Омут

Ши Цинсюань очнулся поздно вечером, когда над Призрачным городом сгустились глубокие сумерки. В комнате уютно подрагивали теплые огоньки свечей, в окно врывался свежий ветер. В кресле у его постели сидел, рассеяно перебирая свитки с какими-то записями, Его Высочество. У Ши Цинсюаня ломило все тело, а в горле пересохло, как в пустыне. Непомерным усилием получилось издать хриплый стон и к нему тут же устремились с заботой и помощью. Се Лянь всячески окружил его комфортом. От такого чрезмерного обхождения Цинсюаню стало не по себе. Он уже давно отвык от подобных условий: спать на мягкой кровати, есть досыта вкусную свежую пищу, с утра до ночи отслеживать бока и отмокать в горячих купальнях.

Несколько следующих дней словно вернули бывшего Повелителя ветра обратно на небеса. И это было очень странное, почти пугающее чувство. Как будто он опять делает что-то неправильное, противоестественное, берёт что-то ему не принадлежащее. Несколько раз он порывался отправиться назад, на что получил бескомпромиссный отказ. Господин градоначальник даже пригрозил превратить его в неваляшку дарума и запереть в чемодане. Когда Цинсюаню стало заметно лучше, Се Лянь с Хуа Чэном завели разговор о том, как он попал в ловушку речного гуля. И тут оказалось, что произошло нелепейшее недоразумение. Ши Цинсюань весь сник, ссутулился и глаза его подозрительно покраснели:

— Я помню как отправился проведать Ваше Высочество в храм Водных каштанов. Дорога была нелегкая и я часто делал остановки, чтоб перевести дух. В какой-то момент я услышал... — Цинсюань замялся, словно не уверенный, можно ли об этом говорить, — это был голос... голос повелителя Черных вод.

Он кинул быстрый взгляд на Хуа Чэна и снова потупился, словно тот выступал официальным представителем Хэ Сюаня и сейчас начнет обвинять Цинсюаня во всех совершенных грехах.

Се Лянь с Хуа Чэном переглянулись. Очевидно, что Ши Цинсюань попал под действие омута сожалений, но как бы так поделикатнее повести разговор, чтоб Черновода и не выдать, и похвалить?

— Цинсюань, господин Хэ тут совершенно не при чем...

— О, я знаю-знаю, это какая-то глупая ошибка, мне просто послышалось, я ошибся! — Цинсюань стал так горячо оправдываться, будто за дурное слово о Хэ Сюане положена смертная казнь.

Се Лянь не знал, как подступиться к этой теме и Хуа Чэн пришел на помощь. Его серьезный, уверенный тон добавлял словам значимости:

— Ты слышал собственные сожаления. Так было устроено то место: каждый слышал то, что больше всего его гложет. Речной гуль заставлял своих жертв терять бдительность и сманивал с дороги, а уже внутри барьера утаскивал в реку и пожирал.

Ши Цинсюаню не впервые приходилось сталкиваться с различной нечистью, в том числе и с гулями, но раньше его защищал ореол божественного сияния и заморочить его до такой степени было задачкой не из легких. Теперь же, в смертном теле, это оказалось делом пары минут. Цинсюань накопил в себе достаточно вины и сожалений, чтобы при малейшем толчке сорваться с обрыва. Теперь он наконец понял, каким образом попался, но интересовало его другое:

— Как же так вышло, что гуль утащил меня, но не утопил и не сожрал? Если я правильно подсчитал, то вы достали меня из ловушки спустя несколько дней. Как же все это время мне удалось оставаться в живых?

Се Лянь с Хуа Чэном снова переглянулись, молча сетуя и на хорошую соображалку Цинсюаня и на излишнюю конспирацию Черновода.

— Возможно, — неуверенно протянул Се Лянь, — он уже кого-то сожрал и приберег тебя на потом...

— О, вот как, — подозрительно легко принял такое объяснение Цинсюань, словно и забыл, что прожорливые демоны не ведают чувства меры.

Се Лянь с облегчением поспешил сменить тему:

— Мы с Сань Ланом настаиваем, чтобы ты остался нашим гостем хотя бы еще на месяц. Тебе необходимо восстановить силы, совершенно неприемлемо отпускать тебя в таком состоянии.

— Что вы, что вы, — почти в ужасе запротестовал Цинсюань, — это совершенно невозможно, к тому же, мне давно пора было вернуться, мои друзья...

— Никуда не денутся, — оборвал протесты Хуа Чэн. Со сложенными на груди руками и хмурым взглядом, он производил внушительное впечатление.

Некогда Цинсюань был в совершенном восторге от дружбы Его Высочества с непревзойденным демоном и легко вступал с ним в самые смелые диалоги. С тех пор прошло, кажется, не пару лет, а несколько жизней. Цинсюань разучился держать спину ровно, не позволял себе поднять взгляда даже на простых смертных (к которым теперь относился и сам), не говоря уже, чтобы смотреть в глаза демонам и богам.

С Се Лянем было проще — тот вел себя непринужденно и искренне, не выказывая никак своего положения в небесной столице. Цинсюань подозревал, что Его Высочество теперь занимает там не последнюю должность. Единственное, чем он мог ненароком похвалиться (правильнее сказать кем), был его ненаглядный Сань Лан. В разговоре сами собой выскакивали фразы "Сань Лан то, да Сань Лан это" с таким сияющим гордостью взглядом, что Цинсюань невольно восхищался этим незамутненным чувством.

Вынужденный принять приглашение, Цинсюань опять почувствовал свою неуместность. Он стал её ощущать везде, кроме грязных улиц. Как будто находясь в минимально комфортных условиях он нарушает правила своего покаяния. Хотя совершенно не задумывался, кто эти правила установил.

Когда радушные хозяева оставили его отдохнуть, Цинсюань пошире распахнул окно и с наслаждением вдохнул ночной воздух. Все так и было: он услышал знакомый голос и попался на эту приманку. И сожаления были да, только он с ними живет уже не первый день и точно знает, что слышал кое-что еще. Хэ Сюань звал его. Надрывным, умоляющим голосом просил прийти к нему, вернуться, не оставлять одного.

Ши Цинсюань не помнил, в какой момент это произошло — в голове все смешалось, но этот голос звучал так ясно, так искренне и тепло. А еще он ощущал его силу. Сразу как очнулся. По меридианам бежала такая до боли знакомая энергия. Он знал ее слишком хорошо, чтобы спутать с чьей-то еще. Можно списать тот зовущий голос на игру воображения, на проделки гуля и омута сожалений, но эта сила внутри не была плодом его фантазий.

Цинсюань улыбнулся и нащупал в рукаве сложенный веер. Тот, полностью лишенный духовных сил, теперь был его неизменным спутником. Почти как раньше, только имел совершенно иное значение. Цинсюань провёл кончиками пальцев по контуру слегка истрепавшейся бумаги, сжал в ладонях. Может быть он слишком много себе придумал, но когда тебя ненавидят всей душой, разве станут помогать? Разве будут вытаскивать из неприятностей и делиться силой? Разве будут просить не умирать? Пускай сейчас все так, пускай он еще не расплатился со своим долгом и жизнь его конечна, как жизнь любого смертного, но он все еще молод и впереди у него годы, десятилетия. И он готов ждать. Ждать до последней секунды оставшегося времени.

Примечания: фик задумывался, как короткий рассказ, но оброс идеями. Продолжение будет выложено отдельной большой историей "Имя твое — ветер на воде"

Спасибо за внимание! ❤