часть 2
Ночью мальчик так и не смог уснуть. Он тосковал по родителям, по дому, по учителям.
Даже тосковал по тёте с дядей. Он чувствовал, что место, в котором он находится, чужое.
И никак не мог свыкнуться с мыслью, что ему торчать в нём ещё восемь лет.
А утром ему принесли форму. Клетчатые синие брюки, рубашку, чёрный галстук и тёмно-синий пиджак с вышитым гербом интерната.
Чуя спокойно в неё одевался, пока ребята плевались на галстуки.
— Сегодня ещё и физра, — промычал сонный Акико.
— А где тут можно умыться? — спросил Чуя, закончив с переодеванием.
— Пошли, — зевнув, позвал Рю.
Туалет и душевые были общими. Находились за соседними дверями на этажах. В душевой в ряд стояло несколько умывальников с ржавыми кранами, и с утра Чуя ожидал увидеть тут много народа, но с Чихайей они были вдвоём.
Чуя, тщательно вычистив зубы, умылся, вытер лицо и собрал волосы руками в хвост с петухами. И хотя он был чистоплотным ребёнком, со своими волосами никогда самостоятельно справиться не мог.
— Немногие такие обязательные, — прокомментировал пустоту в душевой Рю.
— В смысле? Не все чистят зубы по утрам? — удивился Накахара.
— Дай бог, чтобы к вечеру почистили.
— Понятно, — пробубнил мальчик.
В коридоре они наткнулись на вчерашнего парня по имени Макото. Он ещё был в пижаме и шёл, видимо, из туалета, почёсывая живот.
— Опа, цыпка, — осклабился он. От него за версту тащило ночным потом и отвратительным запахом изо рта.
— Кто? — не понял Рю.
— Цыплёнок, это его старшие так прозвали.
— И почему цыплёнок? — спросил Чихайя, скрестив руки на груди.
— Ну, потому что рыжий, наверное. И потому что новичок, — пожал плечами Макото.
— Цыплята жёлтые, так что тебе больше подходит, — упрямо глядя на юношу, сказал Накахара.
— Что ты там пикнул, цыплёнок? — зарычал Макото, надвигаясь на мальчика.
— Отвали, — грубо отодвинул его Рю и повёл Чую дальше по коридору.
***
Несмотря на все надежды Чуи, завтрак был так же отвратен, как ужин. Это была овсянка. Накахара думал, что отвратнее, чем тётя,
её сварить невозможно. Он никогда так не ошибался. Поковыряв в тарелке ложкой, парень выпил переслащённый чай и пошёл за ребятами на занятия.
— А почему старших не было? — спросил он у Рю, когда они вышли.
— Они нечасто выходят на завтрак — спят, — пояснил юноша. — Да и за ночь многие умудряются в магазин сбегать.
— Правда?
— Ага, — кивнул он. — Макото с ними часто носится. Точнее, для них носится. Они его приватизировали, как мальчика на побегушках. Показали, что и как делать, вот и гоняют до первого палева. То за сигаретами, то за сладостями.
— И ему это зачем? — спросил Накахара.
— Ну, ему тоже что-то достаётся, — пожал плечами Рю. — И за близость к старшим он имеет определённый статус. Из нашего корпуса он самый крутой, — Чихайя сделал характерный жест кавычками.
— Но ты не слишком его уважаешь, — заметил юноша.
— Не за что, — пожал плечами Чихайя. — Да и он не лезет на меня особо. Знает, что физически я сильнее.
— Вот оно как, — задумчиво протянул Чуя и принял новую информацию к сведению.
***
В принципе, первый день в школе прошёл неплохо. Он попал в один класс с Рю, а вот Кенджи и Акико были в другом.
И всё продолжалось бы неплохо, если бы не физра. Именно в тот день было взвешивание.
Чуя как мог пытался его избежать. Он стоял в самом конце, постоянно отходил, прятался от учителя, но всё было бесполезно. Его чуть ли не за шкирку поставили на весы, и весь класс увидел...ничего. Чуя нисколько не весил.
— Весы, наверное, после вас, лосей, сломались, — недовольно сообщил физрук. — Валите бегать. Накахара, поможешь отнести инвентарь.
Чуя, глотая вязкую слюну, поплёлся за учителем в тренерскую. Там мужчина сел за стол и внимательно на него посмотрел.
— Так ты эспер? — спросил он.
— Нет, — замотал головой Чуя.
— Мне-то лапшу на уши не вешай, — хмуро попросил сенсей. — Никому не скажу.
— А вы это куда-то запишете? — спросил Накахара.
— Просто приму к сведению. Вдруг тебе спорт противопоказан?
— Нет, — покачал головой мальчик. — Но у меня плохая способность, и я ей не пользуюсь.
— Плохая? — опешил тренер. — Обычно дети твоего возраста другого мнения.
— Мне достался контроль гравитации. Поэтому весы показали, что я невесомый. На самом деле, это не так, просто с весами всегда получается такое, — он пожал плечами.
— Чем же плоха твоя способность? — спросил мужчина.
— Её нельзя контролировать, это против природы. Поэтому я просто её не использую.
Да и сам я слабый, — юноша улыбнулся.
— Что ж, — задумчиво протянул сенсей. — Как знаешь. Я никому не скажу. Но если будешь себя плохо чувствовать на моих уроках, ты обязательно говори. Всё же здоровье эсперов — вещь непредсказуемая...
— Хорошо, — просиял Чуя. — Я могу идти?
— Иди.
***
За неделю Чуя, в целом, освоился на новом месте. Его периодически пытался задирать Макото, к старшим Чуя предусмотрительно не совался и обитал только в своей комнате.
В душ ходил с Рю. С ним мальчик сдружился больше всех.
Как оказалось, Акико был тем ещё типом с противным характером. Но с ним можно было ужиться. А вот Кенджи был просто противным. Он редко мылся и много мусорил. Рю гонял его за это, но всё было бесполезно.
И всё бы ничего, но противное прозвище «цыплёнок» так к нему и прицепилось.
А ещё Чуя никак не мог сладить со своими вещами. То есть умыться, вымыться, прибраться на полке он был способен. А вот стирать — нет. Он просто не умел. Не умел ровно заправить рубашку, нормально повязать галстук, заколоть волосы. Они либо торчали беспорядочными вихрами, либо кое-как сходились в тугом, но неопрятном хвосте.
Но самым большим наказанием для мальчика стала стирка. Простыни-то забирали уборщицы, а вот личные вещи надо было стирать самим.
Рю показал, где прачечная, объяснил, где что лежит, как пользоваться машинкой. Но вот последнего юноша так и не понял. И после того, как у него сели две футболки, в машинке больше не стирал. Руками тоже получалось плохо.
Он вымачивал одежду в мыльной воде, а потом долго пытался её полоскать, но она никак не хотела ополаскиваться. И гладить он тоже не умел. Поэтому ходил Чуя постоянно какой-то мятый, зато пах вкусно — порошком и мылом.
На вторую неделю он не выдержал того, как его дразнил Макото. Взял и пнул его в голень так, что у того разрослась гематома в полноги. Противная, сиренево-бордовая. Он тут же полетел в медпункт, изображал из себя мученика и теперь прихрамывал у всех на виду. Но Чуе тогда не попало. Потому что Чуе он разбил за это нос.
Мальчик никогда не дрался, да и по лицу получал впервые. Настолько жгучей боли он не ожидал, поэтому лишь осел на корточки и спрятал лицо в ладони. А Макото ещё издевался, мол, плакса. Но Чуя тогда не плакал. Он помнил совет, который дал ему Дазай — никому не показывать своих слёз. И он не показал.
Стычку видели многие, Рю тогда так посмотрел на мерзавца, что тот быстро притих. И слухи о том, что мелкие невзлюбили друг друга, начали выползать за пределы корпуса младших.
Слухи о нахальном мелком добрались и до старшеклассников.
— Да ни в жизнь не поверю, что это тебя так Цыплёнок отделал, — рассматривая гематому на ноге Макото, заявил Фурихата. Тот самый прыщавый урод с ожогом от сигареты на щеке.
— Да он и тебя так же приструнил, — фыркнул Цубаки — парень с голубыми волосами.
— Иди к чёрту, Василёк*! — рявкнул Фури.
— Но я тоже ему врезал, — покосившись на Дазая, что сидел на подоконнике и курил, гордо заявил Макото. — Его Рю чуть ли не на руках в медпункт оттащил. До сих пор, наверное, там.
— Так ему и надо, — фыркнул Фурихата. — Залупаться, сопля, меньше будет.
Дазай потушил сигарету в стеклянной банке и грациозно, подобно коту, сполз с подоконника.
— Дазай, ты куда? Макото в магазин...
— Сигарет, — бросил ему Осаму, выходя за дверь.
***
Чуя сидел в медпункте и ждал, когда ему обработают нос. Медсестра куда-то вышла по срочному звонку, вручив мальчику ледяной компресс и попросив подождать. Её не было уже больше двадцати минут, а переносица Чуи уже так занемела, что даже голова болеть перестала. Он вообще своего лица теперь не чувствовал.
И когда открылась дверь, мальчик уже было порадовался, что сейчас ему налепят пластырь и отпустят. Но это была не Тацуя-сенсей.
— Жив? — спросил Дазай, заглядывая внутрь. Чуя убрал от лица компресс и удивлённо на него посмотрел.
— Кажется, — отозвался он.
— Мелкий тут нам рассказал о твоих подвигах, — проходя внутрь и садясь на стул напротив него, сообщил Осаму. — Больно?
— Уже нет, — перебирая в руках грелку с почти растаявшим льдом, пожал плечами Чуя.
— Да-а-а, — протянул парень, рассматривая синие полосы, что шли от переносицы. — Не пожалел.
— Всё хорошо, — шмыгнул носом Накахара.
— Что, даже не заплакал? — улыбнулся Дазай.
Пацан мотнул головой.
— Ну, сейчас уже можно.
— Нельзя, — упрямо сказал Чуя.
— Почему? — опешил Дазай.
— Ты сказал, что слёз никому нельзя показывать.
— Мне-то можно, — снова как-то слишком по-доброму улыбнулся он.
— А глаз покажешь?
Парень рассмеялся и принялся разматывать повязку. Чуя ожидал увидеть там всё, начиная воспалением века, заканчивая пустой глазницей. Но когда повязка слетела, то был всего лишь немного покрасневший здоровый глаз.
— Вижу, ты разочарован, — откидывая бинт в урну, сказал Дазай. — Я думал, увижу мозги, — вздохнул Чуя.
— Ну, это всего лишь конъюнктивит. И то, почти уже прошёл.
— Что это такое? — спросил Накахара.
— Да не важно, — улыбнулся Дазай. — Мне тут птичка на хвосте принесла, что ты у нас особенный?
Чуя не понял, к чему он это говорит.
— Да нет, обычный, — пожал он плечами, наскоро себя осмотрев.
— Нет, особенный, — снова улыбнулся Дазай, сложив голову на руки. — Одарённый.
Мальчик опешил и уставился на него расширившимися зрачками. Ужас подступил к горлу. Глазки увлажнились.
— Тише-тише, — успокоил Осаму. — Я сразу заметил.
— К-как? — севшим голосом, спросил Накахара.
— По глазам, — сказал он. — У обычных людей так не светятся.
Чуя присмотрелся к глазам Осаму.
Если задуматься, то его взгляд тоже отличался от глаз всех остальных. И да, он тоже знал, что Дазай одарённый ещё до того, как ему это сказали. Почувствовал где-то на подсознании.
— А тут много таких? — спросил Чуя.
— Нет, — улыбнулся он. — Не больше десятка. Но никто не скрывает.
— Я не пользуюсь способностью. И не вижу смысла о ней говорить.
— Ну, может, оно и к лучшему, — пожал плечами Осаму. — Давай-ка обработаем тебя. Тацуя, наверное, опять у директора зависла, — поднимаясь со стула, сказал парень.
Когда аккуратный носик был полностью продезинфицирован, милое личико умыто, а на переносицу был наклеен пластырь с обезболивающей мазью, Дазай повёл Чую в его комнату. Но едва он вошёл и увидел, в каком состоянии находится кровать Чуи, тоже зашёл следом за ним. Парни, что играли в карты, застыли в ужасе.
— Вон, — спокойно и даже доброжелательно бросил им Осаму. Те подорвались и вылетели из комнаты, как ошпаренные.
— Не стоило этого делать, — заметил Чуя.
— Это не твоя проблема, — отозвался парень, стаскивая с кровати кое-как заправленное одеяло и подушки.
— Вот именно, — серьёзно сказал Накахара. — Тебя тоже посчитают слабаком, если будешь ходить с Цыплёнком.
— Меня не посчитают, — успокоил его Дазай, принимаясь перестилать простынь так, чтобы не было ни единой складки. — А вот ты совсем не похож на цыплёнка. Разве что размерами.
Чуя насупился и сел на кровать Рю.
— Не дуйся, малыш, — добродушно отозвался Осаму. — Лучше научись кровать заправлять.
— Я никогда этого не делал, — глядя в сторону, признался мальчик.
— Мама заправляла?
— Мама тоже не умела.
Дазай обернулся на него. Взгляд его переменился. Он обжёг юношу презрением вперемешку с завистью.
— Ты, стало быть, юный господин, — продолжая своё благородное дело, жёстко сказал Осаму.
— Я — Накахара Чуя. Сирота, не умеющая за собой проследить. Вот и всё.
Взгляд Осаму снова потеплел, а губы изломились в улыбке.
— Тебя значит из хорошей жизни сразу сюда?
— Нет. Был перевалочный пункт у родственников-жуликов.
— Понятно, — закончив с кроватью, выпрямился Осаму. — Что ж, тогда учись справляться, Накахара Чуя.
Старшеклассник потрепал его по медным волосам и вышел.
Примечание к части:
Цубаки (яп. ) — камелия. так что, прозвище оправдано его именем и цветом волос.