part 1.
десятое сентября. 00:37 ночи.
Чёрные, убитые жизнью, кеды быстро шагали по улице. Шаркающие звуки раздражали до воспаления нервных окончаний. А непроглядная тьма под ногами так и вовсе вводила в бешенство.
Бледная рука сжимала уже не новый смартфон, а глаза бегали по строчкам.
Вокруг также быстро пробегали прохожие, что настораживало особу. От мыслей, что она может опоздать, ноги несли её ещё быстрее. А от мыслей, что её могут поймать, кожа покрывалась мурашками.
Забегает во двор и останавливается, выглядывая нужное место. Глазки щурятся, потому что вся мозговая активность сейчас направлена на них.Засохший ясень со свежей землёй под корнем».
– Ясень, ясень, ясень,– глаза забегали по двору, ища нужное дерево.
– Да откуда я, блять, знаю, как выглядит ясень?– девушка в ярости пнула ногой что-то лежащее на земле, в надежде ощутить импульс боли для пробуждения мозга. Но, на удивление, боли практически не было. «Что-то лежащее» с жалостливым писком удалилось в глубь двора. Что-то, что ещё несколько лет назад заставило бы её в мольбах о прощении ползать по асфальту.
Котёнок. Какой кошмар.
Дрожащие пальцы сплелись с волосами, а девушка резко обернулась вокруг своей оси.
В ушах стоял шум. Такой густой, что казалось, это звуки старого телевизора, издающего последний вздох. Нет же! Это вовсе не зачатки шизофрении. Шелест листьев. Дерево за домом.
Наплевав на хулиганство и бедного животного, она практически выдохнула в облегчении. Ноги сами понесли её в направлении где вероятно может быть то, что ей нужно. Глаза всматривались в горящие окна, следя за тем, чтобы никто не наблюдал за ней, и девушка, задыхаясь, бежала к цели.
Наконец, возле гаражей она замечает единственное дерево, подходящее под описание. Губы расплываются в больной улыбке. Замечает разрытый корень.
Нашла...
***
луна прячется за тучами и многоэтажными панельными домами.
Сквозь тишину забытого района Питера слышиться безумно рваные и перебитые вдохи.
И хоть обычному человеку этот звук еле различим, но темноволосая девушка глохнет от собственного дыхания. Глохнет, даже если не дышит.
Длинные, местами обломанные ногти в безумстве ковыряют холодную осеннюю почву. Старый чёрный лак давно стёрся, а земля от таких частых «прогулок» забилась под ногтевую пластину.
Глаза её горели в бешенстве и различить их цвет было невозможно. Они, словно подсвечивали ей путь. Очень-очень плохой путь... Один фонарь был холодный серый, а второй горячий карий. Гетерохромия.
Колени ссаднили от длительного ползания по земле. Джинсы, казалось, протёрлись до дыр. Да и сама одежда выглядела так, словно её сняли с умирающего бездомного и надели на школьницу.
Сухие губы постоянно шептали что-то, словно на латыни. Но для неё эти слова были понятными. Она прокручивала их в голове до боли много раз. Это было всё, о чём она вообще думала.
«Ну, где же? Координаты верные, почему нет пакета? Что за хрень? Это были последние, мать его, деньги.» Чёрный пакет.
Это всё, что ей сейчас было нужно. Даже лучше выразиться «пакетик». Маленький пакетик, размером пять на пять, обмотанный чёрным скотчем. Сейчас он был на чаше весов на равне с жизнью.
Девушка отчаянно рылась в земле, словно закладка могла появиться там, где её уже не было.
Глаза воспалились то ли из-за пролитых слёз, то ли из-за жуткой ломки. Капилляры натянулись от прилитой крови.
Сумасшествие. В чистом виде.
Кости перемалываются, словно через мясорубку, в то время, как мышцы скручиваются в тугие узлы, сковывая движения.
И эта субстанция, которая когда-то была здоровым человеком, как бешеная собака осматривает каждое похожее дерево, под которым мог быть закопан пакетик. От паники кажется, что вокруг неё миллион деревьев. И все они идентичны. То, что ей нужно, может быть под каждым из них и одновременно ни под одним.
Перед глазами была вырытая ямка и разодранные руки. Ничего больше.
Дыхание сбивалось с каждым вдохом сильнее.
Осознание, что сегодня придётся топиться в боли, засыпая в четырёх стенах всё не приходило. Девушка бегала глазами по улице. В то время, пока другие, такие же горящие глаза наблюдали за ней из тени.
Чужие глаза горели ещё большим безумством. Как обычно в самых жутких фильмах ужасов горят глазницы у плохих персонажей. Потому что, в отличие от неё, он нашёл то, что искал. Потому что он сегодня получит то, что хотел, а она будет скручивать своё тело в узел, в попытке не чувствовать боли. сквозь темноту можно было увидеть лишь светлые, даже снежные, оголённые участки кожи и глянцевый чёрный пакетик, который незнакомец, ловко перекатывая между пальцами, спрятал в карман. Улыбка показала себя в пожелтевших от сигарет зубах и жёстком оскале.
Для кого потеря, а для кого находка.
—Громова Елизавета, я попрошу вас вытащить наушники из ушей и присутствовать на моём уроке, — до чего же дотошная и противная эта математичка. Никакое воспитание не помешает её ненавидеть. Старая швабра. Она просто не понимает. Она не сможет понять моего состояния. А как мерзко моё имя вылетает из её рта вместе со слюнями и, казалось, вместе с завтраком. Наша неприязнь образовалась ещё при знакомстве, когда я выплюнула жвачку в её руку.
Я поднимаю голову, заправляя тёмные волосы за уши. Устремляю свой взгляд на неё и медленно встаю на ноги. Несколько десятков глаз тут же пронзают мою кожу, оказываясь критически близко к моей сущности.
в бёдрах тут же хватают болезненные судороги, но я быстро сцепляю зубы, чтобы рот не исказился в странной гримасе.
Кончики пальцев покалывают, а дыхание утяжеляется от малейшей физической активности.
Прячу грязные ногти в кулаки и медленно выдыхаю, чтобы не нарушить то спокойствие, которое я смогла установить за урок. Так легче терпеть. Так почти не больно.
— Меня зовут Лиза, — говорю сквозь зубы и тихо. Наушники всё ещё в ушах, но музыки нет. Я слышу лишь тупое тявканье Валентины Ивановны.
— Ну ты хоть бы постыдилась. Ты посмотри на своих одноклассников — нормальные дети, ухоженные, красивые, учиться стараются. А ты что? Выглядишь, как чучело, — она подходит ближе к моей парте, а меня потихоньку начинает трясти. Нет, не от её обидных оскорблений. Не от всеобщего внимания отпрысков, которые учатся вместе со мной. В моём организме уже более трёх суток не было ничего тяжелее сигарет. И это осознание граничит рядом с той пропастью, в которую я, не сомневайтесь, скоро шагну.
Во рту скопилось много слюней, а мозг будто в один момент превратился в кашу.
Одним движением она выдёргивает провода и меня из своего мира. Я стою, опустив голову. Главное — не смотреть в глаза. Разглядываю оборванный ламинат на полу и пытаюсь не думать о боли.
— Громова, ты меня вообще слушаешь?! Я к кому обращаюсь? — я тянусь рукой к рюкзаку, в котором кроме пачки сигарет и бутылки сока больше ничего нет и женщина замечает мои пальцы. Смотрю, как ей постепенно срывает крышу, и как из носа выходит воображаемый пар.
А вот и пик её злости — пора валить.
Хватаю рюкзак и ухожу из класса, под её брызгами яда и чесночных пирожков из столовой.
Вылетаю в коридор и скатываюсь от бессилия под подоконник, прижимая к себе рюкзак.
Ломит всё, начиная от конечностей, заканчивая внутренними органами.
К горлу подбирается тошнота и мне следует пройти в туалет, но поднять свою тушку с пола и куда-то идти сейчас на равне со смертью.
Но, на моё счастье или на беду, дверь класса снова открывается и из неё выходит мой одноклассник.
Хотела бы я сказать, что он подлетел ко мне, стал спасать, делать искусственное дыхание и всё такое, но тот лишь окинул меня брезгливым взглядом.
Все знали. Они все были в курсе моих проблем. И это самое жуткое. Они все знают обо мне больше, чем я сама. В отличии от меня их память в отличном состоянии и даже я иногда не могу вспомнить последствий минувшей недели, а мои одноклассники прекрасно помнят все мои косяки. Во всех смыслах этого слова…
Постояв у двери около минуты, Рома всё же решился подойти. Видимо мой видок и правда пугал. Он не беспокоился обо мне. Просто его совесть, если она конечно есть, загрызет его, если я здесь откину коньки.
— Эй, ты меня вообще видишь? Тошнит? — я сцепила зубы, которые отбивали безумный ритм друг о друга.