школа для негодяев

К сожалению, оставалось все меньше хлевов, готовых впустить меня погреться. Точнее, их не осталось вообще. Все лето 1989 года моя старушка провела на телефоне, обзванивая учебные заведения в округе и надеясь хоть куда-то меня пристроить, чтобы я получил аттестат о среднем образовании. Все, чего она добилась, - лишние двадцать фунтов к счету за телефон. Наверное, моя репутация была довольно громкой, потому что ни одна школа не подпускала меня к дверям на пушечный выстрел, и в течение нескольких недель я думал, что распрощался с учебой на целый год раньше остальных. По мне, лучшего и желать не приходилось.

Папаша, мамаша и городские власти с таким положением дел мириться не собирались и стали активно наводить мосты со всеми «специальными учебными заведениями» в стране, пока, наконец, одна школа в Мидлсбро не согласилась меня принять.

- Мидлсбро - это где? - поинтересовался я, услышав новость за завтраком. Завтрак отличался от ужина только тем, что за столом дозволялось читать газеты и комиксы.

- На северо-западе, недалеко от Ньюкасла, - сообщил отец, едва сдерживая радость.

- И как же я буду каждый день добираться туда и обратно? - наивно спросил я.

- В этом нет нужды, дорогой, - сообщила мамаша. -

Ты будешь жить там весь семестр. Замечательно, правда?

- Чего-чего? Ты что, смеешься, блин на фиг?

- Попридержи-ка язык, Уэйн! - тут же взвился старикан.

- Какая-то дебильная школа на севере, битком набитая придурками и поджигателями, где мне всучат цветные карандаши и каждые пять минут будут устраивать пожарную тревогу, - это, по-вашему, замечательно?! Не-е, никуда я не поеду. Хрен вам.

- Поедешь как миленький. Давно пора кому-нибудь взять тебя за шкирку и оттрепать, как паршивого кота. В этой школе тобой займутся всерьез. Поедешь, и точка.

- Я покончу с собой, - предупредил я...

-Лет пять обещаешь, но пока что дальше разговоров дело не пошло, - едко заметил папаша.

- На этот раз я не шучу.

- Не мели ерунды, - поморщилась матушка.

Я схватил со стола хлебный нож и прижал его к запястью.

- Вот, смотрите, вскрою вены прямо сейчас. Да, я убью
себя, и уж тогда-то вы пожалеете!

- Спорим? - рассеянно поинтересовался папаша и уткнул нос в газету.

На такую реакцию я не рассчитывал, поэтому попробовал осторожно провести лезвием по запястью, просто чтобы выступило немного крови. У меня ничего не вышло: самое аккуратное движение причиняло боль. Я бросил эту затею и решил применить другую тактику.

- Отлично. Приеду туда и сразу сбегу, - пригрозил я.

- Не получится, милый, - покачала головой мамаша. -

Территория школы хорошо охраняется, оттуда не сбежишь.

Кстати, тебе больше не нужен нож?

- Ага, значит, вы отправляете меня в тюрьму?

- Не в тюрьму, а в школу, сынок, - сказала она, вытирая нож кухонным полотенцем. - В специальную школу.

- Нет, нет и нет. Вы меня туда не загоните. Никуда не поеду, - упорствовал я, но тема, очевидно, обсуждению не подлежала. - Пожалуйста, не отправляйте меня в Мидлсбро. Я сделаю все, что захотите.

- Можешь еще разок свести счеты с жизнью, - предложил старик. Довольный собой, этот гад снисходительно тряхнул газетой и легонько ткнул мамашу локтем в бок, рассчитывая выжать из нее улыбку.

- Нет!-завопил я, однако ответом мне было категоричное «да».

До моего шестнадцатилетия оставалось еще восемь месяцев, и до той поры ни предки, ни Министерство образования не собирались предоставлять мне самостоятельности. Вот так в один миг на меня нацепили ярлык придурка из спецшколы, и я знал, что это клеймо останется со мной до конца дней. Разве можно было с этим смириться?

Джинни вошла в комнату и уселась за стол напротив меня.

- Из-за чего шум? - поинтересовалась она.

По большей части, именно из-за Джинни отец с матерью считали меня сплошным разочарованием. Моя старшая сестра была примерной отличницей, тошнотворно сладкой паинькой, до того образцовой, что ее так и хотелось скинуть с лестницы. Слюнявая мечта любых родителей - добрая, воспитанная, милая, услужливая девочка, да еще упертая зубрила (боже мой, это в шестом-то классе!). Наверное, ее можно было назвать симпатичной, хотя я этого не замечал. У Джинни были длинные белокурые волосы, и она, как в детстве, все еще позволяла мамаше каждый вечер расчесывать их перед сном. Сколько помню, ни разу в жизни она не выругалась, ела аккуратно, с ножиком и вилочкой, и обожала рисовать птиц, которые летали у нас на заднем дворе, вместо того, чтобы пулять в них из духового ружья. А самое главное, Джинни всегда и во всем поддакивала предкам, особенно в том, что касалось меня. Короче, сестрица у меня была премерзкая.

- Что ты натворил на этот раз? - спросила она, смерив меня взглядом, который переняла у мамаши.

Вот если бы однажды вечером она заявилась домой под ручку с огромным пучеглазым негритосом и сообщила предкам, что у них скоро появится внучек!.. Да за такое зрелище я бы отдал что угодно.

- А тебе-то какое дело, Плоскогрудка? - Этим прозвищем я любовно окрестил сестру, зная ее ахиллесову пяту. Отсутствие заметного бюста было единственным поводом для регулярных горестных излияний в ее смертельно-скучном дневнике.

Крепкая оплеуха, отвешенная стариком, напомнила мне, что мы уже вели разговор насчет имени старшей сестры и пришли к выводу, что ее зовут не Плоскогрудкой, не Гладильной Доской, не Глазуньей и не (самый остроумный вариант) Мисс-где-твои-сиськи, а просто Джинни.

- Чтоб больше такого за столом не повторялось! Ты слушаешь меня, юный джентльмен?

Я слушал, но вполуха, так как пристально глядел на Джинни, а она упорно отводила глаза. Останься мы с ней наедине хоть на пять минут, я без труда довел бы ее до слез, просто мне не хотелось. Хотя я не особенно любил Джинни, видеть ее заплаканной тоже не доставляло мне удовольствия. В конце концов, это моя сестра. Прозвища вроде Плоскогрудки и Гладильной Доски я использовал лишь в самом дурном расположении духа. Потом мне становилось немного неловко, но ведь нельзя же поджарить глазунью, не разбив яиц, и в буквальном, и во всех переносных смыслах.

- Уэйна приняли в одну из школ Мидлсбро, - доложила мамаша, на удивление кратко изложив суть пятиминутной перепалки. - Это специальная школа для...

- ...уродов и дебилов, - закончил я за нее.

- Для особых детей, - поправила меня старушка.

- Я так и сказал: для уродов и дебилов.

- Что ж, Уэйн, если там сумеют тебе помочь, это хорошее место, - резюмировала Джинни и посмотрела на старика, ожидая одобрительного кивка. Старик одобрительно кивнул.

- Тебе легко говорить. Не тебя же туда загоняют, правда?

Центр внимания вновь сосредоточился на Джинни, и нам всем пришлось подождать, пока она тщательно прожует и проглотит маленький кусочек тоста, только что поднесенный ко рту.

- Помощь требуется не мне, Уэйн, - пожала плечами сестрица и положила в рот еще один микроскопический кусочек.

- Ну и не мне тоже! И вообще, блин, шли бы вы все куда подальше!

Старик влепил мне еще один подзатыльник и погрозил пальцем. На лице Джинни отразилась скорее печаль, чем укор, но это лишь сильнее меня разозлило.

- Уэйн, ты ведешь себя очень агрессивно. Научись сдерживать себя и хоть иногда слушать, что говорят другие, - возвестила Святая Джинни.

Двое зануд по обе стороны от нее едва не растаяли от гордости за дочь, а потом вновь состроили хмурые физиономии и посмотрели на меня. Чтоб мне лопнуть, если я любимый сын своих родителей!

И что там Джинни лепетала насчет «хоть иногда слушать, что говорят другие»? Да я всю жизнь только этим и занимался! «Иди спать. Не трогай это. Выходи оттуда. Сними это. Положи на место. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Не смотри на меня так. Иди туда. Иди сюда. Сделай это. Сделай то. Не делай этого. Не делай того. Почему ты никогда меня не слушаешь?» И так без конца.

Страшная чушь! Меня заставляли делать кучу совершено бессмысленных вещей, приказывали просто ради того, чтобы приказать:

«Надень пижаму и отправляйся спать».

«Но ведь еще светло! Все ребята играют на улице».

«Меня не волнует, что делают другие дети. Ты - мой ребенок, поэтому будь добр слушаться».

Пять минут спустя:

«Уэйн! УЭЙН! Что ты делаешь на улице в пижаме?! Марш домой и немедленно ложись в постель. Если мне придется звать тебя еще раз, получишь на орехи».

Иногда так:

«Убери локти со стола и прекрати кривляться. Ты сидишь за обедом, а не за завтраком».

И часто:

«Не чтокай, а попроси извинения!»

«Что?»

И еще чаще:

«Вытащи руки из карманов!»

С обычным добавлением:

«И прекрати пялиться на ту леди».

А порой так:

«Выключи телевизор. На сегодня вполне достаточно».

Увы, всю свою жизнь я, точно пони, ходил по кругу и без конца выполнял приказы любого, кто был выше и глупее меня.

Забавно, что Джинни относилась к таким вещам совершенно спокойно. Забавнее, однако, что над ее ухом зудели раз в десять меньше, чем над моим. Жуткая несправедли-вость!

А знаете, что самое обидное? Все мои поступки оценивались по стандарту, заданному Джинни. Сестрица подняла планку еще до того, как я надел свои первые штанишки. Что бы я ни совершил, Джинни уже делала это прежде и лучше меня - либо, наоборот, мне указывали, что «Джинни никогда так не поступила бы». Разумеется, не поступила бы, но какое это имеет значение?

Вы, наверное, решите, что, имея такую умную, послушную и милую дочь, мои родители проявляли снисхождение к своему, мягко говоря, невыдающемуся, упрямому и грубому младшему сыночку, да? Как бы не так! Наоборот, со мной обращались строже, чем с большинством сверстников, которым, в отличие от меня, не надо было тянуться к недосягаемым высотам, подражая идеалу. Скажете, это справедливо? По-моему, нет. Ужасно, чудовищно несправедливо.

Последний тому пример - Мидлсбро.

- Я не веду себя агрессивно! - рявкнул я на сестрицу. - И не обязан никого слушать. Ненавижу вас всех! И еще - знаешь, что? Я видел каток, где...

Высказаться до конца я не успел, так как в этот момент через прорезь почтового ящика на пол упало несколько писем. Джинни с готовностью вскочила из-за стола, чтобы поднять их. Как обычно.

- Извещение от кредитной компании, макулатура, счет за телефон, опять макулатура, письмо для Джинни от друга по переписке, - комментировал старик, просматривая почту.

Я сидел, подперев ладонями подбородок, и изо всех сил старался не завыть от скуки.

- Опять какая-то ерунда... О, каталог товаров для дома

«Уикс»! Полистаю позже. Еще макулатура... А это что? «Школа Гафин для трудновоспитуемых подростков»... Письмо из Лондона?

- Из Лондона? - в один голос переспросили мамаша и Джинни.

Я поднял голову и сделал охотничью стойку. Папаша вооружился ножом для бумаг, выполненным в форме миниатюрного самурайского меча.

- Из Лондона, хм-м... - пробурчал он.

Уважаемые мистер и миссис Банстед!

Сообщаем, что школа Гафин для трудновоспитуемых подростков имеет возможность принять вашего сына Уэйна в число учеников. Начало учебного года - 15 августа. Мы специализируемся на коррекции поведения трудных подростков и уже много лет добиваемся высоких результатов. Особо отметим, что все наши воспитатели - бывшие выпускники школы Гафин, знающие проблемы молодежи гораздо глубже, нежели преподаватели обычных школ, - прочитал мой старикан.

Это заведение показалось мне еще гаже, чем Мидлсбро: я представил, как кучка слюнявых педиков заставляет нас изливать душу друг перед дружкой.

Наша школа - самое маленькое учреждение подобного типа в стране. Одновременно в школе обучается не более двадцати человек, что позволяет уделять больше времени и внимания каждому подростку.

Вероятно, вам предлагали места и в других учебных заведениях, однако еще раз хотим обратить ваше внимание на тот факт, что мы специализируемся на перевоспитании проблемных подростков и выбрали вашего сына из более чем пятисот кандидатур, поскольку искренне убеждены, что сможем помочь Уэйну изменить его жизнь к лучшему.

Школа Гафин финансируется из частных фондов, а также имеет поддержку со стороны государства, поэтому обучение совершенно бесплатное. Среди прочего, у нас не практикуются так называемые «скрытые» виды платежей, о необходимости которых в большинстве учебных заведений вам сообщат лишь после того, как вы запишете туда своего ребенка. С нетерпением ожидаем встречи с вами и особенно с Ушном.

С уважением, Джон Грегсон, директор.

- Что еще за скрытые платежи?-всполошилась мама. - В Мидлсбро ни о чем подобном не говорили!

- Пожалуй, я позвоню этому мистеру Грегсону, - объявил папаша и пошлепал к телефону.

- Но ведь мы уже оформили бумаги Уэйна в Мидлсбро, - напомнила родительница.

- Если местные умники решили выбить из меня лишние денежки, этот номер у них не пройдет!

- Кроме того, если Гафин - лучшая школа в стране, Уэйна стоило бы туда записать, - подала голос сестрица.

- Что? А, ну да, конечно, - согласился папаша.

- А мое мнение кого-нибудь интересует? - наконец не выдержал я, на что последовало единодушное:

- Нет!