Потому что сейчас я больше похожа на порно-звезду в комплекте, который купила, будучи в пограничном сознании. Другой одежды здесь нет, хотя нет, вру. Тут шерстяные носки почти до колена и пушистый халат. Прелестно! А просто пижаму принести религия не позволила.
Спокойно, Юля, он просто энергетический вампир и хочет тебя сожрать, что тут непонятного. Ему в кайф получить твои эмоции.
Но соль в том, что сейчас я на эти эмоции не способна, во мне настойчиво кипит мысль об отчиме, и о том, что нам всем прилетит. Всем участникам того действия. Резерв исчерпан, Данила. Я точно сегодня не дам тебе нужного ответа.
Шлепаю себя по щекам, чтобы отвлечься и не думать об этом хотя бы сейчас, пока он…тут.
Решать проблемы по мере поступления, да. Вот так вот я буду делать.
Молодец, ты справишься. Просто скажи ему уйти и все, дело с концом.
Но когда я все-таки выхожу из ванной и решительно направлюсь на кухню, что-то идет не так. Да кого я обманываю? Все идет не так, потому что Данила стоит в моем переднике без верха и жарит мне…яичницу, поигрывая мышцами спины, на фоне приглушенно играет какой-то незамысловатый французский мотив, а я стою и понимаю, что ни черта не понимаю, что здесь происходит.
Боже, он готовит? Серьезно?
Что-то настойчиво скребется в грудине, потому что обо мне так заботились очень давно, кажется, что в другой жизни. И весь запал на то, чтобы поругаться, вдруг сходит на нет, вот так вот. Перед лицом обычной заботы. Чудесным образом, в ноги мне вдруг не жарко, а тепло. Уютно. Сама бы я вряд ли надела сейчас носки, почапала бы в тапках. А тут носки.
На столе уже разложены бутерброды, чайник кипит, и Милохин в один шаг оказывается возле него, выключает, а потом поворачивается ко мне и ослепительно улыбается.
—Я подумал, что ты голодная, а сытая девушка больше склонна коммуницировать.
Ямочки на щеках прорисовываются сильнее, а меня откидывает назад, когда такое для меня делал только один человек. Мама.
—Рассказывай.
Одно слово. Уже без шуток и без попыток меня вывести на что-то. Голый факт. И голый до пояса Данила в моем переднике с единорогами. Боже.
Милохин подходит и уверенно обхватывает мой подбородок, наклоняется и серьезно заглядывает в глаза, пока в моих начинается что-то неконтролируемое. Потоп. Не иначе.
—Ничего.
—Так это не работает, Юлия…я могу без отчества? Просто у нас уже такая языковая…близость, что мне кажется, можно без этих сложностей, ага?
Мне бы возразить, дать ему по лицу, но вместо этого я стою и «жую сопли». Звучало смешно, не скрою, но запала уже нет.
Наверное, во мне говорит простое истощение. Этот день меня высосал. Вместо сопротивления, я удачно плыву в жесткие объятия Милохина и чувствую себя при этом чуточку лучше. А когда меня крепко сжимают, а в нос ударяет его запах, я даю волю слезам, плачу так сильно, словно не плакала пару лет.
Но так ведь оно и есть, я сублимировала, копила в себе, копила, а потом просто бум, и я лопнувший шар, разлетевшийся на части в пространстве.
А сейчас… Цепляюсь за соломинку, а точнее, за огромного медведя, потому что дышу я Даниле чуть ли не в пупок, если сказать грубо. Ну ладно, ниже плеча.
—Я уже все решил, тебя никто не тронет, успокойся. Надо будет — поясню популярно, не смей плакать. Нашла повод, бл*. Кучка уродов на выезде решила самоутвердиться, а ты и расклеилась. Слушай меня, поняла? Я сказал, что все хорошо, значит, все хорошо. Ходить на работу будешь как раньше, никто не вякнет. А если вякнет, то пойдет в травмпункт, проверится.
Меня усаживают на табурет, вручают чашку с мелиссовым чаем, но я все вижу в размытых картинках. И все так просто у него, словно иначе и быть не может.
В движениях абсолютная уверенность, и я вижу схожесть с отцом. Они словно под копирку. Пусть младший пока импульсивен, но решительно настроен. Еще пару дет, и он ни в чем не будет уступать нашему мэру. Яблоко от яблони, что называется.
—А пока расскажи, что этот ган*он штопанный тебе сказал, чтобы я знал, вырвать язык с корнями, или оставить, чтобы он мог самоудовлетвориться в обеденный перерыв? Мм, малыш? — Данила касается моего лица, стирая пальцами слезы. Смотрит ожесточенно, дерзко.
—Я не понимаю, о чем ты.
—Об этот ушлепочном в кабине, проректор-х*ректор, кто он там у вас. Мне, конечно, по шарику его регалии, меня больше волнует, что он тебе сказал.
—Ничего, но кровь попортит.
Судорожно вздыхаю и касаюсь пальцами век. Опухших уже.
—Пусть только попробует. А теперь вдох делаем. Затем выдох. Юля.
Данила бережно обхватывает мои ладони и сжимает, оттесняя руки от лица. Мы сталкиваемся носами, так близко, что дыхание еще больше перехватывает. О каком вздохе речь, если я смотрю в бездну, открывшуюся в его глазах?
—Вдох, — взгляд опускается на губы, и я могу поклясться, что зрачки Милохина сейчас расширились раз в десять. — Выдох. Юля, слушай меня. И все будет хорошо.
Вдыхаю, понимая, что вместе с воздухом в моих легких обосновывается аромат загорелой кожи Данилы, смешанный с мужским одеколоном. Ядреная смесь, от которой сносит голову. Пара вдохов и выдохов, и рыдания стухают. Откуда он знает эти методики и почему так терпелив? Удовлетворенно кивнув, парень отходит от меня и поворачивается к плите, перекладывая на тарелку яичницу.
—Умница, а теперь задавай вопросы.
Еще и мысли читает?
—Что ты конкретно решил? — задаю главный, потому что это, пожалуй, основное.
Играющие мышцы спины сведут меня с ума, но я упорно смотрю только туда и на узкую талию, поверх которой виднеются тесемки передника. Боже.
—Это имеет значение?
—Потому что решал не ты? — в который раз цепляю. С таким отцом…самому ведь ничего не надо делать.
Лопатка с грохотом приземляется на стол, а мужские руки сжимаются в кулаки.
—Нет, малыш. Не люблю, когда мои дела приписывают отцу, я не папенькин сынок от слова совсем, и очень рекомендую тебе это запомнить, а то меня подвешивают сравнения. А когда меня что-то бесит, мне нужно выпустить пар. С тобой я буду выпускать его в горизонтальной плоскости. Понятно?
Парень поворачивается ко мне, а затем подходит и упирается руками на стол, наклоняясь ко мне близко. И тут что-то щелкает. Мое бесконечное желание к протесту. Это была долбанная угроза в мой адрес?
—Не понятно. Какого черта ты себе позволяешь, в конце-то концов?
Вскакиваю с места и тыкаю пальцем в широкую грудь. Да кто ты такой вообще? Да как смеешь?!
—А такого, что ты моя.
Ладонь перехватывает мой палец и бережно опускает.
—Мечтай!
—Да что ты? — Данила игриво улыбается, поигрывая мышцами. А затем меня резко подхватывают за талию и усаживают на стол, беспардонно раздвигая ноги. Словно в прорубь окунули и подняли на высоту, где я обдуваюсь ветрами, промерзая до самого нутра.
А потом Милохин грубо обрушивается на губы, одновременно скользя горячими пальцами по внутренней стороне бедра, заставляя меня вскрикнуть в его рот, который уже полностью захватил меня в плен.
Язык уверенно врывается, заставляя подчиняться, изнывать, несмотря на протест, который очень скоро сходит на нет. На смену приходит вязкая патока из странных чувств и пульсирующего клубка внизу живота.
Пальцы Данилы пробираются к трусикам и скользят поверх, пока в мой рот грубо вторгаются, еще и еще. По венам несется жар, а в голове давно уже нет ни единой разумной мысли. Кажется, руками я пытаюсь прижать Милохина ближе к себе вместо того…вместо того, чтобы оттолкнуть.
Он первый отрывается, обводит пальцем мои опухшие губы и довольно скалится.
—Ты моя. И сама это знаешь. А теперь ешь. Отказ будет восприниматься как сопротивление. И наказываться соответственно. И да, плохие девочки не кончают. Ладушки?