Flavour

Наука говорила, что во всем виноваты гормоны и их влияние на мозг. При встрече идеально совместимые партнеры вдыхают феромоны друг друга и на химическом уровне происходит узнавание. Далее следуют изменения и сонастройка двух индивидов. На самом деле все сложнее, но Чан не запомнил подробностей.

Минхо говорил, что это похоже на полет. Будто телепортируешься прямо в невесомость бесконечности вселенной и в голове все в миг перестраивается. Вот ты, самостоятельная единица, а вот вас уже двое. И вы улавливаете малейшие эмоции друг друга, хотя встретились впервые и едва успели увидеть. Совершенно иной уровень эмпатии по отношению только к одному человеку.

Джисон говорил, что почувствовал будто удар по голове и сильное головокружение. Зашатало, заштормило, ноги стали ватными, заплетающимися. А потом — эйфория. И восхищение. Потому что Минхо — восхитительный. Но боль в висках мучила до следующего дня.

Чонин, как всегда улыбаясь чуть с хитринкой, говорил, что увидел Хенсу и ему показалось, будто они давно знакомы и все уже между ними было — и первые смущенные поцелуи, и страстный секс, и семья. Он не знал, как зовут того парня с гипсом на ноге, но был уверен, что имя у него потрясающее. Такое, что произносить приятно и бесконечно хочется.

Хенсу пожал плечами. Сказал, что его будто поезд переехал, но в хорошем смысле. Вот и понимай, что это должно означать.

Чан, заходя в пекарню после работы в среду, чтобы купить Хенджину его любимые круассаны, такой подставы от судьбы не ждал.

Хорошее настроение вмиг улетучилось, стоило лишь запаху добраться до его рецепторов. Ему всегда нравились ананасы, но тут что-то пошло не так.

Альфа едва успел выйти на улицу, чтобы не заблевать натертый до блеска пол. Зато прекрасно проблевался в урну, стоящую у входа. Невысокий брюнет в форменном фартуке пекарни вышел следом, потянулся весь к Чану, не только телом, всем существом, но тот выставил руку, физически, ментально, сохраняя между ними дистанцию. Запах перебродивших ананасов стал сильнее.

Бан Чан вообще не понимал, что происходит. Инстинкты рвались к этому пареньку, но разум альфы как-то некрасиво пренебрежительно фыркнул. Голова раскалывалась, кружилась, сердце ухало в груди и было так больно везде и сразу, но в то же время и хорошо. Чана разрывало. Потому что его сущность была не в ладах с рациональной частью.

— Позвольте вам помочь, — едва не плача от такого отношения, от непонимания, дрожащим голосом произнес омега. Приятным голосом. Не высоким, не низким. Бархатистым. Стонет он, наверное, очень красиво.

Чан приложился дурной головой о кирпичную стену.

— Прости, — альфа пытался вложить в одно слово все, что чувствовал сейчас. — Не подходи ко мне. Пожалуйста.

Омега, дрожа всем телом, отошел от него на пару шагов. Чан чувствовал себя последней сволочью, когда уходил оттуда на нетвердых ногах.

«Он очень красивый», — шептали инстинкты — «Подходящий.»

Во всех смыслах подходящий, Чан прекрасно это понимал. Идеальный, созданный для него.

«Джинни красивее. И плевать, что не истинный. Джинни уже родной», — спорил разум.

И сердце было на его стороне.

Хенджина, в принципе, по красоте переплюнуть трудно. Рядом с ним любой выглядел гадким утенком.

Жизнь — сука, думает Чан, быстро скрываясь в душе. Его скручивает всего, ломает, и альфа пытается собрать себя воедино, чтобы не пугать Джинни.

Омега сладко спит на диване, укрывшись пледом. На экране телевизора — титры какого-то фильма. Чан присаживается на корточки перед парнем, так, чтобы лица были на одном уровне, аккуратно заправляет за ухо алую прядь и любуется родинками на родном и любимом лице. Невесомо обводит мягкие пухлые губы большим пальцем. Внутри все трещит по швам, но альфа находит успокоение в умиротворении своего омеги.

Можно ли что-то сделать с этой чертовой истинностью?

Внутренний пессимист, взращенный на неуверенности в полной взаимности, нашептывает, что Джинни ради него от своей пары не отказался бы. Это Чан такой дурак, что думает, будто может бороться с природой.

Выход, конечно есть. Можно обменяться укусами с Хенджином и принадлежать друг другу тотально. Только Чан боится даже заводить разговор об этом. Он ведь обещал, что неволить не будет. А метки — все равно, что кандалы.

Поэтому находится в подвешенном состоянии. Они живут вместе, вроде любят друг друга — но тут Чан может быть уверен на сто процентов только в себе. У них общие друзья. Они поддерживает друг друга, им не скучно вдвоем и в постели совпали идеально. У них даже течка и гон почти синхронизировались.

Минхо рекомендовал альфе перестать накручивать себя, что Джинни любит его не меньше, но червячок сомнений сидел внутри вопреки всему. Порой становилось стыдно за свои сомнения.

— Ты вернулся? — Хенджин потер пальцами сонные глаза и улыбнулся. Ну точно — счастливый пельмешек.

— Вернулся, — альфа уткнулся ему в шею, вдыхая любимый запах. Особенно ему нравились нотки полыни и тимьяна — он мог бы провести так весь вечер, весь день, всю жизнь. Чан собирает себя воедино, закрывая воющую от боли часть на сотни замков, и решает забыть дорогу в ту пекарню, продолжить жить, будто ничего не случилось. — Ты ужинал?

— Нет. Ждал тебя, но уснул. Ты был в душе? — треплет нежно влажные кудри.

— Ага. Не хотел тебя будить, решил сразу помыться.

Альфа оставляет на любимых губах нежный поцелуй, задерживаясь, а Джинни подается навстречу, держит в мягких ладонях лицо так трепетно, что Чан тает.

— Сначала ужин, — обламывает омега, слегка отталкивая, чувствуя, как они оба начинают заводиться.

— Хорошо, но ты — на десерт.

— Фу, как пошло!

Чан посмеивается с притворного возмущения, утягивает за собой на их маленькую кухню, мимо их совместных фотографий, наклеенных на когда-то пустую стену. Сейчас на ней фото, рисунки Хенджина и гербарий в рамке — омеге было жаль выбрасывать букеты с дня рождения и он решил таким образом сберечь хоть какую-то их часть на память. Стена эта немного хаотична и выбивается из минималистичной обстановки, но выглядит по-домашнему и Чан ее обожает. Потому что на ней по крупицам из мелочей собирается их история. Стикер с котёнком от Минхо, нарисованная прямо на стене рожица от великого художника Ян Чонина, наклейка от банана на одной из фотографий прямо на лбу Чана — дело рук Сынмина, и подпись «Чан Банан» уже от Джисона, оценившего чувство юмора Кима. Это их жизнь.

Ничего не случилось. Нужно лишь повторять себе это чаще.

Утром тисканья с Джинни затягиваются и омега, будто не он оседлал альфу, ворчал на Чана, пытаясь свалить вину за свое опоздание. Он бегал по квартире, спешно собираясь на работу, а Чан в который раз задумался о покупке машины, которая сэкономила бы им несколько лишних минут по утрам.

Поцелуй на прощание выходит кусачим — Хенджин все еще уверен, что альфа вероломно соблазнил его слишком поздно и нужно было начинать свои поползновения раньше.

Чан посмеивается, закрывая за ним дверь. И морщится. Пока Джинни рядом — все отлично, но, стоит омеге исчезнуть из поля зрения, все внутренности будто прокручивают в мясорубке. Чан игнорирует визжащую в голове сирену и плетется в душ. Ему тоже нужно работать, тоже нужно отвлечься. Впрочем, отвлечение очень кстати подкидывает Чанбин.

Бан Чану сложно представить себя отцом в таком возрасте. Конечно, когда-нибудь потом, когда будет твердо стоять на земле, и будет больше свободного времени. Но пока альфа не может похвастаться ни тем, ни другим. Он не хочет быть отцом, которого дети видят лишь по праздникам.

Чан избегает пекарни, делает большой крюк, чтобы по пути домой не проходить мимо. В воскресенье ему придется найти равноценное место или попросить Хана купить выпечку, чтобы не вызывать подозрений у Хенджина.

Наверное, стоило ему все честно сказать, но альфа не знал, что будет делать, если омега уйдет. Судя по малочисленным статьям в интернете, с истинным у него тоже ничего не выйдет без лечения, потому что психосоматика, оказывается, штука страшная. И Чан не знал, когда успел убедить себя в том, что кроме Хенджина ему никто не нужен, но теперь его мозг блокировал действие феромонов истинного и никакого коннекта у них не происходило. Только постоянная боль во всем теле и чувство вины. Потому что парень, чьего имени он не знает, такого никчемного истинного не заслужил.

Правда, после отвратительных комментариев под фотографиями Джинни, Чан уже так не думает. Логическая цепочка складывается легко. Хенджин давал свои контакты девушке, работающей в пекарне, когда та случайно услышала их разговор о работе омеги. Ей нужен был букет на какое-то торжество — Чан слушал вполуха — и Джинни предложил ей посмотреть фото на его странице. Девушка эта работает там до сих пор, она видела их вместе десятки раз, ей ничего не стоило рассказать о них своему новому коллеге. И Хенджин, чьей внешности всегда делали комплименты, внезапно начинает получать дерьмовые комментарии сразу после встречи Чана с тем парнем. Может, Бан и преувеличивает, но что-то ему подсказывает, что его догадки верны.

В субботу у Хенджина запланированный визит к врачу — «по омежьим делам, Чанни» — и он уходит, предупредив, что потом у него встреча с Минхо и поход по магазинам. Чану это только на руку.

Он заходит в проклятую пекарню около десяти утра, прикрыв нос шарфом, чтобы не повторить свой эффектный номер с урной. Брюнет за стойкой поднимает голову на звон колокольчика и, едва понимает кто перед ним, расцветает красивой улыбкой. Внутренности Чана крутятся в центрифуге.

— Дай свой телефон, — альфа протягивает руку, не желая тратить время на любезности.

— Привет. Д-да... сейчас... — чуть заикаясь то ли от смущения, то ли от волнения, омега протягивает смартфон, даже не спрашивая зачем он ему понадобился. — Вот.

Если и была какая-то крошечная надежда, что комментарии оставлял какой-нибудь идиот, позавидовавший красивому человеку, то теперь ее нет. Вопреки ожиданиям брюнета, Чан свой номер оставлять не собирался, а вот соцсети проверил. Запах ананаса пробирался даже сквозь шарф и альфа в раздражении скинул его, стараясь дышать через раз и чувствуя подступающую тошноту. Забавно, думает он, обдавая горьким холодом всю пекарню, на парня его феромоны действуют как надо, а с ним вот как получилось. И кто из них двоих неудачник?

Бан медленно поворачивает телефон дисплеем к омеге, чтобы показать список из четырех аккаунтов:

— Ты думаешь, что самый умный? Я говорю тебе это в первый и последний раз — оставь Джинни в покое. Мою страницу найти не сложно, так что пиши гадости мне, выплескивай на меня свое разочарование, а он тут совершенно не при чем. Если увижу еще хоть один гадкий комментарий в его сторону, простым разговором не обойдемся, — на самом деле он понятия не имеет, что будет делать, если парень продолжит доставать Джинни. Ну что он может? Ударить его? Нет, Чан никогда бы так не поступил. Оставалось лишь надеяться на благоразумие своего несчастного истинного. — Мы друг друга поняли?

— Но...

— Мы друг друга поняли?! — Чан давно не чувствовал себя таким злым. Его разрывало на части. Одна стремилась упасть в ноги этому парнишке и просить прощения. Другой просто было чертовски больно, от этого внутри бушует ярость и требует выхода — разбить витрину или наорать на кого-нибудь, на худой конец. Но есть в нем и то, что хочет забраться в объятья Хенджина и поплакать, будто ему снова пять и сломанный палец — худшее, что с ним случалось.

Он откладывает чужой телефон на стойку, едва сдержавшись, чтобы не швырнуть в стену, делает глубокий вдох и тут же жалеет. Желудок скручивает от спазмов и подступающая тошнота наполняет рот слюной, которую альфа с трудом сглатывая, пытаясь продержаться еще немного.

Омега молчит, смотрит хмуро в пол и нервно теребит край фартука. В его запахе нет страха или неуверенности, но есть упрямство и злость и, с раздражением понимает Бан, не на него.

— Можешь не отвечать, но советую тебе больше не развлекаться, унижая других людей. Я не буду с тобой. Не могу.

Чан быстро выходит на улицу, уворачиваясь от тянущейся к нему руки, и хлопает дверью, едва не разбивая стекло. Наполняет легкие свежим воздухом, дышит часто, в надежде избавиться от дурноты.

Он все сделал правильно. Жизнь состоит из выборов и не всегда они простые. Возможно, он пожалеет об этом, когда Хенджин встретит свою пару и сделает выбор не в пользу глупого Чана. А может, он пожалеет, выбрав истинного, и всю жизнь будет думать «а что, если бы...». Он может пожалеть в любом случае, так что отдаст предпочтение тому, кого выбрал сам, а не тому, кого ему подобрала природа, не спросив. Может, он ведет себя, как ребенок, протестующий против родительского выбора — плевать.

— Укуси меня! — совершенно не то, что ожидал услышать Бан, раскладывая еду на вынос из контейнеров по тарелкам.

Чан удивленно смотрит на Хенджина, с порога заявляющего такое. У Джинни глаза чуть влажные и в них — сплошное отчаяние.

— Джинни, что случилось?

— Ничего. Я просто хочу, чтобы ты меня укусил. Ты... не хочешь? — голос ломается и губы дрожат. У Чана сердце не выдерживает такого вида своего омеги.

— Хочу. Очень хочу. Но только если ты просишь об этом, все обдумав, как следует, а не идешь на поводу эмоций, понимаешь? — он осторожно подходит к омеге и заключает его в объятья. — Поговори со мной, Джинни. Что случилось?

Хенджин не отвечает. Он, всхлипывая, отстраняется он парня, достает из сумки крафтовый пакет с логотипом той самой пекарни и бросает его на пол.

— Почему ты не сказал? — ему не нужно уточнять, потому что Чан и так все понял.

— Потому что это неважно, — альфа подбирает пакет и выбрасывает в урну. От него несет тем самым ананасом. Что-то внутри скулит и воет, но он игнорирует это. — Я выбрал тебя.

— А я выбираю тебя. Так что мешает нам поставить друг другу метки? Хоть раз перестань быть таким рассудительным!

— Мешает твое нестабильное состояние. Успокойся, обдумай все, как следует. Я не хочу стать для тебя сожалением, от которого ты не сможешь уйти.

Хенджин, вообще-то, возвращался домой в хорошем настроении. Он был у доктора, подкорректировал противозачаточные, чтобы не вляпаться, как Феликс, а потом бороздил просторы торгового центра с Минхо. Они дурачились, примеряя странные наряды, объедались уличной едой и обсуждали все, о чем с альфами не поговоришь.

Он хотел провести с Чаном приятный вечер, купил бутылку вина и зашел в их пекарню, решив освободить альфу от воскресного штрафа за пропуски.

За прилавком стоял темноволосый красивый омега, пониже Хенджина, но, скорее всего, ровесник. Новенький, отстраненно подумал Хван, понимая, что раньше его не видел, и вернул свое внимание выпечке.

Парень был весь дерганный, с покрасневшими глазами, перепутал заказ Хенджина, положив эклеры с клубничным кремом вместо фисташкового. Но омега спокойно попросил поменять и отвлекся на телефон, с улыбкой читая сообщение Чана и не замечая, как на него с неприязнью пялятся.

— Хватило же наглости прийти сюда, — с каким-то непонятным выражением произнес этот парень, Юндже, как гласит бейдж, буквально бросая пакет на прилавок перед недоумевающим Хваном.

— Что, простите?

— Ты спишь с моим истинным, — не скрывая злости говорит парень. Смотрит так, будто в любой момент сорвется и придушит его.

— Вы что-то путаете, — Хенджин хмурится, достает купюры из кошелька, желая расплатиться и уйти как можно скорее. Кто вообще берет на работу неуравновешенных психов?

— От тебя несёт им. Среднего роста, мускулистый, кудрявый, во всем черном, — каждое слово омеги напротив, вбивает гвозди в сердце Джинни. А ещё запах ананаса агрессивно забивается в ноздри и в голове что-то громко щелкает, отдаваясь болью в висках. Чан любил ананасы. Сок всегда стоял в холодильнике, но последние несколько дней его не было. Хенджин даже пошутил по этому поводу. — Мне продолжать? На левом запястье дурацкий цветной браслет...

Хенджин бросает на прилавок деньги, хватает пакет и, не дожидаясь сдачи, выбегает из проклятой пекарни. Дурацкий цветной браслет... Черт возьми. Джинни и не думал, что подарил Чану отличный опознавательный знак.

Чертов Бан Чан встретил своего истинного и ничего ему не сказал? Почему он ничего не сказал? Боялся ранить его? Боялся, что он сразу закончит все между ними? Или не знал, как сказать, что сам все заканчивает?

Если бы Хван был хорошим человеком, он бы попрощался с Чаном, как бы больно не было. Но правда в том, что он эгоист. Джинни предал отца, бросил Дэсона, потерял друга. Он Чана точно отпускать не хочет, тем более этому выскочке в руки. Нет уж.

Он уже какое-то время думал об этом. О том, что хочет укус Чана на своей шее. Но еще больше хочет оставить свою метку на альфе. Особенно сильно хотелось этого, когда на его Чана пускали слюни посторонние. Хенджин всегда ревновал, но старался не показывать этого. Его неуверенность порождала сомнения и постоянные вопросы, которые были плодотворной почвой для тревоги. Со временем стало легче, но не намного.

Он себя по дороге так накрутил, что все вылилось в эту сцену посреди гостиной.

— А если я подумаю, и все равно буду хотеть этого? Укусишь? Дашь укусить себя в ответ? — спрашивает таким тоном, будто знает, что ответ будет отрицательным.

— И то, и другое — да, — твердо отвечает Бан Чан, не отводя взгляда от омеги. — Сразу же. Обещаю. Я люблю тебя и это не пустые слова. Между нами не природа, не судьба, мы сами все построили, без всей этой безусловности.

— Я тоже тебя люблю, — хнычет Хенджин, бросаясь альфе на шею. — Не хочу тебя никому отдавать. И своего истинного ждать не хочу.

Чан прижимает к себе омегу, зарывается носом в его волосы и счастливо жмурится. Он так этого хотел. Осталось лишь надеяться, что Хенджин не передумает. Под ребрами немного давит, почти привычно. Альфа отмахивается от инстинктов. К черту их.