8
Протянув руку, я открываю старые железные двери. Морщусь от скрипучего шума, что они издают, нарушая раннюю тишину вокруг. Январский ветер пронизывает моё тело, заставляя запахнуть пальто и укутаться в палантин. Сумерки начинают только рассеиваться, и холод, что присущ горной местности, щиплет лицо.
Я решительно шагаю вперед. Сосредоточенно смотрю под ноги, чтобы не угодить в грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя, или чего хуже - в коровий помёт.
- Не тревожь покойников в такое раннее время, - слышу голос из сарая, мимо которого прохожу. Останавливаюсь, оборачиваю голову и встречаюсь с осуждающим взглядом своей бабушки. Удивляюсь, эта старушка вообще спит когда-нибудь? Сейчас нет ещё пяти часов утра, а она уже на ногах.
Хрупкого телосложения, невысокого роста женщина, держит в руках ведро полного зерном. Я захожу в помещение, делаю шаги к ней, решая помочь. В нос ударяет вонь животных. Задерживаю дыхание, стараюсь перебороть тошноту. Но она останавливает меня движением руки, отворачивается и высыпает зерно в кормушку для скота.
- Люди в деревне начинают поговаривать, что ты сумасшедшая, - ворчливо начинает она. - Бродишь по кладбищу, сидишь там часами, ни дня не знаешь, ни ночи.
Окидывает меня взглядом через плечо, я читаю в её маленьких, повидавших много всего в жизни, глазах жалость. Её лицо становится печальнее и будто морщинистее.
- Хвана не воротишь. Совсем разум потеряла ты. Возвращайся домой, девочка, не место тебе тут.
Я вздыхаю. Ну вот, вновь она гонит меня. Все наши разговоры начинаются и заканчиваются одинаково.
- Нани, мы уже говорили об этом, - делая шаги назад, отвечаю ей.
Не желая продолжать перепалку с бабушкой, разворачиваюсь, покидаю сарай. Как только свежий воздух достигает ноздрей, жадно втягиваю его в себя.
- Упрямая. Вся в отца пошла, - слышу бурчание в сарае. - Нельзя ходить на кладбище, когда вздумается. Всему свой час.
Я ступаю вверх по дороге, вдоль спящих домов. Чувствую, как по холодным щекам начинают течь тёплые капли слез. Глаза застилает пелена. Не разбирая дороги, но прекрасно помня её наизусть, шагаю туда, где под тяжёлым мраморным гранитом лежит мой родитель.
Деревушка, в которой родился и рос мой папа, остается далеко позади. Я поднимаюсь в горную возвышенность, затем преодолеваю крутой спуск и оказываюсь там, где земля забрала себе тех, кто когда-то ходил по ней.
Не испытывая страха или тревоги, прохожу мимо могил. За все это время я изучила все даты и фото, что выгрированны на памятниках. Ноги несут меня по привычному маршруту. Сердце в груди начинает сжиматься, в горле образовывается ком, как только оказываюсь перед могилой отца. Произношу обреченным голосом полным боли и горечи:
- Папа, я снова пришла тебя умолять. Прошу тебя. Вернись.
Молчу, словно ожидая ответа. Будто папа действительно может материализоваться из пустоты. Поджимаю пальцы на ногах, впиваюсь ногтями в кожу на ладонях. Безысходность охватывает всё нутро, жестокая реальность впивается в сознание, терзая душу. Тишину нарушает вой ветра, заплутавшегося где-то в горах. Словно сама смерть смеётся надо мной.
Я подхожу к чёрному мрамору и провожу по ней рукой. Закрываю веки, перед глазами возникает картина: как я сажусь рядом с отцом и обнимаю. Чувствую запах одеколона со смесью сигар, присущий ему.
- Папа. Я не могу смириться, что тебя больше нет. Не могу это принять.
Мой голос кажется мне чужим и незнакомым. С тех пор, как не стало папы, я так редко говорю с кем-то, что перестала узнавать саму себя. Оседаю на землю рядом с могилой, не убирая руки с камня, окунаюсь в пустоту внутри себя. С каждым днём моя тоска по отцу только растёт. Мне становится больнее. Невыносимо.
Чувство вины и самобичевание - то чем я живу, последние полгода.
«Это я убила его» - эта мысль вновь пронзает мозг, разъедает меня изнутри кислотой.
- Прости меня, папа, - шепчу тихо. - Прости меня за все! Прости, что была тебе плохой дочерью.
Приподнимаю голову, вновь смотрю на фото отца. Как живо удалось мастеру передать взгляд папы, все его черты.
- Прос... - мой голос срывается на плач.
Боль ломает рёбра изнутри. Меня вновь начинает лихорадить и трясти, как в первый день, когда не стало отца. Когда я поняла, что он больше никогда не откроет глаза. Я плачу, без влаги из глаз, плачу одним телом, плачу душой. Плачу до тех пор, пока силы не покидают меня. Пока тело и сознание не отключаются. Я погружаюсь в полусон, в какой-то невероятный транс и вновь в голове картины произошедшего.
Вот мы с Чонгуком сыплем друг друга оскорблениями. Затем услышала глухой удар. Я повернула голову и увидела отца, безжизненно лежащего на земле. Ужас и страх оковали меня в тот момент. Я старалась разбудить его. Заставить открыть глаза, но с каждой прошедшей минутой меня охватывало отчаяние и обречённость.
Всё вокруг в миг перевернулось с ног на голову. Меня увели от папы в дом. Испуганные и растерянные лица гостей Меллисы сменяли друг друга. Они что-то мне говорили. Пытались утешить. Истошный крик и плачь матери доносился до ушей. Я выбежала на улицу и увидела, как врач из неотложной помощи, наклонившись над отцом, сказал:
- Его уже не спасти. Остановка сердца.
Он констатировал физическую смерть отца. В этот миг наступила и моя - душевная. Все органы внутри превратились в прах.
- Не-е-ет! - оглушительный вопль вырывался из груди.
Я бежала обратно к отцу. Упала на колени и старалась поднять его.
- Нет, нет, нет! - согнулась от тяжести тела отца. Не могла удержать его. - Не правда! Папа, вставай. Вставай!
Почувствовала, как меня приподнимают, оттаскивают от него.
- Лалиса, - голос Чонгука в самое ухо отрезвил меня. - Лалиса. Его больше нет. Он умер.
- Не смей. Не смей такое говорить, - я оттолкнула его от себя, начала колотить руками по его груди. - Как ты можешь? Как ты можешь такое говорить, Чонгук?!
Как он мог произносить такое? Заглянула ему в глаза, задыхаясь от ненависти. Он смотрел на меня, и я видела, как его зрачки застилала влага. Лицо Чонгука было перекошено от скорби.
- Мне жаль, - произнёс он.
Его слова сопровождались одной слезой из правого глаза.
- Мой отец не умер! - кричала ему в лицо, замахиваясь, ударила его по щеке ладонью.
- Хваннн, - крик матери прорывался в сознании сквозь окружающий шум. - Мой Хван умер...
Я резко развернулась, решив вернуться к отцу. Он не мог умереть! Все просто сошли с ума!
Но мне не удалось ступить и шагу. Чонгук развернул меня за плечи, стискивая в объятьях до хруста в костях.
- Его больше нет, - вырвалось шепотом мне на ухо.
Мой разум затуманился, воздух покидал лёгкие.
«Меня тоже больше нет» - последнее, что промелькнуло в голове перед тем, как я осела у него на руках.
Шаги и шуршание за спиной проникают в моё подсознание и выдергивают из сна. Я открываю глаза и моментально жалею об этом. Дневной яркий свет больно бьёт по ним. Понимаю, что прошло уже достаточно времени с тех пор, как я тут. Заставляю себя встать. Затёкшие мышцы причиняют боль и дискомфорт.
Ощущаю, что позади меня кто-то стоит. Затылок покалывает, чувствую спиной тяжёлый взгляд. Я оборачиваюсь и с трудом удерживаюсь на ногах, чтобы не грохнуться вниз.
Наши взгляды встречаются. Я смотрю, не мигая на мужчину в чёрном расстёгнутом пальто, что держит в руках розы.
Значит, это он. Двадцатого числа каждого месяца, в день, когда не стало отца, я находила на его могиле десять алых роз.
Я не знала, кто их приносит и когда. И решила, что кто-то из братьев позаботился об этом, заплатив кому-то из местных.
Пребывая в растерянности, ныряю в себя. Стараюсь понять, что же я чувствую, увидев его вновь? Но в голове нет ни одной мысли. Пустота. Сердце не бьётся. Не качает кровь.
Мой соучастник, человек, который виновен в смерти отца настолько же, что и я, тоже не молвит ни слова. Он проходит вперёд, положив цветы на мраморный гранит, смотрит на памятник. Я чувствую, как в груди, наконец-то, начинает функционировать сердце. Оно пропускает удар.
«Чонгук» - констатирует мозг, словно узнаёт его только сейчас.
- Что. Ты. Здесь. Делаешь? - выговариваю каждое слово с трудом.
Кожа по всему телу начинает воспламеняться. Чувствую дикий зуд. Боже. Оказывается, сердце тоже может чесаться.
- Между нами есть дела, которые нужно решить, - произносит Чонгук, не поворачивая головы в мою сторону. Продолжает печально смотреть на изображение отца.
Я содрогаюсь от звука его голоса. Я запретила себе думать о нём. Вычеркнула из памяти его лицо. Не вернулась назад в город после похорон отца, чтобы не встречаться с ним лицом к лицу. Чтобы никогда больше не видеть его. Заперла себя в этой глуши. И вот он вновь передо мной.
Я украдкой ухватываю рваный вдох, боясь задохнуться от неконтролируемых чувств. Где справедливость? Почему он все ещё так влияет на меня? Со всей силы сжимаю руки в кулак.
Приподнимаю голову, одаривая его пренебрежительным взглядом.
- Единственное, что между нами есть... - говорю шёпотом.
Так, чтобы слышал только он. Словно боясь, что может услышать отец. Узнать, что мы вновь ругаемся.
- Единственное, что между нами есть, - повторяю вновь ещё тише, - Это могила моего отца. Это его смерть.
Мышца на лице Чонгука дёргается, он резко поворачивает голову в мою сторону. Сжимает челюсть так, что его лицо белеет. Метает на меня взгляд. Я вглядываюсь в эту чёрную бездну, словно ищу что-то жизненно необходимое. Он делает шаг в мою сторону. Я отступаю назад, вытягиваю руку вперёд, в предупреждающем жесте, чтоб не смел подходить ближе.
- Между нами только смерть.
Бросив эти слова, разворачиваюсь и шагаю вперёд. Иду быстрым шагом, еле сдерживая себя, чтобы не пуститься в бег.
Меня трясёт и колотит всю обратную дорогу. Увидев перед собой деревушку, удивляюсь, как быстро я преодолела путь назад. Обычно дорога занимает дольше времени. Я прохожу мимо домов, замечаю людей, идущих мне навстречу. По инерции, неосознанно. Просто серые пятна без лица, пола и возраста.
В голове снова и снова прокручиваю встречу с Чонгуком. Ведь не думала о нём. Не хотела видеть больше. Так почему сейчас где-то внутри, в темном уголке души, трепыхается унизительная радость?
Одергиваю себя. Это вовсе не радость! Просто эффект неожиданности. Вот и всё! Сворачиваю на улицу, ведущую к дому бабушки, замечаю у ворот дома чёрный минивэн.
Как только захожу во двор, вижу Минхо. Брат стоит у входа в дом и затягивается сигаретой. Увидев меня, бросает окурок и топчет ногой. Улыбается.
Меня охватывает радость. В миг преодолев расстояние между нами, я кидаюсь в его объятия. Минхо кружит меня вокруг оси. Звуки нашего смеха переплетаются между собой.
- Как же я скучала! - говорю, посмотрев ему в лицо. - Очень-очень!
- Я тоже, Лиса, - отвечает он серьёзным тоном.
В последний раз мы виделись два месяца назад. Минхо и Суен приезжали за тем, чтобы уговорить меня вернуться домой. Но я была непреклонна и на этой почве мы повздорили с Минхо.
- Ты приехал один? Где Суен?
- Не один. Но без Суен. Она ждёт тебя дома, - выговаривает последние слова с нажимом.
- Ох, только не начинай снова, - насупилась моментально я, отодвинувшись от него. - Никуда я не поеду!
- Это мы ещё посмотрим, - раздаётся голос за спиной Минхо.
- Джун, - произношу прежде, чем выглядываю из-за плеча Минхо и вижу ещё одного брата. - Ты тоже тут?!
- Я тоже, - отвечает он, закрывая за собою дверь в дом, и идёт к нам.
Я иду навстречу и обнимаю его, но уже более сдержанно. Понимание того, что если братья и Чонгук приехали сюда вместе, то вероятнее всего что-то произошло. Или должно произойти. Радость от встречи с братьями сменяется тревожными сигналами в голове. Множество мрачных мыслей начинают атаковать меня.
- Вижу, деревенская жизнь тебе по душе, - говорит с издевательским смехом, осматривает меня с ног до головы. - Что за вид? Только не говори, что ты и корову доить научилась?
- Иди к чёрту! - бью его кулаком в предплечье.
Но понимаю, что шутки шутками, но брат прав, выгляжу я не самым лучшим образом. Глаза, скорее всего, красные и распухшие от слёз, распущенные волосы растрепал ветер, длинное пальто и обувь утопают в грязи. А все потому, что шла, не разбирая дороги.
- Ладно-ладно, я пошутил, ты же знаешь, - произносит, отступая назад.
В этот момент дверь в дом раскрывается и оттуда выглядывает голова ещё одного моего брата - Кана. Теперь я удивлена ещё сильнее, чем минутами ранее. Что происходит? Почему они все решили приехать вместе?
- Лалиса пришла, - говорит он кому-то в доме.
- Давайте, заходите уже, - командует нам и скрывается обратно внутрь.
Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на лица Минхо и Джуна.
- Что происходит? - спрашиваю их.
Минхо подходит сзади, ставит руки мне на плечи, юркает в свои объятия.
- Ничего такого, что мы не сможем уладить, - отвечает он.
Я хмурюсь, тревожные звоночки в голове превращаются в сирену.
- Мы приехали за тобой, - подходя к нам и щелкая по носу, говорит Джун. - Пора возвращаться домой.
Я не успеваю ответить, он устремляет взгляд за нашу спину.
- Чонгук, ты как раз вовремя.
Я съёживаюсь в объятьях брата. Он выпускает меня из кольца рук, и мы идём к небольшому каменному дому, построенному ещё моим прадедом. Он легче отапливается, уютнее и компактнее, чем большой двухэтажный дом рядом, построенный моим отцом.
Я не оборачиваюсь назад, не желаю встречаться взглядом с Чонгуком. Снимаю массивные ботинки, захожу внутрь и вешаю пальто на крючок у входа. Поправляю шерстяное платье на себе. Чувствую тепло и запах горящих в печи дров и это немного успокаивает мои нервы.
Вижу, что во главе стола сидит дядя Чвон, по обе стороны от него Кан и самый старший из моих братьев. В воздухе витает напряжённая обстановка. Лица братьев кажутся сосредоточенными и мрачноватыми. Чувствую, как ладошки начинают потеть. Так происходит всегда, когда я начинаю нервничать. Ещё утром ничего не предвещало такого поворота. Дядя, братья и Чонгук с ними, какая-то криминальная сходка авторитетов, честное слово. Как только я подхожу к столу, братья встают, и я по очереди приветствую их объятиями.
- Дядя, как твое здоровье?
Дядя Чвон - старший брат отца. Папа всегда очень уважал и почитал старшего брата. Оставшись сиротами в раннем детстве, дядя взял на себя заботу о семье. Не закончив школу, он пошёл работать. Благодаря ему, остальные дети получили высшее образование и устроились в жизни. Папа с благодарностью и восхищением отзывался о старшем брате. Хотел, чтобы они с бабушкой переехали к нему, но они не соглашались покидать Родину. Моё знакомство с дядей состоялось в детстве, будучи ещё маленькой. Мы приезжали сюда, всего один раз. Провели в деревне около месяца и больше никогда не соглашались ездить с отцом. С тех самых пор дядя запомнился мне строгим, грозным мужчиной. Он всегда был хмур, немногословен. Жил через три дома от бабушки. Прожив последние полгода рядом с ним, я прониклась к нему. Бабушка рассказала, что он был женат, но его жена и ребёнок умерли во время родов, когда ему было тридцать лет, с тех пор он не женился повторно. Его история вызвала в моей душе отклик. Я восхитилась им, как мужчиной, который потеряв любимую, не стал искать ей замены. А мог ведь. К тому же дядя внешностью был очень похож на папу. Особенно глазами. И когда он смотрел на меня, я видела взгляд отца. Только со временем у меня получилось выдерживать этот взгляд без щемящей боли в груди.
- Твоими молитвами, - отвечает он тихим басом.
Величественно восседая во главе стола, он продолжает опираться на трость, уверенно сжимая её в руках. Дядя, как и присуще мужчинам из рода Манобанов, обладает властной аурой. Его уважаешь и опасаешься на инстинктивном уровне.
- Давайте, ребята, присаживайтесь, - говорит дядя, зашедшим за мной в дом Минхо, Джуну и Чонгуку.
Я стою, вцепившись пальцами в деревянную спинку стула. Присутствие Чонгука уничтожает мои нервные клетки так, что я слышу их потрескивание.
- А ты, дочка, иди, помоги бабушке. Принеси нам чай, - обращается он ко мне.
Я киваю и быстро скрываюсь в соседней комнате, оборудованной под кухню. Вижу бабушку, открыв сундук, она что-то ищет в нём.
- Дядя там чай просит, - говорю на автомате.
- Да-да, уже заварила. Давай, наливай по стаканам. Справишься?
- Должна, - буркаю я.
Начинаю разливать по хрустальным стаканам чай. Обратив слух, прислушиваюсь к разговору в соседней комнате. Дядя расспрашивает братьев об их семьях, они поочередно отвечают ему. По тону их голосов и интонации, мои убеждения, что они напряжены и чем-то озабочены, только усиливаются.
- А теперь, нарежь лимон, - командует бабушка, как только я заканчиваю с чаем.
Я беру в руки нож, кладу лимон на доску и сосредоточено начинаю нарезать ровные кружочки. Бабушка в это время раскладывает сладости по тарелкам, достает из верхнего шкафа конфетницу. Я же в очередной раз удивляюсь энергичности своей Нани. Будучи в таком возрасте, она одна управляется с большим хозяйством и домом. Как-то я спросила её, почему она не переехала к отцу, ведь там бы ей было комфортнее жить. От чего она осталась в этой деревушке и возится с курами этими, скотиной. Ведь нет необходимости - папа финансово никогда не обделял её.
«Я родилась тут, прожила жизнь. Нигде мне не хорошо, как дома» - ответила она тогда.
Как только заканчиваю с нарезкой, она суёт мне в руки поднос с чаем и велит нести в комнату. Я молча повинуюсь, хоть и чувствую, как нервно дрожат мои руки.
Оказавшись вновь в гостиной, разношу каждому чай, но стакан с блюдцем для Чонгука передаю через Минхо. Всё ещё избегаю смотреть на Чона. Собираюсь вернуться назад к бабушке, но дядя останавливает меня:
- Погоди, присядь, - указывая тростью на свободный стул, велит он.
Я нервно сажусь на стул. От напряжения начинает ныть позвоночник. Нутром чувствую, что сейчас последует что-то явно нехорошее. Воцаряется тишина, слышен только треск дров в печи и кудахтанье курицы где-то во дворе.
- Незадолго до смерти Хвана, мы говорили с ним, - словно уходя в воспоминания, начинает дядя. - Он был очень бодр и счастлив. Сообщил, что скоро состоится свадьба дочери. Уверял, что отдаёт её в надёжные руки.
Дядя делает паузу, уходит в свои мысли, затем переводит взгляд на Чонгука.
- Сынок, Чонгук, он ценил тебя, как сына. Не будь это так, не доверил бы тебе дочь.
Его слова оглушают меня, словно хлопок взорвавшейся взрывчатки. Я метаю взгляд в Чонгука, встречаюсь с его глазами. Меня бьёт, словно молнией. Ощущение, что я ослепла, и вместо лица мужчины, лишь мерцающие точки.
- Жаль, что он не успел отыграть вашу свадьбу, - продолжает дядя.
- Хван был очень дорог мне. Я хочу исполнить то, что он не успел. Лалиса, дочка, ты слишком задержалась в наших краях. Братья говорят, что приехали за тобой, и я согласен с ними, что тебе пора возвращаться домой.
Меня укачивает, хотя я сижу, не шевелясь и не дыша. Стараюсь унять нарастающую боль в груди.
«Не паниковать, не паниковать!» - даю себе установку.
Подняв голову, устремляю взгляд на Минхо, потом на остальных братьев. Но никто из них не замечает моей мольбы в глазах. Они слушают дядю, который продолжает:
- Мы должны устроить, подобающую памяти Хвана, свадьбу. Лалиса ваша единственная сестра, вы обязаны позаботиться обо всём, нет смысла тянуть. Надо сыграть свадьбу детям. Я поеду с вами. Хочу присутствовать на бракосочетании, раз брат сам не успел стать свидетелем этого дня.
Чем больше он говорит, тем сильнее набирает обороты буря внутри меня. Какая к чёрту свадьба? Выйти замуж за Чонгука, за человека, который повинен в смерти отца? Это его слова загнали папу в гроб. Не скажи он тогда эти гадости про меня, у папы бы не случился сердечный удар.
- Дядя, - поборов ком в горле и, ещё точно не зная что собираюсь сказать, начинаю я.
Все слова и предложения словно вылетели из головы. Мозг поплыл, и я стараюсь установить с ними связь, попутно контролируя вентиляцию в легких. Моргаю и уверяю себя, что должна сосредоточится, чтобы остановить это безумие.
- Дядя, все обстоит иначе, чем ты думаешь...
- Дядя, Чвон, - не дав мне продолжить, вмешивается Дживон. - Ты прав, мы всё устроим наилучшим образом, и твоё присутствие на свадьбе очень порадует всех нас.
Я опешила, уставившись на Дживона с открытым ртом и круглыми от шока глазами.
- Что ты говоришь?! - спрашиваю взвинчено.
Чувствую, как под столом меня берут за руку. Кан, который сидит рядом, наклоняется и шепчет:
- Успокойся, мы тебе всё объясним.
Я со злостью выдергиваю свою руки из цепких пальцев брата. Обращаю требовательный взгляд на Чонгука.
«Скажи им, что никакой свадьбы не может быть!» - командую безмолвно.
Он никак не реагирует. Ни одна проклятая мышца на его лице не дёргается.
- Хорошо, оставлю это дело на вас, - одобрительно произносит дядя, отпивает глоток чая и, опираясь на трость, привстаёт из-за стола. - Мне пора пить лекарство, поговорим завтра обо всём остальном.
Медленно двигаясь, он шагает к выходу.
- Пойдём, измерю твоё давление, - говорит бабушка, перехватывая его у двери. - Что-то не нравишься ты мне сегодня. Совсем бледный.
Я с трудом сдерживаюсь до тех пор, пока за ними закрывается дверь. Вскакиваю на ноги, оглядываю сидящих за столом мужчин. Никто из них не смотрит на меня. Братья прекрасно знают мой вспыльчивый нрав и кажется, вполне готовы к предстоящей буре.
- Ребят, вы что себе позволяете? С каких пор, принимаете решение за меня?! - спрашиваю, контролируя свой голос.
«Не кричать. Это твои братья.»
- Успокойся, мелкая, - первым заговаривает Минхо. - Есть обстоятельства, которых ты не знаешь.
- Какие к чёрту обстоятельства, Минхо? Что может произойти, из-за чего я должна позволять вам решать за кого и когда мне выходить замуж?
- Сбавь тон, Лалиса, - вступается за Минхо Кан. - Во-первых, отец всегда решал такие вопросы. Тебе прекрасно известно, что он хотел, чтобы вы поженились. Наши браки устроены точно таким же образом.
Я улавливаю горечь в его голосе. Кан был влюблен в свою сотрудницу, они встречались, но отец выбрал ему в жены другую девушку, и брат, беспрекословно послушался отца и женился.
- И? Поэтому, я должна сейчас молча всё снести? Папы больше нет! - произношу слова и чувствую, как голос дрожит, и на глазах выступают слезы.
«Его нет из-за меня, из-за Чонгука. Мы его убили.» - хочется признаться. Но боль оглушает меня с такой силой, что я понимаю - не смогу произнести это вслух, обсуждать с кем-то. Рассказывать все детали. Смахиваю слезы. Сейчас не время плакать. Я не могу допустить брака с Чонгуком. Бросаю гневный взгляд на виновника всех бед. Не смотрит на меня, уставившись в свой стакан. Ни одной эмоции увидеть не получается.
Я глубоко вдыхаю, но вопреки ожиданиям, кислород в лёгкие не поступает, лишь жгучая лава разливается по горлу.
- А вы, господин Чон Чонгук, ничего не хотите сказать?
Намеренно обращаюсь к нему на Вы, подчёркивая деловой, пренебрежительный тон. Стараюсь держать себя в узде и не наговорить лишнего при братьях. Чонгук поднимает голову, встречает мой ледяной взгляд.
- Помнится, вы тоже не горели желанием связывать себя узами брака со мной, - продолжаю насмешливо.
В ушах начинают звенеть его слова, что он женится на чистой и невинной девушке. Почему, чёрт возьми, сейчас он ведет себя так, словно накачался транквилизаторами? От чего не протестует, как и я?
Чонгук встаёт на ноги, упирается руками об спинку стула. На долю секунды я забываю обо всем и просто любуюсь им. Подмечаю изменения, произошедшие с ним с последней нашей встречи. Волосы стали длиннее, падают челкой на лоб, вокруг глаз пара тонких линий.
Мысленно зажмуриваюсь. Чонгук наклоняется вперёд в мою сторону и произносит:
- Поменялись обстоятельства и приоритеты, госпожа Лалиса Чон, - улыбается ядовито. - Привыкайте к новой фамилии.
Кто-то из братьев шутливо присвистывает. Хмыкает.
- Я лучше съем собственные ботинки, чем буду носить твою фамилию! - бросаю ему в ответ.
- Хватит ребячится! - жёстко произносит Дживон. - У тебя нет другого выхода, Лалиса!
Последнее предложение звучит решительно и безапелляционно. Он встаёт и пересаживается на место, где сидел до него дядя.
- Присаживайся! - говорит жестким тоном, не терпящим возражения.
Я упрямо приподнимаю подбородок, протест и бунт внутри не дают мне ступить и шагу.
- Я сказал, сядь! - продолжает настойчиво.
А я продолжаю стоять. Обида на брата начинает набирать обороты. Какое он имеет право так обращаться со мной, никогда раньше такого не происходило. Кан драматично громко вздыхает.
- Вот упертая, - говорит себе под нос. Встаёт, подходит ко мне и усаживает за стол. Садится следом. Напротив меня сидит Минхо, я упираю в него взгляд, ища поддержки. Умоляю его встать на мою сторону, помочь разрулить всю эту ситуацию. Ответом мне служит сожаление на его лице.
«Прости, но я бессилен» - говорит его взгляд.
- Лалиса, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала. Отец оставил завещание, - ровным тоном, стараясь перетянуть на себя моё внимание, произносит Дживон.
Я не смотрю в его сторону, но вниманием моим завладеть ему удаётся.
- Папа оставляет тебе апартаменты в новом доме, загородный коттедж, машину и два банковских счета. Ещё тебе отходят тридцать процентов акций компании, принадлежавших ему.
Он замолкает, очевидно ожидая моей реакции, я никак не реагирую, чувствую лишь опустошённость внутри.
- Но, - снова начинает Дживон. - Ты наследуешь всё это при одном условии...
Я не сдерживаюсь и перевожу на него взгляд, брат смотрит на меня цепко. Догадка о том, что за условие заставляет меня натянуто улыбнуться.
- При условии, что я должна выйти замуж за Чонгука! - констатирую очевидное.
Дживон утвердительно кивает. Я выдыхаю. В глазах начинает печь, прикрываю их на мгновение, прислушиваюсь к себе и понимаю, что этот факт ничего не меняет.
- Мне ничего не нужно, Дживон, - начинаю воодушевлённо.
Если они считают, что ради наследства я должна выйти за Чонгука и поэтому так настаивают на браке с ним, то просто нужно уверить их, что это не веская причина для меня.
- Поверь, меня вполне устраивает моё положение. Я готова отказаться от всего этого. Я не хочу замуж! Моё решение - остаться тут с бабушкой. Мне тут хорошо, спокойно. Так что всё в порядке, вам не стоит беспокоиться о моей судьбе.
- Лалиса, послушай, речь вовсе не о финансовой стороне. Думаешь мы оставим тебя без крыши над головой или финансов? Ты наша сестра и ни в чём нуждаться не будешь, - вступает в разговор Джун. - К тому же ты первоклассный специалист в своей сфере и сама сможешь себя обеспечить, это мы тоже знаем.
Его слова затрагивают самые чувствительные стороны моей души. Мне сразу вспоминается, что я сестра им только по отцу. Глаза начинает щипать от непролитых слёз. Чувства благодарности от того, что они так относятся ко мне, разливается по венам. Продолжали бы они так же любить меня, узнай всю правду? Узнай, что той ночью я стала причиной сердечного приступа папы. А к Чонгуку смогли бы относится так же, как раньше?
Чувствую, как голова начинает опухать от вопросов и переполняющих меня эмоций. Из состояния комы выводит Минхо, который прочищает горло.
- Судя по дате, завещание составлялось, когда ты находилась на стажировке в Америке, - поддавшись вперёд, произносит он, имея ввиду период, когда я ушла из дома и жила с Тэяном.
Вижу, что брату неловко от того, что ему приходится упоминать об этом. Он даже не в курсе, что Чонгук знает всю правду.
«Папа не хотел, чтобы ты выходила за Тэяна, поэтому он так поступил» - понимаю, что это то, что он хочет сказать.
Мои мысли трепыхаются словно бабочка, которую накрыли стеклянной банкой. Нет-нет-нет. Ничто не заставит меня выйти за Чонгука. Я с ним в одном городе-то находиться не могу, не говоря уже о том, чтобы жить в одном доме. Лучше останусь тут, коров доить буду; сажать помидоры, морковь; кур, гусей откармливать. Жить тихой, спокойной жизнью.
- Ребят, моё решение окончательное, - вкладываю в голос всю свою категоричность, молясь, чтобы наша дискуссия на эту тему закончилась.
- Лалиса, всё не так просто. Я же говорю, что не в недвижимости или финансах дело, - отвечает Джун.
Я изнеможенно смотрю ему в лицо. Оглядываю остальных братьев по очереди и понимаю, что они ещё не договорили. Вся суть не в наследстве отца. Есть что-то ещё.
- И? - снова завожусь, встаю нервно. - Что ещё вы мне уготовили? Давайте, выкладывайте!
Мне хочется бежать от этих мужчин. Хочется уйти, чтобы всё это остановить. Чтобы они прекратили давить на меня. Ломать. Задыхаюсь.
- Если ты не замужем за Чонгуком и не унаследуешь всё, о чём в завещании говориться, то акции компании переходят тому, у кого преобладает их количество.
Я начинаю анализировать сказанное им. Знаю, что у отца и Чонгука по тридцать процентов акций, остальные сорок процентов акций три года назад были разделены на четыре части и проданы. Папа тогда решил выйти на международный уровень и ему нужны были финансы.
- И? - кидаю я. - Отлично! Акции перейдут Чонгуку, в чём дело? Отец и так всё это затеял, потому что готовил и видел именно его своим приемником, а я так, приложение ко всему этому.
- Ты действительно думаешь, что мы бы сейчас находились тут, будь все так просто? - режет по нервам грубый голос Чонгука. - Мы что, по-твоему, похожи на идиотов?
Он испепеляет меня взглядом. Я вижу, как ходят желваки на его лице, чувствую вибрации гнева, исходящие от него. Оказывается, его спокойствие было напускным. Он в ярости.
«Конкретно ты - да не то, что похож, а настоящий идиот!» - заготавливаю речь в уме, чтобы выдать, но меня опережает Кан:
- Лалиса, Ким скупил акции остальных четырех партнеров, теперь у него сорок процентов. Его акции преобладают над пакетом акций Чонгука. В случае, если ты не вступишь в права наследства, они достанутся ему. Отец не мог предполагать, что всё так обернётся.
- Как только отца не стало, сукин сын, как шакал исподтишка всё провернул, - следует комментарий Джуна, он бьёт ладонью по столу.
«Ким. Боже» - пронзает мой мозг.
Внутри поднимается волна дикого ужаса. Позвоночник пронизывает лёд. Ким Сумин, давний конкурент отца. Человек, который когда-то подозревался в покушении на него. В папу стреляли. Он выжил тогда чудом, пуля пролетела насквозь. И это после того, как они выиграли государственный тендер на строительство, обойдя компанию Кима. Теперь у него акции компании отца. Как? Как это могло произойти?
Я теряю все нити с реальностью, пошатываюсь, когда Минхо, обняв меня, произносит шёпотом:
- Нужно зарегистрировать брак, Лалиса. Мы не стали бы принуждать тебя не будь этих обстоятельств.
Нет. Нет. Не может быть. Отрицаю действительность. Не принимаю её. Ощущение, что меня топят. Топят в болоте. Я пытаюсь дышать. Брыкаюсь, хочу всплыть, но мне не дают. Тянут вниз, глубже, на дно. Мои лёгкие наполняются мутной зелёной водой.
Тяжёлый, пронизывающий взгляд Чонгука изучает меня детально, впитывает мои эмоции. Я не вижу, но ощущаю, даже там, захлебываясь на дне. В ушах стоит шум, бульканье затхлой воды.
- Я не хочу, - произношу хрипло, на последнем издыхании.
Выворачиваюсь из объятий Минхо. Иду к выходу. Не могу больше. Не могу быть тут. Не могу сражаться. Не могу признать свое поражение.
«У тебя нет другого выхода.» - игнорирую внутренний голос.
Вылетаю из дома. Оказываюсь в вечернем полумраке. Холодный поток воздуха бьёт в лицо. Ловлю жадно ртом кислород. Быстрым шагом иду к коттеджу. В ноги впивается мелкие камни и я понимаю, что даже не обулась. Захожу в дом и прислоняюсь спиной к двери. Стою так, не шевелясь, не включая свет. Короткие болезненные вдохи.
«Дышать. Нужно дышать» - теперь ловлю воздух носом.
Ручка двери дергается, затем её толкают, пытаются открыть. Я прижимаюсь к ней сильнее спиной. Отказываюсь впускать кого-либо. Но мои попытки оказываются ничтожными против силы того, кто за дверью. Меня просто отбрасывает на несколько шагов вперед. Дверь распахивается, оборачиваюсь, вижу в проёме Чонгука, за его спиной на небе огромная мрачная луна. Фильм ужасов. Вся моя жизнь - кошмар. Пячусь назад. Вот и захлопнулась клетка, я наедине с оборотнем. Он делает несколько шагов вперёд, захлопывает за собой дверь, нас поглощает мрак.
- Уйди, Чонгук! - опережаю его, не даю заговорить. - Проваливай к чертям собачьим!
Прекрасно знаю, почему он тут. Отхожу всё дальше.
- Прекрати истерику, - требует он.
Голос твердый, трезвый. Без эмоциональный. Не различаю его лица. Просто темный силуэт.
«Истерику? Он считает, что у меня просто истерика?» - сшибает все тормоза.
- Ты выйдешь за меня, дорогая, - говорит он будничным тоном. - Наденешь белое свадебное платье, губы натянешь в одну из своих искусственных улыбок. Счастье в глазах нарисуешь, а затем, выводя каждую букву поставишь свою подпись во всех документах, что должна.
Я поглощаю рык, что рвётся из груди, устремляюсь к нему со скоростью пули. Упираю руки в его грудь. Поднимаю голову, не разбирая лица, гляжу в невидимую бездну его глаз. Приближаю своё лицо вплотную.
- Может ещё свадебный танец, Чонгук? А? Танец на костях моего отца, - шиплю сквозь зубы; тихо, но так оглушительно. - Ты, сволочь, хоть осознаешь, что это ты и я его убили?
Вцепляюсь в ткань его свитера, трясу.
- Ты это понимаешь?! - повторяю с болью и надломом в голосе.
- Того, что произошло, уже не изменить. Перестань думать только о своих чувствах, эгоистка избалованная! - оседает меня режущим голосом. - Мне этот брак на хер тоже не сдался. Но мы должны. Это не просто компания. Это компания, которую создали наши отцы. Она память о них. То, что им было дорого. И потерять всё так, потому что ты грёбанная истеричка, жалеющая себя, я не собираюсь! Ты должна сделать это ради отца. Своей семьи, - заканчивает он, берёт мои запястья, отцепляет от себя.
Каждое его слово, обвинение, сопровождается треском рёбер внутри меня. Чонгук разворачивается, идёт обратно к выходу. Его шаги оглушают.
- Хорошо, Чонгук! Давай окунёмся в этот ад! - кричу ему в след.
Истерично смеюсь, оседая на пол.