часть 14
С утра ребята не могли понять, что с этими двумя произошло за ночь. Они, конечно, всегда отличались сильным взаимопониманием
и обильностью физических контактов, относительно друг друга, но в то утро ребята превзошли сами себя.
Началось с того, что проснулись они в обнимку. И так и пролежали обнимаясь, пока остальные собирались. Потом Чуя изъявил желание пойти на уроки, а Дазай начал его собирать.
Дазай. Начал. Собирать. В школу. Взрослого. Ребёнка.
Он не давал ему сделать буквально ничего, начиная привычным — волосами, заканчивая пуговицами на рубашке. А Чуя настолько подстроился под его движения, что умудрялся жевать яблоко, пока Осаму его одевал.
Потом Дазай потащил его умываться.
Причём буквально — на руках. Аргументируя это тем, что на второй этаж идти слишком долго,
а в душ старших одного он его не пустит.
Цубаки был уверен, что зубы Дазай ему начищал собственноручно.
Когда они вернулись, Накахара резко вспомнил, что оставил свой рюкзак у Макото.
И, естественно, Цубаки был не против одолжить мелкому свой. А сам Цубаки не переломится и сбегает за книгами до комнаты.
Чуя же, обычно не одобряющий такой гиперопеки, ходил с каменным лицом и не говорил ни слова, даже когда Осаму полез обниматься пятый раз за десять минут.
Он постоянно тискал Чую, как котёнка, а тому, казалось, всё это только нравилось, потому что мальчишка лишь молча прижимался и тёрся носом об Осаму.
— Вы тоже заметили? — спросил Кусакабе, когда на перемене ребята поднялись на лестницу покурить.
— А как ты думаешь? — прижимая к себе стопку учебников, недовольно поинтересовался Цубаки. — У Дазая совсем крыша поехала.
— Может, это он его за кофе так благодарит? — предположил Фури.
— Ага, конечно. Чуя, по-моему, даже рад.
А ты вот попробуй сам до него дотронуться — руку оттяпает, — сказал Цубаки.
— Да ты ревнуешь, — рассмеялся Кусакабе. — Только кого к кому?
— Обоих, — подхватил Фури. — У них там рай, а Цубаки за бортом.
— Да пошли вы, — рявкнул юноша, швырнув сигарету в пепельницу.
— Не злись, Василёк — завянешь, — крикнул ему вслед Фури, за что Цубаки показал ему палец.
Тем временем, этажом выше стоял Фёдор, принимая новую информацию к сведению.
Вообще, Осаму был действительно окрылён.
Он правда любил Чую. И хотя его любовь явно отличалась от накахаровской, он был рад, что это взаимно. И рад он был ровно до того момента, пока не вышел из класса и не встретился нос к носу с Достоевским.
— Что ты тут делаешь? — спросил Осаму, замечая, как народ огибает Фёдора за три метра.
— Я тут учусь, — напомнил парень. — Есть разговор.
— На тему? — шагая за старым знакомым, спросил Дазай.
— Маленькую, миленькую и рыженькую.
Дазай нахмурился, но пошёл за ним.
Они поднялись на четвёртый этаж и обосновались в одной из разрушенных комнат, где было выбито одно из стёкол. Его сильно продувало, поэтому именно там и закурили.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Осаму.
— Что ну и? — затянулся Фёдор. Он, вообще, не курил, но за компанию иногда себе позволял. — Думаешь, я не вижу, что происходит?
— А что происходит? — нахмурился парень.
— Идиота не включай, — потребовал Достоевский. — Мальчишке ещё одиннадцати нет.
Осаму закатил глаза.
— Только давай без лекций, — рявкнул он. — Я прекрасно знаю, сколько ему. И вижу границы.
— А по-моему, ты их не только не видишь, но и благополучно игнорируешь.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Дазай.
— Я, конечно, понимаю, что Чуя то ещё милое создание, но ты здесь не просто рядовой сиротка. Ты лидер, Дазай. А чем больше времени ты проводишь с Чуей, тем мягче становишься.
И это замечают окружающие. Скоро они начнут сомневаться в том, а такой уж страшный Осаму Дазай. И ты знаешь, что последует потом, — Фёдор выдохнул дым через нос. Осаму хмуро на него смотрел.
— Я на днях заставил двух ублюдков трахнуть друг друга, а третьему сломал обе руки.
Ты уверен, что претензия по адресу?
— Да, слухи о тебе ходят страшные, — усмехнулся Достоевский. — Только ты обрати внимание не на это, а на тех, кто поближе.
Осаму задумался.
— Они меня не предадут, — отрезал Дазай.
— Они перестали тебя бояться, видя какой ты с Чуей, — сказал Фёдор.
— Они и не должны меня бояться, они — мои друзья.
— Ты забыл? — рявкнул парень. — Забыл, что такое друзья в пределах этих стен? Это твои враги номер один, Дазай.
Осаму опустил взгляд и глубоко затянулся.
— Я слышал их разговор. Цубаки уже бесится. Ещё полгода назад они и пикнуть в твоём присутствии не смели, хотя ты их и тогда друзьями называл. Страх, Осаму.
Страх — твоё главное оружие и инструмент.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.
— Отдай Чую мне.
— Нет, — отрезал парень.
— Это вариант, Дазай. Я прекрасно вижу, что происходит. И ты сам понимаешь, что будет дальше. Так будет проще и тебе, и ему.
— Ты слышал Огая, ему нельзя нервничать.
А если сейчас начать переселение, то он опять сорвётся.
— Ну, если резко его сюда переместить и закрыть под замок, то естественно сорвётся, — развёл руками парень. — Мне тебя поучить, как это делается?
— Не надо, — проскулил Осаму.
— Видеться будете так часто, как он хочет. Но не в пределах комнаты. И ночевать по отдельности.
Дазай проскулил.
— Вот! — ткнул в него сигаретой Достоевский. — Я же вижу, что тебя аж колотит всего.
— Без тебя тошно, — рявкнул Дазай, затягиваясь в последний раз.
— Иди в душ сходи, остынь.
— Спасибо за наставления, они-чан*, — передразнил его Дазай и направился к лестнице.
— И чтобы без глупостей! — крикнул ему вслед Достоевский.
Чуя упорно не понимал, с какого перепугу они пошли в гости к Достоевскому. Но ещё больше он не понимал, почему они пошли туда по отдельности. И что совсем было странно — почему Дазай попросил не говорить об их визите ребятам.
Нет, Чуя и не собирался, но зачем Осаму заострять на этом внимание? Раньше ему вообще было по боку, что говорил Чуя, если это не мат, за который мальчик уже пару раз всё же отхватывал по губам.
— Тебе тут нравится? — спросил неожиданно дружелюбный Фёдор, протягивая Чуе чашку с чаем.
Мальчик, сидя на кровати, осмотрелся. Мебели тут было больше, чем в их комнате, так как Фёдор жил один. Он мог позволить себе даже шкаф с книгами, даже не заваленный ничем письменный стол. А ещё у него была целая полка со всякими лекарствами. И сама по себе комната была светлой.
— Да, — честно признался Чуя. — Это похоже на обычную комнату, а не общую.
— Какая у тебя была в доме? — поинтересовался Фёдор. Дазай ещё не пришёл, и Чую слегка это напрягало.
— В доме родителей у меня была просто спальня. Окно, кровать и стол. Но места много.
— Тебе там нравилось? — продолжал спрашивать Достоевский.
— Ну, — пожал плечами юноша. — Я не знаю.
— А потом у тебя была своя комната?
— Нет, — покачал он головой. — У тети и дяди я спал на диване в гостиной.
— Они плохо к тебе относились? — поинтересовался Достоевский.
Вообще, Чуя всегда избегал разговоров о семье, но в тот момент он не замечал, как легко начал о ней говорить.
— Вообще-то нет. Они неплохо себя вели со мной. Кормили, одевали, отдали в дорогую школу. Но всё это было не настоящим.
— Ты это чувствовал или узнал, когда они отправили тебя сюда? — спросил Фёдор.
— Чувствовал, — сознался мальчик. Он сделал глоток, а потом внимательно посмотрел на парня. — И сейчас я чувствую то же самое.
— Прости? — не понял подросток.
— Зачем ты меня тут окучиваешь? — поинтересовался мальчик.
— Вообще-то, я хочу извиниться, — мягко улыбнулся Фёдор. Чуя поёжился. Он уже видел его улыбку, его настоящую жуткую улыбку. А эта, хоть и была красивой, но его не могла обмануть. — Я погорячился с лестницей. Мне следовало узнать сначала кто ты.
— Вообще-то, всё правильно, — пожал плечами мальчик. — Мелкий залез на твою территорию, да ещё и нахамил. Так и надо здесь поступать с выскочками, верно?
Фёдор нахмурился, чувствуя неладное.
— Только ты знал кто я, не ври, — глядя в сторону, спокойно сказал мальчик.
— Ты сказал мне своё имя и ждал, что я пожалуюсь Дазаю.
Улыбка резко сползла с лица юноши, а лицо стало каменным. Он холодно посмотрел на Чую.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты прямой, как рельса? — недовольно скрестив руки, поинтересовался Фёдор.
— Что ты, что Дазай, любите путать и манипулировать. А я не люблю, — склонил голову к плечу Накахара.
— Ты не любишь путаться, — улыбнулся Достоевский. — А вот манипулировать ты любишь и умеешь.
Чуя хмыкнул.
— Один, один, — объявил он.
Тут вошёл Дазай и оба юноши одарили его лучезарными улыбками, от которых Осаму холодный пот прошиб.
Они проторчали у Достоевского весь вечер. Сначала пили чай, потом Чуя делал уроки,
а потом Дазай заставил его применять способность. Он долго оттягивал этот момент — когда можно будет вернуться к тренировкам, — но рано или поздно сделать это всё равно бы пришлось. А четвёртый этаж, где есть куча мусора и хлама, который не жалко сломать — идеальное для этого место. Фёдор наблюдал за тем, как Дазай учит Чую, подпирал дверь собственной комнаты спиной. Наблюдал, наблюдал, а потом психанул.
— Ты неправильно это делаешь, — сказал Фёдор, подойдя и отпихнув Дазая от мальчишки.
— Эй, — рявкнул он. — Я Цубаки научил справляться.
— А кто научил тебя? — вскинул брови Фёдор. Дазай цыкнул. — Что толку передвигать предметы? Его способность даёт гораздо больше возможностей.
— Например? — спросил Чуя.
— Парить, — развёл руками Фёдор.
— Но я уже парил, — сказал Чуя. — Правда, не специально, — отвёл глаза в сторону он.
— Так, — рявкнул парень, схватив ребёнка под руки и вытянув. — Ты сейчас используешь способность сам? — спросил он.
— Нет, — покачал головой Чуя.
— Но ты почти ничего не весишь.
— Я обнуляю его, когда так происходит, — сказал Осаму. — Это лишняя трата энергии.
— Он сам должен научиться это контролировать, — сказал Фёдор. — В Белую ночь ты сделал классный выброс, Чуя. Попробуй сделать его снова.
— Первый раз, когда я попробовал, я призвал порчу, — сказал мальчик. Достоевский закатил глаза.
— Как ты ощущаешь свою способность? — спросил он.
— Теплом, — продолжая висеть над полом, сказал Чуя. — В груди. А когда я использую силу, становится горячее. Мне приходится дозировать её.
— То есть, тепло ты направляешь, верно?
— Ну да, — кивнул юноша.
— Попробуй направить его не в конкретный предмет, а просто — наружу. Мальчик вздохнул и сделал, как сказано. Достоевский, что держал ребёнка, пошатнулся, а вся пыль на этаже резко поднялась, как от взрывной волны.
— А теперь измени её направление на противоположное, — щурясь, сказал Достоевский.
Мальчик напрягся и направил силу внутрь.
И тут же почувствовал, что упал. И мало того упал, проломил ногами пол.
— Ой, — удивился он. — Какой-то я тяжёлый.
— Да что ты? — прижимая одну заломленную руку к себе, зашипел Фёдор.
— А как снова стать лёгким? — делая шаг на пробу и снова ломая пол, поинтересовался юноша.
— Попробуй выпустить и направить не внутрь себя, а на себя, — догадался Дазай.
— Спасибо, гений, — рявкнул недовольный Достоевский.
Чуя не понял.
— Ну смотри, — начал Осаму. — Когда ты поднимаешь предметы, ты направляешь энергию на них. А когда Фёдор сказал направить энергию во вне, ты просто сделал выброс. Внутрь — ты нагрузил себя этой энергией.
— Это не совсем так, — сказал Чуя. — Когда он сказал направить энергию внутрь, я представил, что я — предмет.
Парни переглянулись, понимая, что Чуя только что разрушил их теорию.
— Но предметы парят, — заметил Дазай.
— Потому что я хочу, чтобы они парили, — сказал Чуя. — А в себя я направлял энергию не зная, что произойдёт.
— То есть, ты можешь менять не только направление, но и природу своей силы? — уточнил Достоевский.
Чуя пожал плечами.
— Обнули его.
Дазай применил способность, и пол под ногами мальчика перестал хрустеть. Достоевский снова поднял ребёнка на вытянутые руки.
— Сейчас выпусти энергию на себя, но так, будто ты направляешь её на предмет, который хочешь поднять в воздух.
Чуя размышлял. Ему сложно давалась многозадачность, но он попытался. Сначала снова сделал небольшой короткий выброс, а потом вернул всё обратно.
— Готов? — спросил Фёдор.
— Что? Нет!
Но парень убрал руки, а Чуя остался в воздухе. Он ошарашенно уставился на пол под ним.
— Ух ты, — удивился он. — Так классно.
Но когда Чуя попытался сдвинуться с места в пространстве, то грохнулся на пыльный пол.
— Ну, не всё сразу, — развёл руками Достоевский.
— Спасибо, — удивлённо отозвался Чуя. — Не думал, что от тебя может быть польза.
Дазай прыснул, а Достоевский скривился.
Когда ребята вернулись, Цубаки встал в позу и с порога начал их расспрашивать, где они были.
— У Фёдора, — пожал плечами Чуя, решив, что если он так скажет, то тему поднимать не будут.
— А ты? — спросил Цубаки Дазая.
— Я отчитываться должен? — опешил парень.
Чуя, сев на кровать, решил ему подыграть.
— Мне тоже интересно, — сообщил он. Дазай недовольно сверкнул на него глазами.
— Гулял.
— Где?
— На улице.
— С кем? — подал голос Чуя.
Дазай вперился в него злобным взглядом, а потом нахально ухмыльнулся.
— С девушкой.
Чуя покраснел, а Фурихата взвыл от зависти.
— Неужели тебе ничего не обломилось в Белую ночь? — рассмеялся Кусакабе его реакции.
— Обломилось, вроде, — пробубнил парень.
— Почему вроде? — спросил слегка успокоившийся Цубаки.
— Я не помню, — взвыл Фури. — Может, это был лучший момент в моей жизни, а я был настолько пьян, что не запомнил его.
Дазай, тем временем, пытался улечься головой Чуе на колени, но тот его спихивал и недовольно смотрел в азартно блестящие карие глаза.
Его бесила отмазка, которую придумал Осаму, пускай и с его подачки. А бесила потому, что она была вполне правдоподобной. А вот Дазай радовался такой милой реакции. В итоге, после нескольких минут гляделок и возни, Дазай не выдержал, подскочил и повалил ребёнка на кровать, принимаясь его щекотать и целовать в лицо.
— Всё! — смеясь, закричал Чуя. — Д-дазай, хватит! Я сдаюсь.
— А я-то думал, что в раю только-только назрели проблемы, — фыркнул Цубаки.
— Чего ты опять к ним цепляешься? — спросил Кусакабе. Цубаки собрался было открыть рот, но Дазай его перебил.
— Чуя, сходи к Макото, забери свой рюкзак.
— А? — опешил мальчик. — Ага.
Он обулся и вышел из комнаты. У Макото Чуя, ожидаемо, задержался, потому что тот ему всё же оставил ту зелёную хрень, которая оказалась жевательным мармеладом в кислой посыпке.
Чуя, морщась, съел одну. И взял несколько ребятам, чтобы посмотреть, как скорчатся их лица. Но когда он вошёл, в комнате стояла гробовая тишина. Дазай лежал на кровати, отвернувшись ото всех, Цубаки сидел на своей кровати и вытирал кровь с лица, что шла у него из носа, Кусакабе хмуро курил на подоконнике.
Мальчик почувствовал, что поругались из-за него.
Он подошёл к Фури, что выглядел дружелюбнее всех, и протянул пакетик с мармеладками.
— Хочешь?
Парень оторвался от своего журнала и заглянул внутрь.
— Что это?
— Попробуй.
Он взял одну мармеладку и полностью засунул в рот, а потом тут же скривился. Накахара захихикал.
— Что там у тебя? — спросил Кусакабе.
— Попробуй, — пытаясь отдышаться и утереть выступившие от кислоты слёзы, предложил Фурихата. — Не пожалеешь.
В Кусакабе выдержки оказалось больше, но он всё же сильно скривился, и у него тоже выступили слёзы. А вот Дазай сделал вид, что спит, когда Чуя подошёл к нему. Когда же мальчик подошёл к Цубаки, тот посмотрел на него, как на маленькую мерзость.
— Даже не думай предлагать мне это дерьмо, — рявкнул парень. Чуя опешил.
— Цубаки, — послышался голос Кусакабе.
— За что ты так со мной? — хмуро поинтересовался Накахара.
— А ты не понимаешь? — вскочил Цубаки. — Потому что ты — это ты. Тебе здесь не место.
Ты маленький, ты другого возраста. И от тебя вечно какие-то проблемы.
У Чуи перед глазами встала истерика Дазая, когда он говорил то же самое.
— Ты даже постоять за себя не можешь, за тебя постоянно отдувается Дазай.
Осаму, тем временем, сжимал зубы, чтобы не встать и не уебать Цубаки второй раз. Но Фёдор был прав. Друзья — это самые страшные враги.
И Чуе держаться рядом с ними опасно.
— Вечно ноешь, скулишь, капризничаешь.
Нам тут, между прочим, всем плохо!
— высказался пирсингованный. — И это я не говорю о том, что с тобой просто опасно жить. Мало того, Дазай...
— Цубаки, — снова рявкнул Кусакабе.
— Нет уж, я выскажусь. Ты знаешь, Чуя, какие слухи начали ходить о Дазае? Они считают его придурковатым съехавшим сосунком с комплексом старшего брата. А это никак не способствует его статусу.
— Статусу чокнутого садиста? — уточнил Накахара.
— Именно! — рявкнул в пылу Цубаки. — То есть нет! Он — наш лидер. Этому месту нужен лидер. Иначе, начнётся хаос.
Чуя внимательно посмотрел на Цубаки.
— А его кто-то спрашивал, хочет ли он быть лидером?
У Дазая защемило сердце, но он продолжал лежать. Да, паршивец, как всегда, зрел в корень.
— В смысле? — не понял Цубаки.
— Ну вот ты, — начал Чуя. — Если тебе кто-нибудь предложит встать на место Дазая. Даже несмотря на то, что он сильнее тебя. Если бы он, допустим, прогнулся. Ты бы захотел встать на его место?
— Конечно, — кивнул Цубаки. — Кто же не хочет, чтобы тебя все уважали?
— Все уважали? — вскинул брови мальчик. — Ты употребляешь не те слова. Его боятся. Уважает, дай бог, половина. А мелкие и вовсе, все до единого видят перед собой монстра, не считая Макото.
— Ну и что? Страх — гарантия безопасности.
— Правда? — прищурился Накахара. — А представь, что тебе, как и всем, захотелось посидеть с друзьями, поиграть в карты, посмеяться от души. Ты сможешь это сделать?
— Конечно.
— Неверный ответ, — сказал Чуя. — Ты не сможешь. Потому что так ты покажешь всем свою слабость. Ты покажешь, что на самом деле не монстр.
— И что?
— Раз тебя не боятся, значит нет смысла тебя слушать. А если нет смысла тебя слушать, то какой ты лидер? Хрупкая иллюзия порядка рухнет, воцарится только хаос.
— Нет, — завертел головой Цубаки. — Не все будут бояться меня. Будут те, кто будет знать настоящего меня. Они будут просто не потому что уважают, а потому что...
— Дружат с тобой? — закончил за него Чуя. — Или тот, кто просто любит тебя? Не потому что ты самый крутой и сильный, и все тебя боятся.
— Да. Настоящие друзья никогда не отвернутся от меня, даже если я покажу слабость, — уверенно кивнул парень.
— Правильно, — снова прищурился Чуя. — Подумай об этом, Цубаки, — подойдя к спящему Дазаю и положив перед ним пакетик с мармеладками, сказал мальчик. Он незаметно погладил его по голове. А потом взял форму и сложил в рюкзак учебники.
— Я переночую у Макото, — с этими словами юноша вышел.
Макото компании Чуи был только рад, но положить его было некуда. Было только три кровати и все заняты, так как вернулся Харука — третий. Матрасов лишних тоже не было. Сузуки довольно скалился, а вот Харука — среднего роста парень с вьющимися хуже, чем у Чуи волосами каштанового цвета, молча вжимался в стенку. Он наслушался разных слухов, о Чуе они ходили не самые лучшие.
— Давай я сидя посплю, — предложил Макото.
— Вот ещё, — фыркнул Чуя. — Это твоя комната, а я гость.
— Наша, — поправил Сузуки. — И гостей мы не звали.
Чуя снова сверкнул на него глазами. Этот парень раздражал больше Акико.
— Вот именно, что ты гость и должен получить самое лучшее место, — рассудил Макото.
— У тебя же есть своя комната, вот туда и вали, раз старшие выгнали, — снова подал голос астматик.
Чуя скрипнул зубами и сжал кулаки. И если пару минут назад он готов был уйти в свою комнату, то теперь принципиально собирался остаться здесь.
— Не слушай его, — сказал Макото. — Я рад, что ты пришёл, так что ложись, а я как-нибудь.
— Нет, — отрезал Накахара, хотя вариантов особо и не было.
— Чуя, тебе вообще волноваться вредно. И нужен хороший сон, — напомнил Макото.
— С чего бы ему было вредно волноваться? — снова подал свой противный голосок Сузуки, продолжая сидеть на кровати. Чуя бы не поверил, что он с неё встаёт, если бы не видел его на занятиях.
— А ты не в курсе? — удивился Макото. — Ты здесь не самый немощный и обиженный жизнью, — рассмеялся парень. — Чуя — сердечник.
У Сузуки кожа побледнела, казалось ещё сильнее. Харука уставился на него во все глаза.
— Вы чего? — опешил Чуя. — Да и вообще, это ещё не точно.
— Можешь лечь на мою кровать, — подал голос Харука.
Мальчик не понял.
— Да что происходит? — спросил он.
— Тут к больным очень трепетно относятся, — пояснил Макото. — Особенно, к хроническим. Именно поэтому Сузуки ещё не придушили подушкой во сне.
Чуя резко вспыхнул.
— Никакой я не больной! — рявкнул он. — Это просто из-за стресса.
— Ха! — расслабился Сузуки. — Стресс у него. Экая неженка.
— Ну всё, — рявкнул Накахара, взрываясь. Он подлетел к кровати астматика и прижал того к подушке. Но едва замахнулся, как увидел, что тот уже ревёт в три ручья. — Ты что же? Боишься? — удивился Накахара.
— Конечно боюсь! — заорал в истерике Сузуки.
— Тогда почему ты такой борзый? — не понимал Чуя. Эти местные детские порядки у него всё в голове не могли уложиться. У него с трудом там устаканился принцип «либо ты, либо тебя», а теперь появлялись какие-то новые и смазывали всю картину.
— Потому что только трусы бьют больного! — сквозь рыдания, заорал Сузуки.
— Я всё о тебе расскажу!
— Да рассказывай! — психанул Чуя. — Хоть больной, хоть здоровый, а крыса везде себе яму выроет.
— Что? — не понял мальчик.
— Идиот ты, говорю. Стукачей не жалеют, будь они хоть три раза калеками, — сказал Накахара.
— Чуя, успокойся, — попытался влезть Макото.
Но тут Сузуки неожиданно резко вскочил и с криком бросился на Накахару. Тот аж от удивления отреагировать не успел, упал на пол вместе с ним. Но Сузуки оказался ожидаемо слабее. Он визжал, как будто его режут, пока Чуя пытался его схватить за руки и успокоить.
Но паршивец успел расцарапать ему щёку, прежде, чем Накахара его перевернул и заломил руки за спину.
— Вот так и лежи, — рявкнул он, сдувая с лица непослушную прядь.
— Отпусти! Больно! Отпустииии!!! — орал Сузуки.
— Да заткнись ты!
Но затыкаться было поздно. На шум прилетел дежурный воспитатель. Мелких тут же растащили по комнатам, а наутро Чую ждал визит к директору.
Стоя перед директорским столом в форме, на пару с Сузуки, Чуя разглядывал солнечные блики на его жирном лбу. Мацумото распинался, орал, лепетал что-то про наказание, пока Дазай стоял рядом и отхватывал пополам с Чуей за то, что не уследил. Сузуки в итоге разревелся и был прощён, а вот на Накахару насели вдвойне.
— Я его не бил, — упёрся юноша.
— Но он говорит, что бил, — развёл руками директор. — Ты понимаешь, что астматик — больной человек? Ему даже бегать нельзя.
— Что-то он больно резво скачет для астматика, — фыркнул Чуя.
— Накахара! — громогласно заорал Мацумото. Мальчика аж передёрнуло. — Ещё слово и выговором не отделаешься! И ты, Осаму! За вас поручился Огай-сама, просил присмотреть, уговорил разрешить переселить ребёнка к старшим! А я дурак, позволил! И что я вижу? Был милый мальчик, чуть ли не отличник.
Пара месяцев и всё! Шпана!
— Мацумото-сенсей, — собрался было приструнить директора Дазай, но тот ещё не закончил.
— Я могу понять просто подраться, мальчишки, как никак. Но чтобы здоровый напал на больного, да ещё и в его комнате. Это непостижимо! Сузуки, очень положительный ребёнок...
— Идиота кусок, ваш Сузуки. У него хавальник не закрывается, а дерьмом тащит, — сказал мальчик.
Мацумото, когда услышал такие слова от Чуи, сначала побледнел, а потом покраснел.
— Вон, — прошипел он. — Вон!!! И чтобы я тебя больше рядом с Сузуки не видел! Чуя вылетел из кабинета, едва сдерживаясь.
Дазай, хохоча, выпорхнул следом. Но едва они вышли в коридор, то наткнулись на астматика, что стоял рядом с учительницей и делал вид, что задыхается. Но едва увидел Чую — ухмыльнулся. — Отхватил? — самодовольно фыркнул он.
— Сейчас ты у меня тоже отхватишь, — бросился на пацана Чуя.
Да так быстро, что Дазай заметить ничего не успел. Сузуки снова завизжал, а Накахара припечатал его к полу и залепил такую пощёчину, что у того искры из глаз посыпались вместе со слезами. А потом схватил его за рубашку и наклонился вплотную.
— Это, Сузуки, пощёчина. Это — не удар.
Бьют тех, кого считают равным. А ты — грязь на моих подошвах. Да ещё и чахоточная.
Едва он успел это договорить, руки Дазая схватили его за туловище и подняли, а учительница подбежала к ревущему, как белуга, ребёнку и начала его поднимать и успокаивать. На шум в коридор вылетел злющий Мацумото.
— Да ты издеваешься, — глядя на злого, как чёрта Чую, что сидел на руках у Дазая,
и плачущего на полу астматика, опешил мужчина. Осаму едва сдерживался, чтобы не заржать. Его аж от гордости за Чую распирать начало. Но он вовремя среагировал и понёсся
с ребёнком подальше оттуда.
— Накахара!!! Из дежурств до выпуска не вылезешь! — орал он вслед.
А Чуя, тем временем, перегнувшись через плечо Дазая, успел показать Сузуки средний палец,
и тот снова завыл.
Кусакабе и Фури ржали, как кони, пока Дазай рассказывал им историю первого косяка Чуи.
Он попутно обрабатывал ему ссадину на щеке перекисью, а Чуя на это недовольно шипел.
— Что, прямо при директоре и «идиота кусок»? — спросил плачущий Фури.
— Ага. А потом ещё и отхерачил по щекам мелкого, когда в коридор вышел. Но лицо Мацумото было контрольным в голову, — делился впечатлениями Дазай.
Мальчик скрестил руки на груди и насупился.
— Разве я не прав? — спросил он. — Я же его не бил? Нет. Всё правильно, — пытался сопоставить всё в голове Чуя.
— А пощёчина — не удар, — улыбнулся Дазай.
— Нет, — покачал головой мальчик. — Так, профилактика, — пожал он плечами. — Нельзя же больных бить. Тем более, на голову.
Осаму снова накрыло смехом. Чуя начинал понимать законы этих стен и, более того, подстраивать их под себя. Его это радовало.
Цубаки, тем временем, сидел на своей кровати
и демонстративно участия в общем веселье не принимал. Но вот царапины, что шли у Чуи от самого глазика, его беспокоили. Так и слепым остаться недолго.
— А что за дежурство? — спросил Чуя.
— Это та привилегия, которая у тебя появилась с переездом сюда, — сказал Фури. — Мелкие должны помогать по кухне, с уборкой и в прачечной. Каждый день разная комната.
Есть расписание. Ну, и те, кто косячит, помогают вне очереди.
— Но я ни разу этого не слышал, — удивился Чуя.
— А сколько ты на втором прожил? Неделю? — спросил Кусакабе. — Обычно, раз в две недели получается дежурить.
— А вы? — спросил мальчик.
— Ага, попробуй заставь, — фыркнул Фури. — Мы своё отдежурили.
На уроках на следующий день на Чую косились. Даже не так, к нему боялись подходить. Подошёл только Макото на перемене и поделился тем, как скулил Сузуки. Он до сих пор валялся в комнате и давил на жалость.
А вот после уроков к Чуе подошёл Рю и позвал того поговорить. Они поднялись на второй этаж и зашли в комнату. Акико и Кенджи пока ещё не вернулись.
— Чего? — спросил Накахара, завалившись на свою кровать. У него в тот день почему-то голова сильно кружилась.
— И не стыдно тебе? — поинтересовался парень, стаскивая пиджак.
— За что? — не понял мальчик.
— А за то, — фыркнул Рю. — Я был о тебе лучшего мнения, защищал. А ты, как спутался с Дазаем и Макото, так начал из себя тут строить ходить.
— А? — опешил юноша, резко сев. Голова у него закружилась ещё сильнее.
— Мало того, по комнатам шатаешься, как будто так и надо, так ещё и правила не соблюдаешь.
Но то, что ты астматика ударил, это уже низость, Чуя. Ты — хуже Макото.
Накахара сидел и пытался понять, что имел в виду Рю. Его не обижало сравнение с Макото, потому что он понял, какой этот парень человек, и что перед старшими он выслужиться пытается только из-за Дазая, а не ради каких- то эфемерных привилегий. Макото просто умел крутиться, вот и всё. Но то, что Рю сказал о правилах, его задело.
— По правилам, — сказал он, — мы должны есть только еду из столовой. Но только вы были не против, когда я принёс вам целый рюкзак еды. Чуть глотки друг другу не перегрызли за печенье, — напомнил Чуя.
— Это другое, — вспыхнул Чихайя. — Сладости — это мелочь.
— Правда? — удивился Накахара. — А ты в курсе, откуда они берутся?
— Откуда? — спросил юноша.
— Чтобы принести сладости — надо их купить.
А чтобы дойти до магазина, надо не только выйти, но и вернуться. Ты понимаешь, сколько за раз эта «мелочь», нарушает правил?
— Но сладкое — никому не вредит, — замотал головой Чихайя. — А ты ударил больного человека!
Чуя собрался что-то ответить, но у него снова закружилась голова. Он вдохнул и выдохнул.
На грудь начало сильно давить.
— Ты судишь поверхностно. Что о Макото, что об этой ситуации. Ты хоть знаешь этого Сузуки?
— Ну, знаю, зануда он. И что? Это не повод его бить.
— А Макото?
— Что Макото? — не понял Рю.
— Ты, может, не заметил, но он сейчас вообще не высовывается. Сидит с двумя ипохондриками в комнате. Только к старшим и выходит, потому что никто с ним не общается.
— Может, это потому что он ведёт себя, как мудак?!
— Ты тоже ведёшь себя как мудак! И Кенджи, и Акико! — заорал Чуя.
— Макото просто слизняк. Может, ты забыл, как он тебя донимал?
— Да он давно уже не трогает никого, — лёг обратно Чуя. Ему совсем поплохело. И как не вовремя. — В общем, если ты позвал меня за тем, чтобы высказать всё это, окей. Закроем тему.
— То есть, тебе вообще по боку всё? Хорошо там устроился у старших и в ус не дуешь?
Чуя закатил глаза.
— А не ты ли слюни на Дазая пускал, рассказывая, какой он крутой? Ты просто завидуешь, Рю, что за всё время здесь, он на тебя даже не посмотрел ни разу, а меня заметил в первый же день.
— Да это потому, что ты не в форме был! — закричал взбешённый парень.
— Борзый и рыжий! А притворялся тут ангелочком!
Чуя сглотнул вязкую слюну и облизал сухие губы.
— Я пойду, — с трудом поднявшись, сказал он.
— Сбегаешь?! — заорал Рю.
Мальчик пошатнулся и сел обратно.
— Серьёзно, ты притомил уже, — вздохнул Чуя. — Ну хочешь ты к старшим, так спроси у Макото, он тебя научит в магазин бегать, — Накахара попытался отдышаться, но воздуха упорно не хватало. — А от меня отвали уже.
Он всё же встал и вышел за дверь. Решил, что надо сходить к медсестре. У него кружилась голова, подкашивались ноги, дышать было невозможно, а левую руку заломило.
Но едва он прошёл к лестнице, то понял, что сейчас снова пересчитает ступеньки.
— Тихо-тихо, — послышался сзади знакомый голос, а живот обвила тонкая длинная рука. — Что с тобой?
— Плохо, — заваливаясь назад, сказал Чуя.
— Пойдём-ка, — поднимая мелкого на руки, сказал Фёдор.
Дазай влетел в лазарет, подобно буре. Чуя лежал на кушетке под капельницей, пока сестра что-то записывала, сидя за столом. Рядом сидел Достоевский и разворачивал леденец.
— Что случилось? — спросил запыхавшийся Дазай.
— Давление, — подала голос сестра, не отвлекаясь от своей писанины. Она к Дазаю уже была привычная, поэтому даже выгнать не пыталась. — Сердечко подводит.
— В смысле? — не понял Дазай. — Он же на лекарствах. И диета. И сон.
— И нервы, — закончил за него Фёдор. — Нервничать нельзя.
— Да и лечение было профилактическим, — развернувшись на стуле, сказала Тацуя-сенсей. — Так, иммунитет поднять. Но кардиограмма у него нормальная, поэтому Огай-сан и не заметил ничего. Надо ещё раз обследовать.
— Я просто действительно перенервничал, — подал голос Чуя. — Меня сегодня первый раз к директору вызвали, — усмехнулся он. — У здоровых людей тоже бывает давление скачет.
— Не в таком возрасте, — отрезала Тацуя.
Чуя тяжело вздохнул, прикрыв глаза, и снова облизал губы.
— Тацуя-сенсей...я просто перенервничал, — сказал он. — Серьёзно, ничего страшного.
— Рот закрой, — рявкнул Дазай. Чуя обессиленно прикрыл глаза. — Что нам сейчас делать?
— Огай-сан сказал, что сможет приехать только завтра. Так что, ночку поспит тут, а потом в больницу.
— А от капельницы ему станет легче?
— Вот как прокапает, так и узнаем, — дежурно улыбнулась медсестра и сложила в стопку листы, которые писала. — Посидите с ним пока. Вставать нельзя, в туалет захочет — лёжа.
— Я потерплю, — сжал зубы Чуя.
— Как знаешь, милый, — поднимаясь, улыбнулась девушка. — Я вернусь как докапает, и померим давление. А пока, пусть отдыхает.
С этими словами Тацуя вышла.
Почему Чуя перенервничал, он говорить отказывался. Но после капельницы ему действительно стало легче. Давление упало до нормы, но Чуя всё ещё чувствовал слабость. Фёдор ушёл на середине капельницы, а вот Дазай дождался до конца. А потом понёс мальчика наверх. Он снова засыпал у него на плече, уткнувшись в шею. Ночью Осаму так и не сомкнул глаз, Чуя беспокойно спал. К утру у него опять поднялось давление, и приехал Огай.
С того дня Чуя официально стал сердечником.
Примечание к части:
*они-чан - ласковое обращение младшего брата к старшему. намёк на то, что Фёдор для Дазая, что-то вроде старшего брата.