Адская карусель [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

Осталось 5 месяцев.

– Ты в своём раннем детстве, чисто случайно, с дерева не падал? – с сарказмом и одновременно нескрываемым изумлением спросила я.

– В губы, – добавил он.

– Кажется, ты крышу свою дома забыл, – сказала я, понимая, что мои шуточки лишь оттягивают время его окончательного вердикта.

Стоп. А кто сказал, что дождь пойдёт на все сто процентов? Не нужно говорить, что я могу отказаться. Я слишком горда для этого. Тем более, я придумаю что-нибудь такое, от чего у Дениса с концами отпадёт желание спорить.

– В засос, – услышала я его голос снова. – Ещё что-нибудь подобное скажешь, то я тебя...

– Что ты меня? – ухмыляясь, дабы не потерять свою уверенность, сощурилась я.

– Придумаю, – пообещал он. – Таковы мои условия. Если выигрываю я, то ты целуешь меня.

– Но я не умею в засос. – Боже, скажи, что в щёчку!

– Вот и будем учиться. – Клянусь, в тот момент его улыбка дотянулась почти до самых ушей.

Он чувствовал. Чувствовал, что я сомневалась в моей абсолютной победе. Ха! Ну, нет уж. Играть, так играть до конца! Я попыталась восстановить самообладание, и ровным, безразличным тоном, сухо проговорила:

– Впрочем, никто не говорил, что возьмёт твоя. В таком случае, если выигрываю я, то завтра ты, не отнекиваясь, громко по всему садоводству, по каждой линии будешь идти и нахваливать меня, при этом унижая себя.

Ноль эмоций. Всё тот же хитрый взгляд зелёных глаз, приподнятый до небес уголок рта. Видимо, я не напугала его. Что ж, в общем-то, я этого и не хотела. Но на деле получилось бы довольно унизительно. Это шоу не для взрослых, а для ребят. Они бы думали, что Денис слабее меня. А это позорно. Конечно, проиграть девчонке-то!

– Идёт, – согласился он. – Если в течение двух часов начнётся дождь, то ты исполнишь моё желание. А если же нет, то завтра я исполню твоё.

Мы пожали друг другу руки, и Денис разбил.

Я была слишком уверена в себе, понадеявшись на тот факт, что два часа – это малый срок. Напрасно.

Минут через сорок начался дождь.

Я-то думала, что два часика прождём и пойдём отсюда. И я была бы довольна поражением Дениса. А он бы недовольный весь шёл рядом.

Но нет.

Деточка, это тебе не Портленд. Даже не сравнивай.

Слева от себя я услышала дикий ржач Дениса. Радуйся, радуйся, пока способен на это.

– Ненавижу тебя, – прошипела я, прижимаясь ближе к дереву, чтобы не намочиться.

– Кто бы сомневался...

Приняв решение, что лучше для начала добраться до дома, а уже потом исполнять желание, мы оседлали велосипеды и помчались под ливнем как можно быстрее, чтобы минимально промокнуть.

Меня уже начинало мутить от мысли, что мне придётся его целовать. В засос. Обмен слюнями, да и только. А ему-то от этого какой плюс? Неужели он хотел и вправду поцеловать меня? Меня, понимаете? Девочку, которая в портлендской школе никого не заинтересовывала в понимании симпатии. Лиам – дело отдельное.

Лиам...

Как мне его не хватало. Даже представить себе нельзя, как! Но хотела бы я, чтоб на месте Дениса был он? Стоило задуматься... но, думаю нет. Быть может лет в шестнадцать, а лучше позже, но никак не в одиннадцать! В таком возрасте я могла лишь думать о том, насколько это противно.

Мы доехали до моего дома, всё-таки промокнув почти до ниточки. С неземной спешкой мы завезли велосипеды в сарай и бегом побежали в дом. Всё это очень напоминало наш первый с Лиамом визит на крышу заброшки. Ох, как напоминало.

Бабушка спала у себя в комнате, поэтому я не решилась тревожить её сон, неслышно проскочив по лестнице наверх.

– У тебя очень мило, – заметил Денис, любопытно осматривая каждый уголочек моей комнаты.

– Может, ты передумаешь, а? – сказала я, игнорируя его слова. – Ну, насчёт желания. Какое от этого удовольствие?

– Нет, – настойчиво говорил он, усаживаясь на моей кровати.

– Но ты же не умеешь...

– Зачем тогда нужно было соглашаться на спор? – перебил он. – Эшли, ты ведёшь себя как дитя малое, ей-богу.

– Я и есть ещё ребёнок, – недовольно фыркнула я.

Собственно говоря, мои отнекивания ни к чему сверхъестественному не привели. С минуту прослушав удивлённые возгласы Дениса по поводу того, что у меня есть интернет, я нашла самый что ни на есть настоящий дурацкий подростковый сайт о том, как правильно нужно целоваться. Одним словом, дичь.

В крайнем случае, пригодится на будущее, утешалась я.

Читая строки об «обычном поцелуе», мне думалось лишь о слюнях Дениса. Странно, правда? Я просто ещё представить не могла, что со мной будет. Превращусь ли я в жабу? Или же я просто облюю весь пол?

Ближе к делу, да? Я отложила планшет и села с ногами на кровать напротив Дениса. Тридцать секунд, минута, полторы...

– П-с-с, – подозвала его я. – Ты делать что-нибудь будешь?

– Я жду, – коротко ответил он.

Понятно. Намекает на то, чтобы я действовала первой. Чем быстрее, тем лучше. Поехали...

Я подползла к нему и убрала волосы на уши, составляя план побега. Думая о том, как я не хочу этого делать, одновременно пыталась совместить эти мысли с высотой дома, надеясь выпрыгнуть в окно. Глупости... Я же могу его выпроводить? Ха! Выпроводить! Это же Денис, с ним так не получится. Да и с кем бы получилось?

Впрочем, было уже поздно. Кажется, между нашими губами оставалось два... нет, уже не два. Почувствовав лёгкое, но уверенное прикосновение его губ к моим, я начала думать, что это не так уж и противно, если бы не его язык.

– Эй! – вскрикнула я, пытаясь разъединить наши губы. – Сам же говорил, что без языка!

Я начала усиленно вытирать язык об рукав, строя на лице брезгливую гримасу. Но в ответ на своё недовольство я услышала один лишь смех.

– Самому хоть не противно? – спросила я, отползая подальше от мистера-не-волнуйся-не-будет-никакого-языка.

Ей-богу, он напоминал мне Придурка, которому тоже вечно нужно было залезть своим языком в твой рот.

– Поздравляю, – сквозь смех говорил Денис. – Вы справились со своей миссией.

С одной стороны сейчас он жутко раздражал, но с другой мне хотелось посмеяться вместе с ним. Ведь мне же не понравилось, так? Поэтому я и не стала смеяться, оставшись на стороне «это было противно».

Я могу я дальше рассказывать о том, как он переждал у меня ливень, который не хотел заканчиваться ещё два часа, о том, как на следующий день мы пошли в магазин за мороженым и встретили ребят из соседнего садоводства, о том, как я была удивлена, узнав, что эти ребята знали Дениса, прозывая его Деном. Я бы рассказала и том, как последующие восемь дней пролетели с невероятной скоростью.

Я знала, что когда-нибудь наступит двадцать девятое июля – день, когда я со слезами буду садиться в машину, чтобы доехать до Пулковского аэропорта. Конечно, с ребятами я прощалась наоборот ехидничая, что наконец-то мои глаза от них отдохнут. Странно, что они не замечали, с каким усилием мне приходилось это всё выговаривать. Прощание – это всегда грустно. Без прощаний наверняка было бы легче. Так нет же! Катька с Денисом, как самые близкие друзья, остались до конца, впредь до того, чтобы махать мне платочками. Поэтому мне пришлось напялить на себя солнцезащитные очки, чтобы они не видели моих слёз.

Слёзы – выражение слабости. Слезами я жалела лишь себя, в который раз доказывая, что я эгоистка.

Но несмотря ни на что, девиз здесь был такой: «Со слезами приезжаешь, со слезами уезжаешь».

Во время восемнадцати часового полёта с пересадкой в Амстердаме я почти не отводила взгляда от окна, утешая себя мыслями о том, что уже скоро я увижу Аманду и/или Лиама. Неудачный пример для утешения. Одиночество и кинокомедия – вот чем я утешалась на самом деле.

Дурацкое чувство, когда не хочешь видеть своих друзей, отходя от долгой поездки, за которую успела привязаться к другим. Никому не пожелаю такого испытать.

Рейс Санкт-Петербург-Амстердам: мучительное ожидание кормёжки, получасовое чтение Брэдбери, часовой сон, чтение того же Брэдбери, только с русским переводом, сигнал «пристегните ремни», сообщение температуры в Амстердаме и – как же без этого – жуткое желание сходить в туалет, когда уже поздно.

Рейс Амстердам-Портленд: «пристегните ремни», продолжение чтения последних четырнадцати страниц Брэдбери (я его дочитала!), «высота над уровнем моря семь километров», раздача пледов, «мам, а мы не столкнёмся вон с тем самолётом?», долгожданный ужин, зона турбулентности, навеивающая страх, успешный поход в туалет, «мам, а нам долго ещё лететь?», «ещё четыре часа, поспи», сон, оповещение пристегнуть ремни, посадка (боже, спасибо, что не разбились).

После прилёта, десятиминутных поцелуев и тисканий с Придурком, а также язвительного приветствия с братом (дом, родной дом), я посчитала нужным принять душ по двум причинам: я не была голодной, а делать было нечего, и что вообще человек может делать в девять вечера? Конечно, мыться. Просто мне нужно было куда-то себя деть.

Послав к чёрту затею помыть ещё и голову, я настроила благоприятную водичку и залезла в душевую кабинку. Помню, когда нам её только привезли, я долго не могла разобраться, как включать кран, поэтому всегда приходилось звать кого-нибудь на помощь. Слава богам, сейчас я разобралась с этим делом и научилась отличать кран для спуска воды и кнопку с тупым радио, где вечно крутили классику. Интересно, существует ли радио «для тех, кто в душе»?

Не зря я взяла с собой пижаму, чтобы не переодеваться в комнате.

– Мать твою! – не сдержалась я, когда зашла в комнату и застала у себя на подоконнике Лиама, который взбирался через окно.

– Прости, если напугал...

– Что ты здесь делаешь? – раздражённо спросила я. – Приключений на свою задницу ищешь?

Мои тёмные мысли всё твердили, что я не хочу никого видеть. Не хочу. Никого. А светлые повторяли другое – но это же Лиам! Мне плевать, хоть сам Иисус. Пусть валит к чёрту.

А потом мне стало ужасно стыдно за это. Мне самое место в аду за такие мысли. Хорошо, что их никто не слышит, потому что мой мир – чертовски страшное место.

– Я могу уйти, – услышала я голос Лиама. Он так и не слез с подоконника.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула и на выдохе считала до десяти.

– Нет, – сказала я, открыв глаза. – Иди сюда и, ради святого суслика, закрой форточку.

Сначала мы долго-долго болтали. Точнее, болтала-то я, а Лиам слушал. Я рассказала ему обо всём, не беря в счёт тот глупый спор. Затем он предложил посмотреть какой-то приключенческий фильм, название которого я не помню, ибо просмотр был всего на один раз. Кажется, в одиннадцать ко мне зашла мама, предложив что-нибудь съесть, и бодро улыбнулась, когда я попросила два стакана молока и овсяное печенье. Она даже спрашивать не стала, почему два стакана. Вероятно, была рада, что я улыбалась, а не ревела, как весь полёт из Питера в Амстердам. А Лиам в то время прятался у меня под кроватью.

В половину первого мой незваный, но любимый гость пошёл к себе домой. Как он добирался до третьего этажа, до сих пор оставалось для меня загадкой.

На следующее утро мама послала брата распинать меня, чтобы я, наконец, встала и позавтракала. У миссис Янг (моей мамы) сегодня был очень важный заказ на букет, а папа ещё три дня назад уехал в командировку, что, кстати, объясняло, почему от бабушки меня забирала одна мама.

– Ах да, – сказал Дин, на выходе из моей комнаты, – чуть не забыл. Ранний птенец, а также твой любовник просил передать тебе, чтобы ты ему перезвонила.

– Он мне не любовник! – Я с силой кинула в брата подушку. – Он – друг, ясно?

– Ага, – усмехнулся Дин, кинув подушку обратно, то есть в меня. – Завтрак сама себе греть будешь.

– Да иди ты! – успела выкрикнуть я, перед тем как дверь захлопнулась.

Речь шла о Лиаме, а погреть для себя завтрак у меня не было проблем. Такие уж у нас отношения с братом были.

Звонок Лиама меня слегка сбил толку. Что ему нужно было в одиннадцать или сколько там утра? Это настораживало и одновременно вызывало любопытство. Понимаю, если бы это была Аманда, прознавшая, что сегодня я уже дома. Мы бы пошли гулять, наелись бы фруктового льда и побрызгали друг в друга водой из фонтана. Придя домой, её мама бы с ошалевшим видом мокрой дочери пригласила бы меня на чашечку чая с её фирменными кексами, а я бы любезно отказалась, сказав, что мама попросила вернуться пораньше.

И какой нормальный человек по собственной воле стал бы отказываться от кексов? Дело в том, что два года назад у Аманды умер отец, с которым мы проводили много времени. Летними вечерами, когда мама отпускала меня к подруге на ночёвку, он рассказывал нам разные сказки от импровизации до «Маленького принца», растянувшегося на три дня. А в учебное время он забирал Аманду со школы, пугая нас до смерти щекоткой. Он подбегал к нам, собирал в охапку и беспощадно начинал щекотать.

И как-то так я к нему привязалась. А его смерть стала для меня настоящей трагедией. Я спрашивала: «Почему дядя Джон нам больше не рассказывает сказок?», а мама, опустив взгляд, кратко отвечала, что он уехал. Через полгода Аманда сообщила, что на самом деле её отец погиб в автокатастрофе. Мы узнали об этом в один день, только Аманде рассказала её мать.

И тогда-то мне стало понятно, почему когда речь заходила о дяде Джоне, мама не могла смотреть мне в глаза, полные до краёв надеждой, что отец Аманды ещё сможет вернуться. Постепенно огонь боли начал выдыхаться, но он всё ещё обжигал.

Вы представьте себе, он не доехал до дома каких-то пару сотен метров. На встречку вылетел внедорожник и... бах! Удар грудью об руль, перелом грудной клетки, смерть на месте.

Собственно, по этой причине я и сторонюсь этого дома. Правильно? Неправильно? Не знаю. Просто не получается переступить через себя. А это ни есть хорошо.

Перебирая ногами деревянные ступеньки, я щурилась от солнца, проглядывающего сквозь занавески. Мой брат Дин – абсолютный глупец, если хотел напугать меня тем, что мне придётся самостоятельно насыпать в тарелку с молоком хлопья. Парень всё никак не мог опомниться, что мне уже не пять, да и без того он от рождения глупец.

Через окно кухни украдкой можно было заметить, как мама бегала по всему саду, тщательно подбирая цветы для букета. Своими щипцами она беспощадно срезала колючие розы и относила их на стол к остальным свежесрезанным цветам. Этого я уже в окне не видела, но догадаться было нетрудно.

В прихожей послышался слабый хлопок двери – Дин ушёл гулять со своими дружками. Вот и всё. Все на своих местах, наш дом почти пустует. Папа с девяти и до шести на работе, мама – в саду или дома, в крайнем случае, уехала по делу, связанным с её цветочками, а брат – чёрт знает где. Вот и остаётся мне развлекаться самостоятельно. Говоря правду, это меня устраивало. Но вот если все дома, и это не вечер и не отпуск, то тогда я начинала сходить с ума. Мне нужно одиночество. Мне нужна свобода. А также, чтобы никто не слышал, как я пою.

Когда тарелка с хлопьями опустела, когда я привела себя в порядок, тогда-то я и подошла к телефону, чтобы наконец исполнить свой долг и позвонить Лиаму.