Чёрный Жемчуг

Несмотря на то, что вчера была жара, и пекло солнце, сегодня с самого утра лил дождь, а ветер дул так сильно, что мне казалось, что вот-вот, и окна не выдержат. Ветер страшно завывал, капли били в окно, и мне потребовалось минут десять, чтобы заставить себя вылезти из кровати и начать собираться в школу. Как только я себе представляла, что в такую погоду мне нужно будет идти до школы, то сразу задумывалась, а стоит ли это того?

У мамы сегодня был выходной, поэтому я вела себя, как мышка: шагала на цыпочках и медленно закрывала двери, чтобы не наделать лишнего шума.

Мама раньше никогда не работала, сейчас же она решила сидеть на кассе в магазине у нашего дома. Денег у нас было достаточно, но, правда, ощутимо меньше, чем раньше.

Я помню тот день, когда сидела в своей комнате и последний раз рассматривала стены, полки, с которых были упакованы в коробки все книги, письменный стол — с него я даже убрала своё алоэ, потому что оставлять его погибать я не хотела — и подоконник, где раньше было зеркало и небольшой набор косметики. Моё сердце сжималось от горечи, обиды и разочарования в себе. Я злилась на себя, что вместо того, чтобы что-то делать, лишь жалела себя. Я оказалась жалкой и внезапно почувствовала себя чужой в этой большой квартире, хоть и прожила тут 16 лет. Всё так несправедливо. Из-за этой несправедливости, которая меня выводила из себя тем, что я не могла с ней ничего поделать, я попортила себе оставшиеся нервы.

В какой-то момент мне показалось, что вот-вот, и я сойду с ума: мысли путались, дыхание рвалось и то и дело сбивалось, глаза застелила пелена подходящих слёз, из-за которых щипало в глазах, действительность менялась, превращая окружающий мир в буйство красок и пятен. Больше тут нельзя было оставаться. Либо моё сердце разорвалось бы от сдерживаемой злости, либо я бы сорвалась. Не смотря по сторонам, я с закрытыми глазами выбежала на улицу и запрыгнула в машину, пытаясь успокоиться и остановить слёзы.

Так что, это первая работа моей мамы, если не считать подработку в подростковом возрасте. Возможно, мне тоже стоит этим заняться? Неплохая идея, хоть чем-нибудь помогу маме и бабушке с дедушкой. Иногда я чувствую себя бесполезной или избалованной принцессой. Единственная дочка крупного бизнесмена, рождение которой было спланировано до последней детали, чуть ли не с помощью астрологов и составления моей возможной натальной карты. Всю жизнь меня баловали, покупали всё, что я хотела, водили на всякие кружки и окружали заботой. Всю жизнь давали мне, а в ответ я могла лишь приносить хорошие оценки и мило улыбаться, принимая заботу.

Сейчас, находясь в государственном бюджетном общеобразовательном учреждении, я чувствовала себя лишней и совершенно другой, будто бы я и не жила до этого вовсе. Как будто всё, что было несколько месяцев назад — сладкий сон, из которого меня нагло и без предупреждения вырвали. Это был другой мир, где всё было по-другому, даже восприятие цветов. Я чувствовала себя чужой, белой вороной.

В коридоре бегали дети из начальных классов, то и дело сбивая кого-то из старших. Дежурные, которыми на этой неделе были семиклассники, пытались их как-то остановить, то и дело крича: «Не бегать!», но кто бы их послушал. Буйные дети не остановятся, хоть в мегафон кричи. Я почувствовала себя лишней и уже собиралась уйти из угла коридора в туалет, как передо мной появилась Милина.

— Привет, Света, – она улыбнулась мне.

— Доброе утро.

— Прости за вчерашнее, не расстраивайся, она не умеет не язвить.

— Что? – я вспомнила вчерашнюю сцену в гостях у Милины и поняла, что «она» — это Катя. – А, ты про это. Я уже говорила, что всё хорошо. Ха-ха-ха, я даже забыла об этом.

— Да? – она облегчённо выдохнула. – Ну отлично.

— Она всегда такой была?

— Язвительной и вечно недовольной?

— Ну... да, – я сконфуженно заправила прядь волос за ухо. Я, конечно, не такие резкие слова хотела по отношению к ней применить...

— Ох... я знаю её не так долго, как Соню. Так что сказать точно не могу. Она пришла года три назад в нашу школу, тогда мы и начали общаться, а потом как-то сдружились. Ты не думай, что я плохо к ней отношусь, наоборот — она всё обо мне знает, я ей доверяю, как себе, – Милина легонько стукнулась затылком о стену и прикрыла глаза.

— И как вы начали общаться?

— Мне стыдно об этом говорить, – она посмотрела мне в глаза. – Ты посчитаешь меня за конченную сволочь.

— С чего ты взяла? – я от удивления даже открыла рот.

Она вздохнула и устало потёрла между бровями.

— Все считают меня богатой дочкой, ледяной и отстранённой, расчётливой дрянью. Я боюсь, что, если я тебе расскажу ту историю, то ты больше не захочешь со мной общаться и начнёшь думать обо мне также. Я хочу быть максимально, на сколько это возможно, открытой тебе и честной, но в то же время боюсь тебя оттолкнуть.

Меня такая искренность и открытость тронула. Мы знакомы день, а она уже рассказала мне, что её беспокоит, как к ней относятся, что она к этому чувствует, а ещё, что она боится, что я брошу её. К своему стыду мне на мгновение пришла мысль, что она действительно такая, как про неё говорят, и она задумала как-то подставить меня, навредить мне. Но, видя её глаза и взгляд, я отбросила эту мысль практически сразу, как она пришла мне на ум.

— Нет! – я вцепилась в её руку. Милина явно такого не ожидала и изумлённо уставилась на меня. – Правда нет, обещаю. Я от тебя не отвернусь.

Только после того, как я это сказала, я поняла, насколько это до глупости наивно, и что я сейчас выгляжу, как маленький ребёнок.

Но Милина не оттолкнула меня и даже не рассмеялась, а только тепло улыбнулась и накрыла мою руку своей.

— Хорошо, раз ты обещаешь...

Оказалось, что Милине один учитель не хотел ставить пятёрку в году, и это была бы единственная четвёрка за её седьмой класс. Он был заносчивым, считал свой предмет самым важным в школьной программе, был высокомерным без причин, ничего не объяснял и требовал столько, что пятёрку у него было просто невозможно получить. Был бы это кто-нибудь другой, Милина поступила бы по-другому. Но её это очень разозлило. Она пустила слух о том, что этот учитель берёт взятки за пятёрки в году. Слух быстро разлетелся по школе и дошёл до директора. Когда Милину вызвали к директору, то ей более-менее удалось выкрутиться, но не до конца. Осталась пара учителей, что ей не поверили, но для Милины это было большой проблемой. В тот момент появилась Катя, у которой было пять в году (она большую часть уроков пропустила и кое-как выкручивалась или вытягивала на импровизации) по этому предмету и которая вступилась за Милину. Она подтвердила слова Милины. Как оказалось, Катя понимала, что оставшиеся года учёбы так у неё вряд ли будет выходить получать пять в году за этот предмет с этим учителем, и, узнав о возможности вытурить его из школы, пришла помочь. В итоге рисковый план сработал, тот учитель стал гораздо мягче и снисходительнее, у Милины за седьмой класс все пятёрки, а Катя начала ходить с ними.

— Это... Жестоко.

— Именно. Но тогда я была одержима идеей быть отличницей и получить все пятёрки за год. Конечно, сейчас тоже, но тогда я была просто помешана на пятёрках. Мне очень стыдно за тот случай, даже сейчас я не могу его на него смотреть и не испытывать чувство вины, – Милина опустила взгляд на пол, горько улыбаясь. – Я должна быть выше всего этого, добиваться всего честным путём, каким бы тяжёлым он ни был, а при поражении спокойно его принять. Но тогда я будто сорвалась и натворила многого. Это было недопустимо.

— Милин, ты же человек, ты можешь... ну.... Немного перегнуть палку... – я утешающе положила руку ей на плечо. – Главное, ты понимаешь, что переборщила. А что говорят остальные — всё равно они считают тебя классной и побаиваются, потому что ты крутая.

— Дело даже не в этом. Мне всё равно до остальных, я просто долго пожинала плоды своего «срыва», – она зажмурилась, сдерживая гнев.

— Милин...

— Какой ужас: первым — физика! – послышался выкрик Сони. К нам подошли Соня с Катей.

Соня ныла из-за уроков, а Катя, как ей присуще, смотрела по сторонам так, будто ей весь мир задолжал денег, и то и дело щурилась.

— Как зовут учителя физики?

— Мы не знаем, он пришёл в мае прошлого года, не представился, – ответила мне Соня.

— Или сделал это так тихо, что мы не услышали, – Катя посмотрела на дверь кабинета физики.

— Только фамилию знаем, а спросить имя — вдруг скажет, что мы невоспитанные и даже имя учителя запомнить не можем.

— А на сайте посмотреть?

— Его до сих пор не добавили, – Милина скрестила руки на груди и выпрямилась.

— Надо спросить, – я тоже скрестила руки на груди, но осталась подпирать стенку.

— У кого ты хочешь спросить? – Катя изогнула бровь.

— У классной, – все странно на меня посмотрели. – Я же новенькая, ничего не знаю, что такого, если я задам один вопрос ей? У нас же сегодня есть классный час после уроков?

— Да.

— Вот и отлично, как раз спрошу, я улыбнулась.

На уроках я пыталась сидеть тихо, не поднимать руку и отвечать только, если спросят. Из-за того, что это первый нормальный учебный день, нас сильно не загружали и почти ничего с нас не просили. Так я отсидела шесть уроков и пошла на классный час.

Где-то четверть класса просто ушла, не удосужившись прийти, кто-то сидел и нервно дёргал ногой. Мы вчетвером сидели и терпеливо ждали учительницу, никто из нас никуда не спешил. Прошло минут десять от классного часа, как она решила появиться. Несмотря на то, что никто из нас не спешил, все были недовольны, особенно Катя.

— Почему эта стерва вообще опоздала? Когда я в прошлый раз на три минуты опоздала на этот несчастный классный час, она чуть не убила меня.

— Наверняка опять в учительской заболталась с остальными, какие мы ужасные ученики, – Милина положила щёку на ладонь, которой опёрлась на парту.

— Ох, извините, что задерживаю вас, – Екатерина Анатольевна окинула взглядом класс. – Как я вижу, некоторые меня не дождались, но ладно, – она поправила пиджак и выпрямилась. – Сегодня мы выбираем старосту.

По классу прошёлся усталый вздох. В прошлой школе у нас не было с этим проблем, иногда на пост старосты было даже несколько кандидатов. А тут, как я вижу, никто не хотел брать на себя ответственность. Кто-то молчал и делал вид, что вокруг ничего не происходит, и их это не касается, кто-то перекидывался этой кандидатурой, как горячей картошкой.

— Давайте Свету!

— Что? – от неожиданности я вздрогнула.

Кто-то с другого конца класса выкрикнул моё имя. Этот голос выделялся на фоне остальных звонкостью и поэтому привлёк внимание.

— Да, да, давайте! – подхватили остальные.

— Очень хорошая идея!

— Как раз новенькая тут освоится!

— Что? Я... ну... – мне стало некомфортно, хотелось провалиться сквозь землю.

— Эй, – Милина нагнулась ко мне, – ты чего молчишь?

— Ну они сказали...

— Что они сказали? Ты хочешь стать старостой?

Милина пристально на меня смотрела. Под взглядом её холодных светлых глаз я понимала, что соврать не могу, даже если захочу. Я замялась.

На самом деле, я устала от школьного актива. В прошлом я не была старостой, но отвечала за культуру в нашем классе. В мои обязанности входило уведомление одноклассников о всяких выставках, создание экспозиций в школьных музеях и проведение экскурсий при необходимости. Мне нравилось это настолько сильно, насколько сильно и утомляло. И в этой школе я планировала не слишком загружать себя, особенно исходя из своего нынешнего положения.

Я отвела взгляд, поёрзала, пытаясь вжаться в стул, и покачала головой.

— Ох, что мне с тобой делать, – Милина говорила строго, но я понимала, что она говорит так из добрых соображений. – В смысле — Света?! – она начала говорить громче и жёстче.

Все сразу обратили на неё внимание, и в классе воцарилась тишина.

— Нормально так скидывать ответственность и заботы на не освоившегося человека, да? Она тут ещё вообще ничего не знает! Имён большинства учителей, что уж говорить об администрации? – она сделала паузу. – Если поставим её на пост старосты, то у нас будет ещё больше проблем. Только хлопот себе добавим, – Милина скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула, недовольно оглядывая одноклассников.

— Может ты тогда сама станешь старостой, раз такая умная?

— Тогда я принесу столько проблем, сколько вам и не снилось, – она ухмыльнулась.

— Ты!..

— Ладно, ладно, – Екатерина Анатольевна встала со стула и с идеально прямой спиной, сложив руки за неё, вышла из-за стола. – Я сама выберу старосту. Раз вы в десятом классе не можете нормально договориться и решить плёвый вопрос... – она поправила очки.

После классного часа на улице всё ещё лил дождь. Из-за пережитого волнения я забыла спросить имя физика, но это может подождать.

Я переобувалась на первом этаже на скамейке и уже шла забирать свой зонт, как мне пришло сообщение.

«Свет, возвращайся быстрее. Бабушке плохо.»

Когда я дочитала последнее предложение, то встала, как вкопанная, и не могла пошевелиться какое-то время, переваривая полученную информацию.

Из моей груди непроизвольно вырвался выкрик, и я рванула из школы.

— Света?! – Милина схватила меня за запястье почти перед дверьми. – Что случилось? – она обеспокоенно смотрела на меня.

— Мне надо домой, срочно! – я в панике кричала, одновременно вырываясь из крепкой хватки Милины.

Я вырвалась достаточно резко и грубо, но мне сейчас было не до этого. Совершенно не до этого!

— Света! – Милина уже осталась позади, когда выкрикнула моё имя.

Капли дождя били в лицо, и одежда противно прилипла к телу, насчёт волос я даже боялась задумываться. Я бежала, словно ошалелая, плохо разбирая дорогу. На проезжую часть я выскочила на красный. Хоть машин и было всего пара штук, но они засигналили так, будто я перебегала скоростное шоссе.

Только на лестничной клетке я обратила, наконец, внимание, что так сильно запыхалась и сбила дыхание, что хватала воздух, как рыба на суше, но ноги сами несли меня к квартире. Когда я настежь распахнула дверь и увидела маму, только тогда я дала себе согнуться пополам и начать восстанавливать дыхание.

— Как... как там... – я не могла целиком за раз сказать предложение. – Как бабушка?

Как оказалось, у бабушки поднялось давление, и ей вызвали врача, но через несколько часов всё вернулось в норму. Увидев меня, мама была в шоке. Бабушка сразу начала причитать и говорить, что из-за неё не стоило так бежать, а маме не нужно было меня пугать своими сообщениями. Меня отправили в душ, отпоили тёплым чаем, и бабушка достала шарлотку, которую сделала днём, чтобы мы могли спокойно отдохнуть. Но кто знал, что день будет отнюдь не спокойным?

Врач, который приезжал по вызову, оставил список лекарств для бабушки, также закончились дедушкины таблетки для сердца. Мама уже хотела пойти в аптеку, но я её опередила. Мне хотелось побыть полезной и подышать свежим воздухом после дождя.

В моей руке шуршал маленький пакет из аптеки, которая стояла за углом дома, в ней были необходимые таблетки и капли. После дождя воздух пах озоном. Я глубоко вдыхала этот запах, кажется, даже мысли, которые делали мою голову тяжёлой, ушли. На их место пришло спокойствие и расслабленность. Было невероятно тихо: слышались лишь вдалеке проезжающие машины, мои шаги по мокрому асфальту и шелест листьев от лёгких дуновений ветерка. Я подняла голову вверх, смотря на небо. По нему быстро плыли чёрные тучи, то и дело закрывавшие звёзды и луну. Сегодня она была особенно жёлтой и круглой.

Что-то за моей спиной быстро пробежало. От неожиданности, я развернулась торсом.

— А?

Мой взгляд успел уловить лишь промчавшуюся чёрную тень, что спряталась за мусорными баками. Мне стало не по себе. Хоть до подъезда оставалось совсем немного, и я находилась около детской площадки, где горели фонари, я решила побыстрее отсюда убраться.

Я прижала маленький пакет к груди и ускорила шаг, не решаясь перейти на бег. Вдруг за мной кто-то реально следит, тогда это может привлечь слишком много внимания и даст понять, что я что-то заподозрила. Мало кто ходит по темноте в спальных районах столиц.

И снова. Кто-то перебежал улицу за моей спиной. Так быстро и легко, будто кошка, слышно лишь шуршание одежд. На этот раз я не решилась оборачиваться. Моя кровь отступила от лица, сделавшись холодной, сердце начало бешено стучать.

Ничего страшного не происходит. Никто не хочет тебя убить или похитить.

Это паранойя.

Кто-то ещё раз пробежался у меня за спиной. Я сжалась и лишь бранила себя, что вышла в такое время на улицу, где один фонарь на всю улицу. Мне лишь хотелось оказаться дома в кровати, и чтобы всё это оказалось бредом из-за простуды.

А если меня убьют?

Что будет с мамой и бабушкой с дедушкой, если я умру? А папа? Они будут убиваться с горя. А как я их потом буду защищать и помогать?

Я хотела быть их гордостью, показать им, что их забота — действительно важна для меня, и что она не принесла свои плоды. Что я могу позаботиться и о себе, и о всех них. Но если я умру...

Вместо очередной пробежки послышались шаги. Стук небольших каблуков сапог. Человек за мной шёл медленно, не спеша. Но его шаги были уверенными и твёрдыми. На каждом из них звенели цепочки. Никогда ещё моей жизни ничего не угрожало. Сейчас я была напугана так, что, наверно, моя кожа была бледнее, чем у Милины. Я не могла вздохнуть полной грудью и выдохнуть до конца, у меня будто сжало лёгкие. Я не была самым православным человеком на Земле, но знала наизусть молитву «Отче наш», которую и начала читать про себя быстро и сбивчиво. Не успела я начать по второму кругу, как меня схватили за шиворот и закрыли рот.

Перед тем, как отключиться, я почувствовала странный запах.

В миг между приходом в сознание и открытием глаз, в моей голове, где-то вдалеке, в глубине сознания, раздался звон цепочек. Меня этот звук привёл в ужас, отчего я закричала и резко распахнула глаза. Яркий белый свет ослепил меня и окончательно привёл в сознание. Я зажмурилась, избавляясь от жёлтых и чёрных пятен перед глазами. Когда моё зрение пришло в норму, я наконец-то смогла осмотреться.

Только я успокоилась, как снова из-за ужаса мой мозг затвердел.

Я связана?!

Я огляделась. Моё тело было плотно привязано верёвкой к стулу.

— Что за?..

Я начала вертеть головой, чтобы оглядеть помещение, в котором была. Яркий белый свет лился из одинокой лампочки на потолке, которая, покачиваясь, свисала с пыльного провода. Комната была где-то восемь на восемь, по её периметру стояли стеллажи, шкафы и полки, какие-то завалены кипой пожелтевших бумаг и видавших видов папок, какие-то сломаны, какие-то прогнили то ли от старости, то ли от сырости. В этом помещении были большие окна, но из-за хлама было нереально увидеть, что за ними. Только капли дождя на стёклах и то и дело промелькивающие молнии — единственное, что можно было разглядеть. Жалюзи были скомканы и лежали на этих горах. Двери я не увидела, значит, она за мной.

Прошла пара минут, прежде чем дверь за мной скрипнула. В тихую комнату, где было слышно лишь моё дыхание, проник громкий шум дождя и гром, за моей спиной будто открылся портал в эпицентр Армагеддона. Также быстро, как её открыли, дверь закрыли. Послышались шаги, людей было двое... нет, трое. Они обошли меня и встали спереди.

Да, как я и предполагала: трое людей. Трое людей, с закрытой нижней частью лица чёрными масками, уставились на меня. Если бы не какие-то отличительные черты по типу причёски, проколотого левого уха или родинки под глазом, можно было бы сказать, что это клоны.

Меня трясло, но я пыталась не показывать, что напугана, и унять эту дрожь.

— Что вам от меня надо? – они изумлённо округлили глаза.

Если бы они просто хотели меня убить, то сделали бы это уже давно.

Глаза одного из них стали уже, под маской он улыбался.

— Нам нужны деньги. Мы хотим за тебя выкуп.

— Что? – пребывая на грани горя и паники, я тихо усмехнулась. Это уже нервное. – Деньги? Какие вам нужны деньги? Пришли бы вы полгода назад, вам бы любую сумму перевели бы сразу же. Что могут вам дать пенсионеры и мать-одиночка, дожидающаяся своего мужа из тюрьмы?

Впервые я поняла, в насколько плачевном и жалком состоянии мы всей семьёй находимся, когда я сидела у себя в комнате перед уездом. Второй раз настал теперь, когда на меня похитили ради выкупа. Как это несправедливо. Если бы какой-то бессовестный нелюдь не обвинил папу, не заплатил бы судье, сейчас было бы всё по-другому. Возможно, меня бы не так сильно трясло от страха и обиды, потому что папа бы отдал за меня всё, что у него было. А, возможно, я бы сейчас вообще не сидела тут.

Но что уж теперь до сослагательного наклонения. В настоящее время у нас нет таких денег, как раньше. Мама пошла на работу. Папа сидит в тюрьме. Папа в тюрьме...

На мгновение мне предстала картина, как он в тюремной форме сидит на лавочке в позе кучера, опустив взгляд своих карих глаз. На них не может попасть солнечный свет, и они не могут показать всю свою красоту, которую можно увидеть, стоит лучу солнца упасть на папины глаза — они становятся янтарными. Этого не будет ещё долго. Сколько ему дали? В тот день я потеряла связь с миром после слов: «Суд признал виновным». И больше ничего не слышала, я прослушала срок, отключившись тогда от мира. Мне пришлось помахать головой, чтобы стереть из головы всё, что я нарисовала.

— Нет денег? – удивлённо спросил второй.

— Нет! – я повысила голос.

Нет, я не готова к таким испытаниям. Я думала, что сильная, что справилась со всем этим. Но каждый раз, случайно подумав о том, что я теперь без папиных денег никто, что я действительно слишком изнеженная для настоящей жизни, на клубок продолжают наматываться нити, я больше себя накручиваю и думаю об этом, отчего по моим розовым очкам идут трещины. Тень последних месяцев всё ещё ходит за мной. И сейчас, когда моя жизнь стоит на кону, когда итог после вопроса: «Нет денег?» стал ясен, я в полной мере ощутила ВСЮ степень безысходности и действительное положение вещей. Я жалкая. И если раньше я была жалкая, но с деньгами, то сейчас я жалкая и без денег.

По моим щекам полились слёзы, из горла вырывались всхлипы и тихие рыдания.

— Ну ясно. Жалко тебя, – сказал третий.

— Пошли бы вы.

Я опустила голову. Всхлипы прекратились, но слёзы всё ещё лились. Моё дыхание даже стало спокойным и ровным. Апатия пришла на смену буйствующим эмоциям, из головы улетучились все путающиеся мысли — теперь там было пусто. Эта перемена случилась так редко, что я задумалась — всё ли в порядке с моей головой? Я сдалась и приняла своё поражение, приняла свою смерть.

Я сейчас умру.

Кто-то из них перезарядил пистолет.

Как быстро узнают родные о моей смерти?

Кто-то из них подошёл ко мне.

Когда это дойдёт до папы: при свидании с мамой или ему передаст незнакомый человек, который ни разу в жизни не видел меня?

Кто-то из них приложил холодный металл дула к моей голове.

Я не хочу, чтобы они слишком переживали и сильно плакали из-за меня. Было бы здорово, если бы после моего ухода из этого мира, я бы исчезла и из их памяти.

Я задержала дыхание, зажмурилась и съёжилась.

Вдруг в комнату ворвался порыв ветра, который распахнул дверь и окна. Бумажки разлетелись, а жалюзи, словно щупальцы, взмыли в воздух и извивались там.

Я ещё сильнее зажмурилась, слушая только грохот и крики мужчин. Что случилось? Начался ураган, и дверь с окнами не выдержали? Кто-то ворвался? Этот кто-то тоже захочет убить меня?

Мои глаза и губы всё ещё были плотно сомкнуты, когда все бумаги медленно опустились на пол, жалюзи опустились из-под потолка, а ливень на улице и ветер поутих. Неизвестный медленно подошёл ко мне. Я ещё сильнее вжалась в стул. Человек опустился на корточки передо мной и мягко положил руку на плечо.

— Не бойся.

— Я и не боюсь, – я говорила жёстко и холодно.

Кто знает, может это ещё один маньяк. Я только что себя похоронила и, на самом деле, было бы здорово, если бы мне перестали трепать нервы и уже застрелили, раз им так это нужно.

Он засмеялся, его смех был приятным на слух и бархатным. Я невольно расслабилась.

— Какая смелая девочка, – почему он говорит со мной так ласково, будто мне пять лет? – Раз ты не боишься, открой глаза.

Медленно открыв глаза, чтобы снова не ослепить себя светом, я огляделась. Вокруг стоял жуткий беспорядок, будто комнату взяли и, как снежный шар, потрясли. Те трое мужчин были без сознания и привязаны одной верёвкой друг к другу, сидя на полу. Мне потребовалось взять себя в руки, чтобы медленно перевести взгляд на своего спасителя.

— Какие глаза...

Он заворожённо смотрел на мои глаза. И не в них, а именно на них: поверхностно, рассматривая не эмоции в них, а их внешний вид.

— Извините...

Он вздрогнул и, наконец, посмотрел на меня, готовый к диалогу.

— Ох, это ты извини! – он замахал руками в воздухе. – Я слишком долго... – он вздохнул, – засмотрелся, извини, – его взгляд стал тёплым, а голос снова спокойным. – Не бойся меня, я не обижу тебя.

Я начала быстро моргать. Что вообще происходит? Передо мной на корточках сидел будто персонаж из новеллы. У этого человека были чёрные глаза, в которых отражался окружающий мир, будто в зеркале. В его глазах было ночное небо, но без звёзд. Остальную часть лица было невозможно видеть: всё лицо, кроме глаз, и шея были замотаны белоснежными и чистыми бинтами, которые почти слились с цветом кожи. На нём были лишь такие же белоснежные, как и бинты, одеяния и накидка с капюшоном. Все звёзды, которые должны были бы быть в его глазах, серыми блёстками лежали на накидке. Пылинки переливались не слишком сильно, и поэтому накидка казалась не странной или пафосной, а завораживающей и волшебной. Этот человек ослеплял белизной своих одеяний и кожи, но глаза, что были чернее ночи, сильно выделялись. Два чёрных чернильных пятна на белой бумаге.

— Говорю же: я не боюсь.

— Ха-ха-ха, – он снова добродушно рассмеялся, – не боишься той ситуации, в которой оказалась, или меня? – из-за того, что его рот покрывали бинты, он говорил немного приглушённо.

— Вас.

Он смотрел в мои глаза, будто изучая их, и, помолчав некоторое время, сказал:

— Замечательно, рад, что ты не боишься меня, – он закрыл глаза, улыбаясь под бинтами, и встал. – Иначе было бы сложно найти с тобой общий язык. – мужчина прошёл за мою спину, и я услышала шуршание одежд, будто он снова сел на корточки.

— Вы не хотите убить меня?

— Нет, – он отвечал совершенно непринуждённо.

— Вернёте меня домой?

— Да.

На некоторое время воцарилась тишина, только шуршание одежд и верёвок её нарушали. Я какое-то время помялась, прежде чем снова заговорить.

— Спасибо.

— Что? – мужчина, видимо, был очень сосредоточен и поэтому прослушал меня.

— Спасибо, что спасли меня, – я начала постепенно приходить в себя, и тогда мне стало понятно, что повела себя недопустимо по отношению к этому человеку. – И извините, что раньше этого не сказала.

— Это моя работа. Да и такую милую девочку грех не спасти, – мои щёки, прежде бледные, как его одежды, слегка покраснели.

Наконец-то верёвки, сковывающие меня, упали на пол вокруг стула, и я встала на ноги. Мужчина выпрямился и начал хлопать по себе, будто что-то ища.

— Ваша работа?

— Именно! Да где же... о! Нашёл! – он подошёл ко мне и сел на колено, так что оказался одного роста со мной. В его руках была подвеска. – Это моя работа — спасать людей от рук одного человека, который является действительно опасным и у которого куча подчинённых. Вот одни из них, – мужчина кивнул в сторону, где на полу сидело трое в масках. – Я это делаю из чистых побуждений, без чьей-либо помощи. Потому что когда-то он убил дорогого мне человека. Конечно, не всегда удаётся прийти вовремя, но в этот раз я успел. И мне бы хотелось тебе подарить кое-что на память.

Я стояла и слушала, не смея пошевелиться. Мне казалось, что даже если я сделаю неаккуратный вздох, всё передо мной превратится в пыль и окажется сном.

Мужчина протянул мне подвеску с серебристой тонкой цепочкой, на которой была чёрная жемчужина. Такая же чёрная, как ночь, как глаза этого человека. Эта жемчужина притягивала к себе не только мой взгляд, но и всё внимание, так что я даже не заметила, как человек смотрит на меня в ожидании, что я приму его подарок. Моё восхищение было легко прочитать.

— Это... – мои руки подсознательно потянулись к подвеске, но я резко их отдёрнула. – Я не могу принять этот подарок.

— Почему? – он удивлённо на меня уставился. Но это удивление было таким притворным и издевательским, будто он говорил с ребёнком.

— Эта подвеска — слишком. Я не могу принять такой ценный подарок, тем более, это я должна Вас благодарить и Вам что-то дарить.

— Я от всего сердца захотел сделать тебе подарок, своим отказом ты только расстраиваешь меня, – он протянул руку чуть ближе ко мне.

— Правда? – я посмотрела на мужчину, он медленно и уверенно кивнул. – Спасибо Вам огромное, – из сильной благодарности я даже слегка поклонилась ему. – Очень красивая подвеска.

— Надеюсь, ты будешь носить её каждый день в память обо мне. Это будет такая благодарность.

Я, наконец, видя, что этот человек спас меня и не желает мне зла, почувствовала себя в своей тарелке и улыбнулась. От этого мужчина просиял и, кажется, в его чёрных глазах промелькнула пара искр.

— Могу я узнать имя своего спасителя?

— К сожалению, нет.

— Это почему? – только я пришла в себя, мне снова выбили из колеи, что я даже слегка грубовато задала вопрос и решила быстро исправиться. – Почему? Вы боитесь, что потом я начну Вас искать?

— И это тоже. Но главная причина — я просто не свечу своим именем и желаю оставаться неизвестным защитником, безымянным спасителем, белоснежным стражем правосудия... – он начал перечислять, как я поняла, все те имена, которые ему давали спасённые им люди, и рассмеялась. Мужчина замолчал, я не успела уловить его взгляд и выражение лица, как он протянул мне руку. – Я отведу тебя домой.

— Спасибо огромное, – я протянула руку в ответ, но в моей голове что-то щёлкнуло. – Я забыла! Вы не видели тут где-нибудь пакет из аптеки?! Такой небольшой, белый, на нём ещё крест зелёный и название... ох, боже, где он?.. – я начала озираться по сторонам. – Под этими горами бумаг ничего не найти!

— Ты говорила про этот пакет? – мужчина прошёл к обваленным полкам и взял пакет, который стоял на одной из них.

Пакет был именно тот, который я в страхе прижимала к себе, когда поняла, что на меня кто-то положил глаз. Пакет из аптеки за углом дома.

Когда я схватила его и удостоверилась, что всё купленное на месте, я выдохнула и вложила свою руку в руку мужчины в белой накидке и белоснежных бинтах.

— Огромное спасибо Вам.

Я посмотрела в его чёрные, но в то же время ясные глаза, такие же, как жемчужина на моей шее, и действительно уловила несколько искр в них, когда уголки моих губ изогнулись.