[ 2 ]
Монотонная речь старой преподавательницы убаюкивала, медленно погружала в какие-то далекие, навязчивые мысли, запутанные и неразборчивые. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стала смотреть в окно - погода стояла хмурая. Шла метель. За крупными хлопьями белоснежного снега не были видны привычные серые многоэтажки или высокие обнаженные деревья, вымученно качающие длинные, словно щупальца, ветви. Темное небесное полотно было затянуто тяжелыми серыми тучами. Я, казалось, почти погрузилась в сон - такой же ядовитый, как и атмосфера в кабинете. Никогда не любила физику...Бесконечные формулы градом сыпались мне на голову, а вслед за ними и бесчисленные контрольные, которые всегда казались мне слишком сложными, хоть я и умудрялась кое-как вытянуть их на тройку. Вот мои веки стали невыносимо тяжелыми, и я, поддавшись соблазну, прикрыла их, без стеснения ложась на парту и раскидывая руки поудобнее.
Внезапно я почувствовала, как моего плеча коснулся острый конец деревянной указки, и рефлекторно приняла позу прилежной ученицы, но, кажется, это только позабавило некоторых ребят, поскольку послышались сдавленные смешки. «Ну как, Чулкова, выспалась?» ㅡ с нескрываемой неприязнью в голосе отчеканила учительница, скрещивая руки на груди. Я устало поморщилась, когда она вцепилась в мою тетрадь, уже зная, что не найдет там даже темы этого урока. Да, именно так и произошло. Чуть ли не швырнув в меня эту несчастную тетрадку, она пригрозила оставить меня после уроков на "серьезный разговор". Наша преподавательница по физике, по совместительству классная руководительница - определенно, самый раздражающий меня человек на всей планете. Я напряглась, кинув взгляд на темно-зеленую доску, всю исписанную цифрами и формулами.
Поджав губы, я стала покорно ожидать перемены. Спустя еще какое-то количество времени раздался стук, затем дверь в кабинет отворилась, и за ней появилось два силуэта: моя одноклассница и малознакомый мне парниша неопрятного вида, без галстука, в помятой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Я часто видела его в школьных коридорах или в переулках гнусных дворов. Он улыбался, обнажая ровный ряд зубов, а она смущенно опустила взгляд в пол, тихо извиняясь за опоздание.
ㅡ Ахмерова, рано ты по мальчикам пошла, ㅡ выплюнула Гаянэ Исмаиловна. ㅡ Садись к Элине, а родителям твоим я позвоню обязательно!
Айгуль нахмурила брови, но кивнула и подсела ко мне. Ее друг забавно ей подмигнул, а после скрылся. Я улыбнулась, заметив ее искрящиеся глаза и румянец на щеках.
***
Этим же вечером, сидя на кухне и глядя в окно, я пила чай. И плакала. Мерзкое чувство разливалось по органам, прилипая к коже изнутри и колотя по костям. Я несколько раз пыталась дозвониться до своих подруг, из-за которых вчера напилась до чертиков. Ответа от них не было, разве что иногда трубку поднимали их родители, явно раздраженные звонком в столь поздний час. Именно в это время, в восемь вечера в советских семьях было принято собираться всей семьей за круглым столом, рассказывать о том, что приключилось этим днем, пускать анекдоты и смеяться, подпевая радио и отчаянно делать вид, что все в порядке. Я улыбнулась, вспомнив, как три года назад мы с папой по вечерам любили смотреть телевизор и играть в настольные игры. Одни и те же игры на протяжении многих лет. Ничего никогда не менялось, но это и не было нужно. Жизнь шла медленно и тепло, на душе всегда было лето, несмотря на буран за окном.
ㅡ Прекрати звонить уже, мама злится! ㅡ наконец услышала я голос Нины на том конце провода.
Но я не успела и поздороваться, как она уже сбросила.
***
Валера сидел на подоконнике своей квартиры и курил. Его пальцы устало сжимали тлеющую сигарету, а лицо не выражало ничего, кроме невыносимого желания спать. Холод сочился сквозь щели в оконной раме и обдавал собою его обнаженный торс. Глаза смотрели куда-то вниз, разглядывая иногда появляющихся людей, спешащих домой. К семье. У кого-то было то домашнее тепло, в котором нуждались все дети, подростки и даже взрослые. А у тех ребят, что бесконечно скитались от двора к двору, позабыв о том, что такое материнская ласка и отцовская суровость, не было возможности прийти домой и вылить душу родителям, жалуясь на проблемы, а в ответ услышать слова поддержки. Они уже сами считали себя взрослыми, надеялись лишь на свои силы и не показывали слез окружающим.
Турбо делает затяжку. Никотин впивается глубоко-глубоко в органы. Изнуряющий дым рисует затейливые узоры в воздухе, сквозь которые неясно проясняются черты лица. Знакомого лица. Он выдыхает вновь, разглядывая портрет. Дым продолжил рисовать загадочный облик. Ее облик. Он наконец вспомнил эти черты, которые несколько дней назад пытался выучить наизусть, глядя в ее бледное заплаканное лицо.
Почти незнакомая девчонка, о жизни которой он знал почти все из ее уст. Пьяные разговоры, жаркие поцелуи, которые так и хотели перерасти во что-то больше, бессонница и неловкие посиделки на кухне утром. Он ушел, оставив ее одну. Валера знал, что совершил глупость, поддавшись короткой вспышке пьяной страсти. Сбежал. Сбежал от собственной совести. Она ведь совсем еще ребенок, школьница, все еще мечтающая о том, чтобы все кошмары когда-нибудь закончились. А он девятнадцатилетний уличный парниша, который уже давно отчаялся, не видя смысла ни в чем.