от моей души к твоей душе идут нити
— Трахни меня, а, — устало произносит Слава куда-то в шею Олега.
У Михайлова случилась дикая истерика, когда он буквально ворвался к Олегу домой. Пока мальчик рыдал, кричал и выл от боли, пытался себя поцарапать ногтями, Нечипоренко крепко прижимал его к себе, шепча на ухо, что все хорошо, всё будет хорошо. Прошло примерно два часа, а они так и сидели на кровати. Слава понемногу успокаивался, боль утихала, и были слышны только редкие всхлипы, а в сильных длинных пальцах иногда содрогались его хрупкие плечи. Секс вполне можно считать разрядкой в этом случае, ведь можно получить море удовольствия, как-то отвлечься.
Нечипоренко не был против совершенно. Для Славы всё протекало слишком медленно, но он считал, что так и должно быть. Одно неподходящее движение — и он опять превратится в смазливого подростка. Он не особо ощущает происходящее, не ловит дикий кайф от прикосновений Олега, не устаёт ещё больше от перенапряжения — всё так спокойно и размеренно, без ярких вспышек и прочего. Плавные толчки, мерное горячее дыхание, влажные губы на молодом теле...
— Олег...
Слава тихо выдыхает, закрывая глаза и стараясь дышать глубже. Разве с Глебом у него было не так? Видимо, нет. Михайлов чувствует пустоту, несмотря на то, что Кизару уже лёг рядом с ним, приобняв его, нежно поцеловав в висок. Внутри все равно вакуум. «Любовью заткнуть пустоту», Слава тихо хмыкает, когда эта фраза всплывает на подкорках мозга, и не даёт юноше заснуть.
— Мы же не можем быть соулмейтами?
— Почему? — искренне удивляется Нечипоренко.
— Ну как? Он один на всю жизнь, а я его проебал. — последнее слово Слава произносит, еле скривившись. Маленький и глупый мальчик. Он поворачивается к Олегу, внимательно наблюдая за его мимикой.
— Любить можно и без этих меток, разве нет? Необязательно быть соулмейтами, вообще-то...
— А у тебя он был? Не просто же так ты со мной... — Михайлов проглатывает глагол, и нервно продолжает. — Мало ли что у тебя случилось, а я не знаю. Или он у тебя есть?..
Слава больше всего боялся услышать тишину в ответ, что, собственно, и услышал. На него уставилась пара карих* глаз, без проявления каких-либо чувств.
— Понятно...
Вакуум внутри постепенно заполняется уже привычной обидой. Слава стоит, прислонившись к входной двери. Он не хочет быть подстилкой, но все же он дико благодарен Олегу за то, что тот не стал врать.
— Скажи что-нибудь, пожалуйста.
— Я тебя не люблю. Просто хотелось насолить твоей блондинистой голубке, прошло успешно. Но трахаешься ты отменно, бесспорно.
-Спасибо! — Михайлов зло выплевывает это в лицо усмехающемуся Олегу, и вылетает из квартиры, громко хлопая дверью. И куда теперь ему идти?
***
— Вы ебанулись, оба! Какого хуя вы творите, пидорасы?
— Поменьше мата, Ефим. Это вообще не твоё дело, — тихо шипит Глеб, стряхивая лишний пепел с сигареты.
— Правильно, это твоё дело, твой соулмейт, твой...
— Он мне теперь никто! — Голубин со всей силы швыряет пачку в Ефима, швыряет зажигалку, даже полупустую бутылку с какой-то спиртной мешаниной, лишь бы от него отъебались. Беленой застилает глаза, отпускает, Глеб не сразу видит рассыпанные сигареты и стеклянные осколки на холодном полу. — Извини, я просто...
— Да ничего страшного, понятно, что ты, — Кинг подбадривающе гладит Глеба по лопатке. Он не понимает, какого хуя его волнуют чужие отношения, но что-то не дает ему оставить ему это просто так. Ебаный купидон.
— Что мне теперь делать?.. Я же прогнал его, понимаешь, просто взял и выгнал!
— Ты мудак, — выдыхает Ефим, приобнимая Глеба.
— Я знаю. — Всхлипы уже не такие тихие. — Как мне его теперь вернуть, он же мне так нужен, серьёзно, я не понимаю...
— Ебать вы глупые, возьми да верни, а не ной. — Голубин отрывается от Кинга, смешно утирая нос. — Испачкал только футболку мне своими голубыми слезами.
— Да хватит, сам сейчас ноешь!
Барашков тихо передразнивает, уворачиваясь от тычков блондина.
молодой человек, вам точно двадцать два, а не двенадцать?
***
В магазин. За бухлом. Да, именно. Славочка, ты очень умный. Славочка хвалит сам себя, допивая вторую бутылку.
— И я вернусь к тебе налегке, или на щите, или на отходняке, открывай же дверь! — Михайлов нетерпеливо стучит в дверь. Он уже не помнит, как добрался сюда, но кондуктор в автобусе явно была недовольна его поведением. «Ну и похуй», решительно заявил пьяный Славочка, продолжая нести бред. Его вытолкнули на конечной остановке, он даже поблагодарил их за то, что помогли встать с сидения и спуститься. — Глеб, я же тебя люблю...
— Я знаю, дурак, — голос доносится почему-то сзади, Михайлов совершенно не врубается, когда его оттаскивают от двери, открывают ее и его тело заносят внутрь. Глеб уже разделся, не полностью, правда (и Слава не понимает, почему), и теперь расстегивает куртку брюнета, другой рукой стаскивая чужие ботинки. Бум, и они уже в спальне.
— Стой, я же обижен на тебя, точно, — Слава нехотя, скорее, из-за детски капризов, убирает руки блондина, расстроенно надувая губы.
— А разве не должно быть наоборот? И зачем тогда пришел, если обиделся? — Голубин не дожидается ответов, снимая со Славы толстовку, торопливо целуя худую шею.
— Не знаю, я об этом не думал как-то... — растерянно говорит Слава, сбивчиво дыша.
— Ты вообще не думаешь, как я вижу.
Руки плавно соскальзают вниз, пьяное тело подается вперед. Голубин ловит себя на мысли, что никогда не жалел о том, что у него такой соулмейт. Конечно, сейчас он красный, возбужденный, лежит и кайфует от прикосновений к его послушному телу, и это так ахуенно, что их недавний конфликт навсегда исчезает на заднем плане.
— Так думай за меня, мамочка, — фыркает Слава, врезаясь губами в губы Глеба. Он собственнически обвивает его шею, прижимаясь всем телом к его телу.
— Скорее уж папочка, — засосы зацветут на шее Михайлова уже завтра, и он совершенно не против. На ответ блондина он смеется, краснеет еще больше от слишком грязных мыслей.
— Хорошо, папочка...
языки пламени обвили твое тело, точно так как ты хотел
***
— Доброе утро. — Славу нежно целуют в щеку, в губы, и всё так замечательно, что, наверное, хочется плакать от счастья.
— У тебя красивый шёпот, — выдыхает Слава, мастер комплиментов и просто очень милый и до нельзя счастливый мальчик.
— Пойдем гулять.
— Пойдем, только ты наденешь шарф и шапку.
— Блять, ты реально как мамочка!
— А ты как лисичка, не фырчи, — Глеб ерошит темные дреды, обнимая Славу. — Я ждал тебя. Спасибо, что вернулся.
— Я больше не уйду и не сглуплю, честно.
Слава случайно задевает пальцами футболку Голубина, она тянется вверх вместе с его рукой. «Слава Михайлов» под ребром — идеально.
знаешь, от моей души к твоей душе идут нити